Скоро рассвет, ночь прошла впустую. Однако отрицательный результат - тоже результат. Теперь надо заниматься дорогами, а допрежь - отдохнуть.
Блеснул огонек. Не иначе - постоялый двор: крестьянские избы ночью темны, ни огонька, а у постоялого двора всегда горят масляные светильники, как маячки для припозднившегося путника.
Я набрался наглости и заехал на коне во двор, хотя обычно полагалось заводить коня в поводу
Хозяин дремал за стойкой, но, завидев меня, мгновенно сбросил дрему, усадил за стол в пустой трапезной. Самолично принес едва теплую вареную курицу, пряженцы с тыквой и пиво. Для позднего ужина - достаточно.
Насытившись, я расплатился и попросил комнату. Хозяин провел меня на второй этаж, и я, уже и не ожидая удачи, спросил на всякий случай - не видал ли он вчера девицу с парнем на лошадях.
- Как не видал - были, далеко за полдень, поели и дальше поскакали.
- Куда? - Мне даже спать расхотелось.
- Как куда? У нас дорога одна - они от Нижнего на Владимир ехали.
- Вот спасибочко за добрую весть.
Я бросил полушку медную хозяину, и тот словил ее в воздухе так ловко, что я поймал себя на мысли, что не прочь бросить еще одну лишь бы еще разок посмотреть на его трюкачество.
Ладно, можно поспать пару часов. Если я вышел на след, несколько часов ничего не решат. Все равно и они ночью спать будут. Да какое там спать - сейчас небось передыхают после очередной любовной схватки, а потом до полудня спать будут. С этой мыслью я и уснул.
А вот выбраться из постоялого двора оказалось затруднительно. Гостеприимный двор стоял на оживленном месте, и по дороге уже двигались повозки, скакали конные.
Позавтракав, я оседлал коня и рванул за беглецами.
Промелькнула деревушка с постоялым двором. Если беглецы не полные идиоты, то наверняка уже покинули постоялый двор, и вскоре я их должен догнать.
Минут через пятнадцать впереди показались два всадника. Наверное, беглецы. Я перегнал их и всмотрелся в лица. Похоже, они. Я спешился. Заметив меня, всадники пустили коней шагом. Остановившись в паре метров, всадник грозно бросил:
- Прочь с дороги, шпынь!
Я аж удивился - это я шпынь? Перевел взгляд на второго всадника - о, какая красавица! Щечки разрумянились, глазки сверкают. А лицом - вылитая мама.
Зашелестела сабля. Всадник с вызовом крикнул:
- Уйди с дороги, зарублю!
- Верни саблю в ножны, сосунок, тогда цел останешься, это ты тать бесчестный. Нехорошо девок у родителей умыкать.
Антонина густо покраснела и бросила отчаянный взгляд на боярина. В том, что это был он, я уже не сомневался. Боярин отважился на решительный поступок - взмахнул саблей, по я был настороже, ожидая чего-то подобного. Взмах кистенем - и сабля вылетела у него из руки, упала на землю. Я резко рванул боярина за ногу. Не ожидавший подвоха молодец грохнулся на землю.
Я схватил под уздцы лошадь купеческой дочки.
- Стоять! Не вынуждайте применять силу - хуже будет.
Но боярин, ослепленный яростью и пристыженный падением с лошади, бросился на меня. Отшвырнув удила, я сделал подсечку ногой и, когда он упал, врезал ему в глаз.
Антонина живо соскочила с лошади, кинулась к парню. Присев перед ним на колени, стала гладить ладошками по щекам.
- Илюшечка, очнись!
Левый глаз у парня набухал, вскоре появится синяк. Пока он не очухался, я расстегнул его ремень и связал ему руки. Подобрал его саблю, вернул ее в ножны. Нехорошо бросать саблю на дороге, хоть и дрянная была. Парень захлопал глазами, скривился от боли в подбитом глазу.
- Эй, тать! Ты кто? По какому такому праву боярина бить посмел?
- Какой ты боярин! Ты девку скрал, стало быть, тать ты, а не я. Перед княжьим судом объясняться будешь. А еще раз меня обзовешь - отхожу тебя по заднице вожжами. Понял?
Услышав про суд, парень замолчал, зато Антонина кинулась на меня коршуном и попробовала ногтями вцепиться в лицо. Увернувшись, я схватил ее за толстую косу, намотал на руку
- Будешь непотребство учинять - привяжу к лошади, сзади бежать будешь, пыль глотать.
- Да ты знаешь, холоп, чья я дочка?
- Знаю, меня папенька твой, Гаврила Лукич, за вами, голубками, самолично послал.
Девчонка сникла, а через пару минут предложила мне выкуп.
- Ну сколько тебе папенька денег даст? Я больше дам. Отпустишь? - Она стала срывать с себя золотые серьги, снимать цепочку.
- Жить-то на что будете, голубки? Боярин твой саблю в руках держать не может, ничего другого не умеет, кроме как девок портить. И на какие такие шиши вы кушать будете, где жить?
Девчонка посмотрела на боярина, ожидая поддержки. Но Илья прикинулся больным, прикрыл глаза. Я слегка пнул его сапогом.
- Хватит отлеживаться, дома заждались. Поднимайся. Илья с помощью Антонины поднялся.
- Садитесь на одну лошадь вдвоем и не дергайтесь - мигом догоню, и тогда пощады не ждите.
Веревкой я связал их между собой, сам сел на лошадь купеческой дочки, своего копя взял под уздцы; мы развернулись и тронулись в обратный путь. Илюшка оказался парнем капризным, и за три дня обратного пути чуть не довел меня до белого каления. То еда в харчевне была ему не по вкусу, то на полу спать жестко. А куда я его положу? Спали в одной комнате: Тоня на постели, мы с боярином - на полу, только у него руки были связаны. Спал я вполглаза, боясь, что голубки сговорятся, Тоня его развяжет, и вдвоем они меня сонного и прибьют.
Нет, обошлось. А перед Нижним боярин стал канючить:
- Отпусти хотя бы меня, Тоньку уж доставь отцу - небось, деньги за нее обещаны, а меня, скажи, не поймал.
- Это с какого перепугу я тебя отпустить должен? Напакостил - отвечай. Тебе что, дворовых девок мало? За кого теперь Гавриила Лукич ее, порченую, замуж отдаст? Кто из купцов разрешит сыну с ней венчаться? Ты о ней подумал? Заткнись, а то зубы повыбиваю.
Парень замолчал. Не потеря зубов его страшила, а гнев отцовский да суд княжий. Но то не мои дела.
К посадам Нижнего подъехали к вечеру, еле успели пройти городские ворота - прямо за нами их закрыли.
Подъехали к дому купца, я затарабанил в ворота. Испуганный слуга приоткрыл калитку.
- Чего надоть?
- Открывай ворота и зови хозяина.
Загромыхали запоры, ворота открылись. Я завел лошадей во двор, а с крыльца уже спускался купец. Было видно, что он сдерживает себя, чтобы не побежать, - негоже лицо ронять. Дойдя до лошади, на которой сидели оба голубка, он покачал головой, бросил мне:
- Развяжи!
Я развязал веревку, снял девчонку с лошади.
- Иди к матери, потом поговорим. Тонька испуганной мышью кинулась в дом.
Боярин неловко слез с лошади сам - неудобно со связанными руками. Купец вдруг размахнулся, врезал ему в ухо и, когда Илья упал, принялся пинать его ногами. Я обхватил купца руками, оттащил от парня.
- Охолонись, Гаврила! Не по чину бьешь, кабы сам за членовредительство в суд не попал.
Слова мои охладили купца.
- В подвал мерзавца! - приказал он слугам. - Пусть посидит ночь, а утром отца его пригласим.
Купец пошел в дом, позвал меня за собой. Двое слуг поволокли Илью в подвал.
Гаврила сел за стол, подтянул к себе кувшин с вином, разлил в серебряные кубки. Один придвинул ко мне.
- Давай выпьем за удачное окончание! Мы выпили, не чокаясь, как на похоронах.
- Сколько я тебе должен?
- Мы не уговаривались, сколько дашь - столько и возьму. Купец вышел, почти сразу вернулся. Бросил на стол мешочек, звякнувший монетами.
- Прости, забот сейчас у меня много. Благодарен премного, что дочь быстро вернул, еще никто не хватился. Рад, что не ошибся в тебе.
Я поклонился, подхватил мешочек и вышел.
Вскоре я был дома, перемахнул через забор и постучал в окно.
Когда после ужина мы уже лежали в постели, Лена попросила рассказать, зачем приходил купец Перминов и куда я исчезал. Взяв с нее слово молчать и никому не рассказывать, опустив некоторые детали, я живописал историю побега и поимки беглецов. Лена слушала, затаив дыхание, глаза ее блестели. В конце моего повествования на глазах появились слезы.
- Это жестоко!
- Ты о чем?
- Илью отдадут под суд и лишат боярского звания. У Перминова полно денег, и он подкупит любой суд. Надо спасти Илью.
- Нет уж, напакостничал - пусть отвечает, коли он мужчина.
- Как ты не понимаешь, он ее любит!
- И что с того?
- Бесчувственный чурбан! Где он?
- Известно где - в подвале у Перминова.
- Юрочка, дорогой, вызволи его оттуда.
Ни фига себе - вызволи. Не для того я помог его туда упрятать, чтобы самому вызволять.
Ленка не успокаивалась, упрашивала, клянчила, ругалась. Наконец я не выдержал:
- Хорошо, прямо сейчас оденусь и пойду вызволять. Только ведь собаки во дворе злющие.
- Милый, ты сумеешь.
Вот незадача. Один говорит - поймай и платит деньги, другая - вызволи. И все на мою голову. А в принципе, я дело сделал, беглец в узилище, деньги у меня, Антонина под бдительным надзором. Если я ему устрою побег, никто меня не заподозрит. Будь что будет.
Одевшись, я вышел во двор и пошел к дому купца.
С трудом нашел в темноте дом Перминова и перемахнул через забор. Куда заперли Илюшку, я видел. Запор оказался хлипкий, да и кто покусится на продукты в погребе на своем дворе - не поруб, чай. Я шагнул в темноту.
- Илья, ты здесь? Тяжкий вздох:
- Здесь, где мне еще быть!
- Сбежать хочешь?
- Не по чести то.
Я аж вскипел:
- Ах, ты засранец, девок портить - но чести, а убежать - честь не позволяет. Ты хоть понимаешь, что на суде звания боярского лишиться можешь и виру князь наложит такую, что тебе и родителям вовек не расплатиться?
- Что-то голос твой похож на голос того, кто нас пленил.
- Это я и есть! Илюшка замолчал.
- Ты говорить будешь или мне уйти?
- А ну как обман? Не верю я тебе.
- Нет у меня времени с тобой долго говорить: учуют собаки - обоих подерут, и на суд оба пойти можем.
- Ладно, согласен.
В темноте подвала послышалась возня, и Илья подошел к двери. Руки его были связаны. Я вытащил нож, разрезал путы. Пленник начал растирать кисти.
- Бежать есть куда?
- Есть.
- Тогда сейчас бежим к забору, если собаки нападут, попробую задержать. Ты же беги, меня не жди и забудь про меня. Поймают ежели - сам сбежал.
Мы пошли к забору. Заслышав наши шаги, темной тенью из-за угла дома вылетела огромная собака. Молча, без лая она кинулась в нашу сторону.
- Беги, - толкнул я Илью. Он бросился к забору, а я вытряхнул из рукава кистень. Саблю я не брал - чай не на войну шел, во двор к купцу, и убивать никого не собирался. Когда до пса оставались метры и я различил злобные зеленоватые глаза, рука моя рванулась вперед и кистень врезался кобелю между глаз. Я перепрыгну через забор. Ильи след простыл. Вот и славно, что он не видел ничего, ни к чему мне лишние разговоры.
Бегом я рвану домой, мне не хотелось, что бы меня кто-нибудь увидел. Не успел постучаться, как дверь распахнулась. Елена стояла в одной ночной рубашке, накинув на плечи платок.
- Что?
- Цел, как видишь. - Я об Илье.
- Вызволил, убег - даже спасибо не сказал. Елена наградила меня страстным поцелуем. Ее тело под тоненькой ночной сорочкой было обнажено. Едва заперев дверь, я разделся, бросая одежду, и мы нырнули в постель. Я был достойно вознагражден.
А утром в ворота раздался стук. Уж больно рано - только-только забрезжил рассвет. Учитывая, что я полночи не спал, вставать не хотелось. Стук повторился. Пришлось вставать, одеваться, выходить во двор. У ворот стоял мужичок, представившийся слугою купца Перминова.
- Доброго утречка вам! Хозяин к себе просит, уж не гневайся. Умыв лицо, я оделся подобающим образом. Оседлал лошадь и вскоре был у дома купца.
Во дворе бегали слуги, и кругом явно чувствовались суматоха и растерянность. Доложили о моем приезде, и купец лично вышел на крыльцо встречать гостя, проявив уважение. Едва успев зайти в дом, купец огорченно сказал:
- Сбег Илюшка-то, не усмотрели.
- Дочка на месте?
- Дома, за нею уж пригляд строгий. Второй раз не осрамимся. Видно, помог ему кто-то из прислуги. Как после того челяди верить?
- Прискорбно, только от меня что надо? Купец помялся.
- Не возьмешься сыскать?
- Нет уж, извини, Гаврила, я только вчера беглецов вернул. За три дня едва лошадь свою не загнал, пока все дороги обшарил. Не поверишь - от езды седалище болит. Нет, не проси. В баньку хочу, передохнуть надо - почитай, все ночи не спал, - вдохновенно врал я.
Купец вздохнул:
- Видно, судьба. Прости за хлопоты.
Я откланялся и вернулся домой. Не для того выпустил я Илью ночью, чтобы вновь разыскивать!
Прошло время, пришла зима с ее снегами и морозами. Оживилась торговля, несколько приутихшая в распутицу, - дороги были непроезжие, грязи столько, что лошади по брюхо в нее проваливаются, какие уж тут телеги? Да и в ненастье немного охотников найдется мокнуть под дождем, бродя по торгу. Зимой же крестьяне свободны, вот и тянутся в город по льду замерзших рек на лошадках, запряженных в сани. Дорожка на загляденье - ровная, без рытвин и ухабов. Гляди только, чтобы в полынью не угодить. Вот и старается крестьянин в город попасть, на торжище, чтобы разумно потратить заработанные осенью деньги.
В город везли остатки нераспроданного урожая - репу, морковь, мороженое мясо и рыбу, ведра с замороженным молоком, мед. Назад - железные изделия: топоры, лопаты, косы, замки. Женам и семейству - ткани: попроще - для каждодневной работы, а уж шелк - для праздничной одежды. Жены пошьют - в селе они все рукодельницы. Детям - подарки, как без этого: леденцы на палочке, пряники печатные, свистульки глиняные, игрушки деревянные. Кто позажиточнее, покупали слюду на окна вместо бычьих пузырей.
В трактирах вино лилось рекой, все близкие к торгу харчевни были полны. Крестьяне обмывали покупки, купцы - прибыль от торговли. Упивались и допьяна, однако трактирщики таких на улицу не выпускали, прислуга уносила их в отдельную комнату - пусть проспятся. И не потому, что жалостливые такие, боялись, что пьяные пообмораживают руки-ноги, - нет. Был на то указ государев, и за исполнением его городская стража наблюдала. Обирать пьяных тоже было не принято. Уже не по указу, а потому как одного оберут, другого - пойдет слушок, и конец репутации. Были иногда случаи, как без этого, только большей частью баловались слуги.
В один из таких дней ко мне пожаловал на санях самолично Перминов. Надо же, не забыл дорожку. В дорогой собольей шубе, песцовой шапке, вышитых валенках, он внес в дом запах мороза. Отряхнув валенки в сенях, сбросил мне на руки шубу и шапку, уселся на лавку: краснощекий, веселый, с расчесанной и умащенной маслом бородой. Что-то непохоже, что придавлен тяжкими делами.
Разговор начали, как водится, о погоде: де на Николу такая метель была, что пару дней из дому носа высунуть нельзя было. Постепенно разговор пошел о торговле, видах на урожай. Наконец Гаврила дошел до цели приезда.
- А не хотел бы ты, Юрий, на охоту съездить? Косточки размять, удаль молодецкую показать. Знакомец мой высмотрел берлогу, да медведь в ней огромный.
- Чего же не съездить?
- Вот и договорились. Оденься завтра с утречка потеплее, мы за тобой заедем. Рогатину для тебя возьмем; знаю - не охотник ты, своей нету. Коли сладилось у нас, так до завтра.
Купец уехал. Странно, после того случая с дочкой не виделись ни разу, а тут вдруг на охоту приглашает. Не таков Перминов, чтобы время свое праздно проводить, не иначе, разговор есть такой, чтобы без лишних ушей.
Кто на охоту зимой не выбирается? Самое развлечение для мужчин. Едва утром успел поесть да одеться, как у ворот остановился санный поезд. Семь саней - изрядно. Во вторых санях, укрытый медвежьей шкурой, сидел Перминов, одетый в добротный овчинный тулуп. Он призывно махнул рукой, и я уселся рядом.
За неспешным разговором путь пролетел быстро. Сытые лошади бодро тянули сани. К ночи въехали в село: Перминов и я - на постой к знакомцу купца, остальные - на постоялый двор.
Поев, мы улеглись спать. Вино не пили, медвежья охота - занятие серьезное, не для похмельной головы и дрожащих рук.
Разбудили нас с первыми петухами. Собрались быстро, к дому уже подтягивались с постоялого двора остальные охотники. Мы разобрали рогатины и от села прошли пешком. Знакомец дорогу знал, но все равно идти было тяжело, снегу чуть ли не по колено.
Вот и берлога. Если бы знакомец не сказал, что она передо мной - я прошел бы мимо. Поваленное дерево, рядом с комлем - сугроб, каких в лесу множество. Лишь приглядевшись, можно было заметить, как из маленькой дырочки вверху вырывается легкий парок.
Охотники окружили сугроб, выставив вперед рогатины. Тяжелая штука, куда там копью до него. Толстое полированное ратовище, на конце - рогатина в виде короткого, в локоть, меча. Обоюдоострое широкое лезвие - рожон (отсюда и выражение "Чего на рожон прешь?") - в месте соединения с деревянным ратовищем имело широкую перекладину. О ее назначении я догадался сам - разъяренный медведь мог насадиться на рогатину и дотянуться лапами до охотника, перекладина же обеспечивала относительную безопасность. Но тяжела, - втрое против копья, не меньше, да и то не супротив человека: в матером медведе килограммов триста будет, - а ну как ратовище не выдержит?
Конечно, на поясе у каждого - нож, но это больше для успокоения совести. Когти у косолапого едва ли не меньше ножа, и удар лапы - будь здоров, раздирает тулуп, одежду, кожу - на раз. И уж коли до ножа противоборство дойдет - будьте уверены, охотнику самому сильно достанется.
- Готовы?
- Да, - ответили вразнобой.
- Начинай!
Знакомец суковатой палкой ткнул в сугроб, поворошил его. Сначала ничего не происходило, потом раздался грозный рев и сугроб как будто взорвался изнутри. Нас осыпало снегом, и в облаке снежинок встал во весь свой огромный рост бурый, почти черный медведь. С ходу он бросился на знакомца и ударил его лапой, тот отлетел в сторону. Другой лапой медведь отбил в сторону рогатину Перминова и щелкнул зубастой пастью. Глаза зверя яростно горели злобой и ненавистью к людям, потревожившим его покой.
Раздумывать было некогда, и я воткнул свою рогатину медведю в бок, по самую перекладину. Зверь взревел и развернулся ко мне - я едва удержал оружие, настолько рывок был неожиданно силен. Скользящим ударом я резанул медведя по шее, не причинив, впрочем, особого вреда - на нем шкура как кольчуга. Надо наносить только колющие удары. Я отступил на пару шагов - иначе бы не смог развернуть рогатину, - все-таки четыре метра ратовища для леса многовато. В это время купец изо всей силы вогнал медведю рогатину в правый бок. Зверь ударил лапой, перебив пополам ратовище, и попер на купца, открыв мне спину. Ухватив ратовище обеими руками, я изо всей силы воткнул рогатину ему под лопатку.
Рядом вонзил свою еще один охотник. Зверь зарычал так, что по спине пробежал холодок, свалил купца ударом лапы и рухнул на упавшего. Неужели закончилось? Я перевел дыхание.
Охотники бросились к зверю, воткнули ему в шею длинные охотничьи ножи, перерезали глотку.
- Купец! Тащите Гаврилу!