- Видимо, ему не оставили выбора, - тихо вздохнул седой монах.
- Кто? - я хотел знать правду.
- Твой друг исцелял людей, - уходя от ответа, как-то виновато произнёс отец-настоятель. - Богом ему была дана удивительная сила, которую он направлял во благо. Мы очень скорбим о понесённой утрате. Она невосполнима для монастыря.
- Но почему он наложил на себя руки? - вернулся я к интересующей меня теме. - В милиции мне сказали, что он повесился.
- Даст Бог, и ты всё поймёшь сам, - произнёс настоятель, показывая глазами на стены. - Но такой силой исцеления, которой он обладал при жизни, владеют только святые. Я думаю, что это ему зачтётся на том свете. День и ночь братья молятся о спасении его души. Мы все любили Макария.
Настоятель перекрестился на образа.
- Отец, где я могу забрать фотографию?
- Да, - засуетился он, будто вспомнив о чём-то важном. - В келье, сын мой. Забирай её. Он так хотел.
- А можно мне переночевать в его келье? - Не знаю, почему возникло у меня такое желание.
Настоятель, не глядя в мою сторону, нахмурил густые брови, затем произнёс:
- Не страшно будет? Там свершилось это.
- Он был моим другом.
- Разрешаю, только одну ночь, - будто через силу, тихо произнёс монах.
- Спасибо, - поблагодарил я от чистого сердца. Что-то тянуло меня в то место, где жил мой друг. какая-то загадка стояла за его смертью. И мне хотелось её разгадать.
- Чтобы тебе было чем заняться, если не уснёшь, возьми вот эту Библию. Книга мудрая и полезная, - отец-настоятель достал из своего стола и протянул мне толстую церковную книгу с восьмиконечным крестом на чёрном старом переплёте. - В этом кладезе ты найдёшь истину о мироздании.
- Я вообще-то пробовал читать Библию… - как-то неуверенно попытался отказаться я от тяжёлой книги. - Не смог. Непонятно написано…
Настоятель на мгновение задумался и произнёс:
- Сложно? Иисус сказал: "Вы познаете истину, и истина освободит вас". Истина, заключённая в этой книге, - бесценное сокровище. Она освобождает человечество от суеверий, душевного смятения и гнетущего страха перед неизвестностью. Она даст и тебе надежду и придаст смысл твоему существованию. Возьми её, Сергей.
Я принял из рук старого монаха тяжёлую книгу и поблагодарил.
- Прими, с благословением Господним! - перекрестил меня отец-настоятель. И добавил:
- В книге Иезекииля есть одно интересное место. Когда прочтёшь, обрати на него внимание. В синодальном переводе оно звучит так: "Сын человеческий! Обрати лицо твоё к Гогу в земле Магог, князю Роса, Мешеха и Фувала… Так говорит Господь: вот Я нашлю на тебя, Гог, князь Роса, Мешеха и Фувала… Гог придёт на землю Израилеву"…
- И что это значит? - не понял я.
- Дословно: люди, обратите лицо своё к России! Тебе говорю, Сергей: читай Священное Писание! Дальше всё поймёшь сам, - настоятель очень внимательно смотрел мне в глаза, будто хотел сказать что-то большее.
Я взял книгу. Но тогда я воспринял слова монаха не более, чем обычное жизненное напутствие священнослужителя.
В узкой келье с овальными каменными сводами и единственным маленьким окном под высоким потолком прямо над застеленной солдатской кроватью тускло горела лампочка. У изголовья стояла обыкновенная казарменная тумбочка. На ней - одна свеча и фотография: именно та, о которой говорил настоятель. Скромно жил мой товарищ. Интересно, о какой такой данной Богом силе говорил монах? Никогда раньше я не замечал за Андреем ничего похожего.
Осмотревшись в пустой комнате, я погасил лампочку и, не раздеваясь, лёг на жёсткую скрипучую кровать поверх одеяла. Читать сегодня совсем не хотелось, поэтому Библия осталась лежать нераскрытой на тумбочке.
"Как же ты жил здесь, Андрюха?" - будто к живому, мысленно обратился я к товарищу. Ответом было тяжёлое безмолвие серых холодных стен. Свечу я зажигать не стал, потому что даже в этой келье, где произошло самоубийство, мне ничего дурного в голову не лезло. Только почему-то вспомнилась фраза седого монаха: "Видимо, ему не оставили выбора…" И ещё его немое предупреждение, что у стен есть уши. Странно всё это.
Почувствовав пробирающий холод, я, не снимая одежды, залез под одеяло. И, думая о событиях прошедшего дня, не заметил, как заснул.
Мне приснился Андрей. Почему-то в монашеской рясе и с автоматом. На мне была надета солдатская форма. Мы шли рядом по Афганским горам.
- Ты живой, Андрюха? - спросил я его.
- Я теперь всегда живой, - ответил друг.
- Как всё странно! - вырвалось у меня. - Мне показали твою могилу.
- Ничего странного, - сказал друг. - Некоторые всю жизнь проживают мертвецами. Почему это никого не удивляет?
- Как это? - не понял я.
- Тело есть, а человека в нём нет. Мертва душа.
- А я живой?
- Ты живой! - улыбнулся Андрей.
- А когда я умру?
- Когда перестанешь тянуться к свету, когда отречёшься от Любви!
- От Любви? - не понял я.
- Миром правят Любовь и Добро! Это есть истина существования Вселенной! - Произнося слова, Андрей смотрел куда-то вдаль, на пустой горизонт, будто видел там что-то.
- Значит, Любовь и Добро? - переспросил я. - Любовь к женщине?
- Любовь к женщине. Любовь к человеку. Раздавливаемая, униженная, уничтожаемая, незамечаемая… Она выстоит, потому что Любовь - это не просто одно из чувств Божественного мира, это есть Живое Поле, это сама сущность каждого человека, ибо человек состоит из любви, и весь мир его наполнен её энергией. Именно поэтому Зло во всех его проявлениях разрушается полем Любви.
- А Зло? Оно откуда?
- Второй - тёмной половиной человека владеет Сатана. Если не воспитывать человека в любви, не делиться с ним любовью, его жизненные силы иссякают. Даже желание одного унизить другого - это уже есть Зло, направленное против него самого и против каждого человека. Любовь есть жизнь. Но только мужчина - ещё не человек, да и женщина - ещё не человек. Только вместе они становятся человеком!
Я смотрел и видел, что рядом со мной идёт именно Андрей, Но не узнавал. Ведь я никогда не слышал от него подобных слов. И внешне тоже что-то изменилось в нём.
- Я избавился от тёмной половины, - не дожидаясь моего вопроса, ответил друг. - Теперь передо мной открыта Вселенная!
- А как мне жить дальше? - спросил я.
- Опасайся Сатаны! - прозвучало в ответ, и Андрей приподнялся над землёй. Меня же стала давить книзу какая-то необъяснимая сила. Я очень хотел, но не мог оторваться от земли вслед за Андреем. "Опасайся Сатаны!.." - отчетливо услышал я и проснулся от стука в дверь. На пороге стоял молодой монах с подносом. Скромный завтрак, состоящий из одного яйца, пшённой каши и стакана молока, мне принесли прямо в келью.
С аппетитом поглощая принесённое, я размышлял. Странный сон не выходил из головы.
Когда тот же монах вернулся, чтобы забрать грязную посуду, я уже собрал вещи в дорогу.
- Отец-настоятель просит прощения за то, что не может проводить вас. Сегодня в городе у него дела, - произнёс монах извиняющимся тоном. - Ещё отец-настоятель просит принять от него на память эту Библию. - Монах показал на книгу с ярким контрастным тиснением золотого православного креста на чёрном бархатном переплёте. В этот момент солнечные лучи через небольшое окно под сводчатым потолком проникли в келью и коснулись лежащей на тумбочке книги. Золотой крест засиял неземным огнём, наполняя комнату мягким неярким светом. Молодой монах стал креститься и благодарить Господа за проявленную благодать. Я взял в руки Библию, и свет в комнате исчез.
- Она даст вам веру! - тихо напутствовал монах. - Берегите её.
- Спасибо, - поблагодарил я, положив подарок в сумку поверх вещей, и застегнул замок-молнию. Честно говоря, там уже лежала одна купленная мной вчера в монастырской лавке Библия в новеньком переплёте попроще. Я специально приобрёл её для супруги. Но отказываться от подарка отца-настоятеля было неудобно.
В аэропорту перед посадкой в самолёт я вынул из сумки подарок старого монаха и переложил в мягкий пакет с ручками, рассчитывая, что всё-таки полистаю церковную книгу во время полёта. Свою большую дорожную сумку с вещами я сдал в багаж. Но после плавного отрыва самолёта от взлётной полосы я задремал и проспал до самой посадки. Пакет с толстой книгой весь полёт простоял у меня в ногах под креслом. Так с ни разу не открытой старой Библией в целлофановом непрозрачном пакете, приземлившись в аэропорту, я ступил на землю своего родного города.
В багажном отделении аэропорта мне долго не выдавали сумку. Все прилетевшие со мной пассажиры этого рейса давно уехали, а я, потеряв всякое терпение, всё ещё ждал свои вещи. Уже не надеясь получить обратно свою большую чёрную дорожную сумку, я увидел её в руке направлявшегося ко мне милиционера. Подойдя ко мне, сержант вежливо извинился и пояснил, что кто-то хотел украсть мои вещи, но стражи порядка вовремя вмешались. Правда, жуликов задержать не удалось. Милиционер попросил проверить содержимое. Прямо при нём я открыл замок-молнию. Всё как будто было на месте. Всё, кроме купленной в монастыре Библии. Но я не очень расстроился, потому как был рад, что мне вообще вернули сумку с вещами. Уже дома я не обнаружил в сумке и фотографии. Той самой, что стояла в келье друга. Вот это меня по-настоящему огорчило.
Но вскоре я забыл об этих странных, произошедших со мной событиях.
Подаренную Библию с золотым крестом я поставил в шкаф на самое видное место под стекло, так ни разу и не удосужившись раскрыть её. Потом я, конечно, сожалел об этом.
Месяца через три, когда весна уже готовилась плавно перейти в лето, по случаю дня рождения моей супруги у нас дома собрались немногочисленные гости - наши близкие и друзья. В середине вечера подруге моей жены приглянулась старая книга в чёрном переплете с тиснением золотого креста. Она попросила разрешения её полистать. Я торжественно открыл дверки книжного шкафа и достал запылившуюся Библию с верхней полки. Подав её гостье, я стал рассказывать для всех сидящих за столом странную историю появления этого фолианта в нашем доме. Гости слушали с интересом.
- Посмотрите, здесь что-то написано! - перебив мой рассказ, неожиданно воскликнула женщина.
- Не удивительно, - со смехом ответил я. - Ты ещё посмотри, может, и картинки там найдёшь.
- Это не Библия! Здесь совсем другой текст, - отстраняясь от книги, удивлённо произнесла подруга жены.
Меня словно ударило током. Почему-то вспомнился сон, увиденный в монастыре, и предупреждение друга: "Опасайся Сатаны!" Я рванулся к гостье, выхватил из рук растерявшейся женщины раскрытую на середине Библию и увидел, что почти вся она состоит из новеньких вклеенных страниц, исписанных мелким ровным почерком. Только титульные листы принадлежали настоящей старой Библии. "Здесь - истина о мироздании!" - пришли на память слова седого монаха. Захлопнув книгу и всё ещё не до конца осмыслив произошедшее, я огляделся. На меня в молчании смотрели ничего не понимающие гости. Надо было как-то сглаживать возникшую неприятную ситуацию. Собравшись с мыслями, я изобразил на лице само обаяние и с рисованной улыбкой произнёс:
- Совсем забыл… конечно, это не Библия. От неё здесь только переплёт.
Заметив, что никто ничего не понимает, добавил:
- Хотел скрыть от жены, но раз вы уже узнали, признаюсь: я пробую себя на литературном поприще… пишу роман.
- Молодец! - воскликнули присутствующие. Возникшее было напряжение разрешилось само собой. - Дашь почитать?
- Когда закончу, обязательно, - пообещал я и взглянул на супругу. По её глазам я понял, что она мне не верит.
- Потом объясню, - тихо шепнул я жене и вышел в другую комнату.
Оставшись наедине с таинственной книгой, я сразу же раскрыл её. Знакомый почерк друга страницу за страницей заполнял почти весь старый фолиант. Но вчитываться в смысл ровно написанных строк и каких-то формул и графиков сейчас я не мог. Спрятав Библию в бельевом шкафу, я вернулся к гостям. Теперь моим самым большим желанием стало, как бы побыстрее спровадить всех из квартиры, чтобы иметь возможность спокойно почитать.
Но пришлось вначале помочь жене убрать посуду, подмести пол, прежде чем я снова взял в руки чёрный переплёт с золотым крестом и, закрывшись в комнате на ключ, с нетерпением открыл первую страницу.
Несомненно, такого мне ещё не приходилось видеть раньше. Совсем не подходящая для ведения записей священная церковная книга, манера письма и таинственность, с которой мне вручили её, тянули скорее на детектив, чем на безвинную случайность. Хотелось разобраться, в чём дело? Я перевернул все триста с лишним исписанных листов и на задней обложке Библии увидел приклеенный к внутренней стороне обложки конверт, подписанный тем же ровным мелким почерком друга: "Дневник". Вскрыв конверт, я убедился, что листков в нём немного. Аккуратно сложенные один к одному, старые тетрадные листочки местами были надорваны, смяты и разглажены. Их оказалось всего десять. Поэтому чтение я решил начать именно с них. Переписываю почти дословно:
Среда
Начинаю вести дневник, потому что не знаю: кто и откуда я? Боюсь потерять память совсем. Решил, что лучше буду записывать всё, что со мной происходит.
Уже несколько дней я провожу в лечебнице, именуемой в народе сумасшедшим домом. Жить здесь можно, если привыкнуть к палате на двадцать мест, вечно грязному белью, дурно пахнущему чужим потом и лекарствами. Кормят в этом заведении сносно: три раза в день хлебом, жидкой кашей без соли и каким-то еле тёплым отваром, называемым санитарами "чаем", только почему-то совершенно без сахара. На окнах и дверях стоят решётки. К ним тоже можно привыкнуть. Соседи мои - мужики разного возраста - сильно не докучают. Был, правда, один, который, завидев меня, постоянно клянчил: "Отдай Васе ключи!" Вася - так, наверное, звали его самого. Но какие ключи? Этого понять невозможно. Но стоило мне только прикрикнуть на надоедливого соседа по совету бывалого санитара, как тот сразу же замолкал и начинал тихо плакать в подушку, как обиженный ребёнок. В такие минуты мне было жаль его. И я к нему уже почти привык, но его вдруг куда-то забрали. Теперь на его кровати лежит другой человек. Он больше молчит, глядя в потолок, и ни к кому не пристаёт.
В нашей большой палате не скучно: кто разговаривает сам с собой, кто, наоборот, всё время молчит, кто плачет, кто громко смеётся. И так целыми днями. И никто ни на кого не обращает внимания. На прогулки нас не выводят. Ко всему этому я постепенно привыкаю. Единственное, что не даёт мне покоя, - моя память. Вернее, её отсутствие. Трудно воспринимать происходящее, когда в твоей жизни одна лишь пустота: до - ничего, только какие-то несвязанные между собой отрывки, и после - тоже, наверное, ничего хорошего. Кто ты? Откуда ты? Зачем ты на этой Земле? Я помню только своё имя - Андрей. От жизни я уже ничего не жду. А хотелось бы узнать - кто я?
Четверг
Сегодня ко мне приходил человек в форме. Я откуда-то знаю, что такое милиционер. Но больше ничего вспомнить не могу. Милиционер назвался следователем. Он расспрашивал о каких-то убийствах, называл разные фамилии. Но у меня после разговора с ним только разболелась голова. Я ничего не вспомнил. Тогда он дал мне ручку и сказал, чтобы я расписался в бумаге. Рука сама выводила недлинную подпись под текстом внизу исписанного листа. Но свою фамилию я так и не вспомнил. Потом меня отвели обратно в палату. Болит голова. Хочется есть.
Пятница
Ночью мне долго не спалось. С моего места очень плохо видны звёзды, поэтому я часто вставал и подходил к окну, чтобы смотреть на них. Звёзды - это свобода. Но окажись я сейчас на свободе, куда мне идти? И я снова ложился на кровать, пытаясь припомнить хоть что-нибудь. Но напрасно. Не могу вспомнить ничего. Только звёзды…
Суббота
Чтобы заставить включиться память, я попросил санитаров принести мне книгу. Как назло, я совсем не помню ни одного названия или автора. Мне дали небольшую рваную и весьма потёртую книженцию. В ней написано о любовных страданиях богатой женщины на берегу тропического моря. Полный бред, но мозг нужно чем-то загружать и нужно заставлять его работать. Я это понимаю. Поэтому перечитываю книжку во второй раз. Мне необходима память.
Воскресенье
Сегодня опять невкусная еда. Чувство голода не проходит даже во сне. Мне санитары сделали какой-то болючий укол. В палате душно. Хочу на свободу! И хочу спать.
Понедельник
Перед ужином к нам в палату два санитара привели высокого старика. При первом взгляде на него сразу бросилось в глаза несоответствие: длинные спутанные седые волосы, спадающие почти до плеч, и полное отсутствие щетины на иссечённом морщинами довольно интеллигентном лице. Моего молчаливого соседа куда-то забрали, и койка рядом уже два дня пустовала. Санитары уложили высокого старика на неё.
Вёл себя новый сосед тихо. Тоже всё время молчал. Его глубоко запавшие бесцветные глаза всегда неподвижно смотрели в одну точку, и лишь нечастое движение морщинистых век свидетельствовало о том, что старик ещё жив. Меня заинтересовала необычная внешность соседа, и я стал всё чаще поглядывать на него, рассматривая правильные черты его лица. Потом меня стало беспокоить то, что человек лежит, не вставая, почти целый вечер. Ни ужинать, ни в туалет он так и не поднялся. Мне стало жаль старика. Видимо, ему было очень плохо. Даже хуже, чем мне. Я взял металлическую тарелку с порцией холодной каши, кусок чёрного хлеба и подошёл к нему. Старик лежал на боку и не мигая смотрел в одну точку на полу под моей кроватью.
- Поешьте, - обратился я к нему.
Старик, казалось, не слышал. Я повторил своё предложение и поставил тарелку на стул возле самой кровати соседа. Старик медленно перенёс бесцветный взгляд на еду, потом на меня. Я улыбнулся:
- Вы пока с этим расправьтесь, а я принесу чай.
Ничего не ответив, старик снова перевёл взгляд на тарелку с кашей.
Через минуту я принёс разовый пластиковый стакан с еле тёплым безвкусным больничным чаем.
- Каша тут не очень, - я поставил стакан на стул рядом с нетронутой едой. - Но ведь нужно что-то покушать. Иначе вы умрёте.
При слове "умрёте" старик как-то странно посмотрел на меня, и мне показалось, что глаза его ожили - в них мелькнула осмысленость. Затем взгляд снова потух, и старик отвёл ставшие бесцветными глаза. Такая неожиданная перемена меня удивила. "Может, он действительно сумасшедший?" - промелькнула мысль. Но я тут же отогнал её. Меняющиеся глаза, реакция соседа на слова говорили об обратном. "Может, он просто не может разговаривать?"
- Давайте, я покормлю вас? - прозвучало моё следующее предложение.
- Не надо. Я сам, - тихо отозвался старик и медленно сел на кровати. Его голос был низким и хриплым.
Пока сосед неспешно ел, тщательно разжёвывая и всматриваясь в каждую подносимую ко рту ложку с кашей так, будто впервые в жизни пробовал пищу, я наблюдал за ним. Метра под два ростом, в молодости он непременно был красавцем. Даже теперь его фигура сохраняла былую величественную осанку и стать, а в ширине плеч и крепких руках чувствовалась недюжинная сила. И чем больше я его разглядывал, тем больше меня интересовало всё в моём новом соседе.