- Первый готов!
- Иван Иванович, как идем?
- Нормально идем, как в аптеке, Михаил Николаевич!
- Первый, второй, аппараты… товьсь!
- Дистанция!
Это Ризнич дает знать, что лодка вышла на расчетную дистанцию стрельбы.
В перископ беру пеленг 356 градусов по шкале и жду, пока "Касуга" вползет носовой башней в визир.
- Второй, пли!
- Второй аппарат, торпеда вышла!
Отсчитываю восемь секунд. Через визир проползает первая дымовая труба. Еще пара секунд. В этот момент в перископе возникает вспышка света и раздается звук мощного взрыва. Пошла потеха! "Ниссин" нашел себе мину! Однако же пора и стрельнуть…
- Первый аппарат, пли!
- Первый аппарат - торпеда вышла!
- Лево на борт, тридцать градусов!
- Есть лево тридцать!
Мичман Черкасский стоит рядом с секундомерами в обеих руках. Держит так, чтобы мне было удобно их видеть. Еще один взрыв. По времени не наш. Рано! Торпеда еще даже на боевой взвод встать не успела. Значит, "Ниссин" еще мину из числа выставленных "Крабом" огреб или Толя его торпедой приголубил! Не удержавшись, навожу перископ на "Ниссин". Точно! Над "Ниссином" даже сквозь туман виден подсвеченный рассветным солнцем громадный грязно-белый столб воды.
Снова доворачиваю перископ на "Касугу". Стрелка первого секундомера заканчивает круг, 60 секунд, 65… Взрыв! Наблюдаю, как над носовой башней "Касуги" встает высоченный водяной столб, и вдруг он озаряется изнутри яркой вспышкой, и вновь по корпусу лодки как будто громадной кувалдой ударили! Lucky shot!
Похоже, что сдетонировали погреба главного калибра! Амба котенку! Еще один взрыв, но как бы со стороны… Это еще что? Ладно, потом будем разбираться! В отсеках радостно вопит экипаж.
- Отставить вопли, носороги! Тишина в отсеках! После радоваться будем, когда уберемся отсюда подобру-поздорову!
- Перезарядить аппараты!
Крики стихают, люди взялись за дело, но радостные улыбки продолжают цвести на лицах.
12 секунд. Наблюдаю на "Касуге" еще один взрыв, сразу за мачтой. Второй торпедой тоже попал! "Касугу" плотно затягивает паром. Похоже, что этой торпедой мы им котлы разнесли. По короткой связи приходит доклад с "Краба":
- Наблюдал на "Ниссине" два подрыва на минах в районе бака, и попадание второй торпеды туда же. Первая торпеда дала промах и, видимо, прошла перед форштевнем!
- Молодец, Толя! Отменно! Ему и того с лихвой хватит, я думаю! Уходим домой!
Командую убрать перископ. Отходим по фарватеру кабельтовых на 15 в направлении выхода из бухты и на двух узлах ложимся в циркуляцию. Снова поднимаю перископ. Туман сильно редеет. Акустик докладывает мне, что слышит многочисленные, приближающиеся с севера шумы винтов. Навожу перископ на место атаки. "Касуга" накренился на правый борт, и я вижу, как волна начинает заливать ему палубу. Обнаруживаю "Ниссин", который прямо у меня на глазах, задрав корму к небу, вертикально скрывается под водой. "Касуга" заваливается на борт и переворачивается кверху килем. И в 07:58 скрывается под водой. Все кончено.
Хрен теперь кто с глубины 45 саженей до конца войны сможет их поднять! Стягиваю с головы пилотку и шепчу молитву по убиенным мною. Покойтесь с миром, да простит мне Господь…
- Убрать перископ. Занять минимальную безопасную глубину! Курс 215 градусов, ход 4 узла! Поздравляю команду с победой и благодарю за службу! Это японцам за Порт-Артур! Идем домой!
ГЛАВА 31
Кроме летчиков к концу февраля появились и другие герои войны, поначалу, если можно так выразиться, местного масштаба.
Одновременно с распространением в Порт-Артуре новостей об утоплении прямо в Токийской бухте свежезакупленных в Италии крейсеров "Ниссин" и "Касуга", а также о минировании самой бухты, в результате чего там уже успели подорваться два транспорта, в гавань скромно зашел "Герасим", естественно, уже без барахла и брезента на палубе. Команда получила щедрые премиальные и ясные указания, как их следует тратить. Теперь по артурским кабакам расползались все более красочные слухи о подвигах и победах катамарана у далеких берегов Японии. Экипаж "Машки" чувствовал себя обойденным, рвался в бой, и я пообещал им, что и их поход не за горами. Страховка на морские перевозки поползла верх, Гоша не вылезал с узла связи…
Но, как я уже говорил, это все-таки была местная сенсация. А весь мир с недоумением взирал на действия непонятно откуда взявшегося Флота Открытого моря, якобы принадлежащего маленькой, но гордой стране, которую можно было найти и не на всякой карте. Верная своим союзническим обязательствам, Черногория объявила войну Японии. И коммондор Пол Маслачак, как коршун на цыплят, набросился на не ко времени оказавшиеся в Индийском океане японские транспорты…
За неделю он утопил и захватил восемь штук, но среди них было два настоящих подарка судьбы.
Первый вез шесть сотен авиационных моторов. Правда, в основном это были максимовские аналоги нашего Т-1, пригодные только для самолетов типа "святогор" и "пересвет", но ведь каждый стоил по пятьсот фунтов! А в Америке их можно было продать и дороже, так что Одуванчик одним махом на треть уменьшил свой долг.
Второй был кое-как вооружен и не придумал ничего умнее стрельбы из своей горе-пушки по доблестным черногорским морякам. Естественно, вся эскадра жутко обрадовалась представившейся возможности потренироваться и за пятнадцать минут утопила агрессивное корыто. Но этот процесс от начала и до конца был зафиксирован на фото- и кинопленку, так что Черногория тут же объявила Индийский океан зоной боевых действий, а это давало право досматривать и, в случае обнаружения военной контрабанды, арестовывать нейтралов. Морскую страховку зашкалило, японские обязательства поползли вниз, Гоша уже и ночевал в вагоне связи…
В газетах появились даже фотографии. Особенным успехом пользовалось изображение коммондора на мостике своего флагманского линкора "Црна Гора" (тысяча двести тонн, три 105-миллиметровые пушки, торпедный аппарат, 24 узла скорости). Сам коммондор был в роскошном мундире с аксельбантами чуть ли не на заднице, в идиотской треуголке, с накладной бородой и сделанным из подушки фальшивым пузом. При отработке образа мы с Пашей взяли за основу парадный портрет Рожественского…
И вот ко мне пришел радист с докладом - какая-то близко расположенная станция, судя во всему Вэйхавэйская, непрерывно морзит "DUPA… DUPA… DUPA…".
"Это пока еще репетиция, - злорадно подумал я, - настоящая дупа запланирована на попозже…"
Я отправился на узел связи. Но вовсе не отвечать на "DUPA", а передать сигнал в Георгиевск, по которому будет отправлена другая радиограмма, для Цеппелина. Я снабдил его хоть и детекторным, но вполне пригодным для приема из Георгиевска аппаратом. По этому сигналу граф должен был передать кайзеру заранее написанное письмо от нас с Гошей…
Только на следующий день, получив подтверждение о вручении этого письма адресату, я связался с дупопередающей станцией. Через день в Дальний приплыл небольшой английский пароходик. Как и ожидалось, на его борту находился сэр Эндрю Нэвил Пакс. Наша беседа с ним получилась краткой, но содержательной.
- Надеюсь, вы понимаете, - сразу взял быка за рога друг папы Шерлока Холмса, - что Великобритания не может терпеть сложившуюся в Индийском океане ситуацию?
- Еще как понимаю, - заверил его я. - Мы бы тоже ни за что не потерпели, если бы у нас такое сложилось. Так что весь вопрос только в том, какие формы это самое ваше "непотерпение" примет… В общем, если Англия соберется объявить черногорскую эскадру пиратами и начнет принимать соответствующие меры, Россия вмешиваться не будет. Ну может, какую-нибудь недоумевающую ноту выдаст для порядка… Но в этом случае эскадра перейдет к тотальной войне. То есть увидит английское судно - и торпеду ему в бок, не разбираясь, что оно везет, куда, и не тратя времени на спасение экипажа. Ну и минами закидает те порты, до которых сможет дотянуться, это понятно… Далее, Англия может объявить войну Черногории. В этом случае эскадра будет вести себя в соответствии с действующими международными соглашениями. Причем если боевые действия ограничатся только эскадрой и не распространятся на саму Черногорию, Россия тоже вмешиваться не будет. А вот если вы вдруг решите воевать с этой страной всерьез… Черногорскую территорию Россия будет защищать как свою собственную. И у нас есть чем это сделать, поверьте.
Как раз в это время по Талиенванскому заливу с ревом промчался "Гера". Катамаран был облегчен до предела, топлива имелось самый минимум, поэтому он смог развить аж сорок два узла.
Доктор Пакс проводил взглядом суденышко.
- Это и есть тот самый крейсер-невидимка, который недавно отметился в Токийском заливе? - поинтересовался он.
- Ага, - безмятежно подтвердил я, - сами видите - скорость сорок два узла, автономность - десять тысяч миль… - Я не врал - с дополнительным баком в виде третьего поплавка "Гера" мог проплыть как раз столько. - Два четырехсотпятидесятимиллиметровых торпедных аппарата, две пушки, мины и самолет. И специальная, разработанная лично мной система интерференционной маскировки, при включении которой крейсер становится невидимым с расстояния больше двух кабельтовых. Оно вам надо, десяток таких корабликов на коммуникациях?
Естественно, про невидимость я врал без зазрения совести. Но ведь инженер Найденов тут уже до фига чего понаизобретал, вполне могут и поверить!
- Да, вот еще что вам следует учесть, - продолжал я. - Если английский флот начнет активные действия против черногорской эскадры, то ведь она станет захватывать все английские суда, а не как сейчас, только с грузами для Японии. А вот если на них нападет флот какой-нибудь третьей страны, Андорры например, то в отношении английских пароходов сохранится статус-кво…
Пакс уплыл, а я направился к Гоше, который отклеился наконец от рации и тут же озаботился накопившимися вопросами. Чувствовал я себя отвратительно - несколько дней прошли на одних нервах, некогда было болеть. Похоже, помаленьку наступала реакция. Если бы не беспокойство по поводу возможной высадки, лег бы я долечиваться на неделю-другую, а так приходилось метаться…
Гоша ошарашил меня неожиданным взлетом полководческой мысли.
- Ты опасаешься десанта? - вопросил он. - Тогда надо сделать так, чтобы японцам стало не до него. Я уже усилил отряд Засулича тремя эскадронами казаков и сотней пулеметов.
Честно говоря, при этих словах мне совсем поплохело. Будь я здоров, может, и нашел бы слова потактичнее, но тут я просто ляпнул:
- Ну ты, блин, и даешь… Высочество, твоя фамилия Романов, а вовсе не Суворов, Кутузов или даже Куропаткин! Ведь решили же вообще отвести этот отряд, а ты его усилять… Зачем?
- Имея такую угрозу против в своих войск в Корее, японцы не осмелятся перебросить значительную их часть для высадки еще и на Квантуне.
- Чтобы он стал угрозой, его надо было усиливать не казачьими батальонами, а саперными! Мм…
Плечо дернуло резкой болью, голова закружилась.
- В общем, зря ты это… Ладно, делай что хочешь, а я к себе, пока не сдох тут прямо на твоих наполеоновских планах.
В моем вагоне выяснилось, что у меня опять открылось кровотечение, и под возмущенные вопли врача я наконец-то отрубился. Но поваляться в постели мне дали только два дня, а потом пришло донесение от Каледина, что в Бицзыво началась высадка японцев. Находящиеся там части бывшей дивизии Фока, а ныне бригады Терентьева, начали отход, не ввязываясь в серьезные бои.
Вовремя, однако, Фоку была подсунута доза ЛСД, в результате дегустации которой оный генерал сразу после ужина сиганул из окна. Правда, за неимением в доме других этажей, кроме первого, большого ущерба его здоровью причинено не было, зато явственно видное умственное расстройство дало повод наместнику немедленно законопатить генерала в госпиталь. Но и там шестой отдел не забывал героя, так что скорого выхода этого персонажа на волю не ожидалось.
Отряд же Засулича так и сидел на своем берегу Ялу - японцы его пока не трогали, а наступать на них не хватало ни средств для переправы, ни наглости. Через несколько дней следовало ожидать японцев на перешейке, где Каледин с Кондратенко спешно дооборудовали позиции.
Я позвонил Гоше и сказал, что все четыре канонерские лодки надо перевести в Талиенванскую бухту, чтобы они могли поддерживать своим огнем нашу пехоту. Правда, не исключено появление японского флота, и тогда им придется несладко, но ведь самолеты никуда не делись и смогут как минимум помешать японцам. В общем, Макаров отдал приказ: всем четырем канонеркам плыть в Талиенван, где поступить в мое распоряжение. На следующий день мне доложили, что их там ровно две. Еще две так и остались в Артуре - якобы у них не было угля и чего-то там еще, и вообще, несмотря на приказ Макарова, в Талиенван они совершенно не собирались.
Для меня это стало последней каплей. Я и так стоял на ногах вопреки всем законам медицины. Минут пять я боролся с искушением собрать последние силы, приехать в Артур и обматерить Макарова с Гошей. Сказать им, что если через пять минут капитаны этих калош не будут расстреляны, а сами они не окажутся в Талиенване хоть на буксире, то ну вас на хрен, трахайтесь тут сами! И свалить…
В процессе перемещений по порталам у меня окончательно укрепилось подозрение, возникшее еще при первых переходах, что из Гошиного мира в свой я могу попасть и сам. Но только в одно место и одно время - в конец июня две тысячи восьмого, в свою квартиру, и не смогу уже более вмешаться в свои сны…
Следующую неделю я почти не помню. Вроде мне докладывали, что Кондратенко ранен, но Каледин остановил-таки японцев на перешейке. Потом о готовности эллинга… Просили дать приказ на перебазирование дирижабля… Потом пришел Гоша и пытался прочитать мне какое-то письмо, и я все никак не мог понять, кто и зачем меня ждет в Питере… Потом я увидел себя в своей квартире, в Москве две тысячи восьмого, и вообще чуть не сдох от отчаяния, решив, что в какой-то момент бессознательно сделал необратимый переход. И с каким же облегчением, снова разглядев над собой потолок вагона, я понял, что это был просто бред!
Зато придя в себя, я с удивлением почувствовал, что почти здоров. Плечо не болело, левая рука нормально все чувствовала и могла двигаться в пределах повязок, в голове была ясность, хотелось жрать и наоборот. Но первым делом я уточнил общую обстановку - то есть, слегка приподнявшись, глянул в окно. Там ничего не изменилось, а это значило, что перешеек точно наш, иначе мой поезд тут бы не стоял. "Ладно, - подумал я, - остальные новости узнаю в рабочем порядке". И разрешил засуетившейся сиделке известить врача и Гошу.
Гоша обрадовался моему цветущему виду и предложил сходить через портал для закрепления успеха.
- Знаешь, - с сомнением возразил я, - мне что-то не хочется. Во-первых, как-то он в последний раз хреновато открылся, у меня, вообще, смутные подозрения, что дальше будет еще хуже и нам осталось ограниченное и не такое уж большое количество переходов. А во-вторых, я подозреваю, что в моем выпадении в осадок именно портал и сыграл не последнюю роль.
- Думаешь, он перестал лечить?
- Как раз нет. Он повышает способности организма к самолечению, так? У этого организма появляются дополнительные возможности для борьбы с поражающими факторами. А для моего организма самым вредным фактором был я сам! Метался по всему Ляодуну, нервничал… Вот организм, науськанный порталом, и потерял терпение: отрубил меня и тем обеспечил себе так необходимую ему неделю постельного режима. Ладно, а как там у тебя дела?
- Опять нервничать начнешь, - предположил Гоша.
- Не начну. Хоть приблизительно определили, сколько еще на дне прохода японский металлолом будет валяться?
- Не меньше полутора месяцев, - помрачнел Гоша.
- А что там вообще за корыто лежит?
- Транспорт на восемь тысяч тонн, причем набитый камнями. Макаров лично руководит работами, так что все делается с максимальной скоростью.
- Да, конечно, целый адмирал рабочих шпыняет, это впечатляет… Слушай, а если кто-нибудь ускорит работы, что ему за это будет?
- А тебе разве чего-то не хватает?
- Ну не полезу же я сам в воду, там мокро и холодно. Тут когда купальный сезон наступает, в мае? То есть еще месяц можешь не уговаривать, нырять не буду. Посижу на бережку с сигареткой да посмотрю, как водолазы этот хлам со дна за пару недель растащат… А им за это - разницу в стоимости работ, по-макаровски и по-моему. Идет? Водолазов должно быть четыре штуки.
Никакого особенного блефа в моем предложении не было, ведь у меня имелось четыре мощных сварочных агрегата, а к ним в качестве дополнительного оборудования и плазменные горелки. Немножко потренировать водолазов, чтобы научились не гасить дугу при погружении, - и вперед, пароход-то не бронированный, резаться будет почти как бумага. Это сваривать под водой надо уметь, а если требуется только кромсать, так ведь ломать - не строить.
- Так что присылай ко мне нырятелей, - подытожил я, - покажу им, что и как делать. Именно сегодня присылай, потому как завтра я хочу на перешеек съездить. И не возмущайся, я уже звонил туда и узнал, что вот там-то особых поводов падать в обморок нет. Хотя, конечно, в планах оно выглядело малость пооптимистичней…
ГЛАВА 32
Следующим утром я, как и собирался, приехал на перешеек. Тут было затишье. Положив около пяти тысяч своих солдат в трех штурмах, японцы четвертый день не проявляли активности. Наши войска находились на второй линии предполья, попытка задержать японцев на первой не удалась, хоть и обошлась нам почти в полсотни убитыми, не считая раненых. Среди последних оказался и генерал Кондратенко. Однако на второй линии самураи были остановлены. Впрочем, это были временные позиции. Первая линия основных располагалась в трех километрах позади, имея опорным узлом сопку Самсон. Штаб Каледина сейчас находился у правого подножия этой горы.
- Похоже, место сосредоточения у японцев в полутора километрах за передним краем, - поделился сведениями генерал. - Вон развалины видите? За ними непросматриваемая с нашей стороны лощина, похоже, там скоро будет людно… Ни гаубицы, ни минометы мы в дело еще не вводили.
- Вот это здорово, - обрадовался я. - А с минами они как, уже познакомились?
- Тоже пока нет. Как раз сейчас заканчиваем минные поля, во время предыдущих штурмов их тут не было. Но фронт слишком широкий, поэтому мы их делаем только по двум наиболее удобным для вражеского наступления направлениям.
Вернувшись с перешейка, я зашел на узел связи - вчера наконец-то прилетевший разведывательный дирижабль отправился в свой первый полет над Японией, и я ждал вестей от Собакиной. Они были, связь с ней уже состоялась, и теперь я читал донесения нашей Ксюши.