Усомнившись в отцовстве, я не только нанёс смертельное оскорбление Андрею, как мужчине, рогоносцу, но и ударил по всей системе престолонаследования в "Святой Руси". Русь - дом Рюриковичей, их общее владение. Ублюдки - наследовать не могут. Слух о "нечестности" его детей немедленно приведёт Русь к усобице, к вражде и разорению.
Всё, что он делает на земле, всё, что делает феодальный сюзерен вообще, имеет, в большей или меньшей степени, осознаваемый подтекст: "для моих детей". Для наследников, продолжателей… Не вообще, а - "от крови моей, от семени моего". Вся суетня, напряги, нервотрёпка, риски и муки, что составляют немалую часть жизни государя - "чтобы детям моим лучше жилось". Но зачем это всё, все эти труды, зачем - если "не мои"?
Ещё я сотряс саму веру в бога и в посмертный путь князя Андрея. Ибо даже и вскармливать ублюдков - грех. Я уже писал об этом. И душа Андрея, в его посмертии, не попадёт в рай, не будет за неё весомых молитв от родной крови. Ибо - неродная.
"За веру, царя и отчество"… мой вопросец бьёт по каждому пункту этой триады.
Дуплетом из двустволки… доводилось. А вот триплетом… одним вопросом…
Теперь остаётся уберечься от "отдачи".
Сейчас он начнёт задавать вопросы по детализации: откуда знаешь? Кто ещё в курсе? Кто отец детей? Чем докажешь? Где, когда, с кем, сколько раз…?
Работаем на опережение:
- Голову мою срубить - дело нехитрое. А вот одну голову - четыре раза отсечь… За Володшу, за братство наше, за монгол, за… за это. Вряд ли. Ты ныне насмехался над моим даром пророческим. А на кубок мой глядючи - и сам прорекать начал. Дан этот дар нам обоим, брат. Просто у меня - сильнее. Ты Иезикииля вспоминал: "И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток…". И я - увидел. Руку… нет, не помню. Там был не свиток - просто листок.
Вот не вру! Правда, читал не с листа - с экрана. Что-то из душе-наставительных, морально-укрепительных русских средневековых текстов.
- Ну и что там?! На том листке? Как у Иезикииля - "плач, и стон, и горе"?!
- Зря ехидничаешь, брат. Была там записана одна история. Морализаторского толка. Ну, типа: для детей и юношества. О том, что грешить - грешно. Суть - простая. Жил, де, князь Пётр. И была у него жена-раскрасавица. Муж был старый, жена - молодая. Отчего имела она двух полюбовников. И так старый муж княгине надоел, что потребовала она от своих… ублажителей, чтобы они старика убили. Не хотели, добры молодцы, боялися. Только ежели бабе злобной чего в голову войдёт - разве остановишь? Раз поехал князь на охоту. Догнали его добры молодцы, напали, порубили. Да только князь, хоть и стар был, а от убийц убежал. Нашёл на берегу реки домовины сложенные, спрятался в одну из них. Воротились добры молодцы до княжьего терема несолоно хлебавши. Тут полюбовница на них напустилась, наругалась. А был у князя Петра любимый пёс, выжлятник. Вывела его княгиня-злодейка, отдала полюбовниками-неудачниками. Пёс хозяина быстро унюхал. Кинулись на князя убийцы и зарезали до смерти. Вернулись в княжий терем и стали жить-поживать. Втроём. Но - недолго. Пришёл вскорости из соседнего города другой князь, Владимиром именуемый. И всем злодеям - и княгине-изменщице и полюбовникам-душегубцам головы срубил. Мораль-то простая: в грехе жить - голову сложить. Тут и сказочке конец, а кто слушал - молодец.
- Опять?! Опять турусы на колёсах закручиваешь?! Время тянешь, сказки сказываешь? Прямо - ни слова сказать не можешь? Причём тот князь Пётр? Нету у нас такого!
А при том, что есть такое понятие - вымышленное имя героя. Как Борис Полевой поменял фамилию своего главного героя с Маресьев на Мересьев. Просто потому, что не был уверен в полноте своих записей об этом человеке. Записей, сделанных ночью, в прифронтовой землянке.
В Средневековье нет художественной литературы, нет "выдумки" - есть "свидетельство". Вымысел - грех лжесвидетельства. Все имена, названия, события, произносимые речи - правдивы. Хотя и не обязательно истинны.
Автор-морализатор совершил "преступление против истины": сменил имена князей. Нет в нынешние времена в Залессье в князьях - ни "петров", ни "владимиров".
- Верно. Тот человек, который уже после твоей смерти эту историю запишет, имена князей поменял. Почему - сам можешь сообразить. Головой на плаху, как ты меня нынче тащишь - никому не охота. А вот остальное он всё назвал. Город, в котором князь Пётр со своей княгиней-изменщицей миловался, назван Суздалем. Ты ж, ведь, и по сю пору - князь Суздальский? И, считай, без малого - полвека там прожил? А другой город, из которого отомститель придёт, назван Владимиром. Уж как бы твоего наследника не звали, а сидеть-то он точно во Владимире будет. Зря ль ты так тот городок перестроил-украсил? Пёс у тебя любимый есть. Именно, что выжлятник. И жена - молодая красавица. А в том листке, который мне явлен был, и имя её сказано: Софья Кучковна.
- Лжа! Поклёп! Ты…
И… в шатре княжеском наступила тишина. Я смотрел на искажённое злобой, нестерпимым бешенством, лицо князя Андрея. Эк как его торкануло! И слюна - на губах, и глаза - в распах, и сам - в наклон, и меч - в руке отведён.
А он смотрел на меня. На моё лицо, где задумчивое, вспоминающее выражение, сменялось злорадной торжествующей улыбкой. И быстренько давилось, стиралось соболезнующей. Всё менее - победной, всё более - сочувствующей.
* * *
Текст, который я вспомнил, по мнению профессиональных специалистов - исторически не идентифицируется. Но, кроме неизвестных имён и известных названий, есть в нём детали. Которые, почему-то, странно перекликаются с деталями реального убийства Боголюбского.
Прежде всего: "Муж был старый, жена - молодая". В момент "основания Москвы" и бракосочетания - Софье Кучковне было лет 14, Андрею - 36. Затянувшееся холостякование Андрея вызывала насмешки у русских бояр. Напомню: средний возраст смерти мужчин в эту эпоху - 39 лет.
Само убийство. В сказании князя Петра убивали дважды. Также убивали и Боголюбского.
Фрагмент текста официальной версии:
"Итак, состоялся в пятницу на обедне коварный совет злодеев преступных. И был у князя Яким, слуга, которому он доверял. Узнав от кого-то, что брата его велел князь казнить, возбудился он по дьявольскому наущению и примчался с криками к друзьям своим, злым сообщникам, как когда-то Иуда к евреям, стремясь угодить отцу своему, Сатане, и стал говорить: "Сегодня его казнил, а завтра - нас, так промыслим о князе этом!" И задумали убийство в ночь, как Иуда на Господа.
Лишь настала ночь, прибежав и схвативши оружие, пошли на князя, как дикие звери, но, пока они шли к его спальне, пронзил их и страх, и трепет. И бежали с крыльца, спустясь в погреба, упились вином. Сатана возбуждал их в погребе и, служа им незримо, помогал укрепиться в том, что они обещали ему. И так, упившись вином, взошли они на крыльцо. Главарем же убийц был Петр, зять Кучки, Анбал, яс родом, ключник, да Яким, да Кучковичи - всего числом двадцать зловредных убийц, вошедших в греховный сговор в тот день у Петра, у Кучкова зятя, когда настала субботняя ночь на память святых апостолов Петра и Павла.
Когда, схватив оружие, как звери свирепые, приблизились они к спальне, где блаженный князь Андрей возлежал, позвал один, став у дверей: "Господин мой! Господин мой…" И князь отозвался: "Кто здесь?" - тот же сказал: "Прокопий…", но в сомненье князь произнес: "О, малый, ты не Прокопий!" Те же, подскочив к дверям и поняв, что здесь князь, начали бить в двери и силой выломали их. Блаженный же вскочил, хотел схватить меч, но не было тут меча, ибо в тот день взял его Анбал-ключник, а был его меч мечом святого Бориса. И ворвались двое убийц, и набросились на него, и князь швырнул одного под себя, а другие, решив, что повержен князь, впотьмах поразили своего; но после, разглядев князя, схватились с ним, ибо он был силен. И рубили его мечами и саблями, и раны копьем ему нанесли, и воскликнул он: "О, горе вам, бесчестные, зачем уподобились вы Горясеру? Какое вам зло я нанес? Если кровь мою прольете на земле, пусть Бог отомстит вам за мой хлеб!" Бесчестные же эти, решив, что убили его окончательно, взяв раненого своего, понесли его вон и дрожа ушли. Князь же, внезапно выйдя за ними, начал рыгать и стонать от внутренней боли, пробираясь к крыльцу. Те же, услышав голос, воротились снова к нему. И пока они были там, сказал один: "Стоя там, я видел в окно князя, как шел он с крыльца вниз". И воскликнули все: "Ищите его!" - и бросились все взглянуть, нет ли князя там, где, убив его, бросили. И сказали: "Теперь мы погибли! Скорее ищите его!" И так, запалив свечи, отыскали его по кровавому следу.
Князь же, увидев, что идут к нему, воздев руки к небу, обратился к Богу, говоря: "Если, Боже, в этом сужден мне конец - принимаю его. Хоть и много я согрешил, Господи, заповедей твоих не соблюдая, знаю, что милостив ты, когда видишь плачущего, и навстречу спешишь, направляя заблудшего". И, вздохнув от самого сердца, прослезился, и припомнил все беды Иова, и вникнул в душу свою, и сказал: "Господи, хоть при жизни и сотворил я много грехов и недобрых дел, но прости мне их все, удостой меня, грешного, Боже, конец мой принять, как святые его принимали, ибо такие страданья и различные смерти выпадали праведникам; и как святые пророки и апостолы с мучениками получили награду, за Господа кровь свою проливая; как и святые мученики и преподобные отцы горькие муки и разные смерти приняли, и сломлены были дьяволом, и очистились, как золото в горниле. Их же молитвами, Господи, к избранному тобой стаду с праведными овцами причти меня, ведь и святые благоверные властители пролили кровь, пострадав за народ свой, как и Господь наш Иисус Христос спас мир от соблазна дьявольского священною кровью своею". И, так говоря, ободрялся, и вновь говорил: "Господи! взгляни на слабость мою и смотри на смиренье мое, и злую мою печаль, и скорбь мою, охватившую ныне меня! Пусть, уповая, стерплю я все это. Благодарю тебя, Господи, что смирил ты душу мою и в царстве твоем сонаследником сделал меня! Вот и ныне, Господи, если кровь мою и прольют, то причти меня к лику святых твоих мучеников, Господи!"
И пока он так говорил и молился о грехах своих Богу, сидя за лестничным столбом, заговорщики долго искали его - и увидели сидящим подобно непорочному агнцу. И тут проклятые подскочили и прикончили его. Петр же отсек ему правую руку. А князь, на небо взглянув, сказал: "Господи, в руки тебе предаю душу мою" - и умер. Убит был с субботы в ночь, на рассвете, под утро уже воскресенья - день памяти двенадцати апостолов".
То, что литературный князь Пётр тоже что-то насчёт ГБ и грехов своих себе бормочет - не уникально. В это эпоху все так делали. А вот имя - Петр Кучкович - и в нравоучительном сочинении звучит.
Возможно, здесь ошибка моралиста, возможно - среди Кучковичей был тёзка, другой Пётр. Потому что моралист утверждает, что Софья (Улита) Кучковна была любовницей двух своих родных братьев. А не - брата и зятя.
В обоих текстах убийцы наносят князю тяжёлые раны. Он прячется от них. Они уходят, возвращаются, находят и убивают.
Вторая странная ассоциация: гробы у воды. В сказании: штабель заготовленных гробов-домовин, в одном из которых и спрятался от убийц бедный князь Пётр.
Заготовлять гробы впрок - дурная примета. "Смерть призывать". На "Святой Руси" так не делают. Гроб ладят под конкретного покойника, по размеру. Обычно, изготавливается главой дома или другим взрослым мужчиной в доме - после смерти болезного. В маломощных семьях или наоборот - весьма зажиточных - заказывают плотнику-соседу. Но только - "после того как…". Одни сумасшедшие старики могут позволить сделать гроб самому себе заранее.
Это настолько… "все знают", что мне пришлось в Пердуновке круто своих наказывать. И то - нормальные мужики на это не идут. Только обельные холопы. Над которыми власть хозяйская - полная. Проще: которых я в любой момент убить могу.
В реальности… штабель гробов у воды был. Но не пустых. После того, как брат Андрея, самый младший из Юрьевичей, Всеволод (Большое Гнездо), сел князем в Залессье, он велел выкопать гробы с умершими или казнёнными к тому времени его братом и соперником на княжеском столе Михаилом, и бросить их в Чёрное озеро под Владимиром, утопить. "Ни дна, тебе, ни покрышки".
Третья деталь: смертная казнь не только любовников-убийц, но и княгини. Русских княгинь никогда не казнили публично. Никогда! Кроме одного случая. О чём - чуть дальше.
Видимо, вот этот, упоминаемый мною, морально-поучительный текст, воспринятый дословно, произвёл на Татищева столь сильное впечатление, что он обвинил Софью Кучковну в соучастии и организации заговора против Боголюбского. Чего быть не может. Ибо Софья умерла в конце мая 1174 года, а Андрея убили в конце июня.
Глава 344
Наверное, нужно хоть кратко объяснить суть моих "пророчеств".
В марте 1169 года войско 11 русских князей берёт Киев. "На щит". Впервые за почти три века Киев взят штурмом.
Боголюбского, как прежде Ростика, призывает в Великие Князья "вся Русь Святая". В конце января 1169 года к Андрею прибыла депутация из четырех князей и представителей 50 городов, с просьбой защитить их от произвола "киевского хищника". Андрей созвал Собор во Владимире, который приговорил, что надо спасти Русь от пленения и разорения.
Его верховную власть признают все. Кроме волынских князей во главе со Мстиславом (Жиздором). Который сел в Киеве Великим Князем. Который сучит ножками от слова "майорат": Жиздор - старший сын Изи Блескучего, который - старший сын Мстислава Великого, который - старший сын Владимира Мономаха. Который "сел на стол Киевский" не в очередь, но мы об этом забудем.
И забудем про действующий "Русский закон" - "лествицу": всё это дикость, древность и примитивизм!
Пока был жив Ростик - он своего нервенного племянника придерживал. Бывали крики, скандалы, хлопанья дверями и скачки галопом по грязи и бездорожью. Но без смертоубийства. Как Ростика не стало - Жиздор вовсе с катушек слетел.
Ещё очень не хотели Андрея киевляне и Рось. И характер у него плохой, и морда плоская, и ростом не вышел и… и взыщет Боголюбский за убийство отца своего, Долгорукого. Не милостив Суздальский князь, не прощальник он.
Удивительной чертой этого похода был сбор войск. Обычно войска сначала собирались в назначенном пункте, затем выступали на встречу с противником. На этот раз войска выступили самостоятельно из различных районов и одновременно встретились под Киевом 5 марта того же года. Два дня ополчение одиннадцати князей-подручников (русский эквивалент вассалов) штурмовало Киев. На третий день 8 марта 1169 года ополчение взяло "мать городов Русских" приступом.
Союзники вычистили Киев до пустого эха. Столица Руси уж и забыла, как это бывает, когда вражеское войско силой берёт город.
В войске оказались дисциплинированные отряды, которые, войдя в город, не задерживались у домов граждан, торговых лавок, а брали под свой контроль церкви, монастыри и реликварии, не допуская туда посторонних. В результате - из Киева были вывезены все чудотворные и драгоценные иконы, мощи святых, книги, ризы и все колокола. Священное имущество было доставлено во Владимир и встречено с ликованием народом, духовенством и князем.
Летописец свидетельствует, что Киев был наказан за грехи жителей и ересь тогдашнего митрополита.
Приняв венец Великокняжеский, Андрей оставляет в Киеве князем своего брата Глеба (Перепёлку), а сам остаётся во Владимире-на-Клязьме. Киев разом теряет статус столицы Руси. И вытекающие из этого возможности и привилегии.
Это было общенациональное потрясение. Все российские историки в разных вариантах повторяют: Андрей впервые на Руси показал, что источником власти является не место, но государь. Где бы он не находился.
Пострадавшие взвыли. Да как же так можно?! Нас, бояр киевских, соль земли русской - и в провинцию, на задворки, под общую гребёнку…?
В марте 1171, также как и Долгорукого, в Киеве на пиру травят Глеба-Перепёлку.
Сначала эта смерть выглядит естественной. Бывает. Кому теперь должность исполнять?
Андрей напрочь не хочет считать Киев столицей, сам туда не идёт. Отдаёт киевское княжение - не Великое, но только одну из равных, по его мнению, земель - Ростиславичам.
А вскоре, по своим каналам, получает донос. С указанием трёх конкретных киевских бояр, причастных к отравлению брата. Там есть интересные имена, например: Никифор Киевлянин. Понятно, что, живя в Киеве, где все такие же киевляне, такого прозвища не получить.
Андрей посылает своего личного палача Маноху для проведения сыска и наведения порядка… и получает оскорбительный ответ.
У Карамзина это звучит так:
"Вы мятежники. Область Киевская есть мое достояние. Да удалится Рюрик в Смоленск к брату, а Давид в Берлад: не хочу терпеть его в земле Русской, ни Мстислава, главного виновника злу".
Сей последний, как пишут современники, навык от юности не бояться никого, кроме Бога единого. В пылкой досаде он велел остричь голову и бороду Послу Андрееву.
"Теперь иди к своему Князю, - сказал Мстислав: - повтори ему слова мои: доселе мы уважали тебя как отца; но когда ты не устыдился говорить с нами как с твоими подручниками и людьми простыми, забыв наш Княжеский сан, то не страшимся угроз; исполни оные: идем на суд Божий".
Заметим, что Давиду (Попрыгунчику) и Мстиславу (Храброму) государь сразу, "дистанционно" даёт "вышку" - высылка из Руси есть для русских князей "высшая мера наказания". Видимо, представленные улики столь убедительны, что Андрей не видит смысла в проведении разбирательства, не призывает подозреваемых на суд свой. "Всё раскрылось". И преступники, понимая, что им уже не отговориться, не оправдаться - идут ва-банк.
При этом, вопреки обычаю, подставляют младшего. Оскорбление (обритие, текст объявления войны) исходит от недавно получившего взрослый статус Мстислава Храброго.
Позже летопись будет называть его "драгоценностью Руси". А пока он хамит старшему в роду и государю. Очень безграмотно хамит: Ростиславичи, в самом деле - "подручники" Великого Князя. Они - служивые вассалы. Ибо получили Киев не по наследству, а в управление из рук Андрея.
Мстислав Храбрый ломает обычай, старшинство. И ему это позволяют:
- Юнец болтанул. В семье не без урода. Мы за него не вписывались.