Фёдоров сел в подошедший трамвай и, жадно прислушиваясь к разговорам пассажиров, доехал до вокзала. Возле суточной кассы стояла небольшая очередь. Алексей приготовил деньги и паспорт. Лишь в самый последний момент он спохватился, чувствуя себя едва не разоблачённым шпионом: никакого паспорта не требовалось, а билет (он взял себе верхнюю полку в купе) оказался маленькой картонкой с датой отправления, выбитой на нём мелкими дырочками. Фёдоров подошёл к киоску "Союзпечати" и за 5 копеек купил две газеты – "Правду" и "Известия". Все ноябрьские и декабрьские номера этих газет он давно уже знал почти наизусть. Вот с газетами начала 1983 года было хуже: в связи с постигшей его бедой, так и не нашлось времени выучить их перед отправлением в прошлое. Сейчас ему было приятно ощутить белизну бумаги только что вышедших изданий, запах свежей типографской краски. Впрочем, просмотр этих номеров мог и помочь освежить память.
Проехав одну остановку от вокзала в сторону своего жилища – самое опасное место, где он мог попасться на глаза кому-либо из коллег,– Фёдоров дальнейший путь проделал пешком. Зашёл в пару магазинов, чтобы купить продуктов в дорогу и на обед. Он взял 3 сайки по 6 копеек, 3 пол-литровых тетраэдра молока по 14 копеек, полкилограмма спортивных конфет по 1 рублю 80 копеек, десяток яиц за 90 и половинку "кирпича" белого хлеба за 8 копеек. Прихватил ещё бутылку дорогих "Саян" за 34 копейки. Масло брать не стал – солидный кусок его ещё имелся дома.
Пообедав яичницей из 3 яиц, хлебом с маслом и молоком, Алексей Витальевич развернул газеты. Так он просидел за столом около трёх часов. Со стороны могло показаться, что он полностью сосредоточен на газетных статьях. На самом же деле мысли его зачастую были очень далеко и от содержания статей, и от сегодняшней – 1982 года – жизни.
Выспаться как следует в поезде не удалось, хотя Алексей специально с этой целью взял до Москвы купейный, а не плацкартный билет. Шумные курящие соседи, возвращавшие ся из командировки в Москву, совершенно не заботились о сне других пассажиров, то и дело вставали и, выходя в коридор, громыхали дверями. Поэтому голова была несвежей, что сильно беспокоило Федорова. Ведь рискованная задача, которую он взвалил на себя, требовала полной ясности мышления, собранности и хорошей работы памяти. Алексей Витальевич раскрыл свой "дипломат" и вынул оттуда пару таблеток цитрамона. Как раз в это время в дверь деликатно постучали, после чего она открылась, впуская в купе вежливого седого проводника с четырьмя кружками чая в левой руке.
- Можно у вас попросить пару лишних порций сахара?– спросил Алексей у проводника. – Что-то у меня голова раскалывается.
- Пожалуйста, – промолвил проводник, – четыре копейки!
С этими словами он положил на столик два дополнительных батончика с дорожным рафинадом.
- Ещё вопрос, – несколько замявшись, добавил Фёдоров.
- Не напомните ли, какой сегодня день.
- Ну, как же, – усмехнулся в седые усы проводник, похоже, полагая, что пассажир мучается с похмелья,
- Среда, третье ноября тысяча девятьсот восемьдесят второго года!
Фёдоров буркнул что-то в знак благодарности, давясь чересчур горячим чаем. Впрочем, свежий чай, да и цитрамон, спустя несколько минут, сделали своё дело – мучительная головная боль постепенно отступила.
На сыром, морозном воздухе, в котором перепархивали снежинки, Алексей Витальевич пробрался через толпу ко входу на станцию метро Павелецкая. Фёдоров нащупал в кармане пятак и устремился к одному из автоматов, впускавших пассажиров на станцию. Сутолока, вечная московская толкотня, хотя они и были неагрессивны и в чём– то даже дружественны, изначально претили Алексею, были ему неприятны. Собственно, из-за них он и отказался около тридцати лет назад ("То есть, каких тридцати", – поймал себя Фёдоров, – "Это было в 1981-ом – значит всего лишь год назад!") от предложенной ему работы в крупном академическом Московском НИИ. Протолкавшись к эскалатору, Алексей встал на ступеньку и переключился на другие, куда более актуальные мысли.
Именно сейчас, как никогда остро, он почувствовал всю авантюрность, всю рискованность своего плана. Слишком многое зависело от элементарного везения – то есть, от того благоприятного стечения обстоятельств, которое никак не зависит от воли и образа действий человека, а является по отношению к нему внешним фактором. И потом, многое зависело от того, насколько истинны сведения, собранные им по крупицам в библиотеках и архивах. Кроме того, ни в коем случае нельзя было поручиться за то, что ему удастся встретиться с нужными людьми (уж слишком высокие посты они занимали). А приёмы входа с ними в контакт могли оказаться непригодными. И где гарантия, что ему поверят?! Собственно говоря, Алексей Витальевич, вполне мог быть признан если не сумасшедшим, то, во всяком случае, провокатором, которому каким-то неведомым путём стали известны высшие государственные секреты.
Чувство неуверенности и растущий холодок страха (всё может сорваться!) понемногу овладевали Фёдоровым, и лишь толчок при сходе с эскалатора вывел его из состояния растущей тревоги. "Стоп! Ну-ка, возьми себя в руки!" – приказал он себе. Слишком многое сейчас зависело от его выдержки, уверенности в себе (пусть, хотя бы, внешней!), от собранности. Однако собраться он смог лишь после того, как ему повезло в вагоне усесться и проделать упражнение аутогенной тренировки.
Покинув метро на станции Дзержинская, Фёдоров оглянулся на памятник знаменитому поляку. Сам тот факт, что памятник стоит на своём месте, ещё не сваленный вандалами из числа лиц. демократической национальности, вселил в Алексея чувство уверенности. "Ничего, Феликс Эдмундович! Пробьёмся! В конце-то концов, кто, если не я, и когда, если не теперь!" – подумал Алексей. Взглянув на свои часы, точность хода которых он специально ещё раз проверил перед выездом в Москву, Фёдоров не спеша, пошёл по направлению к знаменитому зданию на площади.
Сейчас надвигалось сразу три критических момента, от которых зависела судьба всего его авантюрного плана: 1) верно ли ему удалось установить время прибытия необходимого лица; 2) удастся ли приблизиться к этому лицу достаточно близко для того, чтобы войти в первоначальный контакт; и, наконец, 3) удастся ли "ключевыми словами", найденными после очень долгих поисков, пробудить у этого лица живой интерес к себе.
Алексей взглянул на часы. Вот сейчас, через полторы-две минуты (если не лгали использованные им источники!) появится "Волга" начальника ПГУ! Фёдоров подошёл ко входу как раз к моменту, когда тот должен был подъехать. Однако машины не видно. Неужели всё было враньём недобросовестных мемуаристов и продажных писак?! "Ну, что же! Тогда используем один из двух запасных вариантов!"– решил Фёдоров. Внезапно волнение куда-то совершенно исчезло. Он теперь мог мыслить и оценивать обстановку совершенно холодно и трезво, как бы со стороны. Алексей достал из кармана сигареты, приготовленные им, некурящим и не переносящим табачного смрада, именно для такого случая: для мотивации задержки, совершенно неуместной именно в данном месте города. После этого он на ходу сунул сигарету в рот и, остановившись, стал прикуривать. Первая спичка погасла, вторая – вот повезло! – даже не загорелась. Наконец, будто бы сосредоточившись на прикуривании, Алексей заметил приближение заветной машины. Он был примерно в трёх метрах от вышедшего из машины Шебуршина и ускорил шаг.
- Леонид Иванович! – окликнул он начальника ПГУ КГБ СССР.
Тот оглянулся, и в этот момент возле Алексея оказалась неизвестно откуда взявшаяся пара людей в штатском. Фёдоров был менее чем в двух метрах от Шебуршина.
- Леонид Иванович, – ещё раз громко произнёс Фёдоров и гораздо тише добавил два слова – название одной, только что запланированной Шебуршиным операции.
Начальник Первого Главного управления резко остановился и подал людям в штатском едва уловимый знак рукой. Те, уже готовые взять Алексея "под белы рученьки", мгновенно замерли, как и вытянувшийся по стойке смирно Фёдоров. Волнение вновь начало овладевать им, что внешне, как он надеялся, ничем не проявилось. Впрочем, как потом выяснилось,– не для главного разведчика страны. И это обстоятельство сыграло положительную роль при установлении первого контакта. Фёдоров внимательно следил за психомоторной реакцией Шебуршина, что не укрылось от последнего, как и то, что Фёдоров это понял.
- Товарищ генерал, – совсем тихо произнёс Фёдоров, – я ещё по поводу. (он назвал ещё одну операцию ПГУ), а также . (ну, это уже было совсем по другому ведомству!). Любая утечка. (Фёдоров сделал паузу). Кроме вас. (тут Фёдоров чуть оглянулся на замерших в отдалении "штатских"; нет, слышать они не могут!) не имею права! Пятнадцать минут… Прямо сейчас.
Шебуршин заметил и волнение Фёдорова, и боязнь быть услышанным кем-либо из третьих лиц. Оценил он и немногословие. Ясно было, что это непрофессионал и что ему каким-то образом стали известны высшие государственные секреты. Начальник ПГУ обратил внимание и на то, что Фёдоров полагал совершенно незаметным: глубоко спрятанное отчаяние и огромный жизненный опыт, светившиеся в глазах Алексея Витальевича, этого рослого, на вид тридцатилетнего мужчины.
- Ну, что же, – негромко молвил Шебуршин и громче, явно для слушателей и зрителей, протягивая для рукопожатия руку, добавил: – Здравствуйте! Пойдемте, доложите!
- Слушаюсь, Леонид Иванович, – нормальным голосом ответил Фёдоров.
Вся описанная сцена у входа заняла менее четверти минуты. И вот, Фёдоров уже входил в дверь вслед за начальником ПГУ "Со мной!" – бросил тот на вахте и быстрым шагом пошёл по длинному коридору, не оглядываясь на своего нежданного попутчика, но всё время чувствуя, что тот рядом. Вот, наконец, и кабинет. Здесь Шебуршин остановился и, открывая дверь, пропустил гостя вперёд. Фёдоров, воспользовавшись этим, быстро достал из левого кармана брюк небольшой листок бумаги и с умоляющим взглядом, уже входя в двери, протянул её генералу. Тот машинально взял бумажку и резко скомандовал:
– Проходите! Садитесь! Рассказывайте!
Сам он при этом прошёл за свой стол и, садясь, прочитал записку. Ещё не окончив чтение, глянул на Фёдорова. А тот умоляющим и одновременно строгим взглядом пристально смотрел на генерала. Шебуршин окончил чтение и на секунду задумался. Этот неожиданный гость всё более занимал разведчика. Из записки следовало, что он осведомлен и о системе прослушивания в самой конторе и что он, по всей видимости, опасается, как бы о содержании разговора не узнал Андропов. В то же время, записка была составлена так, что попади она в руки постороннего и даже милиции – вряд ли будет понято её истинное значение. "А ну-ка подыграю!" – с нарастающим азартом решил генерал.
- Э-э, дорогой! Да на тебе лица нет! Тебе что – плохо?! Сейчас врача вызову! – сказал он, протягивая однако руку не к телефону, а указывая ею в сторону своей комнаты отдыха, мотнув одновременно в ту же сторону подбородком.
- Не надо, Леонид Иванович, это пройдёт, а у вас времени нет со мною возиться, – подхватил, тяжело дыша, Фёдоров больным голосом.
- Ну, вот полежи здесь пяток минут, а не полегчает – врача вызову. Пойдём!
- Записка, Леонид Иванович, – напомнил Фёдоров, когда оба расположились в мягких креслах у маленького столика. Шебуршин с едва заметным выражением недовольства на лице сжёг записку. Фёдоров заметил и это недовольство, и то, что генерал действительно не располагает временем, как и то, что первоначальный интерес к нему начинает сменяться массой сомнений и подозрений.
- Леонид Иванович, позвольте сэкономить ваше время и коротко изложить некоторые факты, – чётко очень тихим голосом сказал Фёдоров. Шебуршин кивнул.
- Сегодня третье ноября, а через неделю, десятого, в день милиции будет объявлено о смерти Леонида Ильича Брежнева. Праздники будут очень холодными – минус семь, со снегом. Брежнев после праздников поедет на охоту. Вернётся бодрый, ляжет спать, а утром в девять, десятого числа… внезапно скончается. Его преемником на посту Генерального секретаря станет Юрий Владимирович, на которого позже будет совершено покушение. Впрочем, у него и без того больные почки, так что уже к весне 1984 умрёт. После его смерти генсеком станет Черненко, который скончается через год и на высшем посту окажется смертельный враг советской власти, русского народа и нашего государства, тип с кляксой на лысине и подкаблучник Раисы Максимовны, бывший секретарь Ставропольского крайкома КПСС Горбачёв. Умнейший и надёжнейший министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко будет уже в 1985-ом снят им со своего поста, а его место займёт будущий президент независимой Грузии генерал– лейтенант КГБ Шеварднадзе. Третью из ключевых ролей в капитуляции перед США в холодной войне выполнит завербованный ещё в Гарварде Александр Николаевич Яковлев, который станет у горбача секретарём ЦК по идеологии. 9 декабря 1991 года Союз Советских Социалистических Республик будет распущен собравшимися на пьянку в Беловежской Пуще Беспалым (Ельциным, который 12 июня 1991 года будет избран президентом РСФСР), Кравчуком (президентом Украины) и Шушкевичем (председателем ВС Белоруссии). Президент России Ельцин Указом № 1400 в сентябре 1993 года ликвидирует советскую власть, а 3 и 4 октября того же года расстреляет Верховный Совет из танков….
Тут Фёдоров себя прервал и закончил так:
– Я из будущего, Леонид Иванович. Одиночка. Но я располагаю совершенно точными сведениями о том,
какие внутри– и внешнеполитические шаги допустить нельзя ни в коем случае. Имею сведения и о тех шагах, которые крайне желательны в интересах советского государства и народа. Понимаю, что поверить мне трудно, что нужна проверка. Предлагаю простой способ: я надиктую вам или изложу собственноручно, когда и какие сообщения о каких событиях будут публиковать "Правда"… ну, скажем, до нового 1983 года. Вы это сможете проверить лично, не привлекая никого. Любая утечка может привести к катастрофе. После этой проверки Вы можете вызвать меня. Если сочтёте нужным…
Фёдоров несколько замялся, но почти сразу продолжил:
– Конечно, я носитель того, что сейчас составляет государственные секреты. Меня можно изолировать, ликвидировать или отправить в психбольницу. Поймите, мне всё равно! Я пережил убийство моей семьи американскими оккупантами в 2008 году, мне уже 60 лет, хватит! Но сейчас наступает период бифуркации, то есть такое время, когда история, всё развитие страны с минимальными усилиями может быть повёрнуто в любом из двух направлений. Надо не дать Горбачу и Беспалому уничтожить нашу страну, наш народ.
Напрасно Фёдоров думал, что Шебуршин ему не сможет поверть. Тот поверил сразу, хотя вещи его нежданный гость говорил, мягко говоря, странные. Однако версия "гость из будущего" объясняла всё: и странную дискордантность между внешней молодостью собеседника и его бросающейся в глаза умудрённостью, опытностью и явной усталостью от жизни, и его вроде бы непонятную осведомлённость о высших государственных секретах и то, почему он боялся андроповской прослушки в здании КГБ, и даже то, почему гость обратился именно к нему, а не к кому– либо иному.
- Согласен! Напишите о предстоящих публикациях "Правды". Кстати, а как же вас зовут?
- О, извините, товарищ генерал! Фёдоров Алексей Витальевич, научный сотрудник Воронежского медицинского института, вот мой паспорт.
Генерал быстро перелистал паспорт, сделав мысленные пометки: холост, скитается по частным квартирам (а то и по углам – за 2 года 4 разных адреса). Да, если он действительно из будущего, то выходит, что он согласился – со своим-то опытом и знаниями – вернуться, в общем, к разбитому корыту по каким-то очень и очень веским причинам.
- Числитесь в отпуске или прогул? Ночевать в Москве есть где?
- Прогул, Леонид Иванович. Если сегодня уеду, будет трое суток. Ничего! Как-нибудь выкручусь. Ночевать негде.
- Стоп! Давайте без самодеятельности! Сейчас организую больничный лист. с Воронежскими печатями.
- И будет утечка.
- Никаких утечек! Слушайте, что вам говорят! Или вы и мне не вполне доверяете? – ухмыльнулся Шебуршин. – Вижу-вижу по вашей реакции! Выходит и у вас – в будущем обо мне не такие уж полные сведения.
- Леонид Иванович! Речь не лично о вас, но о вашем окружении. В частности, очень прославятся на Западе такие предатели, как два Олега из КГБ – Гордиевский и. (Фёдоров несколько замялся) Калугин.
Шебуршин помрачнел:
- Даже так?! Хорошо, тогда сделаем следующее.– Генерал помялся, затем вытащил из кармана портмоне, достал из него несколько купюр, выбрал самые свежие – десятирублёвую и трёшку, порвал каждую из них пополам и протянул половинки каждой из банкнот Алексею. – Если мне что-то от вас понадобится, придёт человек с десяткой, его инструкциям вы можете вполне доверять, однако никаких сведений ему ни в коем случае не сообщайте. Если вы понадобитесь здесь, в Москве, к вам придет человек с половиной трёшки. Через три дня после этого я вас встречу в метро Комсомольская – кольцевая. Пойдёте вправо, по вашей правой руке, когда выходите, поняли?! К переходу на радиальную линию. Там есть нечто вроде балкона. Ясно?! Я вас с этого балкона увижу. Если нет, то идите к выходу через радиальную к вокзалам. Ждите у телефонов-автоматов снаружи у Казанского вокзала. Время встречи вам сообщат. Всё! Запомнили?! Так! А сейчас пишите о будущих сообщениях газет! Здесь! Закончите – выгляните ко мне!
Генерал вышел, а Фёдоров, весьма довольный результатами беседы с ним, принялся своим аккуратным почерком писать о будущих сообщениях "Правды" и "Известий", которые специально с этой целью вызубрил, делая выписки в библиотеках. Каждое сообщение он начинал с указания точной даты публикации и её названия.
Расставшись с Фёдоровым, генерал Шебуршин задумался. Стыдно признаться, но эта незапланированная беседа совершенно выбила видавшего виды разведчика из колеи. А он этого не любил. Будучи человеком глубоко порядочным и далеко не глупым, первый разведчик великой державы, тем не менее, представлял собой яркий тип чиновника. Такого чиновника, который, предпочитая всегда действовать строго по правилам, стремится рассортировывать людей и события "по принадлежности" и не любит явлений экстраординарных. Конечно, проще всего было бы сбагрить недавнего собеседника в "Пятку" (Пятое управление, занимавшееся диссидентами). К тому же, они прекрасно установят все факты, касающиеся прошлого Десятого ("десятым", вручив ему парольную десятку, генерал окрестил Фёдорова, одновременно, не вполне осознанно, присвоив себе условное имя "Третий", что, впрочем, в общем-то, соответствовало его месту в иерархии конторы). Они уже сейчас, немедленно могут дать справку, а не состоял ли уже Десятый в их разработке.