- Вы, должно быть, давно не интересовались женщинами. Именно это вас и шокирует. Но нет объекта более достойного поэзии и прозы, чем женщина.
- И вы, священник, говорите такие вещи! - возмутился Чибо. - Вот уж воистину, не знаю, что и подумать!
- Думайте, что хотите, только трахайте их почаще, иначе нанесете урон своему здоровью.
Постель молитвенным жестом задрал подбородок и бородку.
- Нет, господа, эти вещи меня не волнуют. У меня чисто духовные интересы в Венеции. Меня влечет Fondaco de'Tedeschi, где хранятся книги, запрещенные инквизицией. Если я смогу туда проникнуть, то думаю там найти…
- Глядите-ка, теперь и я слышу шум кареты. Только в нее, похоже, впряжено не меньше тридцати лошадей. Слышите ржание?
Прежде чем кто-нибудь успел ответить, из коридора послышались неистовые удары в дверь и задыхающийся голос прокричал:
- Откройте! Откройте именем святой инквизиции!
Катерина сильно волновалась, но с удовольствием отметила, что все присутствующие вздрогнули. Тогда она сказала, притворившись, что напугана:
- О боже! Инквизиция!
Все глаза обратились на Постеля, который в смущении снова повернулся к доспехам. Может, он что-то им и говорил, но громкий стук и треск ломающегося дерева заглушили его слова. Круглые светильники, подвешенные под потолком на цепях, качались, и на стенах плясали тени. Загрохотали шаги, зазвенели кирасы, и в комнату ворвались вооруженные люди, нацелив на присутствующих шпаги и пики. А за ними, спустя несколько секунд, с нехорошей улыбкой на губах вошел кардинал делла Ровере.
Бертран прижал к себе Джулию, словно боялся ее потерять. Скалигер издавал какие-то хрюкающие звуки, которые слышали только те, кто стоял к нему ближе. Банделло напрягся и насторожился, а Постель, казалось, ничего не понимал. Кардинал окинул всех презрительным взглядом. Когда он наконец соизволил заговорить, то обращался только к Бертрану, остальные его перестали интересовать.
- Ваше имя Нотрдам, не так ли? - Он подождал, пока юноша кивнет, и продолжил: - Следовательно, мы получили точный сигнал. Как и все ложно обращенные евреи, вы якшаетесь с колдунами и заклинателями демонов. Вас вызывают в качестве свидетеля в инквизицию Тулузы.
Бертран вскрикнул и крепче стиснул руки Джулии. К его величайшему изумлению, девушка высвободила пальцы из его ладоней, словно это прикосновение ей было неприятно. Бертран растерянно взглянул на нее и, судорожно сглотнув, перевел взгляд на кардинала.
- Я повинуюсь, ваше высокопреосвященство, но уверяю вас, вы ошибаетесь. Что же до моих друзей, то все они почтенные ученые, сведущие в философии и восточных языках.
Кардинал скривился в гримасе.
- До ваших друзей в настоящий момент мне дела нет. О них расскажете в Тулузе на допросе. Изволите следовать за мной добровольно или приказать стражникам тащить вас силой?
- Иду, иду.
Бертран бросил отчаянный взгляд на Джулию, которая смотрела в другую сторону, потом опустил голову, и два солдата вывели его.
Кардинал остался стоять посередине комнаты, наслаждаясь воцарившимся испуганным молчанием. Наконец он бросил взгляд на Катерину и удалился, так ничего и не прибавив к сказанному. Солдаты шли за ним, толкая перед собой арестованного. Послышался грохот волочащихся по полу пик, конское ржание и удаляющийся цокот копыт.
Первым в себя пришел Франческо Мария Чибо.
- Что все это значит? - пробормотал он. - Он арестует свидетеля и не трогает обвиняемых. Да это сумасшедший!
- Он знал, что делает, - ответил Банделло, - в противном случае он прежде всего набросился бы на меня, потому что я священник.
Из коридора доносились лихорадочные шаги и крики прислуги и жены Скалигера. Дети плакали. Катерина спустила на пол маленького Жозефа Жюста, который уткнулся личиком ей в колени, и изобразила на лице крайнюю степень возмущения.
- Кузен, мне кажется, я поняла подлые замыслы кардинала. Но просто так это ему с рук не сойдет!
Она подбежала к дочери и обхватила ее за плечи. Джулия не сопротивлялась.
- Я пропал! Я пропал! - завывал Скалигер. - Целая жизнь лишений и размышлений идет насмарку из-за того, что я принимал в доме какого-то паршивого еврея!
Он бросился в объятия Одиетты, которая вошла в комнату в окружении целой толпы отпрысков.
- Подруга! Взгляните, что они сделали с таким выдающимся человеком, как я!
Постель казался скорее удивленным, чем испуганным. Он поднял палец.
- Я обращусь к самому Папе, он меня поймет. Но сначала я должен отправиться в Венецию в поисках истины о новом мессии. А моей кареты все нет!
- Она вот-вот прибудет.
Катерина подошла к философу и взяла его под руку.
- Я видела ее на другой стороне долины. Можно, мы с дочерью поедем с вами?
- В самом деле…
- Спасибо. Мы будем в Венеции через три-четыре дня.
Катерина вдруг бросила опешившего Постеля и подошла к кузену, подозвав к себе Джулию. Она порылась у той за корсажем и вытащила оттуда сложенное письмо. Потом строго уставилась на Франческо Марию Чибо.
- Вы здесь единственный, кто не рискует. Отвезите это письмо в Лион и отдайте лично в руки великому инквизитору Матье Ори. Скажите, что оно написано рукой кардинала Антонио Галаццо делла Ровере.
Франческо смутился, у него задрожали руки. Он нерешительно взял письмо у герцогини.
- Катерина, могу я узнать, что в нем содержится?
- Доказательство того, что делла Ровере - порочный развратник и использует инквизицию как инструмент в достижении своих распутных целей.
- Но этого недостаточно, чтобы вызволить молодого человека из тюрьмы. Если его повезли в Тулузу или Каркассон, так просто он не выберется.
- Этого достаточно, чтобы делла Ровере отстранили от должности и подвергли дознанию. Этого я и добиваюсь. Так вы едете в Лион?
- Еду.
Катерина увидела, что кузен говорит искренне, и осталась довольна. Она повернулась к Джулии.
- Господин Постель согласился, чтобы мы поехали в Венецию вместе с ним. - Она старалась перекричать шум голосов и детский плач, - Карета прибудет с минуты на минуту.
В тот же миг в дверь просунулась голова кучера, который очень удивился, обнаружив в комнате такой переполох. Он стянул с головы берет.
- Извините… - сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, - Входная дверь была взломана, и я не знал, как обратить на себя внимание…
Завидев его, Катерина прикоснулась к руке кузена.
- Умоляю, Франческо, увидимся в Италии.
Она отошла от Чибо и подтолкнула Постеля к выходу.
- Пойдемте, нам пора ехать.
- Но мои вещи, мои книги… - запротестовал философ.
- Бросьте, у нас нет времени. Купите другие в Венеции. Если не поторопитесь, рискуете угодить на костер.
Она заметила вдруг, что дочь зазевалась, и накинулась на нее:
- А ты чего стоишь? Шевелись, дура! Знаю, что ничего не понимаешь, потом объясню. Сейчас надо торопиться.
Пока кучер выходил, Катерине удалось подтолкнуть Постеля к порогу. Вырвавшись из цепких рук герцогини, тот пробился к Скалигеру, которого, окружив плотным кольцом, утешали жена и домашние.
- Друг мой, - воскликнул он, - вы не можете себе представить, как я огорчен, что вынужден покинуть ваш дом прежде, чем мы с вами…
Скалигер, с полными слез глазами, перебил его осипшим голосом:
- Не называйте меня другом! Я был всеми уважаемым человеком, нынче же впал в отчаяние, а потом впаду и в нищету! А как подумаю о будущем - вижу своих детей, умирающих с голоду! И все из-за вашего колдовства и некромантии, которыми вы без зазрения совести занимались в доме христианина! Убирайтесь, я с вами больше не знаком!
И он отвернулся от Постеля, снова бросившись в объятия жены. Философ застыл с разинутым ртом, силясь понять, что же произошло, а Катерина снова потащила его за руку.
- Пойдемте скорее отсюда, путь до Венеции долог.
Перебравшись через остатки выбитой двери, они очутились на улице. Карета стояла на обочине, кучер с беспокойством оглядывался вокруг. Катерина открыла дверцу и впихнула Постеля внутрь, потом залезла сама и протянула руку Джулии, которая устроилась рядом с ней.
- Едем без промедления! - крикнула она кучеру. - Направление - Савойя, мы едем в Италию.
Позже, когда карета запрыгала по кочкам окружавшей долину дороги, Катерина смогла наконец расслабиться. Она взглянула на Постеля, который заснул, едва устроившись на сиденье. Услышав, как тот похрапывает, она с улыбкой обернулась к Джулии.
- Девочка моя, это был незабываемый вечер. Ты уловила смысл того, что произошло?
Джулия помотала головой.
- Столько всего сразу… я совсем растерялась.
Катерина энергично кивнула.
- Понимаю тебя, бедная головка. Сейчас постараюсь объяснить. Ты видела, что случилось с Бертраном Нотрдамом?
- Да. Его арестовали и повезли в Тулузу. Жаль, потому что он действительно любил меня.
- Нам теперь не до слащавых жеманностей, - отозвалась Катерина, пожав плечами. - Оставь их французам, они обожают всякие глупости. Важно, что Нотрдам на какое-то время выведен из игры. Его, конечно, отпустят, но не раньше чем кончится расследование, которое привлечет внимание инквизиции к прошлому его семьи, а прежде всего - к досье Мишеля. Потому я и донесла на Бертрана кардиналу делла Ровере.
Джулия распахнула сонные глаза.
- Так это вы донесли?
- А ты не поняла? И правда, в последнее время я тебя несколько переоценила… Конечно же, я. Этого сумасшедшего Постеля, - Катерина понизила голос, - нам послало провидение. Делла Ровере и так уже ревновал к Бертрану, но ему нужен был предлог, чтобы вмешаться как инквизитору. Знакомство с некромантом пришлось как нельзя более кстати.
- Делла Ровере… - пробормотала Джулия, - Он тоже меня любит.
Катерина поморщилась.
- Да нет же! Никто тебя не любит. Успокойся, я тоже через это прошла. Он любил только одну часть твоего тела, ну, может, две, но не более того.
- Теперь он сделает все, чтобы меня найти.
- Несомненно, но не теперь. Теперь у него начнутся другие заботы. Главный инквизитор Лиона Матье Ори - человек жестокий и фанатичный, а еще он знаменит суровостью к нравам клира. Когда мой кузен передаст ему письмо делла Ровере к тебе, где полно всяких непристойностей и любовных притязаний, он примет меры. Он не из тех, кто спасует перед кардиналом. Значит, на какое-то время власть делла Ровере будет урезана. Вот увидишь, мы доберемся до Венеции без затруднений. Мое заключение кончилось.
- Но зачем вам ехать в Венецию?
- Сейчас поймешь.
Катерина наклонилась к Постелю, который продолжал храпеть, и постучала его по плечу.
- Сударь! Проснитесь!
- Что такое? - Постель резко выпрямился и огляделся, с изумлением обнаружив себя в карете, освещенной лунным светом, в компании двух дам, - Где я?
- На пути в Венецию. Разве вы не помните?
- Ах да, - Постель подавил зевок. Он хотел потянуться, но, наверное, счел это неприличным и сдержался, - Мы уже подъезжаем?
- Не совсем, учитывая, что мы только что выехали.
- Я непременно должен встретиться с Папой. Убежден, что он ни о чем не подозревает, и это плохо.
- Ну конечно, он не может знать о событиях сегодняшней ночи.
- Я не об этом. Я о рождении нового мессии, который, быть может, влачит где-нибудь жачкое существование. Ужасно, что понтифику об этом ничего не сообщили.
Похоже, Постеля внезапно осенила еще какая-то идея: у него даже борода вздернулась кверху.
- Скажите, мадам, а епископ Торнабуони не смог бы оказать мне еще одну милость? Я знаю, что уже многим ему обязан: ведь это он нашел для меня место капеллана. Но то, что я прошу, нужно не мне, а всему человечеству.
- О какой милости вы говорите?
- Представить меня Папе. Я знаю, что Папа нездоров, но все же…
- Слишком долго затянулось это нездоровье, - нахмурившись, пробормотала Катерина, но тут же изобразила на губах улыбку, - Думаю, это возможно. Но у епископа Торнабуони тоже есть к вам просьба. Если вы ее выполните, он с радостью представит вас Папе.
- Буду рад служить моему благодетелю. Скажите, что я должен сделать.
Катерина осторожно заговорила:
- Несколько лет назад вы познакомились с молодым флорентинцем, который называл себя Лоренцино де Сарцана, но настоящее его имя было Лоренцо Медичи. Помните?
Постель напряг память, но то, что ему удалось извлечь из ее глубин, видимо, оказалось не слишком привлекательно, потому что он поморщился.
- Припоминаю. Я познакомился с ним в Париже, и это знакомство не принесло мне ничего, кроме бед.
- Епископ в курсе дела и тем не менее просит вас помочь. Теперь Лоренцино в Венеции, но почти не выходит из дома из-за пустых страхов. Посланец его преосвященства Торнабуони, капитан Чеккино да Биббона, уже несколько месяцев ищет встречи с ним, чтобы поговорить о важных вещах, но так ничего и не добился. Его преосвященство полагает, что если встречу назначите вы, то молодой Медичи явится без стеснения. Что вы на это скажете?
Постель слегка поколебался, потом ответил:
- Если этим самым я доставлю удовольствие монсиньору, считайте, что я в вашем распоряжении.
Палице Катерины расцвела широкая улыбка.
- Прекрасно. Считайте, что аудиенция у Папы вам обеспечена. Это я вам гарантирую. Мы все заинтересованы в том, чтобы новому мессии оказали достойный прием.
Постель с чувством поклонился.
Благодарю вас, мадам. Христиане, по-настоящему открытые для истины, попадаются теперь нечасто.
Спустя полчаса, когда Постель снова задремал, Катерина разбудила сонную дочку.
- Грандиозная ночь, правда? - прошептала она на ухо Джулии.
Джулия выглянула в окно.
- Да, луна светит, но и облака тоже есть.
Катерина, улыбаясь, покачала головой.
- Ну да, тебе не понять. Спи, моя девочка, спи.
И блаженно откинулась на спинку сиденья.
ПРИЗРАК МОЛИНАСА
Разбуженная лукавым солнечным лучом, Жюмель поморгала глазами, откинула одеяло и села на краю постели. Потом поднялась, сладострастно потягиваясь.
Мишель, уже давно проснувшийся, сквозь ресницы наблюдал за движениями точеного нагого тела. Только сейчас он отдал себе отчет, насколько любит эту женщину. На третий день брака единственное, что мешало его счастью, - это невозможность слиться с ней воедино. Они до обморока занимались любовью, часами заговорщицки шептались, ласкали друг друга и обменивались нежностями. В Мишеле жило неудовлетворенное желание полного взаимопроникновения и слияния в одно существо, но тому мешали телесные узы человеческого существования, и приходилось смириться.
- Какая ты красивая, - прошептал Мишель.
Жюмель резко обернулась, будто бы удивившись, хотя на самом деле прекрасно знала, что он ее рассматривает.
- Ты тоже очень красивый, - ответила она с улыбкой.
Мишель оглядел свое тело, уже начавшее подплывать жирком, и подумал о том, что цвет лица тоже изменился с годами и обрел темновато-красный оттенок.
- Все ты врешь, но мне все равно приятно.
- Нет-нет, я не вру! Мне не только тело, мне твой ум тоже желанен.
Это уменьшало силу комплимента, но Мишелю все равно было хорошо. Они оделись и спустились вниз, на первый этаж, где располагалась кухня. В Салоне они владели просторным двухэтажным домом. Комнаты были расположены и обставлены согласно воле бедняги Больма. Жюмель же всеми силами стремилась избавиться от всего, что напоминало о покойном супруге, от его любимого кресла до постельного белья. По ее разумению, все, к чему прикасался старик, несло на себе тоскливый отпечаток. Она не могла дождаться дня, когда сможет переехать в другой дом, и вела поиски жилища.
- Что ты будешь делать сегодня утром? - спросила она мужа, готовя ему бутерброд с сыром.
Они были достаточно богаты, чтобы позволить себе три блюда за столом, тогда как большинство горожан довольствовались одним.
Мишель вздохнул.
- Опять пойду по аптекарям, может, кто возьмет в помощники.
- Но ведь ты не аптекарь, ты врач.
- Да, но Салон - город маленький, и здесь нет госпиталя. Сомневаюсь, чтобы здесь можно было получить собственную практику. Другие медики кое-как перебиваются со скудной клиентурой, но не думаю, что среди них найдется место новичку. Да у меня и денег нет ни на амбулаторию, ни на аптекарскую стойку. Деньги, что мне передала Катерина Медичи, почти закончились. Так что на вывеске мне надо выставить не змею, обвившуюся вокруг жезла, а бродячего пса.
Жюмель налила мужу стакан янтарного молодого вина.
- Тебе все видится в черном цвете. Я могу дать тебе денег: ведь я принесла тебе приличное приданое. Ты сам отказываешься ими пользоваться.
Мишель нахмурился.
- Я не хочу жить в роскоши и выбрал скромное существование, чтобы искупить вину, о которой ты даже не догадываешься. Я не могу брать у тебя, ничего не давая взамен.
- Но ты уже даешь! - Жюмель звонко рассмеялась, - Не знаю, как насчет змеи, но жезл у тебя есть! Он твердый, как металл, только гораздо горячее.
Мишель вдруг ожесточился. Тщательно подбирая слова, он сказал, и в голосе зазвенела угроза:
- Жюмель, то есть Анна… Я женился на тебе, заставив себя забыть о твоем прошлом, к которому и сам был причастен. Но теперь я хочу, чтобы ты стала честной, богобоязненной женщиной. Пожалуйста, не позволяй себе непристойностей.
Жюмель нисколько не унялась, наоборот, только громче рассмеялась.
- Ты хочешь, чтобы я была днем праведницей, а ночью шлюхой. Все вы, мужчины, одинаковы.
- Думай, что говоришь! - Мишель почувствовал, как нарастающий гнев забирается в голову, но постарался взять себя в руки, - Будь довольна, что я разрешаю тебе говорить мне "ты", а не "вы". Но мне нужна жена, а не любовница. Веди себя подобающе, иначе я буду вынужден тебя наказать.
Веселье Жюмель сразу померкло.
- Наказать? Не пойму, как это? Без моего приданого ты был бы нищим. Возблагодарим добрейшего Больма, который сделал меня богатой, - Взгляд и голос ее смягчились, - Ладно, Мишель, хватит препираться. Такие стычки у влюбленных случаются, но ты слишком серьезно все воспринимаешь. Лучше думай о том, что тут есть узкая дверка, всегда открытая для тебя и твоего удовольствия.
И, вновь засияв широкой улыбкой, она потрогала себя между ног.
Мишель почувствовал свое поражение. Когда-то Магдалена разделяла его склонность все драматизировать, и на этой почве разыгралась постигшая их трагедия. В характере Жюмель, напротив, не было ни мрачности, ни угрюмости. И Мишелю пришлось признать себя побежденным.
Он несколько раз сглотнул, чтобы успокоиться.
- Ну хорошо, препирательства и правда ни к чему. Я прошу тебя только быть посдержаннее.
- Я буду сама сдержанность.
- И избегать непристойностей.
- Которые тебе очень нравятся, когда в постели я шепчу их тебе на ушко. Я ведь замечаю, что у тебя твердеет.
На это Мишель не нашелся что ответить. Он нервно отломил кусочек хлеба, сунул его в рот и опустил глаза.