Вроде бы и действительно ни к чему, но как-то от нее припахивало, напоминая мародерство. Правда, Ицхак нашел для себя оправдание. Мол, он уже попытался предупредить нескольких купцов, что в Москве оставаться опасно, но к его словам прислушался только один человек, а остальные отказались, так что он, говоря языком христиан, умывает руки.
- Ты не успеешь занять деньги и исчезнуть из города, - перебил я его. - Насколько мне помнится, это процесс долгий. Ты объедешь самое большое двух-трех человек за день, да и то вряд ли. Пока договоришься, пока все оформишь… А времени у тебя всего ничего. И где ты собираешься их хранить? У себя на подворье? В моем видении татары в город не войдут, но здесь сгорит все полностью, а люди будут гибнуть, даже если, к примеру, спрячутся в каменных подвалах на подворье английских купцов. То есть тот, кто не сгорит в огне, либо утонет в реке, спасаясь от пламени, либо задохнется от дыма. Или предполагаешь вывезти? Так из-за этих телег любой татарский разъезд…
Но если Ицхак что-то решил…
- Вот за этим я тебя и искал, - перебил меня купец. - Мне нужно точно знать, когда я должен покинуть город. Тот раз ты назвал дату казни, и она произошла день в день. Или в этот раз ты просто видел пожар, и все?
- Двадцать четвертого мая, - сказал я. - С утра. С самого утра. А теперь считай сам, но помни, что все ворота в Китай-городе закроют гораздо раньше. Рассчитываешь успеть?
- Рассчитываю, - кивнул Ицхак. - Я уже переговорил с несколькими, намекнув, что предложили выгодное дело, но у меня нет такого количества рублей, поэтому хотелось бы перехватить у них всего на месяц под резу в десятую деньги. И переговорил, и получил согласие. Но я понимаю, что за все в этой жизни надо платить, - тут же заторопился он. - Даже за видения. Особенно за видения, - сразу поправился купец. - Я отдам тебе каждую сороковую деньгу от общей суммы взятого мною в долг, если ты… - И осекся, глядя на мое мрачное лицо. - Мало? - неуверенно спросил он. - Ты хочешь больше? Ладно, пусть будет каждая двадцатая, - торопливо выпалил Ицхак. - Это очень много, поверь.
Я вздохнул. Объяснять, что меня сейчас гораздо больше интересует другое, бесполезно. Не поймет. Сделает удивленное лицо и заявит, что любовь деньгам не помеха, скорее наоборот. И вообще, деньги - лучшее подспорье для любви. И я вяло махнул рукой:
- Согласен, - надеясь, что теперь-то уж мы точно перейдем на интересующую меня тему, но… не вышло.
- Вот только их надо еще вывезти или спрятать как следует. Вывозить опасно, ты сам только что о том поведал, значит… - Ицхак сделал паузу и вопросительно уставился на меня.
Я молчал, не понимая, куда он гнет. После минутной паузы он не выдержал и внес предложение, которое я вначале воспринял как шутку. Нашел мужик местечко, нечего сказать. Подворье князя Воротынского. Вот те раз.
- А в благодарность я вывезу всех его людей из города, - журчал Ицхак, уговаривая меня. - Получится, что всем благо - тебе, мне, князю и даже им самим.
Получалось логично, но, едва представив, как буду говорить с Елизарием, я снова решительно замотал головой.
- Разве твоя Маша не стоит жалкого разговора с дворским? Тем более ты князь, хоть и фряжский.
Про Машу это он зря. Нечестная игра. Удар ниже пояса.
К тому же он до сих пор ничего не сообщил о ней. Я так и сказал ему, но Ицхак был непреклонен - вначале дела, а уж потом любовь, и чем быстрее мы обо всем договоримся, тем быстрее перейдем к разговору о княжне. Пришлось соглашаться. А куда деваться - дело-то к закату, и сколько времени мне придется потратить, убалтывая несговорчивого Андрея Тимофеевича, чтобы он покинул город, неизвестно. А без Ицхака я их и вовсе не найду.
Но предварительно я кое-что изменил в его задумке.
- Не будем впутывать Воротынского и его людей, - твердо сказал я. - Уверен, что в твоих подвалах места для серебра не меньше, чем в его, а то и побольше.
- После пожара никто из татей не осмелится лезть на подворье князя Воротынского, даже если оно окажется безлюдным, а вот на подворье, где жил бедный еврей…
- А зачем тебе вообще уезжать из города? - усмехнулся я. - Коль на то пошло, оставайся.
Он удивленно воззрился на меня:
- Поначалу я и сам подумывал схорониться у английских торговцев, но ты сказал, что люди будут гибнуть даже в каменных подвалах. Я не страшусь смерти, но мертвому деньги ни к чему.
- Они будут гибнуть от удушья, - поправил я его. - Но для того, чтобы проветрить подземелье, достаточно сделать несколько отдушин, только строго друг против друга. И на лица надо надеть смоченные в воде маски из тонкой ткани, чтобы они могли пропускать воздух. Через них дышать будет немного тяжелее, зато они воспрепятствуют вдыханию дыма. Отсидишься вместе со своими людьми и через пару-тройку дней преспокойно вылезешь.
Ицхак некоторое время восхищенно смотрел на меня, затем выразил свой восторг словесно:
- Ты честно отработал свою двадцатую деньгу. Пожалуй, ты даже заслуживаешь прибавки - с каждого взятого мною рубля я дам тебе еще две деньги.
Смешно слушать. Главное, выглядело все это чисто по-еврейски - даже в такой тяжкий час купец озаботился премиальными поощрениями, но в тоже время умеренными. Удивительно лишь, что он вообще пообещал так много - целых пять процентов. Хотя нет, подожди, ведь в рубле не сто, а двести денег, значит, десять процентов плюс еще две деньги с рубля, то есть один процент. Ух ты! Аттракцион неслыханной щедрости, да и только!
Если бы не постоянная, ни на минуту не ослабевающая тревога за судьбу Маши, я бы расхохотался, честное слово, но, памятуя о княжне, лишь деловито кивнул в знак того, что все понял, и нетерпеливо осведомился:
- А теперь поведай о главном.
- Так я уже сказал, - изумился Ицхак. - В совокупности тебе причитается двадцать две деньги с рубля. - Он удивленно уставился на мое помрачневшее от злости лицо, недоумевая, что еще от него нужно, но затем его осенило: - Ах, ты о княжне… - протянул он. - Надо было сказать сразу, а то о главном, о главном…
Оказалось, искать их вовсе не надо. По его словам, которым можно было верить, Маши сейчас вовсе нет в Москве - ни ее, ни папочки, потому что смотрины царских невест еще пару недель назад были перенесены в Александрову слободу. Вот тебе и раз! Ну прощелыга! Ну прохвост этот Ицхак! Да и я тоже хорош - и чего, спрашивается, как дурак, зациклился на Москве?!
Однако нет худа без добра. Заговорив с Ицхаком, как ему надежно укрыться на своем подворье и при этом остаться в живых, я вспомнил и о людях Воротынского - они ведь тоже оставались в городе, и нужно было их проинструктировать.
Правда, сразу поехать на его подворье у меня не получилось. Виной тому оказался все тот же Ицхак. Полюбопытствовав, пошла ли его учеба мне на пользу и в какое дело я вложил полученные от Томаса Бентама деньги, он чуть не подскочил от изумления, узнав, что мне вернули лишь часть долга, да и та никуда не вложена, а банально истрачена, пускай и не до конца.
- Глядя на тебя, я лишний раз убеждаюсь в справедливости утверждения рабби Йоханана от имени рабби Шимона бар Йохая, что сын от твоей дочери называется сыном твоим, а сын от твоей невестки не называется сыном твоим.
- Чего-о?.. - протянул я озадаченно. - А попроще нельзя?
Умеет же Ицхак поставить в тупик - как загнет, так загнет, и хоть стой, хоть падай.
- Если попроще, то кровь матери гораздо сильнее и важнее крови отца, - произнес он, скорбно взирая на меня, и, не выдержав, завопил, возмущенный моей потрясающей безалаберностью: - Любому здравомыслящему человеку, узнавшему о твоем обращении с деньгой, сразу станет ясно, что ты плоть от плоти дитя своей матери-русинки, а от отца не унаследовал ровным счетом ничего! Разве что… княжеский титул, - добавил он несколько тише и решительно скомандовал: - Едем!
- Куда? - изумился я.
- На подворье Русской компании, куда же еще, - в свою очередь удивился он столь наивному, по его мнению, вопросу.
По пути Ицхак не уставая ворчал, заявив, что вне всяких сомнений сама Русь велика и богата, но счастья ее жителям это обстоятельство все равно не принесет, поскольку они - это что-то с чем-то и, какого бы величия этой стране ни удалось достичь в будущем, те, кто в ней проживают, с таким отношением к золоту и серебру, тем паче к долгам, все равно будут продолжать ходить либо вовсе без штанов, либо в них, но одних-единственных, не имея запасных.
Я открыл было рот, чтобы возразить, но потом припомнил разудалое русское гостеприимство и прочее и уныло промолчал. Мы и впрямь несколько наплевательски относимся к деньгам, причем вне зависимости от социального положения, начиная с наших президентов, которые не моргнув глазом могут простить кому ни попадя многомиллиардные долги. Про последнего главу государства, правда, ничего не скажу, но очевидно лишь по той причине, что всех должников страны успели помиловать до него.
Ну они-то понятно - все ж таки не их кровные, а народные, то есть чужие, но если посмотреть на грязного бомжа, так ведь и он зачастую поступает со своими жалкими крохами точно так же, по-президентски.
Долг мы забрали на удивление быстро. То ли сам Ицхак, несмотря на относительную молодость, был тут в немалом авторитете, то ли выражение его лица красноречиво говорило само за себя, но на сей раз Бентам не сказал ни единого слова поперек и даже сделал вид, будто чрезвычайно рад нашему визиту и вообще давно горел желанием отдать мне все до последней полушки. Уже через час мы катили обратно к Ицхаку, а сзади нас тряслась тяжело груженная телега с полученным серебром.
- Не кажется ли тебе, что две деньги с рубля я уже честно уплатил? - невозмутимо осведомился купец.
- Не кажется, - мотнул я головой.
- Вот как?! - удивился Ицхак, с интересом воззрившись на меня.
- Не кажется, потому что я в этом уверен, - пояснил я.
- Ах вон оно что, - протянул он и разочарованно пробормотал себе под нос: - Жаль, а то я уж было подумал, будто одну малую каплю крови ты таки сумел унаследовать от своего отца. Хотя тогда, может быть, я бы и не привязался к тебе столь сильно, что до сих пор не устаю этому поражаться, - добавил он, с легкой грустинкой и удивленно покачивая головой, словно поражаясь парадоксальному факту.
По возвращении на его подворье пришлось задержаться еще на часок, рисуя схемы надежных убежищ, а главное, систему размещения отдушин, втолковывая основное правило - строго попарное расположение друг против друга.
Лишь покончив с этим, я вернулся в терем Воротынского и, не откладывая в долгий ящик, принялся втолковывать дворскому Елизарию, что требуется от него и прочей дворни, если у них еще имеется небольшое желание пожить на этом свете.
Разумеется, пришлось в очередной раз прибегнуть ко лжи, иначе Елизарий навряд ли мне поверил бы. Сославшись на некую ведьму, которая умеет предсказывать будущее, я заявил, что проклятые басурмане спалят Москву дотла, а потому надо немедленно углублять и расширять имеющийся ледник и делать в нем отдушины.
Слушал он меня недоверчиво, поскольку татар никто и в глаза не видел, но тут уж ничего нельзя было поделать. Оставалось надеяться, что когда крымчаки появятся в поле зрения, то дворский вспомнит мои слова и поверит "предсказанию ведьмы".
Мысли мои были заняты совсем иным - я же дал слово Балашке, тем более что войско земщины все-таки успело вернуться раньше и сейчас занимало позиции прямо возле Москвы-реки.
Полк Михаилы Ивановича располагался не на самом краю, но зато, как мне пояснили бывалые ратники, на самом опасном участке, где была наибольшая вероятность нападения врага. Причина проста - за нами находился брод, и крымчаки это знали. Точнее, знали те, кто их вел, безошибочно и грамотно выбирая дорогу для орд Девлет-Гирея.
Брод этот не был классическим, то есть по колено, по пояс или по грудь. Перейти его было нельзя - только переплыть. Но в сравнении с другими местами плыть предстояло гораздо меньше, да и сама река была чуть ли не в полтора раза уже, чем за спиной большого полка или полков правой и левой руки.
Князя "Вперед!", как я мысленно прозвал Воротынского, это нимало не смущало. Он был готов в любую секунду поднять людей в атаку, ибо, даже находясь тут, возле Москвы, Михаила Иванович помышлял только о нападении. А может, столица, замершая за его спиной в тревожном ожидании, раззадоривала его еще больше? Воспоминания о совсем недавнем бесславном отступлении с берегов Оки не давали ему покоя, и он явно стремился посчитаться с ворогами.
Мне он обрадовался, причем искренне, без всяких натяжек. Чувствовалось, что человек остро нуждается в поддержке, поскольку его заместитель, то есть второй воевода князь Петр Иванович Татев придерживался иной, более осторожной точки зрения, считая, что Воротынский перебарщивает со своим оптимизмом.
- Вот человек бывалый, - радостно заявил Михаила Иванович. - В гишпанских землях мавров бил так, что пух и перья от них летели, - (ей-богу, о таком я ему ни разу не говорил), - вот пущай он нас с тобой рассудит. К тому ж сам он фрязин, родичей у него ни среди твоих, ни среди моих нет, потому судить будет разумно. Да мы ему и не скажем, кто из нас как думает, пущай сам выбирает.
- Постараюсь судить объективно, - подтвердил я, давно и окончательно отринув жалкие попытки говорить в точности на языке того времени.
Сделано это было мною сознательно. Я уже давно приметил, как тот же Воротынский почему-то млеет от иноземных слов, хотя вообще в военном деле консерватор ужасный. "Лучше стрелы с луком может быть только вострая сабелька, но никак не пищаль, кою покамест сызнова зарядишь, тебя не просто убьют, но еще и на костре изжарят", - любил приговаривать он. Я исподтишка пытался с этим бороться, но дело шло худо. Да и не ставил я себе это целью. А вот непонятные слова Воротынский любил и сейчас просиял как ребенок:
- Слыхал, яко сказывает? Это мы с тобой все боле по правде да по совести, а он "объективно", стало быть, как господь бог.
Сухопарый Татев недоверчиво взглянул на меня - вид у "господа бога" был непритязателен, и на бравого вояку я походил мало.
- Но прежде, чем попытаться рассудить и высказать свою точку зрения, хотелось бы ознакомиться с ландшафтом местности впереди нас, - вежливо заметил я. - Если там ровное плато…
- Это поле, стало быть, по-нашенски, - донельзя довольный тем, что значения кое-каких слов ему известны, тут же пояснил Воротынский.
- …то тогда несколько хуже, и конница татар получает возможность для беспрепятственного тактического маневра, а если местность пересеченная…
- Ну с холмами да ложбинками, - снова счел нужным пояснить Михаила Иванович.
- …то можно быть не столь осторожным в своих действиях, - закончил я и восхитился собой.
Это ж только человек двадцать первого века может сказать столь много и в то же время не сказать ничего нового - одни банальные фразы, которые без того всем известны и на самом деле являются азбучной истиной для таких бывалых вояк, как Воротынский и Татев: два шрама от сабельных ударов на лице и один на шее Петра Ивановича говорили о многом. Я ведь ничего не сделал, разве что упаковал копеечную карамельку своих знаний в более цветистую и непривычно яркую упаковку слов, но тот же Татев смотрел на меня не скажу, что с восторгом, но с уважением точно.
"Такой молодой, а поди ж ты", - явственно читалось в его глазах. Я даже немного засмущался.
- Да чего тут глядеть-то на енти платы, - грубовато произнес он, используя новое словечко - мол, и мы не лыком шиты. - Луга да болота - вот и вся местаность, - с трудом, нещадно исковеркав, но все-таки выговорил он еще одно новое слово.
- А я сказываю, навалиться на них разом надобно! Аще бог с нами, никто же на ны! - тут же вспыхнул князь "Вперед!". - Тока дружно, а не так как Вельский мыслит да Мстиславский.
- Ну Иван Федорович у нас известный боягуз,- пренебрежительно отмахнулся Татев. - Его можно вовсе не поминать. А вот князь Иван Дмитриевич дело сказывает - оголяться негоже. Того и гляди с боков подомнут да от реки отрежут. Татаровья народ хитрой, с ими ухо востро держать надобно.
- А засадного полка нет? - поинтересовался я, вспомнив Куликовскую битву. - Ну как у князя Дмитрия Донского, когда он Мамая бил.
- Во, слыхал, что ученый муж сказывает? - пришел в неописуемый восторг Михаила Иванович. - И ведь не успел я ему ничего о задумке своей поведать, а он глядь - и все узрел сразу. Пес с ними, с задами. Нечего там князю Шуйскому со своим сторожевым полком отсиживаться. Вперед надобно. Токмо вперед, и никак иначе.
- Добрый лесок далече, да и болото пред ним. Не разгуляешься, - возразил Татев. - Где ж второго Волынца сыщешь, чтоб так вот все учинить наверняка.
- Ан есть у них Волынец, - усмехнулся Воротынский. - Пущай не Дмитрий Михалыч, а Михаила Иваныч, яко я, но есть. И тоже корешок свой от Дмитрия Михалыча Боброка тянет.
- Сам ведаешь, он на такое не годится, - не согласился Татев. - Волынский - да, но не Боброк, а Вороной. Хошь и его кровей, да замес пожиже.
- Иного поставили бы, - пожал плечами Воротынский и неожиданно мотнул головой в мою сторону. - Да вон хошь бы Константина Юрьича. А что? Мыслишь, коль фрязин, так не сумел бы? Ей-ей, сумел. Да я и сам бы туда пошел. Людишки меня знают, верят, а вера в таком деле ух - полпобеды заменит.
Я обомлел. Ноги разом подкосились, лавки поблизости не имелось - лишь стол, и я подался вперед, чтобы опереться хотя бы на него. Нет, я не трус, но такая ответственность, честно говоря, меня напугала. Однако мое стремление опереться сыграло дурную шутку.
- Вона, вишь, яко глазоньки-то разгорелись, - кивнул на меня Воротынский. - Будто яхонты. И сам весь вперед устремился - возрадовался, а стало быть, готов, верит, что все как надо у него выйдет. И болота не напужался. Что, Константин Юрьич, управились бы мы с тобой?
Да уж куда там, не напужался. Мне только полки в бой водить. Это с одним курсом Голицинского пограничного.
"Хотя если с князем вместе… - мелькнуло в голове. - А почему бы и нет? Вот только…"
- Боюсь, пресветлый князь, что в отличие от Боброка я тебя за богатырские плечи удержать не смогу, когда ты, подобно Владимиру Андреевичу Серпуховскому в бой рваться станешь. - И вежливо улыбнулся.
- А ведь и верно, не удержит, - хмыкнул Татев, оценивающе поглядев на меня. - Он хошь и повыше росточком, да узковат в кости.
- Мясо и нарастить можно, - нетерпеливо отмахнулся Воротынский.
- Не за один же день, - возразил его зам. - Да и что ныне о пустом речь вести. Будем ратиться, яко сказано, вот и все.
- Будем, - тоскливо заметил Воротынский. - А жаль. Можно было бы Девлетку за жабры ухватить. Есть силенка еще у Руси, вытянули бы жирненького налима на песочек да брюшинку-то ему бы и вспороли. А таперича что ж, и впрямь отбиваться придется, а кто вперед не идет - помяни мое слово - уже в убытке. По старине тягаться и мне любо, токмо и хитрецы малость добавить неплохо бы.
- Малость, - вновь не утерпел Татев. - От малости, вестимо, убытку не станет. Но ты ж об ином толкуешь - тут, ежели што, все потерять можно.
- А иначе не бывает, - развел руками Воротынский. - Вон хошь фрязина спроси, - автоматом записал он меня в свои союзники. - Он во многих землях побывал, но то ж тебе поведает. Так ли я реку, Константин Юрьич?
- Все так, - подтвердил я.