Я встрече рад, а уж как он был рад. Оказывается, он меня разыскивает с самого первого дня. Как только приехал, так сразу начал наводить справки. Объявление-то не дашь: "Пропал мальчик, глаза зеленые, волосы светло-русые, возраст тридцать лет, рост - о-го-го". Пришлось ходить по знакомым, выспрашивать, а те молчат как рыба об лед. Он уже и переживать начал - живой ли? А сам украдкой быстрый взгляд на мою правую руку - хоп. А нет на ней перстня царя Соломона, который я обычно надеваю на безымянный палец. Ну что ты будешь делать? Неужто продал все-таки? Ицхак даже в лице переменился, но выдержки промолчать хватило.
Правда, и я его долго в неизвестности не держал - сказал, куда направляюсь и зачем, пояснив, что дело опасное, а потому рисковать такой драгоценной вещью не решился, спрятав ее в надежном месте, которое я тоже не утаил. А зачем? Случись что со мной - пропадет камень, а так ему достанется. Да и не сунется он туда. Кто ж его пустит? Разве что на пепелище. А человек он неплохой, опять же мой партнер в бывшем акционерном обществе под экзотическим названием "Кто раньше, или Обгони казну". Если взять общую сумму, то царь недосчитался чуть ли не полутора десятков тысяч, опоздав на месячишко со своей конфискацией - мы их раньше прихватили. Якобы в долг, зная, что покойникам деньги ни к чему. Словом, утерли нос Иоанну Васильевичу. Даже вспомнить приятно.
Ицхак тоже с удовольствием припомнил прошлый год, похваставшись, что ныне он третий по богатству из всех магдебургских купцов, если брать во внимание только тех, кто торгует с Русью.
- А те двое, кто тебя опережают, тоже находятся здесь? - спросил я.
- Тоже, - кивнул Ицхак.
- Тогда у тебя есть возможность вскоре стать самым первым, - грустно усмехнулся я.
Ицхак насторожился. Спрашивать не стал, но в глазах нарисовалось по такому здоровенному вопросу, что пришлось вкратце обрисовать ситуацию.
- Скажи, а когда тебе пришло это видение, перстень на руке был? - осведомился он.
- Был, - пожал я плечами.
- Значит, ему можно верить. Так все и сбудется, - убежденно заявил купец.
- Посмотрим, - многозначительно пообещал я. - Для того я и еду, чтоб ничего не сбылось.
- А ты помнишь, что я тебе рассказывал про книгу "Зогар"?
- Ты знаешь, мне сейчас не до "Зогара" и прочей еврейской мудрости. Вот вернусь, тогда и поговорим, а сейчас лучше помоги найти приличную ладью, и чтоб на ней сидели крепкие гребцы, - взмолился я.
- За этим дело не станет, - пожал он плечами. - Только напрасно все это, ибо оно уже предрешено, и ты ничего не изменишь.
Но с ладьей он мне помог и, пока мы ее искали, успел вытянуть из меня все подробности моего "видения", несколько раз уточнив для верности отдельные детали. Особенно его интересовал Китай-город.
Провожал он меня задумчивый, то и дело дергая себя за нос. Привычка у него такая. Если он его чешет, значит, размышляет. Если дергает - то размышляет сильно.
"Интересно над чем?" - рассеянно подумал я, но тут же выбросил эту мысль из головы. Не до Ицхака сейчас. Тут Москва на кон поставлена.
Если задуматься, кем мне только не приходилось здесь становиться. То ограбленный купец, затем тайный посол королевы Елизаветы к царю Иоанну Васильевичу. Даже испанским грандом и знатоком пограничной службы, пострадавшим за православную веру, и тем побывал. А чего стоят мои мучения в роли юродивого Мавродия по прозвищу Вещун? Ого! Но вот сакмагоном, то бишь пограничником, мне еще бывать не доводилось. Теперь придется.
Ладья шла вниз по Москве-реке ходко, помогало течение, да и гребцы попались отчаюги те еще. Одно то, что они вообще согласились везти меня вниз, в сторону южных рубежей, говорило о многом. Правда, уговор был только до Коломны, а дальше ни-ни - у каждой отваги есть свой предел. То есть ребята были храбрые, но не до безрассудства, и рисковать своими головами желания не испытывали.
В Коломне ладьи, чтобы рвануть к Оке, а оттуда вверх против течения, я тоже не нашел. В смысле, они были, купить можно, а вот нанять гребцов - дудки, дураков нет, все сплошь умницы. Пришлось отказаться от легкого пути и перейти к запасному варианту. Слава богу, с конями все прошло удачно. Правда, маленькие они здесь какие-то, но тут уж не до выбора - стремена удлинить, коленки вперед, убедиться, что сапоги по земле не шаркают, - и вперед, к Серпухову.
Проводник, по счастью, был полная противоположность Петряя, так что вывел меня, ни разу не заплутав. Я еще сделал изрядный полукруг, постаравшись обойти приготовившиеся к бою полки, чтобы выйти к ним с запада, а потом устремился на поиски князя Воротынского, отыскать которого тоже удалось достаточно быстро.
Однако удача в виде приземистого седоусого ратника едва вывела меня к шатру Михаилы Ивановича, как тут же сделала мне на прощание ручкой и удалилась в неизвестном направлении. Это я понял сразу, потому что у самого входа в шатер стоял… остроносый.
Глава 13
В РОЛИ САКМАГОНА
Увидев меня, он инстинктивно схватился за саблю, но вытащить клинок из ножен не успел.
- А мы уж и не чаяли в живых тебя застать, княже. - Откуда-то сбоку вышел старый знакомый Пантелеймон и, заметив наполовину выдвинутый клинок у остроносого, успокаивающе махнул ему рукой. - Охолонь. То гость нашего князя, княж Константин Юрьич. Вишь, какой бедовый, хошь и фрязин. Как прослышал, что беда на Русь идет, тут же к нам, - похвалил он меня и упрекнул остроносого: - А ты за сабельку сразу. Негоже оно так-то. Я сичас до князя. - Это он снова мне. - Ежели почивает, будить не стану, а ежели проснумшись, думаю, обрадуется беспременно. - И он нырнул в шатер.
- Вот и свиделись, - сказал я остроносому.
- Ага, - подтвердил тот скучающе и повинился: - Ты уж прости, княже, что я так вот тебя повстречал. Не признал сразу, что ты тоже из наших.
- Зато я тебя сразу признал, - сообщил я многозначительно. - И не из ваших я, еще чего удумал.
- Ах вон ты о чем, - фыркнул он пренебрежительно. - Так ты опоздал. Я в ентом сам князю повинился. Пал в ноги и все яко на исповеди.
- И что, простил? - удивился я.
- Поначалу не хотел, - сознался остроносый. - А опосля рукой махнул. Ежели ты, сказал, кровь за Русь прольешь, то скощу я твои грехи татебные.
Я задумался. Вообще-то мог Михаила Иванович так поступить. В его натуре это. От широты русской души взять и простить татя… хотя постой. Разбойник разбойнику рознь. Один лишь грабит, а за другим кровавый след стелется. Ох, сомневаюсь я, что он и душегуба вот так же…
- А про невинно убиенных Дмитрия Ивановича и Аксинью Васильевну Годуновых ты тоже сказывал? - осведомился я.
- Помер все же Дмитрий Иванович! - горестно воскликнул он. - Упокой господь душу раба твоего. - И он, сдернув с головы шапку, размашисто перекрестился. - Да ты напрасно на меня помыслил, будто я это их. Зачем? Я и атаману сказывал: не лезь наверх, - вздохнул он, - Взяли бы ларец твой, и всех делов. На кой оно мне, души христианские губить?
- На меня однако ты сабельку поднял, - не унимался я.
- Поднял, - не стал спорить он. - Но тут иначе никак. Ты на пути моем стоял и дорожку уступать не собирался. Куда ж мне деваться? Заяц и тот задними лапами охотнику брюхо вспороть может, мышь, если ее в угол загнать, в бой кидается, а я человек. Пододвинулся бы ты - ей-ей, не тронул. Но я так мыслю - что было тогда, то быльем поросло.
- И ларец порос? - язвительно спросил я, но остроносый был непрошибаем.
- И он тоже. Я ведь им так и не попользовался. Когда меня с ферязью твоей чуть не пымали, ушел я от греха из тех мест. Так он и остался закопанным в лесу лежать. Да и гоже ли ныне об этом вспоминать, - заметил он примирительно. - Вон какая беда на Русь пришла. О ней мыслить надобно, яко от ворога отбиться, а ларец… Ну съездим мы в костромские леса, выкопаю я его да привезу тебе в цельности и сохранности. Так что, мир? - осведомился он и застыл в ожидании с протянутой рукой.
Вообще-то в чем-то он был прав. Сейчас и впрямь не время заниматься сведением счетов. К тому же не факт, что он участвовал в убийстве Годуновых - все могло произойти именно так, как он рассказывает. Я действительно стоял на его пути. Тут тоже понятно. Получается, что он никакой не убийца, а лишь грабитель. Опять-таки неизвестно, что вывело его на большую дорогу. Может, с голоду помирать не захотел. Словом, хватало нюансов.
Вот только пожимать ему руку мне почему-то не хотелось. Категорически. И улыбка у него какая-то наглая, и серые глаза чуть навыкате тоже наглые, даже стоял он нагло. Или, может, я придираюсь? Может, ларец простить не могу, потому и вижу в нем одно плохое? Я еще раз посмотрел на протянутую руку и твердо решил - пожимать не стану. Уж очень с души воротило. Вот не стану, и все тут.
- Перемирие, - сердито буркнул я.
Хотел добавить еще пару ласковых, но тут из шатра высунулся Пантелеймон и приглашающе махнул мне рукой, после чего я немедленно выкинул из головы все посторонние мысли и шагнул внутрь, за полог.
Болотистая низменная Мешера - не самое лучшее место для воинских станов, но в этот день мне было не до комариных полчищ, которые назойливо гудели даже в княжеском шатре. Мне вообще было ни до чего, кроме самого Воротынского, на убеждение которого я вбухал все свое вдохновение, ну и фантазию тоже, живописуя, как я повстречался со смертельно раненным сакмагоном, как он успел прошептать мне только одно слово "татары", после чего скончался прямо на моих руках, и как я потом удирал от их разъездов.
Михаила Иванович оказался на редкость неблагодарным слушателем. Он то и дело перебивал меня разными скучными вопросами, не давая как следует разойтись, а также ядовитыми комментариями вроде "у страха глаза велики". Это он о примерном количестве их войска, которое мне удалось подсчитать. Однако я был упрям, вдохновение мое - неисчерпаемо, и в конце нашего разговора он все-таки мне поверил. Правда, не во всем и не до конца. Это я про огромное, тысяч на пятьдесят, не меньше, войско татар. Но зато в самом главном - обошел крымский хан наши полки - не усомнился.
- Стало быть, они по старой Свиной дороге двинулись, - огорченно вздохнул он. - Хитры, нечего сказать.
- А у нас там ничего? - осторожно, а то вдруг решит, что выведываю, спросил я.
- Считай, что ничего, - сердито ответил он. - А то, что стоит, если с ходу, то за час-другой вспороть можно. А ведь нам отсюда уходить никак нельзя, - с тоской произнес он.
- Почему? - не понял я.
- Повеление государя - стоять где поставили, - пояснил Воротынский. - Ладно, поехали к князю Ивану Дмитриевичу. Все одно ему решать.
И мы поехали.
Ставка Вельского была расположена гораздо дальше от реки и в более живописной местности. На правах главкома Иван Дмитриевич выбрал для своего шатра чуть ли не единственный в этих заросших местах лужок.
Я с наслаждением прилег на травке, но понежиться мне не дали, позвав в здоровенный княжеский шатер. Я так понял, что он был одновременно и опочивальней, и столовой, ну и местом для служебных совещаний, под которые была отведена вся правая часть шатра. Там стоял грубо сколоченный стол, а по бокам от него две лавки. На обеих сейчас восседали сумрачные воеводы, с подозрением взирающие на меня.
- Это вот князь из фряжских земель, - хмуро сказал Воротынский, указывая на меня. - Но не из латын, а человек православный, - сразу же обозначил он мой статус- За веру свою успел пострадать в гишпанских землях у ихнего короля Филиппа.
"Ай молодец, князь. Вот уж не думал, что ты такой дипломат", - удивился я.
Результат не замедлил сказаться. Сидящие за столом оттаяли и одобрительно загудели. Пострадать за веру считалось почетным. Наверное, я все равно продолжал оставаться для них чужаком, но в то же время несколько приблизился, заняв промежуточное положение.
- И ныне, заслышав о татарах, во Пскове отсиживаться не стал - прямиком сюда метнулся, да заплутал и на Свиную дорогу повернул. Там ему сакмагон и встретился, кой от татар убежал. Ну а далее поведай нам, Константин-фрязин, яко оно было.
Я поведал. Меня попросили повторить, и я послушно поведал еще раз. Потом еще. Они слушали и не верили, недоверчиво перешептываясь между собой.
- А показать сумеешь? - спросил Вельский и поманил к себе.
Я подошел и тупо уставился в карту. Если бы я на самом деле видел татар, то потом, как бы ни петлял и какие кренделя ни выписывал, я бы все равно сумел сориентироваться на местности. Даже на этой допотопной, грубо, очень грубо намалеванной - слово "нарисованная" к ней явно не подходило - и неумело раскрашенной карте. Но я понятия не имел, где они идут. Попытался прикинуть и так и эдак, где может находиться загадочная Свиная дорога, о которой говорил Воротынский, но ничего не выходило.
- Мы ныне вот здесь стоим, - подсказал Вельский, упираясь толстым пальцем чуть выше тоненькой голубой ниточки, изображавшей Оку. - Ты, княж Константин-фрязин, судя по твоей сказке, вышел немного левее и ниже, вот отсель. - Палец поехал указывать, где именно.
- Шел я отсюда, а вышел… куда-то сюда, - неуверенно произнес я, упираясь во вполне приличное местечко, которое было более свободно от голубых ниточек рек.
- А ведь верно, Свиная дорога, - заметил главком. - Они, по всему видать, поначалу Чумацким шляхом шли, через запорожские степи. Потому и упустили их твои сакмагоны. - Криво усмехнувшись, он повернулся к помрачневшему Воротынскому: - Не иначе как на казачков понадеялись, что те упредят.
Михаила Иванович, сердито засопев, отвернулся и в свою очередь мрачно уставился на меня. "Твоя вина, фрязин, - красноречиво говорил его укоризненный взгляд. - Уехал во Псков, вместо того чтобы делом заниматься, вот они и прозевали".
Между прочим, совершенно несправедливое обвинение. Все равно за месяц-полтора, да пускай даже два мне удалось бы самое большее вчерне подготовить новую систему охраны границ на бумаге, и только. Воротынский даже не успел бы утвердить ее на Думе и у царя, а уж внедрить в жизнь тем паче. Но я не стал изображать из себя невинного страдальца - не то время и не то место. Потом все объясню. Вместо этого я, сделав вид, будто не замечаю упрека, повернулся к Вельскому, который неторопливо и обстоятельно продолжал свои рассуждения:
- Опосля же они у Волчьих Вод на Муравский шлях вышли, но и тут слукавили - недолго по нему продвигались, вбок сместились. Хитро придумали, ничего не скажешь. Места тут, знамо, для конных людишек неподходящие, низинки да топи, не разогнаться, зато нашу засечную черту обойти можно. Вот они ее и… - Он, не договорив, тяжело вздохнул, неспешно обвел взглядом присутствующих и спросил, обращаясь ко всем сразу: - И что нам теперь делать? Назад, к Москве ворочаться? Али туда, наискось идтить, чтоб путь перекрыть? Кто как мыслит?
Дальнейшее рассказывать долго, да и ни к чему. Скажу только о главном. Пока полыхали дебаты, я уже прохлаждался на лугу - из шатра меня бесцеремонно выперли, а затем, налопавшись душистой пшенной каши, понемногу клевал носом под полотняным навесом, прикрывавшим обеденный стол от жарких лучей солнца.
Спустя два часа прискакал еще один сакмагон, но на сей раз настоящий. Что уж он там наговорил воеводам, понятия не имею, но те завозились поэнергичнее и где-то ближе к вечеру приняли загадочное решение - с места не трогаться, но станы собирать, а тем временем заслать гонцов к царю, который со своими опричниками расположился наособицу, причем западнее, то есть почти на пути основных татарских сил. Как скажет государь, так они и поступят.
В дорогу снарядили десяток, включая меня с настоящим сакмагоном, Пантелеймона и остроносого. Все ратники были из полка Воротынского. Старшим назначили Пантелеймона, но только над прочими сопровождающими, а главным представителем и докладчиком текущего положения дел был молодой веснушчатый парень с задорно вздернутым курносым носиком.
- А что, фрязин, верно сказывают, будто за морями-акиянами есть земля, где люди вовсе черные ходют и совсем нагишом? - улыбчиво спросил он меня, едва мы тронулись в путь.
- Верно, - кивнул я. - Только не нагишом. На поясе у них повязка.
- Ишь дикие совсем, а знают, что уд хоронить надобно, - засмеялся он и тут же: - А меня Балашкой кличут. Сызмальства так прозвали, когда я еще толком словеса не выговаривал и ковшик так кликал,- пояснил парень чуть стыдливо. - Да я не обижаюсь. А правда, что…
Пока ехали он, честно говоря, изрядно притомил меня своими вопросами. Любознательность из него так и выпирала, не давая ни минуты покоя ни ему, ни окружающим.
Хотя на самом деле был он далеко не прост - в этом я убедился еще на подъезде к царскому стану, раскинувшемуся близ Серпухова. Вначале он всполошил его своим неожиданным появлением - охрана у опричников была организована не ахти, и Валашка в надвигающихся сумерках сумел проскользнуть через сторожевые разъезды, как нож сквозь масло.
Вообще-то затея была рискованная. Никто не возражал, потому что поначалу даже не поняли, зачем он нас остановил, едва вдали показались огненные точки костров. Остановил и, спрыгнув со своего коня, припал ухом к земле. Слушал Валашка недолго, с минуту, после чего еще раз огляделся по сторонам, зачем-то загибая пальцы на левой руке, затем на правой, вновь на левой, при этом беззвучно шевеля губами. Что считает парень - загадка, зачем мы тут стоим, когда нам осталось всего ничего, - еще более непонятно. Но он - старший, так что ждали и помалкивали.
- Вон там поедем, - негромко сказал Валашка, указывая на лощинку между двумя небольшими холмиками. - А потом вправо свернем.
- Стан-то по левую руку от нас, - возразил Пантелеймон.
- По левую, - согласился Валашка. - А мы поначалу пойдем вправо. Ништо, не заплутаем. Вы токмо за мной держитесь. И копыта у коней замотать надобно.
Это уж и вовсе не лезло ни в какие ворота. Я начал догадываться, да и другие, думаю, тоже, и даже еще раньше меня, но возразить отважился только Пантелеймон:
- Перебьют нас всех сослепу, тем и закончится.
- Чай, узрят, что не татары пред ними, - отмахнулся Валашка и принялся помогать мне закутывать конские ноги. - Ну что, фрязин, пройдем? - весело спросил он, когда мы управились.
Я неопределенно пожал плечами:
- Как повезет.
- В битве на везение не уповают, - поучительно заметил Валашка и легко, даже не касаясь стремени, птицей взлетел в седло. - Ну, с богом.
Нас окликнули только раз, да и то, когда мы были уже возле первых костров.
- Свои, - нахально ответил Валашка, даже не попытавшись ускорить ход коня.
- Кто свои? - негодующе переспросил какой-то ратник.
- Ослеп, что ли?! Зенки продери, вот и углядишь! - огрызнулся Балашка и, не удержавшись, озорно добавил: - Земщина в гости прикатила поглядеть, как вы тута воюете… с салом.
- Да ты на себя допрежь поглянь! - возмутился тот, после чего до него дошел весь смысл сказанного, и он взвыл: - Хто-о-о?!