– А я, мама-Оля, согласна, что так будет лучше, – сказала Машаня, выслушав Абрамову. – Жаль только, что этот мерзавец, как ни в чём не бывало, останется преподавать в спецшколе.
– Что ты такое говоришь, дочка? – удивилась Абрамова. – Как это останется преподавать? Отправят его в какую-нибудь глухомань, это мне Судоплатов твёрдо обещал. Правда, – вздохнула Ольга, – звёздочку на погоны ему тоже добавят. Так положено! – пресекла она удивлённый взгляд Машани. – Ладно, ну его, этого Шарабарина, расскажи-ка лучше, как ты вообще в этой спецшколе оказалась?..
Как, как… Характер надо меньше показывать – если коротко. А если длинно…
Спортсменка, молодогвардейка ("Молодая гвардия" – молодёжная организация партии эсеров), наконец, просто красавица! Добавьте к этому квартиру в центре Питера и отца Секретаря Госсовета СССР, и что мы имеем в сухом остатке?..
Майор Шарабарин закрыл папку с делом, и мечтательно прищурился, что твой кот на крынку со сметаной. Нет, любезный дядюшка, мы и без твоей помощи до таких вершин дойдём, какие тебе и не снились!
Нелюбовь к родственнику Виталий Шарабарин впитал с молоком матери, его (дяди) родной, на минутку, сестры. Чёрная кошка пробежала между родственниками ещё в приснопамятном 1917, когда пламенная большевичка Лиза окончательно расплевалась со своим мягкотелым братом-меньшевиком Иннокентием, который позже осел под крылышком у Плеханова в РСДП (Российская социал-демократическая партия). А Лизавета на пару с мужем Аристархом Шарабариным пустилась в далеко не безопасное для неискушённых душ путешествие по коридорам власти, где они, в конце концов, и заблудились. Или, если выражаться более конкретно, приблудились к троцкистам, каким-то боком участвовали в мятеже 1920 года, серьёзным репрессиям не подверглись, но карьеру загубили. Отсюда прогрессирующее недовольство жизнью, властью, и друг другом. Тяжко взрослеть промеж нытья и брюзжания – не оттого ли Виталик вырос сволочью и приспособленцем? А может, всё-таки гены?.. Родителей, правда, молодой Шарабарин любил, зато всех остальных считал не более чем компостом на грядке, где взрастало его будущее благополучие.
Дядю Иннокентия в семье не вспоминали ровно до того момента, как о его существовании напомнили газеты. По мере того, как крепла социал-демократия в развитых странах, увеличивался вес обеих входящих в Социнтерн союзных партий: эсеров и эсдеков. Но если входящих в правящую коалицию эсеров на Западе считали чисто российским продуктом, то эсдеков относили к партии западноевропейского толка. Держать такую партию среди жёсткой оппозиции становилось всё более не комильфо. Было принято решение предложить эсдекам несколько серьёзных постов, в том числе два в союзных комитетах. Один из постов в Комитете по иностранным делам СССР занял как раз Иннокентий Исаков. У старших Шарабариных это назначение вызвало бурю негодования. Виталий, к тому времени капитан спецслужб, попытался деликатно объяснить родителям, что коли поблизости образовалась такая внушительная куча компоста, то неча изливать по поводу её появления потоки жёлчи, лучше с ней задружиться и начать потихоньку перетаскивать на свою грядку, но куда там. Родаки упёрлись – это, мол, принципиально! Чертыхнувшись (про себя, разумеется), Виталий оставил стариков в покое. Стариков, но не затею извлечь из дядиного возвышения пользу!
Обладая средним умом, но большой мужской харизмой – если кто понимает, что это такое, – Виталий просочился-таки в дядин дом, однако закрепиться на достигнутом рубеже не сумел. Молодая дядина жена, которую Виталий определил как жертву для своей харизмы, на грани грехопадения покаялась перед мужем, и "паршивцу" было отказано в доме. Впрочем, до того, в управлении, где служил Виталий, укоренилось мнение, что у капитана Шарабарина где-то наверху есть мохнатая лапа. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы очередная звёздочка не пролетела мимо погон. А вслед за ней прилетела настоящая полноценная удача. Случилось майору Шарабарину в порядке надзора проверять работу "смотрящего" от ГБ за Петроградским госуниверситетом. Просматривая дела студентов, определённых в кандидаты для вербовки, майор наткнулся на дело Анны-Марии Жехорской.
"Это самая свежая, – похвастался "смотрящий", – совсем недавно перевелась к нам из Москвы".
Вперив в коллегу ужасающий взгляд, медленно поднимался из-за стола Шарабарин, опираясь на кулаки. По мере того как сам он рос "смотрящий" в ужасе вжимался в стул становясь все ниже и ниже. "Ты что, охренел?! – зловещим шёпотом поинтересовался Шарабарин. – Ты каким местом думал, когда намечал к вербовке дочь Секретаря Госсовета СССР? Ты что, не понимаешь своей тупой башкой: за неё не только тебя, всех нас порвут на британский флаг!" – "Я… – проблеял гебист" – "Ты – головка от ДВС! – вскричал майор. – И больше ты никто! Твоё счастье, что я первым увидел ЭТО, – майор ткнул пальцем в дело. – В общем, так. Я эту папку изымаю, чтобы уничтожить, тебе я столь ответственное дело поручить не могу. На твою же долю остаётся грамотно промолчать о содеянном, ты понимаешь, вошь тифозная?!" – "Так точно", – заикаясь через букву, пролепетал "смотрящий". – "Надеюсь, что "так", – кивнул Шарабарин. – А ещё больше надеюсь, что "точно"!"
Папку майор сжёг сразу после того, как определился с местом на своей грядке, которое уготовил для Анны-Марии Жехорской.
* * *
Размолвка с отцом, глупая ссора с Глебом… Машаня убегала от чёрных мыслей, погрузившись с головой в учёбу. Вот и теперь она, не разбирая дороги, мчалась с кучей книг в библиотеку. Столкновение с неожиданно возникшим препятствием было разрушительным. Книги полетели на пол, а самой Машане не дали повторить их путь лишь подхватившие её сильные руки. Красавец в штатском, в котором Машаня без труда различила военного, смотрел на неё с обезоруживающей улыбкой. Не на ту напал!
– Пустите меня! – Машаня сердито вырвалась из чужих рук, присела на корточки, стала собирать книги.
Мужчина присел рядом, подавал книги.
– Спасибо! – Машаня выпрямилась, голос девушки звучал сердито.
– Анна-Мария Жехорская?
"А голос у него ничего, приятный" – Да.
– Майор государственной безопасности Шарабарин. – Перед носом изумлённой Машани возникли раскрытые корочки, в которые она и не пыталась вглядеться. – Мне нужно с вами поговорить.
"Интересно, он в курсе, с кем разговаривает?" – Хорошо. Только я сначала отнесу книги в библиотеку, потом у меня ещё две пары, ну а затем я вся ваша!
– Хорошо, – кивнул майор. – Я подожду.
"Видимо, всё-таки знает. Тогда ещё интереснее…"
* * *
"Да он меня вербует! – поняла, наконец, Машаня. Он. Меня. Офигеть!"
– Довольно! – голос девушки звучал твёрдо и в какой-то мере властно. – Разговор мы продолжим в кабинете председателя КГБ!
Ни тени испуга на лице майора. Лишь обида и разочарование:
– Воля ваша, Анна Михайловна! Только зачем вы так? Я думал поговорить с преданной нашему общему делу молодогвардейкой, а вы включили папину дочку…
Ушат холодной воды произвёл бы на Машаню меньшее впечатление. Она невольно схватилась за щёки, чувствуя, как они краснеют.
– Очень жаль, что наша беседа прервалась таким образом, – продолжил майор. – Буду ждать продолжения в кабинете Николая Ивановича. Честь имею!
Майор чётко повернулся и пошёл прочь.
– Подождите!
Майор остановился.
– Вернитесь.
Он вернулся. В его взгляде читалось, кажется, сочувствие.
– Я вас слушаю.
– Извините меня, товарищ…
– Шарабарин.
– Товарищ Шарабарин. Я повела себя неправильно. Только и вы поймите, я совсем не подхожу для вербовки…
Машаня замялась, не зная как закончить. Майор пришёл ей на помощь:
– Не подходите для вербовки столь малозначительной фигурой, как я. Это я понял. Простите.
– Это вы меня простите, – Машаня прижала руки к груди. – Если я чем-то могу…
– Можете, – улыбнулся майор, – если согласитесь, чтобы я вас угостил мороженым.
Машаня хотела отказаться, но побоялась вновь быть непонятой, и согласилась.
* * *
Чего-то Шарабарин в этой девушке определённо не понимал. Девка не баба, так просто не даст – это понятно. Но и до простого поцелуя дело никак не доходит. А ведь он ей интересен, но, видно, как-то не так, раз она его даже по мелочам динамит. Всё, придётся рисковать. Ломать целку , а там будь что будет! Главное – обставить дело так, будто всё случилось по обоюдному согласию.
Зачем она согласилась на эту поездку? Машаня много раз задавала потом себе этот вопрос, и пришла к выводу, что Шарабарин взял её на жалость. К тому роковому моменту она уже чётко определилась: любовь – это не про них. И майор, как ей показалось, прочёл этот приговор в её глазах, потому как его собственные глаза сделались точь-в-точь как у собаки, попавшей у хозяина в немилость. Тем не менее он предложил: "Поедем на нашу базу. Там завтра выходной, почти все курсанты будут в увольнении. Отдохнём без помех, заодним посмотришь, от чего в своё время отказалась". И она уступила, считая, что делает это в последний раз.
Генерал-инспектор Абрамова искала Машаню. Дома дочи не оказалось, может, в университете? Там ей сказали что, да, занятия в группе Жехорской идут, но Анна-Мария на них отсутствует, и добавили: это для неё не характерно.
К застывшей в задумчивости Ольге подошёл человек, в котором она сразу опознала гебиста.
– Вам чего? – не очень дружелюбно осведомилась Абрамова.
Тот представился тутошним куратором от ГБ, и кратко изложил историю своей неудачной попытки вербовать Машаню. Ольга выслушала исповедь, молча думая себе: "Неужели он не понимает, что этим признанием ставит крест на своей служебной карьере? Да нет, должен понимать. Он, конечно, дурак, но не до такой же степени? Значит, есть причина, которая толкает его на столь рисковый поступок". Об этой причине она его в лоб и спросила…
Выяснить, где теперь майор Шарабарин, оказалось не так уж и сложно. А узнав ещё и с кем, Ольга заторопилась к машине. Но прежде она позвонила Судоплатову, с которым вместе прибыла в командировку, и попросила прислать к учебной базе машину с двумя толковыми сотрудниками.
"Что-то случилось, Ольга Владимировна? – спросил Судоплатов. "Пока ничего, но есть нехорошее предчувствие, что вот-вот случится", – сказала Ольга. "Всё сделаю!" – тут же ответил Судоплатов.
Узнав на КПП, в каком помещении находится майор Шарабарин, Ольга, прихватив людей Судоплатова, устремилась туда. Как мы уже знаем – не опоздала…
Через несколько дней в Петроград наведался Николай Ежов, в том числе и для того, чтобы встретиться с Машаней…
Разведёнка (игра разведок)
Сдав успешно ГОСы и получив диплом юриста, Анна-Мария получила назначение в Главную военную прокуратуру СФРР.
Оставшееся до начала трудовой деятельности время девушка решила провести в Москве, имея твёрдое намерение помириться с отцом и Евгенией. Рождение племянника она сочла вполне подходящим поводом, чтобы навестить отцовский дом, не потеряв при этом лицо. В отношении отца её планы осуществились просто: Михаил Макарович тяготился размолвкой и легко принял блудную дочь в отцовские объятия. К тому же он не был посвящён в историю с Шарабариным. Не была посвящена в неё, как казалось, и Евгения, но с ней дело к прочному миру как-то не шло. Впрочем, отец был рад и установившемуся между женой и дочерью перемирию, а вот Машаня сдерживалась с трудом. В первую очередь её раздражало то, как легко эта почти её ровесница вписалась в роль жены отца и хозяйки дома, уверенно потеснив с этой позиции саму Машаню. Конечно, рождение наследника было ей в помощь, но как же быстро она оправилась после родов!
Нетерпимость со стороны Машани, которая нет-нет да и прорывалась напоказ, Евгения переносила стоически, с видом умудрённой опытом женщины, что ещё больше раздражало падчерицу. Когда отец укатил в краткосрочную загранкомандировку, Машаня решила: хватит, сегодня же вечером выскажу этой лицемерке прямо в лицо всё, что про неё думаю!
А вот фигушки, ничего не вышло. Вечером, придя с работы, Евгения с виноватым выражением лица объявила о том, что у неё тоже образовалась срочная командировка в Киев. "Поезд рано утром, – объяснила она и попросила: – Ты меня не отвезёшь на вокзал?" – "Конечно!" – это всё, что сказала, глядя прямо в лицо Евгении, Машаня.
* * *
Поблёскивая в лучах восходящего солнца массивным хромированным бампером, уверенно вписывалась в повороты пустынных в этот ранний час московских улиц престижная "Москва Премиум" (Хотя любой разбирающийся в технике житель Североамериканских Соединённых Штатов съел бы шляпу за то, что никакая это не "Москва", а самый что ни на есть "Buick Century", настолько эти два автомобиля схожи). За рулём авто сидела сильно раздражённая Анна-Мария. Источник её раздражения находился (вернее, находилась) на заднем сидении и усиленно подливала масла в огонь.
– Ну как же так, Анюточка, ты теперь совсем взрослая, а продолжаешь выплёскивать на меня свои детские обиды, да ещё при отце. Его-то хоть пощади!
– Хорошо, "мамочка", – сквозь зубы ответила Анна-Мария, – его я, так и быть, пощажу!
– А мне, стало быть, пощады от тебя ждать не приходится, – вздохнула Евгения. – И прекрати называть меня "мамочка", мне это не нравится.
– А мне не нравится, когда меня называют Анюточка, – парировала Анна-Мария. – И что?
– Ладно, буду звать тебя иначе, – согласилась Евгения. – Скажи, как?
– Да никак! – взорвалась Анна-Мария. – Неужели ты до сих пор не поняла: единственное, чего я действительно хочу, так это чтобы ты не обращалась ко мне никогда, и ни по какому вопросу!
Анна-Мария повернула голову в сторону заднего сидения, чтобы выплеснуть последнюю фразу прямо в лицо побледневшей Евгении. Именно в этот момент автомобиль ударился обо что-то левой стороной и вильнул. Анна-Мария, удержав рвущийся из рук руль, одновременно вдавила до отказа педаль тормоза. Машина, обиженно визжа тормозами, как собака, которой любимый хозяин ненароком прищемил хвост, проскользнула ещё несколько метров и остановилась. Поскольку установленную скорость движения Анна-Мария не превышала, то и удар грудью о руль получился несильный, но дыхание на несколько секунд перехватило.
Придя в себя, Анна-Мария повернула голову назад. В том же направлении смотрела и Евгения, которая, судя по всему, от резкого торможения пострадала ещё меньше.
От увиденного Анне-Марии едва не сделалось дурно. На асфальте неподвижно лежал человек, которого – о чём нетрудно догадаться – она только что сбила машиной.
Евгения открыла дверцу салона и выбиралась из автомобиля. Анна-Мария попыталась сделать то же самое, но тело отказалось повиноваться. Девушка тупо следила за тем, как Евгения подбежала к телу, наклонилась над ним, потом выпрямилась и устремилась назад, к машине. Открыв дверцу, Евгения распорядилась:
– Выходи!
Анна-Мария повиновалась. Покинув салон, она сделала шаг в сторону тела, но Евгения схватила её за плечи.
– Куда! Ему помощь уже не нужна.
Она обвела покорно переступающую ногами Анну-Марию вокруг машины и усадила на переднее пассажирское сидение. Сама проделала обратный путь и заняла водительское место. Когда завёлся мотор, Анна-Мария пришла в себя.
– Что ты собираешься делать? – спросила она.
Не отвечая, Евгения тронула автомобиль с места.
– Нельзя! – воскликнула Анна-Мария! – Надо дождаться милицию.
Она попыталась вырвать из рук Евгении руль, но та, одной рукой удерживая баранку , другой рукой выхватила короткий шприц и воткнула иглу в плечо Анны-Марии. Через секунду та впала в беспамятство…
Не успела "Москва" исчезнуть за ближайшим поворотом, как к лежащему на асфальте мужчине подбежали два человека и помогли подняться. Мужчина был жив, и, кажется, не сильно пострадал. С помощью одного из напарников мнимый покойник поспешил покинуть место происшествия, устремившись в ближайший переулок, где наготове стоял автомобиль, тогда как другой напарник внимательно осматривал асфальт на предмет обнаружения каких-либо улик. Ничего не найдя, он сел в подъехавший автомобиль, после чего и эта машина, так же как "Москва", поспешила покинуть место происшествия, которого, впрочем, кажется, и не было?
– Прекрасная работа, агент Флора! – Резидент абвера в Москве выглядел довольным. – Как говорится, лиха беда начало. Теперь вам предстоит выполнить основную, самую трудную часть работы…
– Не думаю…
– Простите… – растерялся резидент. – Я вас не понимаю…
– Не думаю, что вторая часть работы будет труднее первой, – самодовольно улыбаясь, пояснила Евгения.
– Вот как? – резидент внимательно посмотрел ей в глаза. – И на чём, позвольте спросить, основана такая уверенность?
– Пусть это останется моей маленькой женской тайной, – не без доли кокетства ответила Евгения. – Для вас ведь важен результат, а не метод его достижения, не так ли?
– Пожалуй… – с некоторой долей сомнения согласился резидент. – Хорошо, агент Флора, буду ждать от вас результата. Да поможет вам бог!
Непривычная сухость во рту и голова словно в ватном коконе.
– Пить… – это она сказала?
– Сейчас, доченька!
Какой знакомый голос. Машаня открыла глаза. Она находится в своей комнате и, что характерно, лежит на своей же кровати. Мама-Оля сидит у изголовья со стаканом в руке. Помогает поднять голову. Подносит стакан к губам.
– Пей, доченька…
Какая вкусная вода… И тут же накатили воспоминания. Машаня закрыла глаза и со стоном откинулась на подушку.
– Тебе плохо, доченька?
– Мама-Оля, я этого не хотела…