- Худо, когда у дитяти кукол нет, - задумчиво протянул он. - И рада бы проиграться, да не с чем. А у Иришки моей сразу пяток - вон даже забывает где ни попадя. Худо, ан никуда не денисся. Прочим, ежели даже по одной раздать, - и он протянул мне куклу с приклеенными к деревянной головке волосами из светло-рыжей пакли, заплетенной в косичку, - так у самой не останется. Иное дело, когда у другого тож кукла имеется. Тут куда как проще - своя надоела, сменял, и вся недолга. - С этими словами Годунов мягко вынул из моих рук рыжую, сунув вместо нее чернявую, после чего, склонив голову набок, вопрошающе уставился на меня.
- Это ты о чем, Борис Федорович? - уточнил я, хотя и понял, к чему тот клонит.
Просто мне необходимо было время, чтобы все прикинуть, - уж очень неожиданно прозвучало его предложение, высказанное хоть и в завуалированной форме, но достаточно откровенно.
- У меня чрез две седмицы свадебка, - напомнил Годунов, - а ты сам сказывал, Андрюхе твоему еще два-три месяца надобно. Выходит, негоден он для дороги, а тебе, яко князю, без холопа, хоть и одного, пускаться в путь неча и думать. Мне для тебя человека не жаль, но где ж их взять-то? Ежели бы тыщи имел, и не одного бы дал, а так… К тому ж ты сам поведал, яко у них с Ванюшей задушевно все. Потому и опасаюсь - кого иного приставлю, не то выйдет. Младеню ведь, чтоб отойти от пережитого, да душой отмякнуть, да в себя прийти, не месяц надобен. Хорошо, ежели одно лето, а коли поболе? По всему выходит, надобно тебе оставить Андрюху здесь.
- Хочешь, чтоб Тимоха от меня, а не от тебя сбежал? - усмехнулся я.
- Да упаси господь! - замахал на меня руками Борис- Вовсе даже не о том. Да и почто непременно о худом мыслить? А коль слово с него исхитришься взять, тут и вовсе славно. Он ему и впрямь верен - отродясь никого не обманывал. К тому ж нешто не бывало такого, чтоб холоп, перейдя от одного к другому, сам не менялся? - И прибавил, подумав: - Это ведь на поле василек - трава сорная, а в ином месте - услада глазу, потому его и любят в венки вплетать. Вот и человек тако же - тут нехорош, а там пригож. Так что решишь, Константин Юрьич? Дельце выгодное - я тебе обельного передам на веки вечные, а ты мне токмо закупа.
Я еще раз прикинул все. Действительно, иного варианта спасти Тимоху от неминуемой смерти не имеется. Смущало только одно - распоряжаться Апостолом, вверяя кому-то его дальнейшую судьбу в полное и безраздельное владение, я тоже не имел морального права. Получается, паренек мне доверился, простодушно оформил фиктивную сделку, а в результате попал в подлинную кабалу. Но, во-первых, его все равно надо оставлять, во-вторых, в обращении с младшим Висковатым он и впрямь почти незаменим, а в-третьих…
- С условием, - твердо сказал я. - Ныне у меня с собой ни полушки, но в Москве серебра в достатке. Если ты дашь мне слово, что, когда мне удастся туда вернуться, я смогу тут же выкупить у тебя своего холопа, даю согласие на обмен.
- Вот и славно, - с облегчением заулыбался Годунов, который, как я заметил по его лицу, не был уверен в моем положительном ответе. - А слово я тебе непременно дам, отчего ж не дать. К тому ж ежели по судебнику государеву глядети, то нам и вовсе невместно такую мену вести, а потому будь покоен - словцо свое не сдержать мне самому в убыток встанет. А коль тебя сомнения берут, могу и пред иконой побожиться, что…
- Погоди с иконами, - остановил я его. - И без того верю. Ты ж верно сказал - ежели по судебнику царскому мы с тобой оба виноваты, выходит, лучше нам слово свое сдержать, чтоб никто не дознался. Лучше пошли к Тимохе людей, помирает ведь. Да бабку, что меня лечила, тоже надо бы. Совсем ему худо, как бы в эту же ночь богу душу не отдал.
Старушка-травница по прозвищу Вороба подоспела как нельзя вовремя - Тимоха был уже без сознания. Глядя на ее шуструю возню с умирающим парнем - ни одного движения впустую, - я про себя отметил, что бабку не зря окрестили по имени проворной птички. Все движения ее были не только быстры, но и точны - иной молодухе впору позавидовать. Позже, правда, я случайно узнал, что Вороба - это не воробей, а снарядик для размотки пряжи с веретена, выглядевший как широкая двойная крестовина, вращающаяся на своей оси. Впрочем, какая разница - это ей тоже подходило.
- Ежели бы до утра не позвали, - устало заявила она мне на следующий день, - нипочем бы не поспела подсобить, а ныне что ж, вскорости и взбрыкивать учнет. Тока в другой раз не больно-то утруждайтесь - ему теперь и половины полученного с излихом. - И она, неодобрительно поглядев на меня, поплелась спать на печку.
У Тимохи и впрямь оказалось богатырское здоровье - через день он уже пришел в себя. Правда, первое, что заявил мне Серьга, открыв глаза, было непримиримое:
- Все одно сбегу.
- Сбежишь, сбежишь, - согласился я, не став спорить.
В последующие пару дней я ему тоже старался не возражать, либо уклоняясь от ответа, либо вообще соглашаясь с его планами на будущее. Начинать разговор с бухты-барахты мне не хотелось, да и некуда спешить. Еще через день тот начал вставать на ноги и потихоньку брел к крыльцу, подолгу с наслаждением вдыхая в себя морозный воздух, которым веяло, как он почему-то решил, именно с Дона. Не иначе как вдохновлялся.
Так длилось пять дней, а на шестой я пришел к выводу, что больше откладывать откровенный разговор ни к чему, ибо чревато. Дело в том, что Вороба, перестилавшая его постель и перетряхивавшая слежавшуюся подушку, задела лавку, на которой спал Тимоха, и из-под соломенного тюфяка на пол с глухим стуком брякнулся небольшой холщовый мешочек. Я был рядом. Подняв его и заглянув вовнутрь, оставалось только присвистнуть: всего за пять дней Серьга исхитрился не просто достать емкость для хранения продуктов в дороге, но и изрядно набить ее сухарями - взвешенный хоть и на глазок мешочек явно тянул на килограмм, если не на полтора. Получалось, что оттягивать беседу ни к чему, иначе говорить станет не с кем.
Когда Тимоха вернулся со своей прогулки, я жестом указал ему на лавку возле стола, сам уселся напротив и, ни слова не говоря, вывалил перед ним содержимое мешка.
- Твое? - спросил обличительно.
- А тебе, фрязин, что за печаль? - с усмешкой поинтересовался Серьга вместо ответа.
- Да как сказать, - пожал я плечами. - Пришлось мне тут за тебя поручиться перед Борисом Федоровичем, что ты не сбежишь…
- Напрасно, - перебил он. - Надобно было допрежь меня о том спросить, а я такого слова нипочем бы не дал.
- Вот и Борис Федорович сказал, что напрасно, - согласился я. - Говорит, коль ты в него так веришь, то, ежели что, отдашь мне своего Андрюху Апостола, а сам этого забирай. Тебя то есть.
- Так Апостол при тебе? - несказанно удивился Тимоха.
- При мне, при мне, - подтвердил я. - В холопах он у меня ныне.
- Повидаться бы, - протянул Тимоха.
- О том после поговорим, к тому же хворый он, - отмахнулся я. - Пока речь о тебе. Словом, я не просто за тебя поручился, а совершил обмен.
- Выходит, мне теперь от тебя бежать? - прищурился Серьга.
Взгляд его сразу же изменился. Теперь Тимоха смотрел на меня оценивающе. Спустя минуту, придя к каким-то выводам, причем приятным для себя, он весело заулыбался и откровенно заявил:
- Прогадал ты, фрязин, с меной-то.
- Как знать, - уклончиво заметил я. - Если ты сбежишь, то Борис Федорович по своей душевной доброте может мне Андрюху и вернуть, тем более что грамотки мы с ним на обмен не составили. Вот только плох ныне Апостол, раны у него тяжкие, еле ноги волочит, а мне вскорости в Москву катить - не выдержать ему дороги, помрет в пути.
- За что ты его так? - насупился Серьга. - За прежнее мстишь? Так он же вернул что мог.
- Это не я - тати постарались, - пояснил я. - Вороба сказывала, его еще пару-тройку месяцев трогать нельзя, иначе растрясет. Вот и думай теперь. А коль решишь бежать, мешать не стану. Жаль, конечно, Андрюху - славный он малый, простая душа. Но и мне деваться некуда, придется брать с собой.
И вышел. Получалось что-то вроде проверки "на вшивость" - если ему наплевать на Апостола, то он не даст обещания, что не сбежит. Ну что ж, такой Тимоха и нам без надобности. Ну а коль согласится, значит, и мне можно на него положиться. Серьга дал слово, но… только на три месяца, а потому я его не принял, решив ковать железо, пока горячо. Так и заявил ему:
- Не пойдет. Выходит, через три месяца ты от меня фьють и поминай, как звали, а я опять останусь без человека. Да и Апостол может к этому времени не выздороветь, мало ли.
- А что же делать? - расстроился Тимоха.
- Соглашайся на полгода, - предложил я, - а лучше на год, для надежности. Хотя в такое время катить на Дон - конь надорвется. Там ведь зимой снега почти нет, зато грязи - твой жеребец уйдет в нее по самые бабки. Ладно, хватит с тебя и до середины следующего лета.
- А кто тебе сказал, фрязин, что я на коне буду? - горько усмехнулся Тимоха. - Серебра у меня на него нет, а красть - сызмальства таким не занимался.
- О коне и говорить нечего, - отмахнулся я, будто речь шла о чем-то сто раз обговоренном и давно решенном, только Серьга об этом позабыл. - Неужто твоя служба у меня коня не стоит? Само собой. И второго получишь - без сменной лошади в степи нельзя.
- Ты что, фрязин, всерьез?! - не поверил он.
- Я не просто фрязин, но фряжский князь Константин Юрьевич из славного рода Монтекки, - строго заметил я. - А князю нарушать свое слово все одно, что рожей в грязь окунуться, даже хлеще. Ее-то отмыть недолго, а чем с души ложь смоешь? Потому и слово мое так же крепко, как и твое.
- Стало быть, за то, что я у тебя послужу до следующего лета в холопах… - задумчиво протянул Тимоха, но я не дал ему договорить.
- Не в холопах - в стременных, а это куда выше. Что-то вроде помощника, не меньше. Ну и тягот побольше, не без того. Тут не только еду приготовить да платье вычистить и в доме прибрать, но и все прочее. Холоп - он лишь коня подводит да сесть помогает, а стременной в битве еще и спину прикрывает, ежели бой завязывается. - И посоветовал, глядя в разгоревшиеся от таких обещаний глаза Серьги: - Ты подумай, как следует. У меня на службе всякое может случиться, поэтому если боишься, то…
- Я?! Боюсь?! - Возмущению Тимохи не было предела. - Да ежели все так, яко ты сказываешь, да еще с двумя конями, то я верой и правдой, хошь супротив десятка, а то и двух.
- И коня, и бронь, - кивнул я. - Это холоп без оружия, а ты ж ратником будешь, да не простым, а стременным. Тебе без сабельки никак. Правда, получишь не сразу, - поправился я, припомнив, что ныне мои финансы поют романсы. - Но к концу зимы обещаю, что и вооружу, и приодену на загляденье. А там, как знать, может, совсем понравится служба, да ты подольше останешься, - добавил я на всякий случай.
- Э-э-э нет, - сразу насторожился Серьга. - Чтой-то ты…
- Сказано же: если понравится, - тут же осадил я назад, в душе ругая себя за излишнюю торопливость, и на всякий случай добавил: - Тогда же, к концу зимы, чтоб тебе не думалось, мы и вольную на тебя выправим. Мол, обязуешься ты отслужить… ну, скажем, до середины июля, а далее свободен как степной ветерок.
Помогло. Тимоха успокоился, хотя все равно предупредил:
- Гляди, боярин. Коли обман затеял, я все одно сбегу, а коль по правде - вернее меня у тебя человека не будет.
Пришлось побожиться перед иконой, после чего он деловито кивнул и сам в свою очередь присягнул, что будет служить мне верой и правдой. Словом, Годунов, несомненно, выиграл, приобретя богобоязненного парня, но мне почему-то показалось, что и я не проиграл.
При расставании я твердо пообещал Андрюхе, добравшись до Москвы, также выправить на него вольную, чтобы он впоследствии всегда мог уйти со двора Годуновых куда угодно. Сам Борис выразил надежду, что мы с ним еще не раз повидаемся, поскольку мир тесен, а где в Москве подворье князя Воротынского, он знает хорошо и непременно заглянет в гости.
- Я тебя не забуду, Вещун, - многозначительно сказал он напоследок.
Глава 8
МАША, ДА НЕ НАША
Знать встретила Воротынского настороженно, гадая, то ли князь в скором времени окончательно впадет в немилость, то ли царь в память о былых заслугах простит ему все упущения по службе. Учитывая то, что государь так и не предложил Михаиле Ивановичу перебраться в Кремль, хотя места в нем хватало, народ больше склонялся к первой из догадок. Потому никто и не торопился навестить его на подворье, расположенном на Никольской улице и притулившемся задней частью вплотную к монастырю Николы Старого.
- Ни один не заехал, ни один! - метался князь вечерами по светлице, которую выделил для моего проживания.
- Погоди, погоди, - пророчески посулил я. - Скоро от них отбою не будет.
И точно. После того как Иоанн Грозный снизошел к полуопальному, выслушал его предложения по поводу реорганизации рубежной службы и дал "добро" на внесение всех этих новшеств, приказав князю "ведати станицы и сторожи и всякие государевы польные службы", от гостей и впрямь было не отбиться. Вот только теперь Воротынскому стало не до приемов и застолий.
Год отвел ему царь на все про все, один год. На мой взгляд, времени куда как много, но сам Воротынский, глянув на первый ворох всевозможных грамоток, который ему приволокли из Разрядного приказа, усомнился в том, что удастся уложиться в отведенный срок. А уж когда подьячий заявил, что это лишь первый мешок, потому как людишек ему в помощь не дали, а на коня много не навьючишь, и вовсе впал в уныние, которое, в конце концов, закончилось попыткой "сдать машину" назад.
Хорошо, что я успел перехватить князя, когда он засобирался к царю просить отсрочки. Перехватить и убедить в том, что хоть дел и невпроворот, но уложиться можно, только в одиночку мне несподручно и от грамотных помощников при разборке бумаг я бы не отказался.
Конечно, можно было бы постараться самому, только зачем? К тому же разобраться в этих грамотках с непривычки чертовски тяжко, уж поверьте мне. Во-первых, я до сих пор не знал, как читаются те или иные буквы, во-вторых, писали в них порой как курица лапой, а в-третьих - специфика написания текстов…
Я не имею в виду обилие старинных слов, хотя оно тоже изрядно затрудняло понимание. Вот что значит "бех" или "бехом"? Нуда, я тоже решил, что оно как-то связано с бегом. Оказывается, "я был" и "мы были". Продолжать перечень или так поверите?
Вдобавок к этому шестнадцатый век имел несколько диковатые для меня правила грамматики. То ли для скорости письма, то ли еще почему, но тогда писали по-русски так же похабно, как сейчас по-английски. Поясню, что имею в виду. Если взять английское слово и прочесть его по писаному, в девяти случаях из десяти, если не в девяносто девяти из ста, звучать оно будет неправильно, то есть читать текст жителей туманного Альбиона по буквам невозможно.
Но я никогда не знал, что подобная дикость существовала и у нас. Если кратко об особенностях, то гласные буквы писались тогда лишь в начале и в конце слова, а в середине почему-то опускались, кроме тех случаев, когда они встречались вместе, да и то вписывали не обе, а только вторую по счету.
А теперь попрбйте прочтать по правдам XVI столтя - надлго голвы хватит?
Если бы было что-то одно - дикие правила, слова-архаизмы или непонятные буквы, я бы отважился, но когда все в одной большой куче - зачем мне лишний труд?
К тому же добавьте и еще одно пакостное обстоятельство. Дело в том, что все документы по правилам того времени по мере поступления подклеивались друг к другу, причем место каждой склейки фиксировалось так называемыми посложными подписями.
Когда я впервые увидел одну из таких бобин диаметром чуть ли не в полметра, то ахнул. Мало того что она такая огромная, но вдобавок часть этих склеек вообще не из той оперы, то есть не имело к сакмагонам совершенно никакого отношения, а остальные датированы разными годами и присланы из разных мест. А разрезать их, как заявили подьячие, нельзя. За такое деяние можно и на дыбу, поскольку классифицировалось как умышленная порча государевых бумаг.
Но тут выручил Воротынский. Узнав, в чем проблема, он колебался недолго, меньше минуты. Лишь спросил:
- Без оного никак?
- Никак, - твердо ответил я, и он бесшабашно махнул рукой.
- Семь бед - один ответ. Пущай режут, а ежели что - я повелел. Коль не управимся в срок, еще одной кары за оные разрезы мне все равно не учинят. - И тут же грустно пояснил причину предполагаемого гуманизма: - Остатние грехи куда как тяжельше. Надобно государю челом бить, что не можно нам управиться.
"Вы ставите нереальные сроки!" - возмутился Трус, а Балбес философски добавил: - "Этот, как его, волюнтаризм".
Вот только Иоанн Васильевич не очень похож на дорогого товарища Джабраила, да и на Саахова тоже. От него в таком случае простыми замечаниями не отделаться. Да и вообще, комедии Гайдая замечательные, но повседневная жизнь - увы - не имеет с ними ничего общего. А уж в шестнадцатом веке тем паче.
К тому же Воротынский был не прав. На мой взгляд, все было не так уж плохо, и при правильной организации дела можно было преспокойно управиться, причем даже особо не напрягаясь. По счастью, Михаила Иванович решил перед выездом к царю еще раз посоветоваться со мной, а после нашего импровизированного маленького совещания от этой мысли отказался. Напрочь.
Вот как раз тогда я в процессе убеждения князя, что все будет хорошо, предложил Воротынскому разослать людей в крымскую украйну, то бишь в Рязанские и Новгород-Северекие земли, и повелеть прихватить им с собой служилых людей, которые там не один год - мои скудные познания нуждались в подкреплении практиками-специалистами. Заодно порекомендовал обратить внимание и на тех, кто уже не служит, - они тоже могли сообщить массу полезного.
Почуяв, что и он при деле, Михаила Иванович сразу повеселел. Вот и славно. А я тем временем напряг подьячих, приданных мне, по полной программе. По счастью, ребятки оказались смышленые, и мои требования поняли хорошо, принявшись нещадно кромсать бобины и сортировать бумаги по годам и местностям, складывая на многочисленные полки наспех сколоченного стеллажа, занявшего одну из стен от пола до потолка. Скажем, по Шацку за лето 7073 на одну полочку, а за лето 7075 - на другую, пониже. По соседству с ним в таком же порядке легло все по Ряжску, чуть дальше - по Донкову и прочее. Чтоб не перепутали, на каждой полке я велел прикрепить таблички с названием города и датой. Получалось, если смотреть по горизонтали, то мы имеем все данные за какой-то год, а по вертикали - те же самые данные за пятнадцать последних лет, но по конкретному городу или крепости.
Воротынского настолько вдохновила моя бюрократическая деятельность, что он совсем успокоился, уверившись в том, что из затеи вроде бы и впрямь будет толк. И если до этого он встречал гостей не больно-то приветливо, то теперь вновь выказывал и хлебосольство, и гостеприимство.
Я в этих мероприятиях участия не принимал - не до того. Черновая работа на подьячих, а контроль-то на мне. К тому же до приезда служилого народа с мест необходимо было соответственно подготовиться - только подготовка списка с нужными вопросами заняла целых три дня. А иначе никак. Если хочешь получить нужные ответы, сумей не просто спросить, но спросить правильно, тогда лишь сможешь составить полную картину.