Так вот: нынешнее дело, конечно, не такое масштабное, как твои прежние дела, ибо всё мельчает и деградирует в этом мире. И не очень даже, скажу тебе честно, интересное. Заключается дело в следующем. В Казани сейчас проживает после отбытия срока и реабилитации сын Сталина Василий. После известных тебе, Лукич, событий пятьдесят третьего года Василия Иосифовича пришлось посадить за очень странное поведение. Речь идёт не о том, что он повсюду орал об убийстве своего отца, а о том, что он по непонятным причинам почему-то считал себя наследником чуть ли не престола, претендуя быть вождём советского народа, а также партии и правительства. Если бы товарищ Сталин принял решение сделать свою власть наследственной, он бы оставил необходимые документы, проведя их либо через съезд, либо через партконференцию, либо хотя бы через Президиум ЦК. Но, поскольку товарищ Сталин никаких подобных документов не оставил и даже этого вопроса не поднимал, то все претензии Василия Иосифовича были найдены необоснованными и провокационными. А потому было принято решение изолировать его от общества под предлогом ложного доноса на маршала авиации Новикова. Когда же Василий Иосифович несколько успокоился ("и окончательно спился", - добавил я про себя), было высказано мнение о возможности его освобождения и даже возвращения воинского звания на предмет выплаты соответствующей пенсии. Так и поступили, избрав ему для проживания город Казань.
Пока генерал не сказал мне ничего нового. Всё это я и без него знал, и даже больше.
Между тем генерал Серов придвинулся ко мне ближе и, понизив голос, продолжал:
- Нам удалось выяснить, что после окончания Василием лётного училища товарищ Сталин подарил ему именной пистолет системы "браунинг" номер два. Есть версия, что на небольшой серебряной дощечке, вделанной в рукоятку пистолета, говорится, что подарок - в честь окончания училища.
Генерал перешёл на шёпот:
- Но есть версия, что именно из этого пистолета товарищ Сталин… это… того… свою жену Надежду Аллилуеву. Понимаешь? И сыну подарил этот пистолет вовсе не в честь окончания училища, а в назидание после какого-то очередного пьяного безобразия. Мол, как с твоей мамашей поступил, так и с тобой поступлю, если не образумишься. И даже на именной пластинке якобы написано: "Помни о маме!" Так вот, Лукич, этот пистолет надо у него отобрать.
- А почему этот браунинг у него не отобрали, когда он срок получил? - спрашиваю я, удивляясь.
- Прохлопали, товарищи, - генерал только руками развёл, - всё, что могу сказать. Преступная халатность - других слов нет. Понесли уже заслуженное наказание.
Генерал провёл рукой по горлу.
- Мы до недавнего времени вообще об этом пистолете не знали ничего, - признался он, - и не узнали бы, наверное, если бы Василий Иосифович не стал этим браунингом в кабаках казанских размахивать в пьяном безобразии, произнося в адрес вождей партии и правительства угрозы.
- Неужели? - изумился я.
- Представьте себе, - скорбно подтвердил свои слова генерал Серов, - вы как товарищ проверенный имеете право знать, что гражданин Джугашвили не постеснялся сказать, что этой самой рукой, из этого самого пистолета он лично застрелит нашего дорогого Никиту Сергеевича! Согласись, Лукич, что на подобные заявления мы не можем закрывать глаза.
- А почему изъятие пистолета нельзя поручить местным товарищам? - поинтересовался я.
- Ну, Лукич, - протянул генерал, - ты меня удивляешь. Это же сын Сталина всё-таки. Никто не имеет права с ним на подобные темы беседовать. Это что же получится, если у наших детей любой милиционер сможет отобрать что угодно, - только специально отобранные люди, и то в исключительных случаях. Так что, когда будешь изъятие проводить, всё должно быть в рамках соцзаконности…
- С понятыми? - спрашиваю я.
- Все, кто с тобой работал, - засмеялся генерал, - всегда отмечали в тебе здоровое чувство юмора. Без юмора в нашей работе нельзя. Но сделай всё вежливо, по-хорошему. Понимаешь?
- А если по-хорошему не получится, - интересуюсь я, - тогда как действовать прикажете?
Серов широко улыбнулся: "Ну, что мне тебя учить, Василий Лукич? Действуй по обстановке, но без пистолета не возвращайся".
2
В общем, приехал я в Казань. Иду в общество "Знание" командировку отметить. Там удивляются: "Мы вас, - говорят, - не вызывали. У нас для своих плановой нагрузки не хватает".
"Ну, не вызывали, так не вызывали, отвечаю, командировку отметьте завтрашним числом. Хочу по городу погулять. Никогда не был раньше".
И иду по указанному адресу.
Ещё издали заметил милиционера в парадной и понял, что иду правильно. Не знаю, что там с моим лицом произошло за годы службы, но, хотя я был, конечно, в штатском, милиционер, как меня увидел, вытянулся, руку под козырёк, представился и спрашивает: "Какие будут приказания?"
- Вольно! - говорю я. - Дома?
- Так точно, - отвечает постовой, - отдыхают они.
Я этого постового позднее, лет через семь, случайно повстречал в одной из наших контор в полковничьих погонах. Значит, тогда был не ниже майора. Это так, к слову.
Звоню я в квартиру. Открывает сам Василий Иосифович. В армейском френче без погон, в галифе и тапочках.
- Чего надо? - говорит. - Кто разрешил?
- Поговорить надо, - отвечаю, - постовой внизу разрешил.
Он на меня так внимательно посмотрел и заулыбался.
- А, тёзка! - память у него на лица была потрясающая, - всё за "Динамо" выступаешь? В чине-то каком?
- Полковник, - отвечаю, - скоро уже пятнадцать лет, как в полковниках хожу.
- Потому что сам дурак, - бормочет Василий Иосифович и ведёт меня в комнату, - послушался бы тогда меня, перешёл бы в ВВС, был бы уже генералом, как я…
В который раз Василий Лукич вводит меня в сильнейшее изумление, и я прерываю его вопросом:
- Какое "Динамо", Василий Лукич? Вы что, спортом занимались?
- В шахматы играл на первенство Москвы, - улыбается Лукич, - под псевдонимом. Правда, все знали, кто я такой, и выигрывать у меня не осмеливались. Особенно евреи, которых было процентов девяносто пять. Но я и по-честному в силу мастера тянул.
- Так где же вы при вашей профессии научились так в шахматы играть, Василий Лукич? - спрашиваю я.
- А что тебя это удивляет? - смеется он, - не похож я на мастера спорта по шахматам?
Я смущаюсь и бормочу что-то невразумительное, что, мол, всегда представлял себе шахматных мастеров несколько иначе. И вообще, по моим расчётам, Василию Лукичу просто некогда было научиться играть в шахматы. Ведь биография такая… Малограмотный крестьянин по рождению, с шестнадцати лет в ГПУ, до войны в ГУЛАГе комендантом проработал, а там война, академия, адъюнктура и все сопутствующие события совсем не стимулировали штудирование шахматных учебников.
- Вот дурак, - немного обиженным тоном говорит Василий Лукич, - ты знаешь, у кого я шахматным премудростям учился? У самого Ильича, когда тот у меня в зоне сидел. Мы с ним, бывало, все вечера сидели за доской. Это, я тебе доложу, был игрок. Если бы политика его не сгубила, точно стал бы чемпионом мира. Он разработал тактику так называемой "пролетарской защиты" и меня научил. Как сейчас вижу: он пальцы за жилетку засунет, ходит по камере, рукой на шахматную доску показывает и говорит: "Пешки, батенька, представляют из себя передовой авангард мирового пролетариата, а потому подлежат поголовному истреблению. Нынешние правила игры весьма несовершенны, поскольку каждому игроку надо дать право истреблять не только фигуры противника, но и свои собственные. Вот тогда и наступит мировая революция!.." Гениальный был человек!
У меня голова идёт кругом, я перестаю что-либо соображать и прошу Лукича не рассказывать мне больше о теории шахмат, а продолжить про свой визит к сыну Сталина в Казани.
3
Василий Лукич замолчал, прикрыл глаза и откинулся в кресле, погрузившись в воспоминания.
- Лукич, - заикаясь от волнения, спросил я, - скажи честно: это ты Василия Сталина замочил?
Глаза старого чекиста широко открылись.
- Ты совсем ошалел, - возмущённо ответил он, - с какой радости мне было его убивать. Пистолет он мне сдал. Да и полномочий у меня таких не было…
- Но ведь генерал Серов, отправив тебя в Казань, сказал, что… - пытаюсь напомнить я.
- Такую чушь нести может только такой сопляк, как ты, ничего не понимающий в структуре и методах нашей конторы, - прерывает меня Василий Лукич. - Ежели его нужно было убрать, то со мной бы послали специального товарища-ликвидатора. В те времена на Лубянке целый отдел ликвидаторов от безделья пух. Это были, я тебе скажу, специалисты. Как фокусники. По ладошке тебе пальчиком проведёт - и ты уже покойник. А мне бы такого дела никто и поручать не стал бы. Все знали, что я в таких делах ничего не смыслю. За всю службу, включая войну, никого не убивал. В молодости, когда глупым был совсем, помнится, у самого Менжинского просился в расстрельную команду, чтобы собственной рукой врагов трудового народа пускать в расход. Да он, спасибо, не разрешил. "Мы тебя, Вася, для другого готовим. А убивать начнёшь, мигом чутьё потеряешь!"
- Какое чутьё? - ошалело спрашиваю я.
- Не знаю, - бурчит Василий Лукич, - неудобно было тогда спрашивать. Классовое чутьё, наверно… А у ликвидаторов зато служба шла легко. Сегодня он сержант - командир расстрельного отделения, а завтра, глядишь, уже и генерал, заправляет целым управлением. Того же Серова возьми. Я вообще не заметил, как он из командиров расстрельного взвода в генералы армии вышел. Как в сказке…
- Так за что всё-таки сына Сталина ликвидировали? - допытываюсь я. - Чего они испугались? Он же прав на власть никаких не имел. Он, по-моему, даже членом партии не был. Или Иосиф Виссарионович, не убери вы его вовремя, хотел себя лет через пять императором провозгласить, а Василия объявить кронпринцем?
- Не думаю, - покачал головой Василий Лукич, - зачем Сталину было объявлять себя императором, если он уже был генералиссимусом. Кто такой генералиссимус? Это военный диктатор страны. А выше генералиссимуса уже только Всевышний. Больше никого нет. Нет, я думаю, что Сталин другое в мыслях держал. Яша мне кое-что после смерти хозяина рассказывал. Да и сам я кое-что знал.
- Что за Яша? - интересуюсь я.
- Яша, - переспрашивает Лукич, - это повар Сталина. Самый близкий ему человек. Сталин, даже прежде чем себя каким-нибудь орденом наградит, Яшу сначала награждал. У Яши четыре ордена Победы было. Сталин, бывало, Жукову говаривал: "Вот у нас с тобой по два ордена Победы, а у Якова - четыре. Учись!". А уж разных орденов помельче у Яши было ящика два, поскольку, как Сталин какого маршала награждал, так обязательно и Яше такой же орден. Чтобы маршалы о себе много не подумали.
- А где Яша сейчас? - еле дыша, спрашиваю я.
- Помер уже, - отвечает Василий Лукич, - а большой человек был. Только Матрёне Ивановне, что в Кунцево двойниками занималась, может, и уступал. Так вот, он мне рассказывал, что была у Сталина мысль, как и у генералиссимуса Франко. Даром, что оба были генералиссимусы, мыслили одинаково. А может, кто у кого и украл. Не знаю. Мысль эта заключалась в том, чтобы поправить страной при жизни, а после смерти восстановить законное правление.
- Не понимаю, - сглотнул я слюну, икнув, - какое такое законное правление? Когда оно в нашей стране законным было?
- Экий ты дурак, - усмехнулся Василий Лукич, - а ещё историком себя полагаешь! Вот смотри на примере Франко, чтобы тебе понятнее было. Происходящее у других нам всегда понятнее, чем то, что творится под собственным носом. В 1931 году, как тебе, наверное, известно, там свергли монархию, устроили революционные игры, которые затем, пропуская многие общеизвестные события, привели к диктатуре и многолетней власти генералиссимуса Франко. Но Франко, свергнувший коммунистическую диктатуру, о своей собственной диктатуре тоже был не очень высокого мнения. Понимал, что так жить нельзя. То есть, можно, конечно, но долго не проживёшь. Одни сидят, одни висят, остальные - трясутся, на такой основе современное государство существовать не может. Сначала обнищает, потом в долги залезет, незаметно станет колонией. Поэтому Франко завещал вернуться к тому, с чего весь этот бардак начался, - к конституционной монархии. Ну, потеряли в развитии пять-десять лет. С кем не бывает. Но пути вперёд нет - глухой тупик. Или ложись и помирай, либо возвращайся на то место, где ты на этот тупиковый путь свернул. Выбора нет. Возвращайся и иди дальше, пытаясь догнать остальные страны, которые за то время, пока ты бился башкой об этот самый тупик, ушли уже далеко вперёд. А потому генералиссимус решил восстановить власть, которая худо-бедно, но вела Испанию по пути мирового прогресса без кровавых гражданских войн и произвола политической полиции. Для этой цели покойный Франко пригрел около себя одного из принцев свергнутого королевского дома - Хуана Карлоса. Сначала всё это делалось в обстановке абсолютной секретности, затем по этому вопросу дали несколько продуманных "утечек" для проверки реакции внутри страны и в мире, а потом стали действовать совершенно открыто. В результате: Франко помер, на престоле Испании восседает Хуан Карлос, расцвет демократии, экономический прогресс, всенародное счастье и обожаемый монарх. В Вашингтоне рыдают от счастья, и даже Москва устанавливает с Испанией дипломатические отношения.
Гитлер ведь тоже на этот счёт размышлял и выдавал принцам Гогенцоллерам золотые партийные значки. Но не успел, поскольку был неукротимым романтиком, и как всякий романтик - быстро был выгнан за кулисы суровыми практиками. Ну, толково я тебе всё объяснил?
- Может, и толково, - пожал плечами я, - но только я всё равно ничего не понял. О Франко это я и без вас знал, Василий Лукич. Все газеты об этом писали. Но Сталин и его сын причём тут?
- А притом, - пояснил Василий Лукич, - что товарищ Сталин, кто бы его для нас ни изображал, тоже дураком не был и понимал, что жить так, как они с Лениным придумали, тоже долго нельзя, но и рвать когти некуда. До смерти придётся потерпеть. А на потом наш великий генералиссимус удумал то же самое, что и его испанский коллега - Франко. То есть, восстановить в стране монархию в том виде, в каком она у нас последние годы существовала: конституционная монархия при самодержавном монархе. У нас, в России, ты же сам знаешь, всё немного через задницу.
- Ну, ты даёшь, Лукич! - невольно вырывается у меня. - Ты что - вообще?!
- Не тарахти! - смеётся ветеран, - смотри, что сейчас в стране происходит? Прошедших семидесяти лет как бы и не было. Все оборванные ниточки: общественно-политические, экономические, военные, духовные и так далее пытаются связать с тем, что существовали до 1917-го года. Потому что семьдесят советских лет ничего не дали, кроме гор дерьма и океанов крови. Значит, хочешь не хочешь, а надо возвращаться к тому месту, где мы свернули в марксистско-ленинский тупик…
- Это всё понятно, - соглашаюсь я, - я даже готов предположить, что товарищ Сталин всё это, как его друг генералиссимус Франко, хорошо понимал, страдая за судьбу отчизны, хотя это и очень сомнительно. Но у нас же положение было совсем другое, чем в Испании. Там король Альфонс XIII вместе со всем августейшим семейством удрал за границу и преспокойно проживал. Франко выбрал принца потолковее, сам его воспитал в лучших традициях европейско-американской демократии…
- Добавь к этому, - продолжил Василий Лукич, - что принц Хуан Карлос тоже закончил лётное училище, прежде чем…
- Лётное училище? - бестолково переспрашиваю я. - Причём тут лётное училище? Я вообще ничего не понимаю. У Франко было кого опекать для восстановления монархии. Вся королевская семья жила за границей. А у нас? Каждому школьнику известно, что последнего царя и всю его семью уничтожили в Ипатьевском доме.
- То, что известно каждому школьнику, - глубокомысленно заметил Лукич, - всегда на поверку оказывается полной чепухой. Никто их и не думал уничтожать. Жили они себе преспокойно под Москвой. Под арестом, правда, но не так уж плохо. Царица только умом тронулась позднее, так её в мою зону перевели. С правом переписки. Я же тебе об этом рассказывал. А у тебя в одно ухо влетает, из другого вылетает, а в голове ничего не задерживается.
- Да, нет, - оправдываюсь я, - помню я, как вы мне об этом рассказывали, когда мы по монастырю гуляли. Только думал я, Василий Лукич, что вы шутили…
- Хороши шуточки! - заворчал старый чекист, - такими вещами, братец ты мой, не шутят. Я тебе больше скажу: моя зона и место, где царскую семью держали, в сущности тоже зона, структурно считались одним подразделением с общим командиром. Так я там на партучёте состоял и ездил туда на все партсобрания, взносы там сдавал, ну и многое другое. Так что я их всех видел, как тебя сейчас.
Я молчу, совершенно раздавленный информацией, обрушившейся на меня глыбами разваливающегося сознания.
- Как-то, - продолжает, не глядя на меня, Василий Лукич, - приехал я туда, дай Бог памяти, кажется, году в двадцать четвёртом. Или позднее? Точно, позднее, потому что Владимир Ильич уже у меня сидел. Как раз по его делу и приехал, ходатайствовать, чтобы ему разрешили иметь в камере полное собрание собственных произведений. Мы у себя на партактиве обсудили и решили, что следует удовлетворить. А теперь должны были провести решение первичной партячейки через закрытое партсобрание подразделения.