* * *
Н-да. Вечером, значит? Нина Теймуразовна Берия командовала на моей Ближней даче, как у себя дома. Понавезла каких-то людей, забрала моих девчонок, а меня выгнала в парк. Очень гордая и властная женщина. Я-Васька, знал ее очень давно и всегда называл по имени-отчеству. А пару недель назад, видимо, почувствовав отношение своего мужа ко мне, она встала подбоченясь передо мной и заявила:
- Вася, ты меня оскорбляешь, называя так! Заставляешь чувствовать себя старухой. Я что, по-твоему, это заслужила?
Я тогда внимательно посмотрел на нее, на эту стройную южную, в общем-то, молодую, всего тридцать пять лет, красавицу, и в шутливом жесте сдачи поднял руки вверх. Теперь зову ее по имени, но на "вы". Слишком уважаю.
Интересно, что они там задумали? Венчание в церкви коммунисты отменили сразу после революции и провозгласили свободную любовь. Не клеилась семья к военному коммунизму по Троцкому. В деревнях на это не обращали внимания и по-прежнему играли свадьбы. Потом все-таки появились ЗАГСы и стали регистрировать. Причем в первую очередь смерти и разводы. И только потом браки. Даже свидетелей тогда не требовалось. Только относительно недавно опомнились, что семья - это ячейка общества. Но вот свадьбы в городах еще были не приняты. Так как считались буржуазным предрассудком.
Я устроился в беседке, прихватив несколько папок с документами. Уже начало смеркаться, когда уехал автобус со всеми, кого привезла на Ближнюю дачу днем Нино. Тут приехали Егор с Берией. Мы только успели перекинуться несколькими словами, как появилась Светлана в своем знаменитом на всю страну вечернем платье и позвала нас в дом.
А свадьба у нас все-таки была. Совсем маленькая, без большого количества гостей. Только самые близкие, но - настоящая свадьба. Даже как минимум с двумя генералами. Один из которых был целым генерал-полковником, а другой - вообще маршалом. Ну а как это еще назвать, если невеста была в…? У меня самого челюсть отвисла, когда Нино со Светкой ввели в столовую мою благоверную. Длинное белое с еле заметным розовым оттенком полупрозрачное платье, совершенно не скрывающее великолепную фигуру моей любимой. Плечи, самый верх полной груди и руки обнаженные, но прикрыты белой же и тоже полупрозрачной шалью. И длиннющая спадающая на спину фата на высокой сложной, крупными локонами, прическе. И эти огромные пронзительно-синие глаза на ее прекрасном лице. Я стоял, смотрел на свою любимую и балдел, а в голове крутилась только одна старая поговорка: "Дуракам - счастье!"…
* * *
Говорят, беда не приходит одна. Но и хорошие события в одиночку не ходят. Ну, во всяком случае, для моей страны и для меня. А тут еще Егор на следующий день после нашей с Галинкой свадьбы удивил.
Синельников был какой-то не такой. Чем-то напоминал кота, объевшегося сметаной. Немного больше улыбался, чем обычно. Чуть медленней реагировал на слова. Нет, это запаздывание реакции мог заметить только я, со своими более тонкими, чем у обычного человека, чувствами. Было такое ощущение, что Егор постоянно неосознанно что-то вспоминает. Причем это совершенно не доставляет ему отрицательных эмоций. И в то же время у него явно был какой-то комплекс. Вины? В конце концов, я не выдержал и спросил:
- Слушай, генерал-полковник, давай колись. У тебя явно что-то произошло. Вот только что? Хорошее или плохое? Никак понять не могу.
Синельников задумчиво посмотрел на меня, огляделся вокруг, проверяя отсутствие рядом кого- либо, кто мог нас услышать и выдал загадочно:
- Плотное общение с твоей женой до добра не доводит!
- Чего? - совершенно не понял я Егора. Что он хочет этим сказать?
- А то! - неожиданно расхохотался он. - Меня сегодня ночью Светка изнасиловала. Наслушалась от твоей благоверной, как это здорово, как прекрасно, как восхитительно, и пристала как с ножом к горлу - хочу, и все!
Н-да! Я практически пополам сложился от хохота, попробовав представить, как моя маленькая сестренка насилует этого громилу. Звукоизоляция кабинета была нормальная, но Поскребышев, видимо, что-то все-таки расслышал и обеспокоенно заглянул в дверь. Посмотрев на двух ржущих и показывающих друг на друга руководителей страны, он успокоился, довольно улыбнулся и ушел, предварительно покрутив пальцем у виска и сверкнув своей бритой головой. Реакция начальника моего секретариата только добавила нам веселья. Я только начал утихать, как сообразил, что моя Галинка собиралась сегодня встретиться со Светкой. Были у них какие-то общие планы на этот день. Сложившись опять, я кое-как передал эту информацию Егору. Он оторопело посмотрел на меня и снова расхохотался, представив, как наши жены делятся впечатлениями.
* * *
- Мы уже победили. Разве вам это еще не ясно? Сейчас надо думать уже не о войне, а о мире. О будущем. Каким оно будет? Какое вообще будет послевоенное устройство мира? Место нашей страны в этом новом мире? Наши действия, как руководителей державы?
Я говорил с небольшими паузами между предложениями, стараясь подражать речам отца. Он был отличным оратором. Хорошо, что осталось много записей выступлений. Была возможность поучиться. После моих слов в кабинете наступила тишина.
- О том, что мы имеем очень большое техническое, технологическое и научное превосходство, наверняка всем присутствующим известно. Основная наша задача - сделать так, чтобы это превосходство оставалось не на год-два или несколько десятков лет, а навсегда. Вот и давайте думать, как это обеспечить. И… У нас сейчас просто громадные успехи, как на фронте, так и внутри страны. Вот только, товарищи, очень вас прошу, не надо останавливаться на достигнутом, чтобы не произошло, как говорил отец "головокружение от успехов".
Н-да. Непонятно, о чем они размышляют, но никаких предложений почему-то не поступает.
- Товарищ Сталин, - начал первым Маленков, - а может, все-таки рано заниматься такими вопросами? У нас вполне хватает текущих задач, не решив которые, нам рано, по-моему, задумываться о будущем.
- Потом может оказаться поздно, Георгий Максимилианович, - немедленно парировал я, - когда мы вплотную столкнемся с серьезной проблемой не подготовленные к ней, не имея нескольких вариантов ее преодоления, может оказаться поздно.
- Я полностью поддерживаю Василия Иосифовича, - маршал Берия встал, говоря эти слова. Оглядел всех через круглые стекла своего пенсне и продолжил: - Неужели вы все еще не осознали, почему товарищ Сталин так быстро стал нашим лидером и вождем страны?
Н-да. Вот только восхвалений от Лаврентий Палыча мне сейчас и не хватает. Хотя, с другой стороны, его речь отсюда, из моего кабинета, на передовицы газет не попадет. Пиар среди народа мне не требуется. За глаза и за уши уже. А вот среди высшего руководства, возможно, не помешает. Опыт аппаратных игр у маршала на порядок больше моего. Вот здесь я просто обязан полностью положиться на него. На одних силе и страхе долго не продержишься. Уважение зарабатывается, увы, не только делами, но и мнением авторитетов.
- Василий Иосифович дальше всех нас видит, находит наилучшие варианты решений. Кому это здесь еще непонятно? - ого! Тяжелая артиллерия с тонкими намеками на толстые обстоятельства. Открытым текстом сказано: "кто не с нами, тот против нас". А может, здесь и сейчас так и надо?
- У меня вопрос. Только прошу понять меня правильно, - Каганович тоже встал и посмотрел мне прямо в глаза, - я полностью согласен с линией товарища Сталина и буду поддерживать вас во всем. Причем, - он повернулся к Берии, - вопрос касается в первую очередь не Василия Иосифовича. Генерал-полковник Синельников буквально недавно генерировал очень много здравых идей. А сейчас почему-то молчит. Егор Иванович, ну что же вы?
Вот это выдал! Не в бровь, а в глаз! Смел и умен у нас товарищ Каганович. Что самое интересное, я с ним уже великолепно сработался. Но почему он не задал этот вопрос один на один? Я поочередно посмотрел на Егора и вопрошающего министра. Краем глаза заметил очень слабую поощряющую улыбку садящегося Берии. Ах вот оно что! Он нисколько не сомневается, что Егор выкрутится, а Каганович явно на моей стороне и задал этот вопрос специально, чтобы укрепить мое положение.
Синельников попытался встать, но я его удержал. Не в школе урок учителю отвечает.
- Лазарь Моисеевич, я даже благодарен вам за этот вопрос. Да вы садитесь, - Егор поднял руку, повернул ее ладонью вниз и вертикально опустил. Интересно, кто из присутствующих знает, что так отдают команду "сидеть" служебным собакам? И даже если знает, смог ли понять? Скорее всего - никто. Все-таки сопоставить ситуацию сложно.
- Понимаете, товарищи, совсем недавно у нас был лидер и учитель - Иосиф Виссарионович. Мы его, увы, потеряли, - лица многих стали хмурыми, - сейчас у нас новый вождь. Я не буду сравнивать отца и сына. Это бессмысленно и глупо. Раньше, как вы, Лазарь Моисеевич, очень метко заметили, я кое-что предлагал. Но вот рождалось все это после разговоров с учителем. Сейчас же… Да что я буду перед вами, товарищи, ваньку валять? Здесь же все свои и все понимают. Мы с Василием очень близкие друзья да к тому же родственники. И мы теперь достаточно часто видимся. Все, что мне кажется правильным, я теперь говорю прямо нашему лидеру. У тебя, Вася, надо признать, хороших идей почему-то больше. А мои, после твоей обработки, становятся еще лучше, - мы с Егором улыбнулись друг другу. Молоток! Как здорово все повернул.
- Я достаточно ясно ответил наш вопрос, Лазарь Моисеевич?
- Вполне.
- Нет, если кому что-то непонятно, то добро пожаловать ко мне в управление на площадь Дзержинского. Попробую еще какие-нибудь доводы поискать.
Грохнули все! Ну и шуточки у Синельникова! Многие ли догадались, что это не совсем шутка? В подвалах Лубянки очень хорошо умеют убеждать.
Отсмеявшись, Лаврентий Павлович снял пенсне, протер и надел обратно.
- Умеешь ты, генерал-полковник повеселить. Чувствуется моя школа. Ладно, товарищи. Повеселились - и хватит. Очень рекомендую всем подумать над словами Василия Иосифовича.
* * *
Восстание против английских колонизаторов в Палестине было очень тщательно подготовлено. Причем арабы восстали вместе с палестинцами. Так здесь и сейчас называли местных евреев. Скоординированное буквально по минутам, оно прокатилось по маленькой стране как цунами. Не ожидавшие такого британцы попытались подавить восстание, но тут на рейде Хайфы появились два линкора с тремя эсминцами и большим количеством ракетных и торпедных катеров. Попробовавшую открыть огонь береговую батарею накрыли пикирующие бомбардировщики. Дальности полета Ту-2 легко хватало, ведь они действовали со срочно оборудованного аэродрома под Анталией. Следом за боевыми кораблями и под их прикрытием в порт вошли суда с войсками и техникой Армии Обороны Израиля.
Уже на следующий день танки советского производства, но с голубой звездой Давида на броне вошли в Иерусалим. Противопоставить современной военной технике и, что важнее, очень хорошо подготовленным и вооруженным бойцам АОИ англичане ничего не смогли. На раскаленных жарким солнцем плитах древнего города, которые помнили очень многое, вплоть до последних шагов самого Христа на Голгофу, обнимались евреи и арабы, иудеи и мусульмане, христиане и неверующие. Их страна теперь была свободна от ига коварного Туманного Альбиона. Здесь же, на этих древних плитах, между которыми скопилась пыль веков, два лидера провозгласили независимый Израиль. Давид Бен-Гурион, с тридцать пятого года возглавлявший Еврейское агентство, а недавно ставший еще и лидером МАПАЙ. Молодой, но уже имеющий огромный авторитет Менахем Бегин, сумевший возглавить всю вооруженную борьбу против захватчиков. После скончавшегося от тяжелой болезни в Нью-Йорке Зеева Жаботинского Бегин стал руководителем объединенных "Эцеля" и "Бейтара". И теперь два лидера только что провозглашенного государства стояли на наспех сколоченной трибуне и… плакали. У них, у их народа была теперь своя страна. Десятки лет борьбы. Но сколько труда и боев было еще впереди! Ведь надо было помочь освободить от англичан окружающие их Израиль страны.
* * *
Я когда-нибудь сойду с ума! Этот ее взгляд пронзительно-синих глаз… Искушающая улыбка… Вся ее манящая гибкая фигура на мокрых измятых простынях…
Я сам не понял, как стал успевать делать все. Любые вопросы решались теперь очень быстро. Сложные проблемы неожиданно оказывались простыми. Всего-то и надо было на них посмотреть с нужной стороны. А как стала подчиняться мне машина! Нет, не подчиняться. Я сливаюсь со своим "Яком" в одно целое и очень точно чувствую, что нам можно, а что не очень. Легко попадаю в конус чуть ли не с километра. Я спокоен и холоден в воздухе. Прицеливаюсь и заранее знаю, что попаду в мишень. Я просто чувствую, где она будет через те секунды, которые потребуются снарядам моей тридцатимиллиметровой пушки, чтобы достичь ее. Горячим и очень возбужденным я буду значительно позже. Увы, но я несколько загонял Сашу Покрышкина и присоединившегося к нам Павла Рычагова. А групповые бои - это вообще что-то. Они вдвоем мочат условного противника, а я как-то успеваю крутиться и прикрывать их обоих. Впрочем, нас теперь две пары. Вызвал с фронта своего привычного ведомого Николая Зарубина. Он уже капитан. Колину грамоту Героя Советского Союза я сам подписывал. Заслужил парень. Все равно на фронте сейчас работы почти нет. Очередная оперативная пауза после взятия Ирана. Немцы нападать на нас не могут, им просто нечем еще. Не успели подготовить новую армию. А мы не хотим, пока полностью не будем готовы к сокрушительному удару. В общем, работаем пока над совершенствованием. Летаю теперь минимум каждый второй день. И что я буду делать, когда на пятидневную рабочую неделю перейдем?
Но как же хорошо теперь дома! Еду на Ближнюю дачу и знаю - Галина меня ждет. Во сколько бы я ни приехал, всегда увижу ее радостный взгляд, почувствую мягкие сладкие губы на своих. Как смотрю на свою любимую, так у меня сразу что-то твердеет. И как с этим бороться? И надо ли?
- Васенька, пойдем спать, - скажет она, облизнув губы, и так озорно и ласково улыбнется…
Эта ее лукавая искушающая улыбка, которая так много обещает… Нет, я точно сойду с ума! Как минимум на эту ночь…
Глава 6
- Нет, Лаврентий Павлович, это было решение отца, и отменять его я не собираюсь.
- Вася, но оно же противоречит Конституции Советского Союза, - продолжал убеждать меня Берия.
Я посмотрел прямо в глаза этого очень уважаемого мною человека через увеличивающие круглые линзы пенсне на его переносице.
- Папу вы так же бы убеждали?
Маршал ухмыльнулся:
- Умеешь ты, Василий, задавать вопросы. Уговорил. Но что будем делать сейчас?
- Как что? Менять конституцию. Выкинем несколько статей и добавим новые.
- Это тебе что, инструкция к посудомоечной машине, чтобы вот так по твоему желанию пункты менять? - спросил Берия и задумался.
Я закурил сигарету и стал ждать, что он скажет. Да, с основным законом государства у нас здесь довольно весело. Если Конституции двадцать четвертого и тридцать шестого годов были тождественны тому миру, то вот Конституция тридцать восьмого года, названная здесь Второй Сталинской, была по-своему контрреволюционна, так как разрешала в достаточно широких пределах частную собственность на средства производства. Как назовут Основной закон Союза сорок первого года? Конституция Сталина-младшего? Но вот сто двадцать шестую статью я непременно поправлю. Не должно быть одной партии. Или, в моем Союзе, не должно быть их вообще! Но это уже следующий этап.
- Василий, а ты уверен, что Иосиф Виссарионович собирался вводить такие изменения?
Опять двадцать пять! Да, Синельников тогда здорово придумал, как дешево и сердито захватить Канаду. Но вот возложить весь труд по почти добровольному вхождению новой республики в Советский Союз на Североамериканские Соединенные Штаты - это моя идея, когда я был еще полковником ФСБ в том мире. Хорошо мы тогда с отцом поспорили! И о многопартийности в том числе. Черт! Уже столько времени прошло, а все продолжаю спорить с ним в своих мыслях. Но уже не со сторонних позиций человека не отсюда, а как сын, продолжающий его дело.
- Не просто уверен, Лаврентий Павлович, - знаю.
- Но зачем нам столько партий?
Ну что, пора? Намеков я давал уже достаточно.
- Нам вообще не нужны партии. Но вот чтобы убрать их все, сначала их должно быть как минимум несколько.
Все, Рубикон перейден! Сказано вслух и громко.
- Ты хочешь убрать Коммунистическую партию Советского Союза?
Ух, как он на меня смотрит! Кажется, сейчас насквозь прожжет.
- Вы правильно меня поняли, - я не отвожу взгляда.
Это не детская игра в гляделки, кто кого пересмотрит. Здесь достаточно всего одной-двух секунд. Он примет к сведению информацию, не соглашаясь с ней. Примет, но обдумывать сразу не будет. Не может, потому что все его естество просто восстает против этого. Убеждения всей жизни не позволяют. Но вот еще чуть-чуть, и он будет готов выслушивать доводы. Но только выслушивать, не соглашаясь. А уж только потом Берия начнет их осмысливать.
- Лаврентий Павлович, а вы присмотритесь повнимательней к нашей партии. В ней уже сейчас можно заметить отдельные признаки кастовости. Карьеристы идут в партию, потому что без нее им наверх не подняться. В результате когда-нибудь ситуация дойдет до того, что на вершину власти смогут попасть не лучшие, а хитрозадые, извините за грубость. Которым власть нужна ради самой власти, - начал я даже не с самого важного.
Он молчит, но слушает внимательно.
Ну, ведь как там основоположники Маркс с Энгельсом писали? Построение бесклассового общества возможно только в мировом масштабе. Голая теория. И подтвердить ее фактами нельзя. В то же время общество само не стоит на месте. Сегодня уже полностью понятно, что на данном этапе развития цивилизации объединить человечество в масштабах планеты невозможно. Как следствие - невозможно построить коммунизм. Зачем нам тогда партия, основная цель которой невероятна в принципе?
- А каким ты вообще видишь общественное построение нашей страны? - неожиданно спросил маршал.
О! Значит, он уже сейчас частично согласен на запрет компартии?
- Сложно это все, Лаврентий Павлович. Очень сложно. Рассматривать государство без учета структуры его управления невозможно. Надо как-то ранжировать общество. Я вижу три основных уровня. Подданные нашей державы, граждане и элита.
- Элита наследственная? - почти перебил меня Берия.
Вот умеет он смотреть в корень.
- Ни в коем случае. Иногда природа отдыхает на детях даже великих людей, - усмехнулся я, - Возврат к монархии никому не нужен. Да нас просто народ не поймет. Возврат сегодня в Советском Союзе к царизму даже теоретически невозможен. Мне дико хочется создать такое общество, чтобы наверх пробивались самые умные, трудолюбивые, талантливые и честные. При этом они отчетливо должны сознавать, что чем выше они будут стоять на ступеньке общественной лестницы, тем большая ответственность будет ложиться на их плечи. Более того, мы здесь и сейчас уже достаточно близко подошли к построению такого общества.
Он помолчал, а потом неожиданно усмехнулся: