Железная калитка со светлым пятном на месте сбитого герба с лязгом отворилась и на платановую аллею, ведущую к воротам, вышел довольно высокий плечистый китаец в ладно сидящей форме. На лице его, точно приклеенная, сияла доброжелательная улыбка, но в повадке чувствовалась скрытая опасность, будто к начальнику Уголовно - следственной комиссии Петрограда не подходил, а стремительно подползал с доброжелательной улыбкой огромный питон.
Он остановился рядом с Орловым, принял из рук часового мандат, быстро пробежал его глазами и кивнул энкавэдэшнику:
- Добрый вечер. Командир взвода охраны, Фен Бо. Разрешите сопровождать вас?
- Сделайте милость, - глядя на молодцеватого краскома, произнес Орлинский.
Если вдруг разговор с датчанином пойдет ненадлежащим образом, то такая предосторожность может оказаться не лишней.
Они пошли к зданию пешком. Владимир Григорьевич любовался старым парком и жадно вдыхал наполненный ароматом сирени воздух. Орлинский всегда хотел иметь подобный особняк, теперь же - на самом взлете - судьба дала пинка господину статскому советнику, и он мог приезжать сюда лишь для того, чтобы заниматься делами весьма неприятного свойства.
- Вы уроженец Китая? - давая волю любопытству, спросил энкавэдэшник.
- Так точно, - без запинки и намека на акцент, подтвердил Фен Бо.
- Надо же. - Орлинский вновь утер платком лысину. - Однако ваш русский безукоризнен!
- Я с малолетства говорю на этом языке. Мой отец, Лун Ван, работал лекарем в русском посольстве.
- A - a–a, вот оно в чем дело. Это многое объясняет. Скажите, что там ваш подопечный?
- Ведет себя спокойно. Просился на прогулку. Я дал ему четырех бойцов в сопровождение, и еще двенадцать следовали на расстоянии десятка саженей, оставаясь вне его видимости.
- О - о–о! Хвалю!
- Служу трудовому народу!
Болеслав Орлинский невольно усмехнулся оттого, насколько странно и несообразно прозвучали эти слова в устах Фен Бо. За сегодняшний вечер это, пожалуй, было единственным поводом для улыбки. Полученный спозаранку приказ из Москвы гласил недвусмысленно четко: "Передать задержанного сотрудника Красного Креста Нильса Кристенсена из ведомства Ленинградского управления НКВД в распоряжение Центрального аппарата ОГПУ. Доставить под стражей в следственный изолятор Лефортово. По исполнении доложить. Дзержинский".
Первоначально задуманная комбинация, простая и изящная, рассыпалась, словно карточный домик. Орлов представлял, откуда в Москву идет утечка информации. Будучи человеком без иллюзий, он лучше всех понимал, что никакое старое приятельство не заставит Феликса окончательно и бесповоротно довериться недавнему врагу.
Он бы и сам, окажись в такой ситуации, не замедлил приставить "наседку" к столь неоднозначному сотруднику. Но предположить, что вчерашний улов вызовет такой ажиотаж в Москве, Орлинский не мог.
Какой - то безвестный агент, явный недоучка… То, что агент безвестный, Владимир Григорьевич мог поклясться хоть на Библии, хоть на собрании сочинений товарища Ульянова.
В лучшие времена именно он - Владимир Григорьевич Орлов - был создателем замечательной обширнейшей картотеки, в которую аккуратно заносились все шпионы, секретные агенты и лица, как - либо связанные с тайной деятельностью, хоть раз попавшие на заметку контрразведке, полиции или жандармерии. Сейчас такой архив стоил тыщи и тыщи, и уж конечно, не в совдензнаках. Особенно если учесть, что там хранились свидетельства, подтверждавшие связь многих красных вождей как с царской охранкой, так и с секретными службами иных держав.
Нильс Кристенсен в его картотеке не значился. Конечно, время было такое, что ремесло бесстрашных рыцарей плаща и кинжала притягивало зачастую людей, весьма далеких отданной профессии, но этот… Либо он действительно профессионал высокого класса, что вряд ли, либо природа решила зло пошутить и создала двойника ни в чем не повинному датскому врачу. Опрошенный со всей тщательностью бывший штабс - капитан Зощенко заверял, что - знает господина Кристенсена по меньшей мере с начала пятнадцатого года. Правда, звали его тогда Сергей Владиславович Деладоннель.
Проведя несколько часов в архиве Главного штаба, Орлинский, как и предполагалось, обнаружил наградные бумаги на военного врача Сергея Владиславовича Деладоннеля за участие в Эрзерумской операции, а затем и за бои на германском фронте. Приколотая в деле фотография не оставляла сомнений - изображенный на ней офицер был удивительно похож на датчанина.
Орлинский уже собрался положить найденную папку в портфель и увезти с собой на встречу, когда вдруг увидел последнее из представлений к награде, датированное январем семнадцатого года. В нем черным по белому значилось: штабс - капитан медицинской службы Сергей Владиславович Кристенсен - Деладоннель.
- Вот оно, значит, как получается… - Орлинский сгреб в кулак свою мефистофельскую бородку, как делал всегда, чувствуя близость добычи. - Попался, голубчик. Теперь не отвертишься.
Китаец остановился перед запертой дверью, вытащил из кармана фигурный ключ и щелкнул замком.
- Дальше я пойду один, - кивнул ему Орлов. - А вы будьте здесь. Если позову, вбегайте немедленно.
- Есть! - вытянулся Фен Бо.
"Смышленый парень, - подумал, глядя на него, Орлинский. - Надо будет взять к себе - пригодится. Но говорить с арестованным все же лучше по - французски".
- Добрый вечер. - Председатель Уголовно - следственной комиссии вошел в комнату и поглядел на арестанта. Тот был спокоен, собран, будто и не страдал полтора дня от бездействия и неизвестности, а готовился вырезать кому - то аппендикс в полевом госпитале.
- Я должен сказать, что рад видеть вас?
- Не обязательно. Но всем будет лучше, если вы и вправду обрадуетесь моему приходу.
- Хорошо, я рад вашему приходу. Быть может, теперь расскажете, что означают ваши слова?
- Сергей Владиславович, незачем строить из себя героя. Вы не Овод из сочинения госпожи Войнич, я не поставлю вас перед взводом солдат и не разрешу скомандовать "Пли!".
- Надо же, какая жалость.
- То есть вы подтверждаете, что вас зовут Сергеем Владиславовичем, - меняя тон, точно кнутом с оттягом, жестко хлестнул следователь. - Можете не отвечать.
Он бросил на стол перед датчанином папку.
- Здесь в подробностях описаны ваши славные деяния на фронтах последней войны. Кстати, в документах семнадцатого года вы фигурируете с двойной фамилией, одна из частей которой - Кристенсен. Так что отпираться бессмысленно. Вы попались, Сергей Владиславович. Согласен, попались нелепо. Это, должно быть, чертовски обидно. Но коль вы уж взялись тащить крест шпиона, то учитесь проигрывать достойно. Тайная война, голубчик, имеет свои законы. В штыковые мы не ходим, однако же этот фронт бывает еще опаснее других.
Потому давайте говорить без обиняков. Сами посудите: что мне стоит передать вас, а заодно и ваше досье, в ГПУ? Там долго
возиться не станут - чекистская закваска. Вот вы с датским паспортом Нильса Кристенсена, а тут - сами поглядите, вы же - в парадном офицерском мундире. Полагаете, этого недостаточно, чтобы поставить вас к стенке?
- Если вы со мной возитесь, полагаю, недостаточно.
- Ошибаетесь. - Орлинский взял лежащую на бумагах фотографию военного медика и, будто любуясь, поглядел на нее. - Я хочу спасти вашу жизнь.
- Зачем?
- Об этом мы поговорим позже. Сейчас просто обозначьте для себя, что она мне нужна. Надеюсь, вам тоже.
- За прошедшие годы я с ней свыкся.
- Вот и прекрасно. Значит, цели наши совпадают. Осталось договориться о цене.
- Я готов заплатить.
- Нет, эта плата меня не интересует. Валюта здесь мало что дает, но зато служит прекрасной уликой. Не беспокойтесь, я назову вам цену, она вполне посильна. Но прежде потрудитесь рассказать мне, для чего вы прибыли в Советский Союз.
Он пристально поглядел на датчанина, радуясь, что тот, похоже, и не думает запираться. Орлинский сверлил холодными глазами открытое добродушное лицо военного медика, силясь понять, о чем тот сейчас думает. Болеслав Орлинский был бы, несомненно, потрясен, когда б узнал, что в голове арестанта звучит приятный женский голос, сообщающий:
- В годы войны Владимир Орлов был назначен переводчиком, поскольку иной штатной должности для него в Ставке не нашлось. Но благодаря старому знакомству отца В. Г. Орлова с генералом Алексеевым, специально для Владимира Григорьевича была организована должность следователя по особо важным делам. За годы войны участвовал в следствии по таким резонансным делам, как дело жандармского полковника Мясоедова, военного министра Сухомлинова, дело штабс - капитана Янсона, дело банкира Рубинштейна… Тут длинный список. Везде отличался дотошностью, но, как утверждалось, не брезговал и подтасовкой фактов. После революции - по заданию генерала Алексеева некоторое время служил большевикам и даже был дружен с Дзержинским, но вскоре перебежал к белым и руководил одним из пунктов врангелевской разведки.
- А здесь, получается, не перебежал? - безмолвно глядя на вещающего Орлинского, спросил Джокер–3.
- Как видишь.
- Интересно знать почему.
- Нет данных.
- Это плохо. Думаю, весь этот сыр - бор с комфортабельной тюрьмой и китайской стражей служит одному - желанию меня завербовать. Причем завербовать не для власти рабочих и крестьян, а для себя лично.
- Очень может быть.
- Может, тогда рискнем завербовать самого Орлова? С его возможностями найти лабораторию и попасть туда будет намного легче.
- Думаешь, это твой козырный туз из рукава?
- Не знаю. Но почему бы нет?
- Товарищ Орлинский, откровенность за откровенность. Вы желаете помочь мне, чтобы затем покинуть Совдепию? Иначе к чему намеки на то, что здесь валюта - это улика? Я не верю в благотворительность чиновников советских карательных органов, - на звонком языке Вольтера сказал Виконт. - Что вы хотите взамен?
- Ваша сообразительность делает вам честь, - усмехнулся бывший следователь по особо важным делам. - С грустью должен вам сообщить, что если бы вы чистосердечно сознались во всем, когда только попали ко мне, ситуация была бы много проще и цена меньше. Но, к сожалению, время не всегда играет на нас. Вами заинтересовались в Москве. Лично товарищ Дзержинский. Он требует доставить вас к нему.
- Зачем?
- Вам лучше знать. Но, похоже, Сергей Владиславович, вы не желаете мне поверить и предпочитаете скрывать настоящую цель приезда в Советский Союз.
- Самое забавное, что я ничего и не скрываю. Я действительно врач. Моя фамилия действительно Кристенсен. А то, что вы установили, чем я занимался в годы войны… Что ж, это делает честь вашему профессионализму, однако незачем даже объяснять, почему я предпочел скрыть события тех лет. Зачем я приехал в Россию? Определенные влиятельные круги в Красном Кресте обеспокоены странными опытами с человеческой психикой, которые, судя по материалам вашей же открытой прессы, широко проводятся в Совдепии. Эти бесчеловечные исследования могут нести опасность для человечества.
Орлинский уперся в собеседника изучающим взглядом.
- Вы что же, обмануть меня решили? Какие еще опыты?
- Первого мая на демонстрации было показано весьма забавное представление: аппарат, который приводил в неистовое радостное возбуждение людей, вовсе не склонных веселиться по поводу завоеваний революции.
- А! Да - да - да. Помню, я читал. Так вы полагаете, это не газетная утка?
- В Красном Кресте опасаются, что нет. И они готовы всемерно помочь человеку или же людям, которые прольют свет на эти исследования.
- Что вы имеете в виду под всемерной помощью?
- Двести пятьдесят тысяч фунтов стерлингов и английский паспорт на любое выбранное вами имя. Ну и, конечно же, Красный Крест поспособствует оказаться по ту сторону границы. Ваш багаж будет маркирован как груз Красного Креста, что приравняет его к дипломатической почте.
Орлов задумался.
- Интересное предложение. Но пока что, Сергей Владиславович, как я уже имел честь сообщить, вас желает видеть товарищ Дзержинский. Насколько я помню, поездка в Москву и прежде была в ваших планах. Можете пока не беспокоиться - я сам буду вас сопровождать. Весьма надеюсь на ваше благоразумие.
Май 1924
Джунковский с затаенной тоской глядел на углубившегося в чтение бумаг председателя ОГПУ. Мог ли подумать бывший московский губернатор, которого нелегальные газетенки левого толка трескуче окрестили "кровавым палачом баррикад Красной Пресни", что пройдет двадцать лет, и он станет обучать премудростям и нюансам политического сыска одного из тех самых радикалов, которые столь вдохновенно раздували пожар революции в его отечестве. Наконец, оторвавшись от чтения, Дзержинский уважительно посмотрел на бывшего жандарма.
- Да - а, воистину яркое жизнеописание! Примечательная личность этот ваш Згурский. Особо занятно вот это. - Феликс Эдмундович указал на абзац в лежащем перед ним досье. - "По прибытии в Тифлис самолично в одиночку остановил толпу вооруженных погромщиков". Как же это ему удалось?
- По окончании Русско - японской войны Згурский был произведен в подполковники, отправился в отпуск, где, кстати, и познакомился со своей будущей женой, а затем был направлен к новому месту службы - в Кавказскую гренадерскую дивизию. В Тифлисе он направился к боевому товарищу - отставному поручику Григоряну, тяжело раненному в Порт - Артуре. В это время по городу пополз слух, что толпа идет резать армян - тогда, знаете ли, по всему Кавказу прокатилась волна армянских погромов. Увы, не миновала она и Тифлис.
- Мне это известно.
- Представьте себе узкую улочку Тифлиса, по которой с ревом катится толпа погромщиков, сметая все на своем пути. Вдруг из калитки выходит подполковник в парадной форме: вся грудь в орденах, эполеты, флигель - адъютантские аксельбанты. Становится посреди мостовой, вскидывает два револьвера и начинает стрелять. Молча. Без криков, предупреждений. Прицельно по тем, у кого в руках огнестрельное оружие.
- Владимир Федорович, в револьвере системы наган семь патронов. В двух, соответственно, четырнадцать. Будь он хоть архиметкий стрелок, как он мог остановить толпу четырнадцатью выстрелами?
- Если говорить точно - десятью. Шесть убитых, четверо раненых. Но толпа, - Джунковский сделал неопределенный жест рукой, подыскивая слова, - толпа испугалась. Это, знаете ли, Восток. Там иные нравы. Мне сложно объяснить.
- Как хотите. Не представляю. Движутся погромщики, вероятно, опьяненные и накуренные. В любом случае заведенные уже пролитой кровью. Против них выходит один офицер, и сотни головорезов в ужасе замирают?
- На какое - то время так и произошло. Не на долгое. Мерзавцы поняли, что Згурский без лишних слов застрелит первого, кто двинется, и всякий для себя решил стоять смирно. Ну а в то время, когда подполковник устраивал свою экзекуцию, сынишка Григоряна сбегал в полк и рассказал, что на улице убивают русского офицера. К месту событий прибыл взвод мингрельцев с пулеметом, и это явление обратило подонков в бегство. Потом, кстати, лидеры этой гашишной мрази заявляли протест: мол, Згурский расстрелял мирную демонстрацию.
- В голове не укладывается.
- Вы знаете, мне довелось читать жандармские отчеты об этом деле: арестованные погромщики в один голос утверждали, что их больше испугали не прицельные выстрелы, а взгляд его высокоблагородия.
- Теперь вы утверждаете, что он остановил погромщиков взглядом?
- Феликс Эдмундович, у вас есть реальный шанс поговорить с участником тех событий.
- Вы нашли еще одного сослуживца Згурского?
- Можно сказать и так. - Джунковский вытащил из кармана сложенный лист "Правды". - Вот, полюбуйтесь.
- "Командарм Борис Михайлович Шапошников назначается командующим Московским военным округом…"
- И что же?
- А то, Феликс Эдмундович, что именно полковник Шапошников принял Мингрельский гренадерский полк у отправляющегося во Францию Згурского. А до того в течение восьми лет они жили бок о бок, командовали батальонами и близко приятельствовали. И в момент расстрела Згурским так называемой мирной демонстрации именно Шапошников был дежурным офицером полка. Это он выслал Згурскому подмогу.
- Вот ведь какая судьба, - покачал головой Дзержинский. - Прежде друзья - неразлейвода, а теперь…
- А теперь, Феликс Эдмундович, я предлагаю использовать бывшего полковника Шапошникова в нашей оперативной игре.
- Вы меня удивляете, Владимир Федорович. Насколько я представляю себе такое понятие, как фронтовое братство и офицерская честь… Шапошников не пожелает нанести удар в спину боевому товарищу и старому другу.
Джунковский помрачнел.
- Простите, я не хотел вас обидеть.
- Я тоже надеюсь, - сказал Джунковский, - что не пожелает.
- Тогда как же?
- Згурский и Шапошников дружили семьями. По моим сведениям, Борис Михайлович очень тепло относился к супруге Згурского. По рассказам, к ней вообще все относились с большим почтением, чтобы не сказать - с любовью. Наверняка в сердце командарма Шапошникова жива та симпатия, которую испытывал в прежние дни подполковник Шапошников. Если конфиденциально сообщить ему, что Татьяна Михайловна Згурская живет где - то в СССР и подвергается большой опасности, поскольку ее разыскивает ОГПУ, командарм приложит все свои немалые возможности и всем известную энергию, чтобы опередить вас, найти и надежно спрятать госпожу Згурскую.
- И что это нам дает?
- Вы же хотите заполучить Згурского в Россию, Феликс Эдмундович?
- Да, это было бы очень желательно.
- Тогда сами подумайте - как поведет себя генерал Згурский, когда узнает, что его обожаемую супругу, которую преследует всесильное ОГПУ, с риском для себя спас и прячет его старый друг, а теперь, увы, большевистский командарм Шапошников.
- Вы всерьез думаете, что он на это клюнет?
- Конечно. Особенно после того, как сработает первая наживка с Брусиловым.
- Что ж, Владимир Федорович, предположим, вы правы. Но Шапошникову кто - то обязан сообщить о госпоже Згурской. И этот кто - то не должен вызвать у него подозрений.
- Да, Феликс Эдмундович, так и есть. Добавлю от себя: у этого человека имеется возможность работать почтовым голубем и осуществлять связь между Згурским и Шапошниковым.
- Судя по тому, что вы говорите "имеется", кандидатура вами уже намечена? Кто это?
- Феликс Эдмундович, вы меня удивляете! С полчаса назад вы сами рассказали о том, кого небо, кажется, послало вам в помощь.
- Говорите яснее!
- Я имею в виду сотрудника Красного Креста Нильса Кристенсена - военврача Мингрельского гренадерского полка, Сергея Владиславовича Деладоннеля. После должной обработки мы сделаем из него замечательную подсадку.