Моя и двадцать пятая рота состоявшая из испанцев и португальцев, приняли основной удар и на себе познали свирепость швисов. Нет, мы совсем не уступали им в воинском мастерстве, даже наоборот, но такой способности к самопожертвованию все же не имели. Швисы тупо бросались на пики ломающиеся под тяжестью мертвых тел. Я реально стоял по щиколотку во вражеской крови. А горы трупов, в некоторых особо горячих местах, даже превышали мой рост… А вообще у меня появилась идея! Надо выпросить у государя именной указ дарующий право моим молодцам носить алые сапоги в ознаменование их подвига. Кажется в российской истории был уже такой прецедент. А чем я хуже? Стоп… опять занесло…
К тому времени, как подоспел корпус де Ромона, от наших рот осталось едва ли треть личного состава. Но без ложной скромности могу заявить - мы выстояли и не отступили. Новоиспеченный шевалье ван Брескенс дрался как тысяча горных кретьенов и лично зарубил знаменосца форхута, попутно покромсав окружавших его доппельсольднеров. Однако, в итоге все же получил алебардой по башке и теперь только мычит. Ходит, жрет, гадит, а речь у бедняги отняло…
- Вина мать вашу… кх - р–р… мля…
О, уже не мычит! Просит вина, значит явно идет на поправку. Да и что с ним сделается - черепушки у скоттов крепкие.
Так… о чем это я? Так вот… Когда ваш покорный слуга уже опять засобирался на тот свет, Карлуша Ясно Солнышко… тьфу ты… Карл Смелый, перегруппировал жандармов в один мощный отряд и ударил во фланг конфедератам. Швисы связанные свалкой с нашей пехотой, не смогли перестроиться и смешались. Жандармы прорезали их строй как раскаленный нож кусок масла и в буквальном смысле слова смешали с дерьмом. Но на этом все не закончилось. Швисы не были бы швисами, если бы так просто отступились. Вторая и третья фаланга перестроились и порубив алебардами рогатки попытались зайти к нам во фланг. Но тут подоспел корпус Жака Савойского и связал их боем, а жандармы рассеяв форхут принялись беспощадно клевать новую цель.
Но опять же, не помогло. Клятые конфедераты, все же прорвались через вагенбург и даже не знаю чем бы дело закончилось, если бы не новоиспеченный рыцарь Эдвард Бошан и мой Клаус. Данные товарищи подорвали две повозки с огневым припасом и устроили маленький филиал ада, испепелив почти весь прорвавшийся швейцарский отряд. Ну и за компанию угробили половину наших ломбардских арбалетчиков и еще немного английских лучников. Ну это дело такое… бывает… Главное, оба живы, но попалило их конечно знатно. Особенно Эдварда - бритт в реальности стал похож на печеную картофелину.
В итоге, швисов мы остановили. И под покровом ночи отступили ввиду полной бесперспективности продолжения сражения, а конфедераты нас отпустили, формально приняв свою победу.
Да, вот еще. По воле случая Жак Савойский мог спокойно взять Муртен. Защитники города неслыханно воодушевились, углядев подошедшую подмогу, а осадный корпус ушел с позиций и организовали лихую вылазку почти всеми своими силами. Вот только не учли того, что Жак предусмотрительно оставил пять сотен жандармов в засаде. И конечно конкретно попали под раздачу. Бургунды, нещадно избивая гнали их обратно в город как стадо баранов и едва ли не заскочили за герсу. Но все же остановились - сообразив, что ничего хорошего их в уличных боях не ждет.
Черт… жуткая была сеча. И красивая… Говорят, понимание красоты отличает нас от животных. А понимание такой красоты? Граненый, изящный в своей лаконичной завершенности, арбалетный болт, с полным музыки звоном входит в стальной нагрудник украшенный скупой чеканкой. Отсверки солнечных лучей на мече выпавшем из уже мертвой руки. Моменты просветления и понимания чего‑то недоступного для нас живых, на лице когда‑то могучего, полного сил воина, пронзенного бритвенно острым наконечником списы. Веер живописных кровавых брызг…
Тьфу зараза… вот это торкнуло. Нет, я не псих, просто каждая битва, каждая смерть откладывает на наших душах неизгладимые отпечатки попутно деформируя восприятие бытия. И я тому не исключение. А может действительно свихнулся и превратился в кровожадного маньяка? В общем, неважно…
Даже не знаю, как сам уцелел. С нашей стороны полегло очень много достойных дворян. В том числе и Жорж де Розюмбо, с которым мне не миновать поединка, если бы этот благородный человек остался в живых. Вечная тебе слава кабальеро! Зараза… опять на слезу прошибает… Где там мой кубок?
- Слава шефу гвардии великой Бургундии!!! - проревел в сиську бухой сэр Джон Миддлетон и выхлебав кубок рухнул куда‑то под стол.
- Слава!!! - ор бургундских вельмож заставил рухнуть целый пласт штукатурки.
Конт Филипп де Круа для пущего эффекта выпалил из пистоля целясь в каблук хозяйки борделя, а конты, де Ромон, то есть Жак Савойский и де Ла - Рош- Арденн, то есть Великий бастард Антуан, затеяли плясать что‑то вроде джиги прямо на столах.
- Братья!!! - я решительно постучал рукояткой кинжала по кубку. - Я почту за честь, принять под командование самых лихих вояк в этом мире. Виват!!!
Да, вот такие дела. Оливье де ла Марш, будучи в опале, остался только главным метрдотелем двора, де Розюмбо на небесах пляшет с ангелами, а я сегодня получил из рук государя перевитый лазурными атласными лентами капитанский жезл и принял под командование все гвардейские подразделения бургундской армии. В том числе и бодигардов Тела. А свою роту благополучно сплавил Логану. Заслужил чертяка. Вот как‑то так. Празднуем теперь, оккупировав лучший бордель в Нанси. В основном избавляемся от стресса, до чертиков натерпевшись страху на поле битвы, поминаем павших, но и не забываем заложить за воротник по поводу новых представлений. Зараза…. только бы еще и этот бордель не спалить…
Не спалили, но оттянулись знатно. Так знатно, что я даже не помню как оказался у себя в особняке. А события вчерашнего дня пришлось воспринимать со слов тетушки Лилит. Старая цыганка с материнской заботой поутру притащила мне кастрюльку огненного бульончика и бережно потчевала с ложечки.
- Ну и зачем ты это сделал Жан? - цыганка укоризненно покачала головой.
- Что? - я подержав во рту горячий бульон и обрел возможность говорить.
- Что? - Лилит экспрессивно всплеснула руками и опять нырнула ложкой в кастрюльку. - Вот это! Себя не любишь, мозги свои не любишь, живот свой не любишь. Зачем?
- Знаешь даи* - я попробовал привстать и с удивлением обнаружил, что сие действие произвел без особых болезненных ощущений. - Знаешь, иногда хочется просто забыться и спрятаться. Вокруг бывает так страшно…
*Даи(цыг.) - мама.
Цыганка понимающе кивнула, пристально посмотрела в мои глаза и вдруг поинтересовалась:
- Я же тебе никогда не гадала сыночек?
- Нет. А ты можешь?
- Конечно. - Лилит кивнула с серьезным выражением лица. - Я же ведь немножечко чувихани*.
*Чувихани(цыг.) - ведьма.
- Ведьма? Никому не говори об этом.
- Я и не говорю… - улыбнулась Лилит и откуда‑то выудила пустую серебряную мисочку и клубок шерсти утыканный множеством иголок. - Теперь закрой глаза и спокойно лежи. Я буду говорить, а ты, если захочешь, можешь спрашивать.
После потребления супчика, мое бренное тельце почувствовало себя гораздо лучше, поэтому, я спокойно откинулся на подушку и прикрыл глаза. Интересно…
Послышался звон воды и через мгновение цыганка стала говорить:
- Вай, вай, мальчик мой, ты недавно взял много жизней, но нужные так и не взял…
- Что с ними?
- Один совсем плохой, но будет жить. А второй, целехонек, хотя ты его первым должен был…
В голове родилось понимание слов цыганки. Тот, что плохой, но будет жить - это Рене, а второй, который целый - это клятый Кампобассо. Хитрый ломбардец куда‑то исчез во время битвы бросив своих людей, но к концу ее, вполне нарисовался - даже умудрился засветиться перед Карлом, устроив бесполезную, показушную атаку с горсточкой своих приближенных. Вот же сука…
- Есть еще один… - голос цыганки мне показался немного встревоженным. - Но он мертвый и живой одновременно. Кто это сыночек? Расскажи мне.
- Когда‑то очень давно, я убил очень плохого человека. И вот совсем недавно узнал что он живой. Или восстал из ада…
- Что он сделал сыночек?
- Он убил моего отца, а потом и мою мачеху, вместе с ее, еще не родившимся ребенком… - руки невольно сжались в кулаки.
- Ты его встретишь еще не скоро… - цыганка успокаивающе положила руку мне плечо. - Но ладно о плохом. Ничего особенного я не вижу, а то что вижу, пока тебе не надо знать.
- Многие знания - есть многие печали?
- Ты очень умный сыночек. А вообще, лучше сначала разберись со своими сердечными делами.
- Не начинай даи… - я спустил ноги с кровати, поежился от осознания необходимости заняться делами и попросил Лилит. - Помоги лучше одеться…
Из битвы, моя персона вышла абсолютно целехонькой, но все равно тело напоминало собой один сплошной синяк и теперь, особенно поутру, пока не расхожусь, некоторые телодвижения представляли собой сущие мучения.
- Вот еще… - фыркнула цыганка. - И без меня есть кому помогать.
И хлопнула пару раз в ладоши.
Дверь в спальню скрипнула, я повернулся, но вместо ожидаемых близнецов, с легким охренением, узрел восточную красавицу. Или гурию…
Впереди двух служанок нагруженных подносами застыла неимоверно красивая девушка в восточном наряде.
Длинный парчовый камзольчик стянутый кушаком на удивительно тонкой талии, длинные стройные ножки в шальварах и тапочках с загнутыми носками. Черные волосы стянуты узенькой диадемой, а нижняя часть лица прикрыта легкой газовой тканью…
- Я приветствую тебя мой господин… - молвила гурия голосом Земфиры и звякнув многочисленными браслетами на руках и ногах склонилась в поклоне.
- Ну вы тут разбирайтесь, а у меня есть чем заняться, - Лилит быстро исчезла из комнаты.
Вот те раз… Когда уезжал из Нанси, Земфира напоминала собой сущую замухрышку, причем, в крайне истощенном виде. Конечно, с намеком на симпатичность, но эта девушка… Даже не знаю что сказать… Стоп! А что имела ввиду Лилит, под словами: '… разберись со своими сердечными делами…'? М - да… опять сговор…
Служанки по знаку девушки тоже покинули спальню, а сама сирийка проворненько приблизилась и плюхнулась на колени. А потом, спрятав лицо в моих ладонях прошептала:
- Я приготовила завтрак для господина…
- Г - м… - я от чего‑то смутился. - Ну… ну, тогда корми что ли…
Мгновенно на низеньком столике возле кровати появился поднос… мама дорогая… поднос с горкой самых настоящих чебуреков, множество пиал с соусами, пахлава, еще что‑то неопознанное и кофейный сервиз.
- Очень фкусно… - я с наслаждением впился в сочный, хрустящий чебурек.
- Ваша недостойная рабыня долго искала подходящего барашка, а потом три месяца заставляла его правильно откармливать… - счастливо пискнула девушка и прикрыла лицо ладошками от смущения.
- Принеси мне вон ту шкатулку, - я показал чашечкой с кофе на стол. - И если еще раз назовешь себя рабыней, я тебя… я тебя…
Что с ней сделаю, я так и не договорил. И некоторые видения появившиеся у меня в голове, тоже не озвучил. Из соображения моральности. И вообще…
- Все что угодно мой господин… - девушка мгновенно выполнила поручение и опять застыла на коленях протягивая на вытянутых руках коробочку.
- Это тебе. И твой господин желает, чтобы ты разделила с ним завтрак.
- Мне?.. - громадные, миндалевидные глаза сирийки полыхнули радостью, но потом неожиданно налились слезами. - Но, я недостойна вашей милости, господин…
- Ты достойна большего девушка, - я осторожно убрал слезы на щечках Земфиры. - Приказываю тебе больше не плакать.
- Не буду господин… - сирийка мгновенно украсила себя ожерельем и серьгами из шкатулки, мазнула губками мою руку и устроилась за столиком.
- Вот так гораздо лучше, - я откровенно любовался девушкой и лихорадочно искал выход из сложившегося положения.
Какого положения? А такого… Черт возьми, я вижу ее глаза полные искренней любви и обожания. Да и сам… зараза… А не пустить ли мне все на самотек? А, действительно, пусть случится, все что должно случиться.
- Господин… я должна рассказать вам свою историю…
- Мне все известно… - я провел рукой по ладони девушки. - И я не осуждаю тебя.
Я действительно все знаю - Хоттабыч поделился некоторыми подробностями. Что скажешь? Нет предела человеческой подлости и глупостям совершенным во имя любви. Но это уже совсем другая история и я донесу ее до вас немного позже. Как по мне, человеке, в котором еще осталась чуточка современной цивилизованности, ничего страшного не случилось. Все склонны ошибаться, особенно в молодости. А португальского рыцаря обманувшего девчонку и отдавшего ее в монастырь, после того как она, разобравшись, отвергла его притязания, накажет сама жизнь. Или я - буде он встретится на моем пути.
- Я не предавала свою веру… - очевидно, Земфира решила прояснить еще один, очень важный для нее, момент. - Моя семья и я сама, христиане - нас еще называют маронитами*. Так что…
- Для меня это не имеет никакого значения девочка, - я внимательно смотрел на сирийку и никак не мог понять, как умудрился проглядеть такую красоту. - Лучше скажи мне вот что. Ты хочешь к себе домой?
- Домой? - глазки сирийки испуганно блеснули. - Господин прогоняет меня?
- Нет девочка, у меня просто есть возможность переправить тебя к родителям, на родину.
- Нет!.. - Земфира в отчаянии бросилась на пол и обняла мои колени. - Я не хочу!..
- Почему? Ты боишься гнева отца? Не стоит - насколько мне известно, твой отец просто убит горем и с радостью примет тебя.
- Мое место у ваших ног господин! - сирийка еще крепче прижалась к моим ногам. - Не прогоняйте!!! Молю вас!!!
Вот - те раз. Прям какие‑то бразильские страсти…
Поспешил понять ее с ковра, прижал к себе и успокаивающе прошептал на ушко:
- Ну что ты в самом деле. Никто тебя не отправит без твоего на то согласия. Успокойся…
- Правда? - всхлипнула сирийка.
- Чистая правда. Не плачь…
Вот правда не знаю, что с ней делать. Девчонка похоже влюблена по уши. А я? А я нет. Красива, притягательна, волнует нешуточно… и не более. Хотя… ведь никто не заставляет меня ее любить. Любовь очень странная штука. Бывает она сваливается на голову как гром с неба, а бывает приходит со временем. Причем, не факт, что в первом варианте она крепче и долговечней, чем во втором. Ладно, все равно раньше чем через год, отправить сирийку домой не получится. А за год много чего может случится.
Земфира после моих обещаний, расцвела как будто ее назначили любимой женой и убежала из спальни чуть и не вприпрыжку. М - да… сущее детство.
Помогли мне одеться вовремя появившиеся близнецы. После чего, я отправился проведывать болезных соратников. Не особняк, а лазарет какой‑то. С Логаном все понятно, да и нет дома скотта - как мне доложили, не вернулся еще с попойки. Про Клауса вы тоже уже знаете - немного обгорел бедняга и теперь с ног до головы обляпан жутко вонючей мазью производства Исаака. Кстати, Исаак, сам в ранге пострадавших - иудейский лепила схлопотал в бедро стрелу. И это еще не все. Хорст лишился куска уха, а Фен схлопотал по загривку алебардой и теперь ходит скрючившись как столетний старик. Ван Риис примерно целый, только потерял мизинец, а Аскенсу сломали ключицу. В общем, как говорится, зла не хватает.
И поделом идиотам. Дело в том, что эта гоп - компания некоторым образом ослушалась моего приказа и вместо того, чтобы эвакуироваться в безопасное место затаилась совсем неподалеку от места битвы. И конечно попала под раздачу, когда на нее набрел во время своей рекогносцировки, эльзасский рыцарь Освальд фон Тиерстен со своей свитой. Спасло только‑то, что я отправил с ними десяток арбалетчиков. Да и свиты у рыцаря оказалось не особо много. В общем, грянула жуткая сеча, во время которой пало шесть моих стрелков, а оные ближники получили свои боевые увечья. Да, единственными не пострадавшими остались Лидка и близнецы. Но признаю, отличились обормоты. Кнехтов - копейщиков порезали - порубили - покололи, а самого Освальда фон Тиерстена общими усилиями взяли в плен. Причем оный рыцарь оказался непростым дворянским голодранцем, а целым бальи Верхнего Эльзаса и чуть ли не вторым лицом среди командования эльзасскими рыцарями. Сидит сейчас в подвале, пребывая в великом отчаянии от такой позорной конфузии и ждет выкупа. Но ничего, вроде как за ним уже выехали, так что скоро пойдет с чистой совестью на свободу.
- Что мастер Фен, спинка болит? - я вошел в комнату китайца, которую он делил с Хорстом и хлопнул несчастного по спине.
- О - у–у - у… - взвыл механикус и утирая рукавом халата покатившиеся слезы попробовал мне поклонится. Но не преуспел в оном занятии, потому что и так пребывал в скрюченном состоянии.
- И не вой, скажи спасибо, что вообще башку не срубили. Где я себе нового китайца найду? То‑то же… - я ткнул кулак под нос китайцу и обратил внимания на Хорста застывшего в поклоне. - Где ухо, я спрашиваю? Погулять отошло? Лишить второго? Я могу.
- Господин!..
- Хозяин!..
- Молчать! Порешу ослушников! - я особо не гневался, но орал по настоящему - в профилактических целях. - Вот чем вы сейчас занимаетесь? Бездельничаете?
- Изучаю вопрос конкубината… - выдавил из себя Хорст. - Возможно вам скоро понадобится.
- А я перевожу по памяти, на язык франков, труд великого полководца Сунь Чжи… - страдальчески кривясь проблеял Фен.
- Поубиваю urodov!.. - пообещал я увечным ближникам и остался доволен наведенным ужасом. - Смотрите у меня!
Следующими на вздрючку планировались ван Риис с Аскенсом, но решил помиловать ветеранов и просто с ними поболтал, выспросив подробности баталии и всласть похохотав на Феном попытавшемся в прыжке, ногой, выбить фон Тиерстена из седла.
- И значится, косоглазый завизжал так истошно и как подскочит… - Аскенс взорвался хохотом и со стоном ухватился за плечо.
- Да как брякнется… - взвыл Питер потрясая забинтованной кистью. - Идиот!..
- Да ладно тебе… - толкнул его отдышавшийся Аскенс. - Палашом‑то он знатно махал. Тока верещал как недорезанная хрюня…
Почтенные ветераны опять дружно заржали.
- Ладно братцы, с вами хорошо, но дела сами по себе не делаются… - я похлопал по плечам старых товарищей и собрался уходить.
- Капитан. Это… - Аскенс почтительно остановил меня. - Вы бы мальцов своих отметили как - нить. Это ж они умудрились у дойчева коня ноги подсечь. Без них даже не знаю как сладили бы…
- Отмечу непременно. Держитесь тут и особо не бухайте… - я отправился проведывать Клауса.
А открыв дверь в его комнату, застыл в недоумении…
Это мне кажется?..
Да я…
Порвать что ли их? Да нет, тут надо разобраться…