Я выдержал паузу и только потом ответил:
- Взять власть в стране и не допустить влияния иммигрантов на культуру. А для этого требуется своевременный отказ от колоний и принудительная культурная ассимиляция всех приезжих. Не разрешать им исповедовать свою религию, отправлять свои национальные обряды.
Он хмыкнул:
- А как же у вас в СССР?
- Мы - это другое дело. Советский Союз - государство изначально многонациональное. Один на один я честно признаю, что у нас тоталитаризм. Но так как линия товарища Сталина правильная, то мы от всех народов нашего государства берем лучшее. Как минимум - пытаемся. А у вас - демократия, - я с такой интонацией произнес последнее слово, что де Голль поморщился. - Ну, во всяком случае, так это называется.
Мы помолчали несколько минут, затем он спросил:
- Вы, Егор, очень откровенны. Все, что вы мне говорите - это ваша личная точка зрения или?…
- И то, и другое. Перед вылетом сюда у меня была большая беседа с Иосифом Виссарионовичем Сталиным. А насчет французской экономики после войны… Вам ведь наверняка знаком такой термин - экономическая интеграция? Международная экономическая интеграция, - уточнил я.
Он удивленно посмотрел на меня. Я усмехнулся и добавил:
- Вы, Шарль, знаете другой способ сделать войны невыгодными?
Н-да. Мировоззрение человека двадцать первого века против мировоззрения пусть очень умного, вот этого у де Голля отнять было нельзя, но середины двадцатого…
Он задумался, затем спросил:
- А что делать с военными производствами? Ведь это очень важная часть экономики всех промышленно развитых стран.
Я встал и показал рукой на дверь:
- Давайте выйдем на свежий воздух. Здесь несколько душновато.
Ночь в тропиках. Уже давно стемнело, и в черном небе ярко светили звезды. Южное небо. Оно вообще не такое, как у нас. Значительно более темное, звезд больше и сами они ярче. Да и созвездия другие. Я долго смотрел вверх, рассматривая искрящийся далекими солнцами небосвод.
- Что вы там увидели? - не выдержал полковник, тоже посмотрев вверх.
- Как вы думаете, Шарль, какие производства, какое напряжение всех сил потребуются человечеству, чтобы дотянуться до этих звезд? - моя поднятая рука указывала вверх.
Он повернулся ко мне. Удивление и восхищение одновременно были видны на его лице даже под светом луны…
* * *
Светка давно заснула, уютно устроившись на коленях Егора.
- А на прощание я ему все-таки подарил фильм. Но не с Бельмондо, а с Жераром Филипом.
На мой вопросительный взгляд он ответил:
- "Фанфан-тюльпан".
Мы оба усмехнулись.
- А ты молодец, - констатировал я, выкидывая потухшую папиросу в пепельницу, - заставил его мечтать.
- Разве не надо было? - простодушно удивился Синельников. Немного странным он стал. Иногда - умудренный опытом мужчина, а иногда - мечтательный мальчишка еще моложе меня. Интересно, а я как со стороны выгляжу?
- Надо-надо. Ты все сделал правильно. После войны сделаем все возможное, чтобы эта мечта стала мечтой всего человечества.
- Но ведь мы будем первыми?
- Куда же мы денемся? - усмехнулся я. - У тебя есть сомнения?
- Н-да. Мечтать не вредно, вредно - не мечтать, - изрек он избитую истину.
- Это точно, - согласился я, - даже знаю, чем занять Америку после того, как мы выйдем на орбиту Земли.
Вопросительный взгляд Егора был настолько нетерпеливым, что мне тут же пришлось озвучить свою идею.
- Мы продадим им чертежи их же спейс-шатла. Проект очень дорогой, но ведь жутко эффектный!
- А потянут? - засомневался Синельников.
- Без нашей электроники? Нет, конечно. Но это уже их проблемы, - усмехнулся я.
* * *
Страна хоронила Вождя, а мы - близкого родственника. Берия сам вытолкнул меня:
- Иди. Ты хоть и неофициально, но - зять. Он любил тебя…
Мы втроем стояли у гроба. Я в белом парадном мундире, не скрывающий слез Вася и маленькая ревущая Светка. Все трое в форме. Я - с тремя большими звездами вдоль погона, Василий - с двумя поперек и маленькая Светланка с буквами "СА" на фоне цвета хаки.
Уходил не человек, уходила эпоха. Он уже никогда не посмотрит на меня своими желтыми, чуть прищуренными тигриными глазами, не подбодрит и не обругает. Я только сейчас, стоя у гроба, начал понимать, что уже не увижу его улыбку под черными с сединой усами, что вообще больше никогда его не увижу, что его уже нет и никогда не будет. Раньше чисто подсознательно я почему-то не считал его мертвым. Ну, сказали, что погиб…
Мимо открытой могилы шли и шли люди. Те, кто успел попасть на Красную площадь до начала оцепления и те, у кого были спецпропуска. Центр города был перекрыт намертво. Всех выпускали, но никого, за редким исключением, не впускали. А люди все шли мимо открытой могилы. Рабочие и инженеры, руководители и дворники, военные и дипломаты. Кто-то, подойдя к могиле Сталина, останавливался и застывал, глядя полными слез глазами. Кто-то пытался через ограждение дотянуться и коснуться рукой гроба. Но десантники в парадной форме молча, но аккуратно подталкивали людей дальше, направляя поток к Кремлевской стене, где уже были замурованы урны с останками других членов советской делегации. В гробу вождя тоже была только урна. Что там могло еще остаться после вспышки нескольких тонн высококачественного авиационного бензина? А люди со слезами на глазах все шли и шли. Вот показалась американская делегация. Вася явно напрягся, когда к могиле подкатили инвалидное кресло. Что с ним? Он же сам говорил, что президент САСШ лично не виноват. Нервы? Я положил руку Василию на плечо, пытаясь хоть как-то успокоить его.
Рузвельт не мог сам встать из инвалидного кресла. По площади пронесся тихий удивленный вздох тысяч присутствующих на похоронах, когда Элеонора Рузвельт и Гарри Гопкинс подняли Франклина Делано Рузвельта из инвалидного кресла и помогли ему преклонить колени перед раскрытой могилой Сталина. Нет, не на оба колена. На одно. Знак уважения. Неожиданно рядом с президентом САСШ появились два дюжих советских спецназовца в полной боевой выкладке, аккуратно отодвинули придерживающую мужа Элеонору, приподняли Рузвельта, подложили под ноги сложенное в несколько раз солдатское одеяло и опустили обратно на одно колено. Они так и остались рядом с американским президентом, помогая ему удерживаться в не очень удобном положении. Сзади появились еще двое, положивших руки на оружие и застывших по стойке смирно, позволяя американскому президенту отдавать последнюю почесть Сталину. Другие солдаты молча, только жестами направили движение американской делегации дальше, чтобы не создавать затора.
Теперь у открытой могилы великого человека рядом с Мавзолеем мы стояли вчетвером…
* * *
Василий принял американского президента только на второй день после похорон. Сначала заново были подписаны все договоры, заключенные погибшей советской делегацией на Гавайях. Ведь наши экземпляры документов были безвозвратно утеряны. Затем состоялась короткая беседа, в которой обе стороны подтвердили свой курс на дружбу и сотрудничество двух великих народов. Когда руководители стран по обоюдному согласию решили побеседовать один на один, Рузвельт сначала высказал свое восхищение Васиным английским, затем еще раз принес свои личные и от всего американского народа извинения за такую трагическую гибель всей советской делегации и "глубокоуважаемого товарища Сталина". Причем последние слова он произнес с чудовищным акцентом, но по-русски.
- Я принимаю ваши извинения, мистер президент. Будем надеяться, что это последнее, что было плохого между нами лично и между нашими народами.
- Мистер председатель, ответьте мне на один вопрос. Это нужно, чтобы между нами совсем уж ничего не стояло.
Вася Сталин поощряюще кивнул.
- У вас… - американский президент запнулся, но потом все-таки продолжил: - У вашей страны действительно есть машина времени?
Василий задумался. Врать в глаза Рузвельту не стоило. От этого разговора слишком многое зависит. Как минимум - будущие отношения двух великих держав. Говорить всю правду? Нельзя. Значит, хочешь не хочешь, а часть придется сказать. А, собственно говоря, что он теряет? Точка невозврата пройдена. Уже никто и никогда не сможет победить Советский Союз силой оружия. Армия сильна, как никогда. Заводы работают. Экономика в норме. В ближайшие годы у нас будет Бомба.
- Нет, мистер президент. Нет у нас никакой машины времени и никогда не было. Тут несколько другое. Вы когда-нибудь слышали о гипотезе множественности миров?
Глаза Рузвельта расширились. Он понял, что Сталин сейчас говорит правду.
- С нами неизвестным нам техническим способом, - вот здесь Василий говорил не совсем правдиво. Лично он, как раз, знал почти все нюансы, - связались из такого мира. Где он находится, близко ли, далеко или вообще в другой вселенной, наши ученые не знают.
А вот это была чистая правда.
- В том числе именно поэтому мой отец сделал все возможное, чтобы все лучшие ученые планеты приехали в Советский Союз и общими усилиями попробовали решить эту научную задачу.
Василий закурил и продолжил:
- Мы получили довольно много научной и технической информации оттуда. Часть была на английском языке. Сейчас связь с тем миром по неизвестной нам причине прервана. Судя по уровню переданной информации, наши аналитики ориентировочно определили уровень их технологического опережения по сравнению с нами в пятьдесят-сто лет. Вот это то, что я могу вам сказать, мистер президент.
Вася замолчал, а Рузвельт задумался. Все, что сейчас сказал ему советский Председатель, очень стройно укладывалось во все произошедшее за последнее время. Да, если бы три года назад напасть на них… Нет, он не имеет ничего личного против Советов, но теперь же минимум на долгие десятилетия придется смириться с их доминированием. А ведь этот молодой Сталин настроен к его Америке вполне дружелюбно. Идти сейчас против них войной - безумие. Придется смириться и двигаться в кильватере Советского Союза. Во всяком случае, быть вторыми в мире значительно лучше, чем одной из третьестепенных стран при лидерстве этих снобов из Туманного Альбиона, как было всего несколько лет назад…
Василий тоже думал. Сказать больше? Обрисовать перспективы цивилизации "пан-Америка"? Почему бы и нет? А надо? Обязательно!
- Была информация и художественного характера. Фильмы, книги… Там, похоже, какое-то отражение нашей реальности. Но история уже различается. Очень сильно различается. Они, - Вася запнулся, - они - гниют.
- Как это? - не понял Рузвельт.
- Там тоже была война. Причем значительно более тяжелая, чем у нас. Многие десятки миллионов жертв. Шесть лет они там воевали… Европа, Азия… Потом пошли перманентные, уже не мировые, войны. Хотя противостояния там были на самой грани… Гонки вооружений, чудовищные виды сверхмощного бесчеловечного оружия… Но не это самое страшное. Они гниют изнутри. Однополые браки, лесбийские парады, наркомания - всего лишь болезнь, а не преступление. Священники развращают и насилуют детей. Полная потеря приоритетов развития цивилизации. Вышли в ближний космос, достигли Луны и… вернулись обратно. Реально у власти - большие деньги. Делается только то, что дает прибыль. Этические нормы только на словах. Они там постепенно закукливаются в ставшем внезапно очень маленьким мире. Проедают ресурсы планеты. Климат в результате сжигания запасов углеводородов и безудержной вырубки лесов портится. Еще сотня лет, максимум - две сотни, и начнется регресс… Я не хочу, чтобы что-то подобное произошло у нас.
Сталин замолчал. Рузвельт смотрел на него широко открытыми глазами и… верил. Верил всему, что сейчас рассказал ему этот самый молодой в мире руководитель самого большого и сильного на Земле государства. Он только не мог понять, почему в глазах этого парня была такая боль…
* * *
- И о чем же была ваша беседа? - Берия снял пенсне, протер стекла белым батистовым платком и надел свой легендарный оптический прибор обратно на переносицу.
- В принципе, я открыл ему наши карты, - Василий коротко пересказал свой разговор с американским президентом.
Маршал хмыкнул:
- Теперь американцы не рыпнутся. Мне кажется, Рузвельт вряд ли будет делиться этой информацией с кем-нибудь.
- Гопкинсу все выложит, - поправил Синельников, - они очень дружны.
- А этот советник не разболтает? - Берия посмотрел на директора СГБ.
- Нет, - ответил за друга Вася, - к тому же ему мало осталось - неоперабельный рак. Но даже если и разболтает, что с того?
Маршал несколько раз перевел взгляд с одного на другого.
- Вот что, парни, а все ли вы мне рассказываете?
- Все, Лаврентий Павлович, - глядя Берии прямо в глаза, сказал Василий, - все, что вы спрашиваете.
Тот хмыкнул:
- Так, хорошо, а что я забыл спросить?
Отвечать взялся Синельников:
- Ведется работа по дискредитации ряда американских политиков, которые уже сейчас или в будущем станут врагами Советского Союза.
- Например? - потребовал маршал.
- Сенатор Трумэн, некто Маккарти.
- Кто такие?
- Трумэн - возможный вице-президент Штатов после смерти Рузвельта, соответственно, должен занять его место. Джозеф Маккарти - тоже американец. Вундеркинд, мать его. Оба - антикоммунисты и очень не любят нашу страну, - коротко доложил генерал.
Берия задумался, затем посмотрел на сидящих перед ним друзей и неожиданно улыбнулся:
- Ладно, парни, только давайте на будущее вы все-таки будете меня информировать о таких вещах. С Громыко хоть посоветовались?
- Лаврентий Павлович, - протянул все тот же Синельников, - обижаете. Чтобы внешняя разведка работала без контакта с МИДом?… И с Проскуровым все обговорили.
- Тогда еще вопрос: почему Иосиф Виссарионович в Канаде не запретил деятельность партий, кроме откровенно фашистских?
Сталин с Егором переглянулись. Василий достал папиросы, простучал одну о пачку, вытряхивая табачинки, промял мундштук, закурил и только потом начал говорить.
- То, что лежит на поверхности - показать, что Советскому Союзу и его руководству народная демократия совершенно не чужда - это ширма. Реальный план отца - запрет в будущем всех партий.
Василий не стал говорить маршалу, что это его план, с которым Иосиф Виссарионович согласился еще год назад по времени этого мира.
Берия все-таки спросил:
- И компартию запретить?
И подполковник, и генерал-полковник синхронно кивнули.
- Не понимаю, - маршал не повышал голоса, но это было сказано с большим напряжением, - не понимаю. Он делал все, чтобы в будущем можно было построить коммунизм. А теперь…
- Неправда, - ответил Василий, - отец строил империю. Коммунизм нужен был Троцкому. А отец… Папа поднимал страну.
В кабинете повисла тишина. Нет, она не была полной. Было слышно, как отщелкивает свое маятник больших напольных часов, как дышат все трое, постукивание пальца по мундштуку папиросы, когда Вася стряхивал пепел в большую хрустальную пепельницу. Где-то далеко шумела большая Москва с ее заводами, фабриками, институтами, транспортом и, главное, с ее миллионами людей - жителей и приезжих. Но в кабинете была тишина. Наконец Берия оторвал взгляд от столешницы и посмотрел в глаза Василию.
- И кто должен управлять такой державой? - слово "империя" он произносить не захотел. - Царь? Возврат к монархии?
- Ни в коем случае! - тут же ответил Сталин. - Только те, кто будет настоящим патриотом своей страны, грамотные, подготовленные и умные руководители.
- А кто будет выбирать этих руководителей?
- Те, кто сейчас стоит у власти и элита страны.
- Не все граждане, а только лучшие? - решил уточнить маршал. Он, похоже, в принципе не хотел произносить некоторых слов в этом разговоре. Таких, как "элита".
- Именно так. А вы, Лаврентий Павлович, считаете, что кухарка и пастух могут правильно управлять державой? Они вообще не должны решать, кто будет стоять у власти, - подполковник и маршал так и продолжали разговаривать, глядя в глаза друг другу. Даже не мигали.
- Мне надо подумать, - констатировал Берия и наконец-то первым отвел взгляд.
- Само собой разумеется. Такие вопросы с кондачка не решаются, - по-простецки ответил Вася, - без вас, Лаврентий Павлович, мы ничего предпринимать не будем. Мы просто одни никак не справимся с этой задачей. Только, когда будете думать, попробуйте сначала оценить дела отца со стороны.
- Что ты имеешь в виду? - не понял маршал.
- Аналитику. Надо разбить на этапы всю папину деятельность. Сначала у него стояла задача войти во власть. Это в тот момент можно было сделать только с партией большевиков. Значит, надо было подняться в ней на вершину. Одновременно - создание промышленности, развитие страны. Затем власть должна была стать единоличной. Врагов - к стенке. И только потом можно было сосредоточить все силы, - Василий подчеркнул слово "все", - только на безмерном усилении державы.
Синельников чуть рот не открыл. С этой точки зрения посмотреть на жизнь Иосифа Виссарионовича Сталина он никогда не осмеливался.
Берия тоже сначала не понял, к чему подводит Василий. Так коротко, в несколько предложений, охарактеризовать жизнь отца мог только он. Да, конечно, погибший Вождь был в первую очередь прагматиком. Отрицать очевидное было нельзя. Но… И что же теперь со всем этим делать???