"Мы, нижеподписавшиеся, в лице начальника спецфонда т. Вышинской Я.А. и начальника 1-го отдела Государственной Публичной Библиотеки имени В.И.ЛЕНИНА т. Козлова И.Н. составили настоящий Акт в том, что по требованию полковника МТБ тов… ему была выдана для ознакомления книга.
Автор: АННИ БЕЗАНТ, название: "Теософия и загадки жизни", место и год издания: Калуга, 1913, инвентарный номер: СФ-3778956-з/ЛН.
Читатель ознакомлен с правилами пользования книгами специального фонда библиотеки.
Подписи лиц, составивших настоящий Акт.
Подпись читателя.
Номер читательского билета.
Дата выдачи книги (год, месяц, число, время приёма и сдачи книги)".
Хотя с правилами пользования книгами специального фонда мне ещё предстояло ознакомиться, я подписался, и мы вышли из хранилища.
Начальник Первого отдела и сантехник занялись процедурой закрытия двери, а я и товарищ Вышинская прошли по коридорам и остановились у двери с надписью "Читальный зал". Эта дверь только тем отличалась от дверей фонда, что не была заперта на амбарный замок и была снабжена звонком. Януария Андреевна позвонила. Дверь открылась, и мы очутились в крошечном предбаннике, где в армейском ватнике сидела строгая блондинка с незапоминающимся лицом.
- Вера Ивановна, - сказала Вышинская, - этот товарищ из органов поработает вот с этой самой книгой. Зарегистрируй.
Блондинка вытащила из стола регистрационный журнал, куда переписала название книги и номер акта, копию которого Януария Андреевна принесла с собой.
- С какими страницами или абзацами товарищ имеет право ознакомиться? - спросила Вера Ивановна, доставая из ящика стола медные пластинки с прорезями, напоминающие надгробные плиты.
Этими пластинами книга мота быть блокирована на конкретной странице и даже абзаце, если в том возникала необходимость.
- Я хотел бы ознакомиться со всей книгой, - сказал я, сам удивляясь тому, что в моём голосе появились просительные нотки.
Вера Ивановна вопросительно взглянула на Януарию Андреевну. Та еле заметно кивнула головой. Вера Ивановна спрятала медные пластинки в ящик, закрыла его и, передавая мне книгу, заявила:
- Вы не имеете права делать никаких выписок из книги иначе, как в специальную рабочую тетрадь, скреплённую сургучной печатью приславшего вас учреждения. Тетрадь эту вы обязаны затем сдать мне и мы перешлем её в ваш спецотдел фельдъегерской почтой. - И она открыла дверь в читальный зал.
Залом это помещение, вообще говоря, можно было назвать лишь с большой натяжкой. Это была комната площадью не больше двенадцати квадратных метров, в которой стояли, если мне не изменяет память, всего три канцелярских стола с настольными лампами. На стенах висели портреты Луначарского и Крупской, которые, видимо, считались основателями спецфондов в библиотеках. На четвёртой стене висел плакат, на котором молодая работница, приложив палец к губам, призывала к бдительности.
За одним из столов сидел знакомый мне подполковник Зюганов из 4-го Управления МГБ. Перед ним на столе лежал огромный фолиант в переплёте из красного сафьяна, украшенном золотым двуглавым орлом. Золотом же были оттиснуты слова "Список чинов Высочайшего двора и Собственной Его Величества канцелярии". Чуть ниже был обозначен год - 1913. Справа от Зюганова лежал московский телефонный справочник за прошлый год.
Подполковник отмечал фамилию в "Списке чинов Высочайшего двора", затем сверял её с телефонным справочником и записывал в секретную тетрадь.
- Здорово, Лукич! - обрадовался он мне. - Диссертацию пишешь?
- Пишу, - соврал я, - а ты чем занимаешься? Монографию готовишь?
- Монографию! Сказал тоже! - заныл он. - Пропадаю я здесь, Лукич. Сырость такая, что все суставы ломит. А работы - непочатый край! Приказано к семидесятилетию товарища Сталина столицу почистить от социально опасных элементов. Начальство приказало проверить, кто около царя крутился и избежал законного возмездия. Ежели кто в этом списке есть совпадающий с фамилией в телефонном справочнике, будем брать.
Вот посмотри - граф Фредерикс - министр Высочайшего двора, а в телефонном справочнике семь Фредериксов и шестнадцать Фредериксовых. Со всеми будем работать.
Или вот: здесь граф Альденберг, а в справочнике - Альденберг Соломон Абрамович. Евреи, значит, тоже были за царя? Приказано именно на это обратить внимание.
- Занятно, - согласился я, - трудись. Не забывай только, что телефонами-то не все охвачены. Желательно бы коммунальную службу привлечь к этому делу.
- Да ты что, Лукич, издеваешься, что ли?
- Не издеваюсь, а дело тебе говорю. Много там бездельников развелось. Ты тут, можно сказать, здоровье гробишь, а они там чаёвничают, выезжают на горбу дворников. А из дворника, сам знаешь, какой получается информатор.
- Лукич, понял тебя. Не проговорись где-нибудь! По рукам?
- Ладно-ладно, вкалывай. А я почитаю книгу о том, как попы сбивали сказками с толку трудовой народ.
Сев за стол, я открыл книжку "Теософия и загадки жизни" Анни Безант.
3
Как и следовало ожидать, я мало что понял, просмотрев лекции Анни Безант по теософии. Бред какой-то. Да к тому же и сама Анни путалась в этих вопросах не меньше, чем мой начальник, который давал мне задание.
Одна и та же душа в течение миллионов лет, если не больше, переселяется из одного человеческого тела в другое, давая этому телу духовную и божественную сущность. В противном случае люди отличались бы от животных только повышенной агрессивностью и коварством. Впрочем, даже при наличии души люди нисколько не страдают от недостатка этих качеств. Анни Безант отмечала, что характер души фактически является характером того или иного человека. В противном случае человек руководствовался бы одними инстинктами. Душа ведёт его по жизни, но далеко не всегда к благополучному концу. Потому что душа часто тяготится тем телом, в котором находится, поскольку попадает туда не всегда по своей воле, а чаще по предписанию. Кто эти предписания выписывает, Безант не знала. А может, и знала, но говорила об этом очень невнятно.
Тяготясь своим телом, души постоянно норовят освободиться и ежеминутно предпринимают попытки своё тело угробить. Но и это у них не всегда получается, поскольку кто-то осуществляет над душами очень строгий надзор и не даёт им самовольничать. Другими словами, тела для многих душ являются зонами строгого режима, и они, то бишь души, если вообще о чём-нибудь думают, то только о пересмотре срока или о побеге. Так что всякие войны, катаклизмы и катастрофы с миллионами жертв являются своего рода массовыми побегами из зоны.
Читал я, читал, и представилось мне, что и тот так называемый "тонкий мир", где эти души обитают и откуда посылаются в наши грешные тела, построен по принципам военного коммунизма, где обитателей (то есть - души), только что оттянувших один срок в зоне (то есть - в теле), тут же "награждают" ещё одним сроком, посылая в новую зону. Вот так получается.
Значит, подумал я, если тот мир чем-то от нашего и отличается, то только тем, что построена в том мире для каждого из своих обитателей индивидуальная зона. А мы их всех здесь отлавливаем и распихиваем по общим зонам. Значит, и на том, и на этом свете действуют одинаковые законы революционной целесообразности. Может быть, там и целесообразность гораздо революционней, чем здесь. Сколько рядов заборов и колючей проволоки надо преодолеть, чтобы до души добраться! Как она хитро запрятана в свою одиночку: физическое тело - зона номер раз; внутри неё - астральное тело - зона номер два; ментальное тело - это как бы БУР внутри ментальной зоны. Но это ещё не всё!
Долго я бился, чтобы разобраться в "бессмертных телах" человека, фраза одна меня доняла, запомнил на всю жизнь: "Когда Монада опускается в материю, чтобы одухотворить её, она присваивает себе по атому из трёх высших миров, чтобы заложить ядро своих трёх высших тел - атмического, буддхического и интеллектуального".
Понял я это так, что воровство в мире неистребимо, уж коли приговорённые к новому сроку души - и те прихватывают с собой в новую зону по атому чего-нибудь из высших миров!
Вот эти-то три высших тела - это как бы крытка в БУРе, карцер в крытке и клетка в карцере, в которую душа запихнута и, я думаю, прикована!
У меня тогда, помню, даже мысль одна крамольная промелькнула: когда Владимир Ильич говорил о перерожденцах, он имел в виду, что эти самые перерожденцы как бы души свои выпустили из зоны, а другие души заманили; или, например, их души побег совершили и вместо себя чью-то чужую душу запихнули срок отбывать.
Получается вроде реинкарнации при живых телах. Но всё это как-то мутно перемешалось в голове, ну, как если ленинградскую водку запивать тремя семёрками. Тяжесть в голове и в кусты тянет…
Однако дело есть дело. Размышляя на эту тему далее, я вспомнил, что, хотя Советский Союз является одной шестой частью суши, существует ещё пять шестых, где свирепствует буржуазно-фашистский режим. Скажем, в США. Там поджигатели войны постоянно грозят спалить весь мир в атомном огне.
Я всегда немного недоумевал: ну, зачем им, спрашивается, уничтожать весь мир атомным оружием? Что - они психи уже совсем? А теперь понял, что от какого-нибудь там Трумэна у них или, скажем, от товарища Сталина у нас это совершенно не зависит. Это просто души стремятся вырваться из тел и устраивают по всей планете всевозможные безобразия в виде войн и эпидемий.
Этого всего, конечно, в лекциях Анни Безант не было. До этого, как говорится, я сам допёр. А у Анни Безант почерпнул, что есть особые люди, называемые "Проводниками", а иногда - "Индукторами" или "Посвящёнными", которые способны проследить весь путь любой души от её появления на Земле до наших дней включительно. Вот такого человечка мне необходимо было заполучить, чтобы выполнить полученное задание. Но ясно, что его искать надо не в библиотеке, а где - я и сам ещё не знал. По зонам шарить, как мне генерал предложил, страшно не хотелось.
Сдал я книгу. Вера Ивановна её тщательно пролистала - не выдрал ли я какой страницы и выпустила меня из читального зала.
На выходе меня снова повстречала Януария Андреевна. Не знаю уж, кому она там звонила, пока я книгу изучал, но на этот раз предстала передо мной воплощением любезности.
- Вы уж извините нас, товарищ полковник, - запела она, - порядки у нас строгие и для всех одинаковые, ибо книги наши, как вы сами понимаете, хуже чумных бацилл в идеологическом плане. Ослабь мы контроль, и они могут стать причиной страшной эпидемии. Поэтому мы и губим своё здоровье в этих подземельях, чтобы обеспечить счастье нашего народа на долгие годы в свете великих предначертаний товарища Сталина.
"А чего, - подумал я, - правильно она говорит. На эти фонды надо бы по второму замку навесить и у каждой двери выставить часового. Если такие книги по стране расползутся, то туши лампу. Что с людьми будет, если они узнают, что из одной зоны они после смерти в другую зону попадут, где пайка, может, ещё меньше?"
- Правильно вы всё делали, товарищ Вышинская, - говорю я, - так я и доложу по команде. Вы всё равно, что пограничники, а граница, как хорошо известно, должна быть на замке. Сами-то этих книжек не читаете? А? Ладно-ладно, пошутил. Спасибо за содействие!
Януария Андреевна проводила меня до самого выхода, где милиционеры стояли, и на прощание неожиданно сказала: - Если вы, товарищ полковник, подобными делами занимаетесь, то вам не к нам надо было приходить, а в институт Востоковедения. Они там этими суевериями занимаются.
"А, ведь точно, думаю, весь этот бред к нам из Азии идёт. Надо в институт съездить. Там, может быть, и проводника разыщу".
Не знал я тогда, что в институте Востоковедения бывший муж Януарии Андреевны работал, и она меня туда посылала вовсе не для того, чтобы мне помочь, а в надежде, что я всех в этом институте пересажаю.
Вышел я из библиотеки, сел в свою казённую "Победу" и говорю шофёру-сержанту: - Гони в институт Востоковедения.
И иду прямо в 1-й отдел. И в библиотеке надо было с 1-го отдела начинать, да хотелось не привлекать излишнего внимания, книжку посмотреть и уйти. А вон как получилось.
Начальник 1-го отдела института Востоковедения всё понимал с полуслова. В прошлом он был майором - командиром заградотряда НКВД, состоящего из одних казахов. Язык ихний выучил, повадки узнал, а потому после ухода в запас был назначен в 1-й отдел института Востоковедения. Звали его Павлом Ивановичем, и дело своё он знал хорошо. Выслушал меня внимательно, головой покивал и говорит:
- Были, были здесь такие, что народные деньги на подобные сказки тратили. Но их ещё до войны всех пересажали. Теперь работаем только по темам ЦК ВКП(б), и курирует нас лично товарищ Поскрёбышев. Так что, товарищ полковник, ничем помочь не можем.
- Как же? - не соглашаюсь я. - Неужто у вас здесь ни одного грамотною человека, который бы мог мне ответить всего на несколько вопросов?
- Какой человек-то вам нужен, товарищ полковник? - спрашивает Павел Иванович. - Что-то не пойму.
- Грамотный человек нужен, - отвечаю я, - чтобы историю Востока знал, обычаи ихние и всё такое прочее. Никого, что ли, не осталось?
- Есть один, - признался Павел Иванович, - еврей. Григорий Израилевич Григорович. Шесть ихних языков знает, а в анкете только три указал. Книги всякие берёт в научной библиотеке и почитывает.
- Что за книги? - насторожился я.
- А шут их знает! - развёл руками начальник 1-го отдела. - Они все на арабском, на хинди и вообще не поймёшь. Чего-то там по ихней философии. Он один их и читает только.
- А как книги-то эти к вам попали? - интересуюсь я.
- С царских времён ещё остались, - вздыхает Павел Иванович, - пару раз комиссии приезжали, да рукой махнули. Никто даже названия прочесть не смог. А объяснения сам Григорович и давал. Так что решили не актировать.
- Говоришь, он шесть языков знает? - спрашиваю я.
- Может, и больше, - отвечает Павел Иванович, - но шесть точно. Мне мои активисты сообщили.
- И на свободе? - удивляюсь я.
Павел Иванович покраснел.
- Я несколько раз сигнализировал, - доложил он, - а результата никакого. Возможно, рука где есть, а возможно, потому что инвалид.
- Инвалид? - переспросил я.
- Ногу потерял, - пояснил начальник 1-го отдела.
- На фронте? - спросил я.
- Нет. В экспедиции, ещё до войны… Потому и на фронт не попал, - уточнил Павел Иванович, - а остальные умники, что здесь придуривались и кого до войны не посадили, все полегли в народном ополчении. Это я знаю точно. Сам за ними со своими "джамбулами" стоял и пулемётным огнём им показывал, в каком направлении бежать следует.
И Павел Иванович весело рассмеялся.
Но мне было не до смеха.
- Побеседовать с ним хочу, - сказал я, - пришли-ка его ко мне, Павел Иванович. А сам погуляй где-нибудь часочек-другой.
- Слушаюсь, - отвечает он, - вон там телефон прямой. По нему можно сразу "воронок" вызвать.
Ушёл Павел Иванович, а минут через пятнадцать в кабинет входит этот самый Григорий Израилевич. Худой, лысый, с седыми лохмами, на палочку опирается.
- Здравствуйте, - говорю, - Григорий Израилевич. Присаживайтесь, пожалуйста. Побеседовать нужно.
Я всегда употребляю слова "присаживайтесь", а не "садитесь". А то уж больно зловеще получается. Как-то раз сказал "садитесь, пожалуйста", так у профилактируемого чуть припадок не случился.
- Слушаю вас, товарищ полковник, - говорит Григорий Израилевич, - чем могу быть вам полезен?
Я начинаю издалека:
- Вы, говорят, шесть языков знаете?
- Это преувеличение, - отвечает он, - по-настоящему я знаю только три: арабский, хинди и фарси.
- Где же вам сподобилось их изучить? - недоумеваю я.
- В университете, - улыбается он, - на Восточном факультете, который закончил в 1934-м году. А потом в процессе работы усовершенствовался.
- И книжечки, - говорю, - разные там почитываете, что от царского режима в библиотеке остались?
- Читаю, - отвечает он, - только литературу, необходимую для работы по теме, которая официально утверждена в ЦК.
- И что за тема? - любопытствую я.
- История революционного рабочего движения в высокогорных районах Тибета, Гималаев и Памира. Роль ленинской партии в этом движении, - говорит он тусклым голосом.
- Интересно, - удивляюсь я, - и больше ничем не занимаетесь?
- Больше ничем, - уверяет он, - но по данной теме я уже издал 17 монографий. Могу вам представить немедленно, если есть необходимость.
- Не надо, - отказываюсь я, - а религиями Востока вы не занимались?
- Нет, - отвечает Григорий Израилевич, - только рабочим движением.
- И о религиях Востока вообще ничего не знаете? - недоверчиво улыбаюсь я.
- Только в рамках университетского курса, - упорствует Григорий Израилевич, - потом сталкиваться не приходилось.
- Ну, а о переселении душ вам что-нибудь известно? - не отстаю я.
- Мне известно, что такое суеверие имеет место, - отвечает он, - но я лично к этому никакого отношения не имею.
- Я вам верю, - успокаиваю я его, - если бы не верил, то и разговаривали бы мы в другом месте. Я просто хочу с вами проконсультироваться. Если души переселяются, то есть ли возможность за этими переселениями проследить?
- Понятия не имею, - пожимает он плечами, - никогда подобными вопросами не интересовался.
Решил я его тут подцепить с другого конца.
- А слово такое "проводник" вам что-нибудь говорит?
- Конечно, - отвечает он, - это работник железной дороги, который проверяет билеты, разносит чай пассажирам и отвечает за порядок в вагоне.
- И только? - смотрю я на него в упор.
- Возможно, у него есть и другие обязанности, - отводит глаза Григорий Израилевич, - но они мне неизвестны.
- Хорошо, - говорю я, - а такой термин, как "индуктор", вам известен?
- Боюсь ошибиться, - отвечает он, - но мне кажется, что этот термин из области электротехники. Я в ней плохо разбираюсь.
- Так, - не сдаюсь я, - а что значит термин "посвящённый"?
- Это тот, кто имеет доступ к режимной работе, - говорит Григорий Израилевич. - Сам я никогда допуска не имел.
- Мне кажется, - подвожу я итог, - что вы не говорите правду и не хотите оказать содействие органам в проведении расследования государственной важности. Вы, видимо, хотите быть допрошенным по всем правилам у нас на Лубянке? Так это я мигом могу организовать.
Он молчал, нервно постукивая тростью о пол.
- Не слышу ответа, - грозно заявил я.
- Сажайте, - неожиданно взвизгнул Георгий Израилевич. - Вы хотите научиться прослеживать инкарнации, чтобы получить ещё один повод отправлять людей в лагеря в зависимости от того, в ком была его душа в прошлом. Вам национальности и социального происхождения уже мало.