- Э, отроче, глупость говоришь. Такая боль любой сон пробьёт. А так он… сердце не выдержит. Помрёт, всё едино.
Болевой шок… Проходил лично. Но ведь есть же… Пирогов - стакан водки раненым давал… Но спирт я на Новожею перевёл…. Обезболивающие производные морфия… новокаин…
- Дед! Твою… бабушку! Пошёл нахрен! В смысле - посиди минутку. Он у меня сейчас так заснёт…! Дай бог только проснутся.
Лазарю на лицо тряпку, на тряпку кап-кап - эфир. Глазищи у него поверх смотрят. Ужас и надежда. Три минуты - спит. Дед хмыкнул, взялся за ногу. Интересно смотреть, как костоправ работает. Особенно, когда он понял, что больно пациенту сделать не может. Не надо постоянно ожидать вопля бедолаги.
- Здорово. Ты, эта… ты ж смоленский боярич? "Немой душегубец"? А дай-ка ты мне ту корчажку. Много ныне в войске страдальцев от болей мучаются.
- Отдам. Но сперва ты всех моих… обработаешь.
Вот и возимся. Кроме резанных, рубленых, колотых - много переломов, тяжёлых ушибов, сотрясений, вывихов. Дробящее оружие - булавы, кистени - вполне в ходу, а доспехи - "полного удара" не гасят, только ослабляют.
Кто-то у соседей трофеями хвастает. В крепостице не всё погорело, по берегу много чего осталось, там, где "белых булгар" к обрыву прижали да вырубили - тоже кое-какой хабар воины взяли. Но так-то… Я большего ожидал.
Резан объяснил:
- Настоящая добыча - когда мирных вятших в их домах режешь. Там-то и полон, и скот, и хабар годный. А здесь-то что? Воинская справа. Ну, набрал ты пяток топоров этой мордвы. И куда их? До дому на своей горбине волочь? Полон… мужики. Воины. Мы ж дальше в их земли пойдём - будут соображать, как бы сбежать да подлянку устроить. Кони… их и было-то… и те - княжие забрали.
* * *
Насчёт "на горбине" - слышал как-то случай. Красная Армия Польшу освобождала. Боец сыскал где-то швейную машинку, "зингер". Это ж такая по тем временам ценность! Таскал её постоянно на спине. Сходили где-то в Силезии в атаку. А его нет. Пошли искать. На том месте, где под вражеский огонь попали - нету. Нашли в стороне, на поле: бежал да об канавку споткнулся. "Зингер" бойца и огрел по затылку. Наповал. Череп раскроил.
* * *
Постепенно берег очищался от мусора, от мертвых мордвы и мари, от брошенного ими оружия и снаряжения. Периодически прискакивали княжие сеунчеи - на верху, по склону и на "полчище", тоже шла уборка - требовали людей.
Я просто посылал. Которые сильно приставали - обращал внимание на наш лазарет и предлагал свободное место.
Наша хоругвь - из самых пострадавших. Но - не самая. У мещеряков один отряд на "Гребешке" полностью вырезали. Две суздальских хоругви под удар вражеской конницы серьёзно попали - там тоже… Общие потери? - С полтысячи. Сотня - убитых, сотня - умрёт в три дня. От заражения крови - быстрее, от гангрены - позже. Ещё сотни две… Переломы конечностей, например, срастаются неделями. И ещё с сотню - конвой к полону.
Но общая численность армии… скорее - увеличилась: присоединился Волжский отряд, сотен пять-шесть. У Боголюбского - войско как и было, у Ибрагима - вдребезги. Можно радоваться. Вот и ещё паренёк захрипел, задёргался. Вытянулся. Как же его звали? Что в поминальник-то вписывать…?
Солнце уже перевалило к закату, я сидел в одних подштанниках у костерка, присматривал за кулешом. Нашего кашевара… вряд ли до утра доживёт. Хороший парень. Но… как я. В смысле: храбрец. Факеншит! Полез в драку вместе с земляками-ярославцами. Теперь выживших кормить некому. Сколько ж на такую… манерку соли сыпать? У паренька правильно получалось, а вот теперь… А, "недосол - на столе, пересол - на горбе" - не буду солить вовсе!
Мимо по пляжу прогнали толпу пленных. Виноват: здесь говорят "полон". Рабы, челядь. Будут. Почти все битые, раненые. Целых лиц и не видать. Отгонят к нашей вчерашней стоянке. Забьют там в барку и потянут лодейкой вверх. На продажу "гречникам". Здесь таких оставлять нельзя. "Здесь" - в Окско-Волжском бассейне. Очухаются, найдут лодочку да и уйдут вниз по речкам.
Сквозь блеск опускавшегося солнца на речной глади проступали ползающие туда-сюда лодейки. Вот и ещё одна неторопливо идёт близко вдоль берега. Мужички в лодке внимательно выглядывают что-то на берегу. Сегодня таких "искателей" много: нестроевые частью оставались в верхнем лагере, теперь пытаются найти своих, побывавших в бою, здесь на пляже.
Лодка подошла к берегу, люди в ней расспрашивали какого-то мужичка, стиравшего в Оке окровавленные тряпки. Тот мотнул головой в нашу сторону. Его собеседники, плохо различимые в солнечных бликах на воде, развернулись лицами к нашему "петуху с лошадиным хвостом".
Один из отроков, сидевших на носу лодки, вдруг поднялся, шагнул вперёд, прямо в воду, истошно завизжал и, срывая на бегу шапку, кинулся ко мне.
А я… я… я офигел и захлебнулся.
Захлебнулся собственной душой.
Чуть не помер. От реальности невозможного.
Этого не может быть… Но вот оно есть!
Глава 333
Хорошо, что я сразу предпринял меры безопасности: выпрямился и отодвинулся от костра с кипящим котлом на пару шагов в сторону.
Отрок, отшвырнув в сторону шапку и сдёрнутую вместе с ней бандану, отчего русая коса на голове развернулась, рухнула во всю длину и мотнулась из стороны в сторону, радостно визжа, метнулся мне на грудь.
О-ох… Прошлый раз, когда она так сделала… я радовался, что она не метательница молота. Поскольку, если бы метательница, вместе со своим молотом, так метнулась бы ко мне на грудь, то я бы даже и собственные внутренности метнуть никуда не смог бы.
И не надо. И не вспомнил бы! О внутренностях. На радостях. От счастья. Это ж - она!
Сколько ж прошло? Четыре года? С тех пор как она ко мне в Пердуновке на покосе так прибежала. Конечно, я с тех пор вырос и силушки поднабрался. Так и она… Подросла, похорошела. Потяжелела. О-хо-хо…
Можно было уклониться от этого накинувшегося на мою шею живого лассо. Но так - неправильно. Мужчина должен грудью принимать удары судьбы. Особенно, когда они визжат от счастья. От счастья нежданной… и долгожданной… встречи. И упорно пытаются задушить, одновременно пережимая кровообращение на уровне шеи руками (О! А я и не знал, что она уже такая сильная! Так же и задушить…) и на уровне поясницы ногами, приложив для начала коленкой в солнечное (Твою ж…! Аналогично).
Да, это была она. "Подорожник для души". Для моей души. Любава. Любавушка…
За прошедшие годы она как-то незаметно - или именно за эту зиму…? - выросла. Выросла в девушку. Расцвела. Но ещё… не распустилась. Ещё не цветок, но уже не завязь. Вся такая… Совсем вся знакомая. И уже другая. Даже смотреть боязно. Что неловким взглядом - что-то… испортишь.
Громче стала. Очень громче: Любава восторженно визжала прямо мне в ухо. Вопит - как всегда. Но - сильнее. Звон - по всей черепной коробке. Будто поленом по голове приложили. И продолжают… прикладывать. Среди визга и воплей проскакивали отдельные распознаваемые словосочетания: "…а он меня…", "…а я ему и говорю…", "… тут они как схватили, как потащили….", "… платье-то совсем в клочки…", "… и мы поехали…", "… он меня в лодку взял и даже не лапал. Почти".
Знакомо. Как мне это знакомо… Слова, голос… Родное.
Постепенно визг и лепет несколько снизили громкость и частотность, возникли паузы. Разборчивых слов не стало больше, но звон в ушах начал несколько уплывать. Наступила тишина. Не от глухоты в результате контузии многократным ультразвуковым ударом, а в связи с исчерпанием. Я, наконец-то, сумел вытащить голову девушки из моей ушной раковины. Голова была красной и продолжала краснеть, не поднимая глаз.
Когда эта… сопливка взгромоздилась на… ну, назовём это несколько нескромно - на мой обнажённый торс, едва прикрытый запасными подштанниками снизу и моей косынкой сверху, то я, естественно, подхватил её. За… и это уже не будет сильным преувеличением - за задницу. То есть, она, конечно, в мужской одежде, в каком-то… озяме нараспашку. Но когда так прыгают… с ногами на грудь… а хват у меня… инстинктивный… Под-хват. Под верхнюю одежду. Понятно, что под озямом у неё там - штаны. Ладонью чувствую: тонкие полотняные. Сквозь которые всё… имеющееся… ощущается даже без пальце- и тело-движений… А уж если чуть сжать… полные горсти… очень приятных… ощущений.
И сверху… озям-то расстёгнут. Под ним - рубаха. Тоже - тонкая и полотняная. Под которой - как это здесь принято, ничего. И этим "ничем" она старательно вжимается в меня. По всей линии… Точнее - по всей площади соприкосновения.
Женщины под одеждой голые. А вы не знали?! - Подтверждаю. Все. Знакомые - особенно. Особенно - близко знакомые. И это - радует.
Глядя на её наливающуюся красным мордашку, понял, что она поняла. И что я понял, что она поняла - тоже.
Я уже говорил, что для меня тактильные ощущения составляют немалую часть восприятия мира? А тактильный контакт у нас тут плотненький, чуть меньше, чем у шеи повешенного с верёвкой.
Сначала до неё дошло - что-то не так. Потом - что именно "не так". Она замолчала и начала краснеть. Примерно, как Чеширский Кот в ходе его знаменитого диалога с Алисой:
"- Сэр Кот, а что это там, в кустах? - спросила Алиса у Чеширского Кота, когда они прогуливались по дорожкам королевского парка.
- Э… Там - чудеса. - Мечтательно ответил Кот.
- И что они там делают? - Продолжала проявлять свою любознательность Алиса.
- Э… Чудеса? Они… э… случаются. - смущённо сообщил Кот и начал одновременно краснеть и исчезать. Как обычно, последней, и совершенно бордовой, исчезла его знаменитая улыбка".
Она тоже, как Чеширский Кот, одновременно краснела и пыталась исчезнуть. Осознав, что вот-вот… и "чудеса" начнут случаться. И - не в кустах, а прямо тут, на речном пляже посреди православного воинства.
Моя реакция? Нужно объяснять? И покраснел - тоже.
Однако, за прошедшие с прошлого запрыгивания четыре года ребёнок вырос. Не только материально, но и духовно. Вместо того, чтобы отпустить мою шею, прибрать ноги с моей поясницы и, с гримасой отвращения на лице, сбросить мою руку со своей ягодицы, попрыгунья заменила инстинктивное отталкивание лёгким поглаживанием. Произвела, как скифы у Блока: "мы очищаем место бою…" - полностью отказалась от мысли ограничить меня в ознакомлении с… с выпуклостями, ухватилась обеими руками за "место для хомута" на моей шее и громко объявила:
- Слава тебе, господи! Сыскался ж наконец! У, чудище-попрыгалище бедовое…
Нагло постучала пальцем по моему лбу, фыркнула и, скромно спрятав всё более багровеющее лицо у меня на груди, поёрзала в моих горстях, устраиваясь поудобнее. Негромко уточнила в ухо:
- Крепче держи. Как я тебя.
"Как" - было немедленно продемонстрировано. Бли-ин… Хорошо - я пресс качал. И она своей… частью тела - по моему накаченному… со всего маха… О-ох. Ножки у неё сильные.
Выдержала паузу, позволившую убедится, что я уверенно осваиваюсь на… на новом поле "горстевой" деятельности. Что параметры контактирующих частей тел вполне соответствуют, что оторваться от неё - не хочу и не могу. Оценила мою восторженность, приверженность, пылкость и увлечённость. А также - склонность, предрасположенность и падкость.
После чего благополучно съехала по мне. "Подразнила и бросила".
Но - недалеко. Особенности мужской архитектуры со стороны фасада - общеизвестны.
Вот же блин же! Денёк - сумасшедший. Ночной марш, смертный бой, почти утопление, контакт с Ану, беседа с Боголюбским, раненые и убитые… А организму - не прикажешь. Реагирует… однозначно и примитивно.
"Пока дышу - надеюсь". Я - пока дышу. "Если мужчина вечером бреется - значит, мужчина на что-то надеется" - международная мужская мудрость. Поскольку у меня волосы не растут нигде, то и бриться мне не надо. Можно сразу приступать к "надеюсь". Что и выпирает.
Обнаружив возникшее препятствие на пути своего, пусть и не партийного, но - съезда, этот кирпич с косищей сыграла целую пантомиму. Сначала приподняла подол своей мужской рубахи и внимательно изучила визуально возникшее затруднение. Затем резко прикрыла обнаружившееся зрелище тем же подолом, придержала его горячей ладошкой. "Горячей" даже сквозь два слоя полотна - её и моей одежды.
Продолжая всё сильнее багроветь, но отнюдь не убирая руку, а наоборот - осторожно изучая на ощупь "элемент архитектуры", как по габаритам, так и по прочности, хоть и без "разрушающих испытаний", изобразила на лице крайнюю степень укоризны. Назидательно, "по-взрослому" покачала головой:
- Ай-яй-яй. Как же так, Иван Акимыч? Разве можно быть настолько… невыдержанным?
Потом вдруг фыркнула и, смущённо улыбаясь, обхватила меня поперёк туловища, забиваясь подмышку. Прижалась лицом к моему боку и… заплакала.
- Любавушка! Ты чего?!
Только головой трясёт. Вроде - улыбается. И слёзы текут.
- Ничего… я так… не обращай внимания… Не смотри! Я когда плачу - некрасивая! Ох же ж ты боже мой…
Мда… всё-таки ещё ребёнок. Но уже женщина. Но ещё маленькая. И совершенно влюблённая.
А ты, Ванька, не забывай, что за совершение развратных действий с несовершеннолетними…
Да факеншит же уелбантуренный! Я это себе уже говорил 4 года назад! С тех пор узнал - совершеннолетие у женщин в этом мире наступает с первыми месячными. Надо спросить. Хотя как-то это несколько…
Но не паспорт же у неё требовать! Этого-то точно нет!
- Ну шустра егоза! Будто костёр в причинном месте. И не угнаться.
От лодки подбежал… Николай? Николашка?! Здесь?!
В трёх метрах, несколько запыхавшись, перешёл на шаг и радостно улыбаясь, широко расставив руки, двинулся обниматься и лобызаться. При всём моём после-пасхальном неприятии… не смог отказаться. Ну и… троекратно.
Радость! Восторг! "Наши пришли!". Мои…
А у Николашки животик вырос. Хе-хе - обниматься мешает…
- Ну, здрав будь боярич. Ваня…
И по-медвежьи в обхват. Со слезами, с тройным кулаком по спине.
- Вот же ж… а я уж… сподобил господь… увидеть.
Ивашко. Держит меня за плечи, чуть встряхивает, разглядывает. И отпустить - не хочет, и чего делать - не знает.
- Ивашко! Друг ты мой верный! Как я рад! Как я рад всех вас видеть! Откуда ж вы здесь?! Какими судьбами?!
- Да вот, от безделья позабавиться собралися. Тут, у вас, говорят, война. А я гляжу - враги только битые. И чего спешили?
- И тебе, Чарджи, не хворать. Война с утра была, припозднился ты малость. Здравствуй хан. С приехалом. Не печалься - войны ещё всем хватит. О! Глазам не верю! Сама Марана! Ну, теперь булгарам полный… звездопад и гробокоп!
- Поставьте меня на землю, придурки! Ванька! Ты зачем мертвяка ходячего с собой увёл?! Ведь ни одного гожего мужика в вотчине не осталась! Ведь отдохнуть-то не с кем! Ну здравствуй поближе, шпынь плешивый. Скучно без тебя там. Это у тебя что? Повязка? А ну, снимай штаны! Да тут ни одного нет, кому твоя хренятинка в новость! Сымай! Это какой дурень безрукий тебе повязку накладывал?! Сам?! Я ж говорю - дурень безрукий.
Парни вынесли Марану из лодки, поставили на песок, она доковыляла до меня и стала стаскивать с меня подштанники. Медики, факеншит, всегда такие: чуть что - сразу снимай. Как грабители на большой дороге.
В толпе мелькнул знакомый борцовский затылок. Да, и Ноготок здесь. Улыбается сдержанно, но радостно. А вот взгляд у него… профессионально палаческий. Автоматом рассматривает моё тело как потенциальный объект для… обработки.
Всегдашняя улыбка Любима сегодня куда ярче, искреннее. А вот Терентия увидеть здесь…
- А ну их… С боярином, с Аким Янычем поцапались. Ежели господин и владетель говорит холопу: "Пшёл вон", то… то я и пошёл.
- А как же…?
- А там всё и так на мази. Само катится. Потаня с Хрысем управляются.
Обычный отсутствующий, несколько потусторонне-медитирующий вид Цыбы всё-таки согрет внутренним теплом, приязнью.
- Цыба, а ты чего в такую-то дорогу пошла? Дело-то… тяжкое да опасное.
- Вот именно. А Любаву - не удержать. Одну ж её не отпустишь. С такой-то толпой. Забавников.
Толпа и вправду… весёлая. Большинство - выученики Чарджи, "дневной и ночной дозоры".
- Чарджи, ты чего? Всех бойцов с вотчины приволок?! А кто в лавке остался?
- Насчёт лавки - не знаю. В вотчине смена подросла. Их Артёмий учит. А Аким - дрючит. По своему. А этим… не всё ж им в игрушки играть. Пусть посмотрят - как оно в жизни. Попробуют настоящего боя.
Радостная суета встречи, обнимания, рукопожатия, поклоны… Случайные вопросы, сумбурные ответы. Не всё понятно: как там Аким, расширили ли коноплянник, чего у Фрица получается… Потом придётся возвращаться, разбираться по каждой теме… А пока…
Хорошо-то как! Мои…!
И вдруг, сквозь весёлую, зубоскалящую молодёжную толпу рябиновских, из-за их спин - тоскливый, одинокий, "заброшенный" взгляд Лазаря. Ещё мутный - наркоз отходит. И злобный - Резана.
"Что вы на меня так громко молчите?". Они молчат, но я же слышу!
- А как же…? А мы?! Уже всё?! Уже ненадобны?! Весь наш поход, труды, сегодняшние страхи и подвиги… Всё побоку? В мусор? У тебя уже другие. Друзья-сотоварищи. Весёлые, здоровые, не битые…
А… А хрен вам! Что моё - то моё! Я своих не бросаю. Не отдаю, не отпускаю. "Жаба" у меня. На людей - особенно. "Мой человек" - это навечно. Пока не докажет обратное.
- Мара, доставай свои снадобья, Чарджи - командуй молоди. Вот страждущие - пусть парни навык получают.
По первой жизни знаю, что очень полезно заставить новобранцев менять перевязки раненым и выносить судно. Как девушкам - ассистировать опытной акушерке. Не сколько для получения навыка профессионального, сколько для примеряния состояния душевного.
"Каждый больной - болен своей болезнью. И своим страхом перед ней" - Гиппократ? Не знаю, но - правда.
Вот эту вторую составляющую… чуть по-уменьшить. Хоть бы на чужом опыте. Чтобы паники и ступора не было - "плавали-знаем". Даже когда плаваешь в собственной крови.
Чем хороша Марана - обеспечивает полную анестезию одним своим видом. Раненые и стонать перестали. Народ фигеет и офигевает. А уж когда она своим вертикально-горизонтальным взглядом в лицо сблизи заглядывает и саркастически интересуется:
- Так ты что? Раненый?
Нормальный человек начинает глотать воздух и пытается отползти. "Мама! Роди меня обратно!". И хрен с теми моими ногами!
Подсел к Лазарю:
- Как ты?
- Больно. Горит. Дышать нечем. Ваня… Иване, что с хоругвью будет?
- А чего ему? У него вон, новая дружина явивши. С цветиком-семицветиком. Будто баба… неровно промакнулась. (Резан аж сочится раздражением и горечью. Даже стяг с рябиновым листком на белом фоне - вызывает неприязнь. Как-то я с этой точкой зрения… Конечно, чем-то похож на эмблему "Блока Юлии"… Но всё же…).
- Ты, Лазарь, своим людям командир. Это твои люди, твоя хоругвь. Решать тебе. А первое дело, по моему суждению - снять с него ошейник (это - про Резана). И с других, кто в бою был.
Резан вздёргивает опущенную голову. Неверяще смотрит на меня.
Доходит. Но - медленно.
Нудный я, ребята. "Слово - не воробей, вылетит - обоср…шся". Мда… русская народная мудрость…