Что ели – не видно, однако насытился великан быстро. Расседлал коня-громадину, положил седло под голову и заснул, брони не снявши.
А женщина…
Илья отпрянул от окна. Поздно!
– Эй ты, на дубе!
Подбежала вприпрыжку, глянула снизу. Красавица. Одежка на ней белая-белая, легкая. Такую бабы надевают, когда ночью по весне в поле колобродить идут.
– Слезай-ка ко мне, молодец!
– Зачем? – поинтересовался Илья.
Неизвестно почему, но здесь, в дубе, он чувствовал себя в безопасности, а вот внизу…
– Любить тебя буду, вот зачем!
Хороша, однако. Илья сглотнул. Но пока держался. Понимал: выманивает его.
– Не могу, – сказал. – Нога у меня сухая, не ходит. Хошь меня – я не против. Только ты сюда поднимайся.
– Я к тебе не могу, – возразила красавица. – Мне к тебе хода нет. Спускайся, молодец! Не то пожалеешь?
– Да ну? – усмехнулся Илья. – Что будет?
– Мужа разбужу. Скажу: ссильничать меня хотел.
– Мужа, значит? Не велик ли муж для тебя?
– А это уж не твое дело, как он для меня. Важно, что для тебя он велик довольно. Вынет из дупла, как белку, да в кулаке размозжит!
Илья засмеялся. Уже понял, что сон.
– Спускайся, молодец! – взмолилась женщина. – Возьми меня хоть как! Истомилась я без ласки!
– Сказал же: нога у меня сухая. Не могу.
– И что ты врешь! – возмутилась красавица. – Годная у тебя нога. Самый раз через Кромку перешаг…
Оборвала речь. Даже ладошку к губам прижала. Проболталась.
– Через Кромку, значит? – Илья не испугался. Чего тут бояться? Пестун его Рёрех за Кромку ходил и назад возвращался, пока сам не решил, что пришел его срок. И батя тож.
– Ладно, – бросил он вниз. – Иду я.
Не соврала баба. Только перебросил Илья мертвую ногу через порог – тут же ожила нога. Потолстела, силой налилась, и снаружи Илья уже ступил на нее твердо. Знал: не подведет.
Заждалась красавица. Едва вышел Илья на лунный свет, на поляну, заросшую серебристым клевером, тотчас из платья своего вывернулась, засияла кожей белой в свете волчьего солнышка, но полюбоваться статью своей не дала. Бросилась одежду с Ильи срывать. Хотя той одежды – всего-ничего. Рубаха да порты…
Сгреб ее Илья… И едва не выпустил. Холодна! Будто бабу снежную обнял.
Не дала оттолкнуть. Вцепилась, вспрыгнула на руки, обняла-обвила ногами:
– Согрей меня, молодец! Зажги жаром своим! Поделись силушкой живой! А уж я тебе отплачу-отблагодарю, как никого не дарила!
Илья затрясся от омерзения. Любиться с мертвой лягушкой!..
– Да пошла ты в болото, кикимора! – рявкнул он, отрывая от себя нежить. – Пусть тебя черт в аду дерет!
– Ай-ай-ай! – заверещала красавица-ледышка. Отбежала на несколько шагов и вдруг опрокинулась на спину, раскинув руки-ноги:
– На помощь! Муж мой! Помоги! Спаси! А-а-а-а!..
Илья растерялся. Лишь на пару секунд. Но этого достало, чтоб великан проснулся, воздвигся над землей, шагнул вперед, вставши меж Ильей и коварной лягушкой.
Большим казался богатырь из дупла, вблизи же – огромным. Илья ему макушкой и до зерцала не достал бы. Глядел сверху…
Так на крысу глядят. С брезгливой усмешкой.
Илья рассердился. Никто не смеет так глядеть на него! Убить – да. Если сильнее. Сила врага никогда не останавливала Илью. Даже когда у него было только одно имя, Годун. Усомниться в его чести и храбрости? Глядеть на воина, на княжьего гридня как на холопа, нагадившего в покоях.
Илья сам не понял, как в левой руке у него оказался щит, а меч прыгнул в десницу.
Великан удивился… Крыса оказалась – с зубками.
Опять не сказал ничего, только хмыкнул и булаву с пояса снял. Не меч, чьи ножны – чуть не в рост человека, а булаву. Мол, для крысы и малого оружия хватит. Хорошо, камнем не запустил…
Ударил великан легонько, без замаха… А вот тебе!
Илья от булавы увернулся и ответил – прямым в ляжку…
И едва не потерял меч. Еле удержал, потому что быстр оказался великан на диво. Сбил удар булавой и на той же дуге, небрежно и легко достал Илью. И увернуться Илья не успел. Только щит подставить.
Затрещал щит жалобно. Илья чудом удержал удар. Но удержал всё же. И даже с места не сдвинулся – будто сам в землю врос. И точно. Врос. Глянул вниз, а ноги на полпяди в землю ушли.
А ноги великана – на полсапога.
Снова упала булава. На сей раз Илья сумел пустить вскользь – и даже рубануть по вражьей деснице. Лязгнула сталь клинка о железо наруча…
Хмыкнул великан. Но уже по-другому. Вроде как одобрительно. И ударил двойным. Крест-накрест. От одного Илья ушел уклоном, второй опять пришлось принять на щит. Затрещало так, что Илья решил – всё. Пропал щит.
И удивился, глянув. Потому что и щит был целехонек, и рука, что интересно, не болела. А ведь от такого удара и вовсе онеметь могла.
И еще на полпяди погрузился в землю Илья. А великан и вовсе на локоть ушел. По колено. И наконец-то за меч взялся. Причем – шуйцей. Тут только Илья заметил, что меч у громадины не слева, а справа. Леворукий, выходит, великан-то.
Илья засмеялся. Страха не было, хотя понимал: рубанет такой – и сразу напополам и щит, и Илья. Страха не было, а было весело, и жизнь кипела внутри, поднимаясь по здоровым ногам, наполняя нестерпимой силой грудь и плечи…
– Ну давай! Бей! – азартно выкрикнул Илья.
И, не дожидаясь, рубанул справа, финтом от пояса снизу – в подмышку. Великан качнулся назад (клинок Ильи пропел, не достав), потом вперед – и огромный меч без хитростей упал на Илью сверху. Как раз тем ударом, какого он ждал. Таким ударом не то что воина со щитом – коня напополам разрубить можно.
Лязгнуло знатно. Удар пришелся по умбону, но до руки Ильи не достал. Илья, чудом, не иначе, но удержал и щит, и вражий удар. И ударил сверху, наискось, целя меж шеей и плечом.
Великан не успел отбить. Ушел телом влево, и меч Ильи угодил не в голую шею непомерной толщины, а в широкий наплечник. Звук такой, словно в било вечевое ударили. У Ильи на миг уши заложило, но это пустяки. Он откинулся назад, пропуская перед собой круглую голову булавы, и рубанул длинно, из-за спины, с оттягом, будто не мечом, а саблей.
Жутко заскрежетала сталь по шлему-котлу. Глухо вскрикнул великан. А Илья, в азарте, ударил снова, и снова… Пока не сообразил, что враг больше не отвечает. Не может. Провалился в землю до подмышек.
Илья посмотрел на собственные ноги, босые, в портках, будто вцепившиеся пальцами в рыхлую почву…
Потом снова на утонувшего в земле великана.
И опустил меч.
– Добей его, – раздался позади злой женский голос. – Вбей его в матушку по маковку.
– Не стану. – Илья вбросил в ножны чистый меч. – Нет в этом чести.
– А я не прошу! – Красавица-лягушка шагнула вперед. – Я – велю! Или хочешь опять – в калеки?
– Нет, – качнул головой Илья. – Я воин, баба. Поищи себе для такого дела палача.
– Мальчишка! – взвизгнула красавица. – Дурак безголовый! Делай, что велю! Вышло его время! Не держит его земля! Сам, что ли, не видишь?
– Она правду говорит! – Голос у великана – размеру под стать. – Не держит земля мою силу. – Он уронил булаву и протянул Илье руку: – Помоги подняться – и часть силы моей твоя будет.
– Зачем мне твоя сила? – пожал плечами Илья. – Мне и своей довольно. А подняться помогу, что ж не помочь-то?
Илья уже протянул руку, и лапища великана обхватила его ладонь, накрыв ее целиком.
И вот только теперь Илья ощутил настоящую силу противника. Когда поволокло его вниз, к земле, ниже, ниже, в глубину ее, в нутро, в пещерную тьму…
А потом отпустило. Совсем.
Илья вновь стоял на поверхности, а великана не было. Только почва рыхлая, будто на свежей могиле.
А в голове Ильи кто-то сказал отчетливо: "Ты придешь ко мне. Но не сегодня".
И рядом – сердитый женский голос:
– Сказала ж тебе. Не послушал. Так пеняй на себя!
И тотчас обе ноги Ильи подогнулись, и он беспомощным кулем повалился наземь.
Пробуждение Илью не порадовало. Сон оказался – в руку. Вернее, в ноги.
Глава 3
Волохово капище. Медогар
Гридь была единодушна: "Убить змеюку!"
Духарев же с выводами не торопился.
Он внимательно выслушал сына. Заставил его дважды пересказать виденный сон. Потом велел всем заткнуться и задумался. Даже ёжику понятно: сон этот – неспроста.
Эх, как сейчас пригодился бы совет Рёреха. Вот уж кто разбирался в закромочных делах.
Еще понятно: ведунья подобного результата не ожидала.
Попыталась оправдаться: мол, не по нраву Илья Морене пришелся. Что-то не так сделал, вот и отняла богиня у парня вторую ногу.
– А ты куда смотрела? – буркнул Духарев.
Эх! Знать бы заранее… Хотя чего тут знать? Будто ему не ведомо, что такое – дрянь языческая? Один только Рёрех из всей этой братии достоин был доверия…
Ведунья же от вопроса растерялась.
– Так это… Не поспела я, – пробормотала она. – Быстрый он, сынок твой. Глядь, а он уж за Кромкой. А там его сыскать…
– Не смогла? – строго спросил Духарев.
Явнея понурилась.
– Сожгем ее, батько? – предложил Витмид. – В огне ей самое место!
– Это мы всегда успеем. – Духарев глянул на сына. Илья сидел, опершись спиной на дерево, мрачный, помалкивал.
Духарев поднялся, шагнул к ведунье, ухватил за волосы:
– Ты напортачила, Явнея, тебе исправлять!
Он не стращал, не грозил, просто велел.
– Не смогу я, княже! – пискнула ведунья. – Я не смогу!
– А кто – сможет?
Задумалась надолго. Зыркала время от времени на Духарева, и он чувствовал: боится Явнея – понимает: время снисхождения кончилось. Запах горелой человечины уже витает в воздухе.
А жить-то хочется!
– К волохам идти надо! – наконец изрекла ведунья. – На капище.
– Они помогут? – спросил Духарев, для себя решив: соврет – умрет.
Не соврала:
– Не знаю, мой господин. Может быть.
Теперь уже Духарев задумался. Чувствовал: Явнее тоже не очень-то хочется – к волохам. У нее – своя богиня. Причем – из другого лагеря. Волох – жизнь поддерживает, а Морена – наоборот. Конкуренты. Хотя у других племен, как слыхал Сергей Иванович, наоборот. Волох позлее Морены. Черт их разберет, этих бесов языческих. Однако попробовать стоит. Тем более волохов Духарев уважал. И уже обращался к ним по поводу Ильи. Киевский волох не справился с задачей. Но тогда поражение было чисто физическое, а сейчас – нет. Если одна языческая сила нагадила, может, другая – исправит?
– Илья, как, в седле удержишься?
Сын кивнул.
– Тогда собираемся, – решил Сергей Иванович. И ведунье: – Дорогу покажешь.
– Может, связать ее, батько? – предложил Развай.
– Не надо. – Духарев глянул на ведунью особым взглядом, да так, что женщина отшатнулась. – Не сбежит она.
Что-что, а увидеть, когда человек признал его господство, Сергей Иванович умел. Явнея – признала. Отныне она больше не была свободной. Теперь ведунья принадлежала к его чати. До тех пор, пока он сам ее не отпустит. Если отпустит.
* * *
Упрятано капище было на совесть. Без проводницы им пришлось бы поплутать. Хотя нашли бы всё равно. С Витмидом – точно. У него на такие места нюх прям-таки фантастический. Ведунью, вон, углядел раньше, чем она – его. Интересно, а будь на ее месте такой, как Рёрех? Вычислил бы его Витмид? Ой, вряд ли.
Давненько Духарев здесь не бывал. Сколько прошло с тех пор, когда они с Рёрехом сюда заявились? Лет тридцать с хвостиком. Но изменилось с тех пор Волохово капище незначительно. Частокол подправили местами. Новые колья по цвету нетрудно отличить. Часть звериных черепов на частоколе заменили свежими. А вот человечьих на нем больше нет. Хотя, может, и раньше не было? Волох, он погуманней того же Сварога.
Духарев уже знал, что каждое такое капище делится на две части: запретную для людей и запретную для духов.
Первой, внешней границей был вот этот частокол. Внутрь пускали только своих. Но внутри была еще одна граница, внутренний круг. Там царил сам Волох и призванные его служителями духи, которым был заказан путь наружу так же, как чужим был запрещен доступ за внешний частокол. Там, во внутреннем кругу, была уже не Явь, но еще не Навь. Что-то вроде запретной полосы вдоль Кромки. Там находилось физическое тело Волоха, емкость, так сказать, для нисхождения божественной силы, обращавшей этот мир в момент принесения жертвы.
Ворота "внешнего доступа" были закрыты. Но открылись, когда Развай разок-другой стукнул в створ древком копья.
Духарев с гридью въехали внутрь. Ага. Вместо давешней бабки – здоровенный кудлатый смерд с дубиной, а вместо мишки – свора не менее кудлатых псов. Последние, надо полагать, с воинами уже встречались, потому что лаяли яростно, но с приличной дистанции.
– Старшего позови, – велел смерду Развай. – Мухой!
– Помню тебя.
Медогар. Старый знакомый. Надо же, жив еще. Седой, морщинистый, но держится прямо. Сколько ж лет ему?
Сергей Иванович кивнул Разваю, и тот вручил главному волоху кожаный мешочек.
Тот принял небрежно… И удивился. Мешочек оказался тяжелей, чем ожидалось.
– Ты развяжи, – посоветовал Духарев, улыбаясь.
В кошеле было не серебро – золото. Киевское. Владимировой чеканки.
– За что же? – осторожно спросил волох.
– За прошлое, – ответил Духарев.
Первоначально деньги должны были стать платой за помощь, если у волохов получится то, что не вышло у ведуньи. Однако Медогар Духареву здорово помог в свое время. Не поколдуй он с Сергеем Ивановичем, тот бы и не узнал, что его будущую жену увели в полон. За такое дюжина золотых монет – пустяки.
Медогар глянул снизу вверх – Духареву в глаза… Что он увидел? Что-то наверняка. Но вслух сказал только:
– Что за помощь тебе нужна?
– Я присяду, – сказал Сергей Иванович, опускаясь на лавку. – Витмид, Плёс, Илью сюда.
– …Вот такие дела, – закончил Духарев. – Что скажешь, Медогар?
Волох усмехнулся:
– Скажу: хорошо, что сын твой Морене не полюбился. Не то забрала бы его к себе.
Теперь усмехнулся уже Сергей Иванович:
– Это вряд ли.
Илья – крещеный, а значит, ни одна закромочная тварь не может уволочь против воли.
Медогар спорить не стал, спросил:
– Помнишь, как тебя здесь привечали с пестуном твоим?
– Помню.
– Мудрый он был, Рёрех-ведун, сын князя беловодского. На сыне твоем знак его вижу.
– Что еще за знак? – насторожился Сергей Иванович.
– Ведовской. Да ты не тревожься, воин. Ведовоство воину не помеха. Тебе ж не мешает, верно?
Духарев смолчал, а Медогар перевел взгляд на Явнею:
– Что, женщина, не знала?
Та быстро-быстро замотала головой.
– То-то. Ну ничего. – И Духареву: – Помнишь, какую плату с тебя тогда взял?
– Помню.
Может, сейчас, после десятилетий жизни здесь, Духарев отнесся бы к своеобразному жертвоприношению иначе, но тогда он был готов прибить и Медогара, и Рёреха, и всех, кто навязал ему роль "жертвоприносителя".
– Сын твой так же заплатит.
Духарев глянул на Илью. Парень был спокоен. Сидел, помалкивал, в разговор старших не лез. А еще ему по барабану, что там за испытание определил жрец. Отцу подошло, значит, и ему подходяще.
– Как зовут, малый?
– Малый? – Илья удивился.
– Для Волоха вы все – малые, – уточнил Медогар. – Зовут как?
– Ильей.
– Что ж, и Рёрех тебя так звал? – усомнился волох.
– Нет, – качнул головой Илья. – Гошкой кликал. Годуном.
– Годун – это добро, – похвалил Медогар. – Забираю я тебя, Годун. Будешь Волоху служить. Три дня и три ночи.
– Так, бать? – Илья глянул на Сергея Ивановича.
– Так, – неохотно отозвался Духарев. – Поставишь сына на ноги, Медогар…
– Не говори ничего! – перебил старец. – То не мне решать, потому обещать не буду. И тебе не надо. Придешь за ним через три дня, здесь вас не оставлю, не положено вам.
– Как скажешь, – согласился Духарев. Хотел пригрозить: если с Ильей что случится… Но не стал. Не поверь он Медогару, не доверил бы ему сына.
* * *
– На капище они, боярин! Верный человек донес! – Тиун глядел подобострастно. Надеялся на похвалу, а может, и на награду. Что ж, будет и награда. Если не соврал.
– Людей с ним много?
– Дюжина вроде наберется. Все бронные, золотопоясные.
– Точно?
– Так мне сказали, боярин. Человек мой на капище-то был, да близко подходить опасался. Это ж варяги! Учуют – на куски порежут.
– На куски мы и сами можем, – пробормотал боярин, оглянувшись на своих спутников, рассевшихся вокруг стола и наливающихся свежесваренным пивом. – Да не бойся ты, не о тебе я. Калека с ними?
– Ага! Лечили его язычники бесовством своим.
– И что же?
– Не помогло бесовство-то! – злорадно сообщил тиун. – А Господь, думаю, от него теперь оступился.
– Думает он, ага… – пробормотал боярин. – Хайнарсон! – позвал он одного из пирующих. – Подойди!
Тот глянул недовольно, но подошел.
– Нашли их, Хайнарсон, – по-нурмански произнес боярин. – Большой десяток. Варяги. Управитесь?
Сван, сын Хайнара, огромный мощный муж мрачного вида, потер ладонью шрам поперек лба, оставленный мечом или саблей, подумал… И покачал головой:
– Вчетвером – против двенадцати варягов? Нет, не справимся.
– А если внезапно?
– Внезапно? На варягов? – Нурман хмыкнул. – Это ты славно пошутил, купец. Нет. Даже будь мы берсерки, как мой отец, не совладали бы. Хитрость нужна.
– Хитрость? Какая?
– А я почем знаю? – удивился нурман. – Расскажи мне всё, что знаешь ты. А я подумаю.
Глава 4
Волохово капище. Неудача
Илье понравилось. По роже видно. Сам процесс. О результате этого сказать было нельзя. Ноги остались мертвыми.
Главный волох тоже в печали не пребывал. Духареву очень хотелось приложить кулаком по довольной роже. Но вместо этого Сергей Иванович спросил вежливо:
– Что посоветуешь, Медогар?
– Здоровы ноги у сына твоего, – сообщил волох.
– Да ну? – недобро прищурился Духарев. – Шутить изволишь?
– Разве ж я посмел бы, славный воевода? – Волох глянул на Духарева из-под густющих седых бровей так, что трудно было усомниться в его серьезности. – Видал я такое. Не болезнь это.
– Ну да. Стрела в хребет – это не болезнь, согласен.
– Видал я и что бывает от стрелы в хребет, воевода. Бывает, и ноги отнимаются. Но разве седмицу назад в сына твоего кто-то стрелял?
Сергей Иванович покачал головой.
– Скажешь, Морена виновата?
– Скажу: судьба у твоего сына ох не простая. И Морена над ним не властна. И Волох – тож. Не то исцелился бы твой сын, потому что люб он богу моему. И Морене, думаю, люб, да не дался. А еще скажу: там, куда твоего сына судьба ведет, ноги ему нужны. Значит, будут.
– Утешил, – скептически проговорил Духарев. – Сейчас мне что делать?