* * *
Полученный из Берлина приказ Скорцени не нравился, а уж доставивший его мальчишка-унтерштурмфюрер просто бесил. Лощёный выскочка то и дело демонстративно поглядывал на стоящие в углу кабинета огромные напольные часы в роскошном деревянном футляре. Намекал, гадёныш, на медлительность Скорцени в части срочности исполнения приказа фюрера. Подпись Гитлера под приказом немедленно доставить Мостяцкого в Берлин, правда, не стояла, но и та, которая была, сомнений, что приказ исходил именно от Гитлера, не вызывала. Однако задержку следовало объяснить, и Скорцени заставил себя непринуждённо улыбнуться.
– Эти славяне такие копуши, – доверительно сообщил он унтерштурмфюреру. – вот и мой подопечный никак не может собраться…
– Так поторопите его, – ледяным тоном предложил юный хлыщ.
– Я так и сделаю, – сподобился ещё на одну улыбку Скорцени, отдал короткий приказ стоящему у двери навытяжку шарфюреру, и тот, щёлкнув каблуками, покинул кабинет. – А пока мы ждём, – вновь улыбнулся Скорцени берлинскому гостю, – могу я вам предложить стакан лимонада, или предпочитаете чего-нибудь покрепче?
– Я предпочитаю то же, что и фюрер, – гордо вскинув голову, доложил унтерштурмфюрер, – простую воду!
Выпустив про себя в его адрес очередь нецензурной брани, Скорцени понимающе кивнул и потянулся к графину с водой.
В кабинет вошёл дежурный офицер и стал нашёптывать Скорцени что-то на ухо, тому ради такого дела пришлось изрядно согнуться. Унтерштурмфюрер окинул их равнодушным взглядом и вновь посмотрел на часы. Скорцени распрямился. Теперь он точно знал, что именно ему не понравилось в приказе. Не содержащееся в нём распоряжение срочно переправить Мостяцкого из Варшавы в столицу Рейха. В конце концов, это совсем не его головная боль. А вот то, как – вернее, кем – доставлен приказ – это вызывало вполне определённый дискомфорт.
Скорцени смотрел на унтерштурмфюрера теперь без улыбки.
– Мне доложили, – сказал он, – что для сопровождения важного пленника из Берлина был отправлен самолёт со штандартенфюрером Айсманом на борту. Почему в таком случае приказ доставили вы, и где теперь Айсман?
Вся напыщенность с лица унтерштурмфюрера слетела разом, и он улыбнулся такой открытой, такой обезоруживающей улыбкой, какой Скорцени до сей поры ни у кого видеть, пожалуй, не приходилось.
– По пути из Берлина, – продолжая улыбаться, сказал молодой офицер, – самолёт изрядно трясло, и у старика на этой почве разыгрался старый недуг. Он теперь не то, что ходить, встать с места не может, сидит и охает.
Подобная фамильярность при упоминании старшего по званию должна была, казалось, ещё больше насторожить Скорцени, но как раз это его и успокоило. Оберштурмфюрер прекрасно знал, что Айсмана в управлении все кличут за глаза "Стариком", и у него застарелый радикулит.
Через час Мостяцкий под усиленной охраной был доставлен на аэродром, где его ожидал транспортный "Юнкерс" с работающими двигателями. В последний миг на Скорцени вновь накатили сомнения. Он жестом остановил группу эсэсовцев, конвоирующих Мостяцкого к трапу. Унтерштурмфюрер посмотрел на него удивлённо, но без тени испуга или напряжённости на лице.
– Что-то не так, господин оберштурмфюрер? – поинтересовался он.
– Я хочу первым подняться на борт, – злясь и на себя, и на молокососа унтерштурмфюрера, заявил Скорцени.
Во взгляде молодого офицера появилось понимание и, как показалось Скорцени, насмешка.
– Разумеется, господин оберштурмфюрер, – вежливо согласился он. – Но только для того, чтобы взглянуть на господина штандартенфюрера, нет необходимости подниматься на борт. Вон он, смотрит на вас в иллюминатор.
Скорцени присмотрелся и действительно увидел за стеклом хорошо знакомое лицо. Ему стало неловко. Отвернувшись от унтерштурмфюрера, он отдал приказ заводить Мостяцкого в самолёт.
Попрощавшись со своими бойцами, которых в Берлин никто не приглашал, Скорцени вошёл в самолёт. Сразу убрали трап, и самолёт стал выруливать на взлётную полосу. Скорцени опустился в кресло, посмотрел на сидящего рядом бледного Айсмана, хотел что-то спросить, но не успел. Почувствовав укол, дёрнулся было, но тут же обмяк.
* * *
– Это не лезет ни в какие ворота! Слышите, Гейдрих, ни в какие! – Гитлер тряс кулачками и брызгал слюной прямо в лицо руководителю РСХА, а тот не имел возможности утереться (об остальном, типа возразить, и речи не шло).
Но не праведный гнев фюрера наводил на Гейдриха смертную тоску – проплюётся и успокоится! – а то, что показательная порка проходила в присутствии главы абвера адмирала Канариса, который (думается, совсем не случайно) оказался в кабинете Гитлера в одно с ним время.
– Объяснений, Гейдрих, я требую объяснений! – выкрикнул Гитлер, и замолк, буравя шефа имперской безопасности пресловутым гипнотическим взглядом.
Гейдрих в силу гипноза не верил, а зря. Ему бы подыграть фюреру, прикинуться, что он подавлен источаемой через глаза могучей волей фюрера, на крайняк уснуть прямо стоя – а что? могло и сработать! Но он пустился в пространные объяснения, вся суть которых сводилась к банальному: ничего пока толком не знаю – но узнаю обязательно – и тогда доложу во всех подробностях.
Гитлеру это блеяние быстро наскучило, он пренебрежительным жестом приказал Гейдриху замолчать и перешёл к скромно стоящему в сторонке Канарису.
– Может, господину адмиралу есть что поведать? – насмешливо – злость куда-то улетучилась – спросил вождь нации.
Гейдрих, воспользовавшись тем, что взгляд Гитлера больше не буравит ему мозг, позволил себе мстительно улыбнуться. Сейчас Канарис облажается так же, как только что облажался он, и паритет между абвером и СД (как минимум в этой комнате) будет восстановлен!
Увы! Первые же слова руководителя военной разведки согнали улыбку с его лица, а последующие вовсе повергли в уныние, гораздо большее, чем от выволочки, которую устроил ему Гитлер.
– Мой фюрер! – сказал адмирал: – Ставлю вас в известность, что самолёт, которым Мостяцкого вывезли из Варшавы и который несколько часов назад пропал над территорией Польши, в настоящий момент находится на военном аэродроме близ Данцига.
– У вас имеются точные данные или всего лишь предположения? – нарушая субординацию, воскликнул уязвлённый Гейдрих.
Гитлер зыркнул на него бешеным глазом, но от замечаний иного рода воздержался, упёршись взглядом теперь в Канариса. Тому ничего не оставалось делать, как дать ответ на вопрос своего извечного врага, правда, избрав адресатом фюрера.
– Сведения точны, мой фюрер! Буквально перед началом совещания мне стало известно содержание донесения от нашего агента в Данциге: он видел самолёт собственными глазами!
Гейдрих с досады закусил губу. В очередной раз абвер обскакал СД. Слова Гитлера завершили разгром:
– Я вас больше не задерживаю, Гейдрих! Идите, поскольку для дальнейшего разговора вы бесполезны!
Гейдриху пришлось собрать все силы, чтобы исполнить положенный ритуал. Он вытянулся в строевую стойку, одновременно вскидывая руку в нацистском приветствии. Потом чётко повернулся и направился к двери, спиной чувствуя насмешливый взгляд Канариса.
Глава РСХА ошибался. Канарис был достаточно мудр, чтобы не злорадствовать по поводу локальной победы. Во взгляде, которым он проводил Гейдриха, не было сочувствия, но и злорадства тоже.
Меж тем Гитлер предложил адмиралу присесть, после чего задал вопрос:
– Готовы ли вы объяснить, что же всё-таки произошло?
– Не с такой точностью, как в ответе на вопрос о нахождении самолёта, но в общих чертах картина происшествия представляется мне достаточно ясной.
– Ну, так отвечайте, – нетерпеливо потребовал Гитлер, – кому это могло понадобиться?
– Либо англичанам, либо русским, – уверенно ответил Канарис. – Учитывая всё, что известно об инциденте на данный момент, я склоняюсь к версии о русских. Другой вопрос: какова цель?
– На это я могу ответить, – горько усмехнулся Гитлер. – Заполучив Мостяцкого, наши враги как минимум лишают акцию по захвату Польши даже той видимости легитимности, какую мы рассчитывали ей придать. Скажите, Канарис, – встрепенулся Гитлер, – ваши агенты в Данциге могут уничтожить Мостяцкого?
– Если таков будет ваш приказ, мой фюрер, они попытаются это сделать, – ответил Канарис. – Но, откровенно говоря, шансы на успех близки к нулю. Во-первых, Мостяцкого наверняка очень хорошо охраняют, во-вторых, осмелюсь утверждать: его уже нет в Данциге.
Гитлер на минуту погрузился в тягостное молчание, потом сказал:
– Хорошо, я вас понял, адмирал. Мы не станем рисковать жизнями ценных агентов, если это, по вашему мнению, безнадёжно. Одного не пойму: как Скорцени мог так опростоволоситься? Почему он легко попался на уловку русских, зачем посадил пленника и сам сел в их самолёт?
– Нисколько не оправдывая действий оберштурфюрера Скорцени, мой фюрер, считаю своим долгом напомнить: самолёт за Мостяцким действительно прибыл из Берлина.
– Как?! – изумился Гитлер. – Вы хотите сказать, что это наш самолёт? Однако в докладе Гейдриха об этом ничего не сказано.
– Видимо, группенфюрер просто не успел доложить, что самолёт со штандартенфюрером СС Айсманом поднялся в воздух с одного из Берлинских аэродромов, подконтрольных СС, – пояснил Канарис.
– Час от часу не легче! – воскликнул Гитлер (что по-немецки прозвучало примерно как "es kommt immer bunter!"). – Мало того, что самолёт, как выясняется, наш, в нем ещё находился Айсман и, верно, с подлинным приказом?
– Трудно сказать… – уклонился от прямого ответа Канарис. Но Гитлера его ответ, казалось, вовсе не заботил. Фюрер всех немцев скорбно качал головой:
– Бедный Скорцени, он, как и я, стал жертвой предательства…
Лицо Гитлера исказила злобная гримаса.
– Выходит, Айсман предатель?! – вскричал он, и посмотрел на Канариса. Тому невольно пришлось отвечать:
– Не могу утверждать, мой фюрер. Пока всё против него.
– Надеюсь, семья изменника арестована?
Гитлер опять посмотрел на Канариса, и тому пришлось вновь уворачиваться от прямого ответа:
– Об этом лучше спросить группенфюрера Гейдриха, мой фюрер!
– Да! – воскликнул Гитлер, – Гейдрих. За всё ответит Гейдрих!
Тут во взгляде фюрера что-то стало меняться.
– Но раз самолёт наш, – сказал он, – то что он делает в Данциге? Дело попахивает захватом. Надо немедленно требовать объяснений от русских!
Опоздали, неуважаемый Адольф Алоисович. Раньше следовало спохватиться, по части требований. А так сидит теперь в своём служебном кабинете глава внешнеполитического ведомства Германии Ульрих Фридрих Вильхельм Иоахим фон Риббентроп, а перед ним на столе союзная нота. А в этой ноте Москва возмущается по поводу несанкционированного пересечения воздушного пространства подмандатной Союзу территории, и извещает германское руководство, что борт-нарушитель силами ПВО Западной группы войск принудительно посажен на аэродроме близ города Данцига.
С этим Риббентроп и прибыл к Гитлеру, как раз в тот момент, когда тот собирался отпустить Канариса. Жестом приказав адмиралу задержаться, фюрер велел Риббентропу изложить цель незапланированного визита. Выслушав сообщение о союзной ноте, Гитлер какое-то время нервно расхаживал между застывшими Риббентропом и Канарисом, потом обратился к дипломату:
– И что дальше?
– Как только будут улажены все положенные в подобном случае формальности, самолёт обещают вернуть вместе с экипажем, и всем, что находилось на борту в момент задержания, – ответил Риббентроп, надеясь на то, что вопрос фюрера понят им правильно.
Теперь Гитлер обратился к разведчику:
– Такое, по-вашему, возможно?
– Думаю, да, мой фюрер, – ответил Канарис: – Только, – добавил "старый лис", – на борту, кроме экипажа, наверняка никого не будет.
Так и случилось. Когда самолёт приземлился, особисты Гейдриха сразу взяли лётчиков в оборот, и вот что узнали…
Дежурный экипаж коротал время за карточной игрой, когда поступил приказ срочно готовить самолёт к вылету. Только-только прогрели моторы, как на лётное поле въехал автомобиль с эсэсовскими номерами. Поднявшийся на борт седовласый господин в чине штандартенфюрера СС приказал немедленно лететь в Варшаву. Получив подтверждение с земли, командир экипажа стал выруливать на стартовую позицию…
В этом месте лётчиков прервали.
"Поднявшийся на борт штандартенфюрер был один?" – спросил следователь. Последовал ответ: "Нет, его сопровождали четверо чинов СС". На вопрос: "Не показалось ли вам, что полковник выглядит или ведёт себя как-то странно?" был получен ответ: "Да, показалось" – "Тем не менее, вы взлетели?" – "Таков был приказ!"
Ordnung ist ordnung (порядок есть порядок). Приказ – это порядок, а "показалось" – это лирика, к порядку отношения не имеющая. Против этого следователям возразить было нечего, и они предложили лётчиками продолжить показания.
До Варшавы долетели без происшествий. На земле борт покинул только один эсэсовец, остальные, в том числе и полковник, остались в пассажирском отсеке. Было приказано дозаправить самолёт и быть готовыми взлететь в любую минуту. Потому приходилось периодически прогревать моторы. Через два часа к самолёту подъехало несколько машин. На борт завели какого-то штатского. С ним поднялись прежний эсэсовец, и другой, высокий. Тут же последовал приказ взлетать. Вскоре после взлёта в кабину пилотов зашёл один из эсэсовцев и, угрожая применить оружие, приказал изменить курс и лететь в Данциг. После приземления все пассажиры покинули борт до прибытия представителей властей.
– Что дало русским право заявить об отсутствии на борту в момент досмотра самолёта каких-либо пассажиров, – заключил Гейдрих, выслушав доклад следователя. – Без выдумки, конечно, но и не придерёшься. С самолётом ясно. Кто отдал приказ на вылет, выяснили?
– Приказ в диспетчерскую аэропорта поступил из здания РСХА, – доложил следователь, – из кабинета штандартенфюрера Айсмана!
– Айсман, – покачал головой Гейдрих, – какой горький и показательный урок для всех нас!
– Да, – поддакнул следователь, – мы все возмущены и обескуражены его предательством!
Гейдрих посмотрел на подчинённого с интересом:
– Так вы полагаете, что Айсман был агентом вражеской разведки?
– Так точно! – вытянулся следователь.
– Расслабьтесь, дружище, – усмехнулся Гейдрих, – и не мелите чепухи. Айсман – агент! Как вам такое в голову могло прийти?
Вдоволь налюбовавшись видом обалдевшего от непонимания офицера, Гейдрих снизошёл до разъяснений:
– Я, в отличие от вас, хорошо знаю Айсмана. Он недалёкий человек и к тому же трус, качества, согласитесь, для разведчика неподходящие. Своей карьерой он обязан тому, что вовремя примкнул к движению. Этого хватило, чтобы получить чин и должность, но лишь в хозяйственном управлении. Ни к каким секретным материалам он допущен не был. Но право отдавать приказы и подписывать бумаги, касающиеся снабжения нашего ведомства, у него было. И, разумеется, он мог отдать приказ об отправке самолёта. Ах, как же ловко наши противники этим правом воспользовались! Нет, – вновь отрицательно помотал головой Гейдрих, – вражеским агентом Айсман не был. А вот предателем де-факто стал. И что в таком случае толкнуло его на путь измены, а? – Не дождавшись ответа от застывшего истуканом следователя, Гейдрих ответил сам: – Как ни странно – любовь. Своих жену и детей Айсман любил больше жизни, и, как теперь выяснилось, ставил выше долга и любви к фюреру! Или вы считаете, что я неправ? – посмотрел Гейдрих на следователя.
– Нет, группенфюрер, я как раз считаю, что правы вы, – разомкнул, наконец, губы следователь. – Тем более что семья Айсмана до сих пор не найдена.
– И вряд ли нам удастся её найти, – кивнул Гейдрих. – Эти парни – русские или англичане – сработали, надо отдать им должное, очень чётко. Нашли в нашей системе слабое звено, изучили все его возможности, выявили слабые стороны и очень ловко своими знаниями воспользовались! Думаю, семью Айсмана сначала похитили, а потом стали этим его шантажировать. Тряпка Айсман в обмен на гарантии безопасности для своих детей и жёнушки сначала провёл вражеского агента в здание РСХА… Кстати, удалось выяснить, по каким документам тот прошёл через КПП?
– Так точно! – ответил следователь. – В журнале регистрации значится "унтерштурмфюрер Клаус Игель".
– Из кабинета Айсмана этот Игель, который на деле какой-нибудь Смит или Петров, позвонил в аэропорт. Там же они подделали все необходимые для проведения акции документы – бланки с печатями и образцы подписей в распоряжении Айсмана имелись в достатке. Хотя авантюра, конечно, но ведь удалась! Интересно, где теперь Мостяцкий?