– Друзья мои, позвольте пригласить вас в зал, – забежал в кабинет директор. – Публика уже занимает места, а ваши указаны на пригласительных… А где, кстати, Артемьев, так и не появлялся?
– Эдуард Николаевич позвонил, сказал, что немного задерживается на студии грамзаписи, но к началу фильма обещал быть железно, – довёл до сведения директора Тарковский.
– А, ну тогда ладно, лишь бы не опоздал… Пойдёмте, товарищи, на свои места.
Мы один за другим через боковой проход прошествовали в огромный зрительный зал, уже наполовину заполненный народом. При нашем появлении кто-то зааплодировал, другие тут же подхватили, и вскоре зал потонул в овациях. Мы вынуждены были раскланяться, после чего расселись.
– Надеюсь, после финальных титров реакция будет такая же, – сказал мне сидевший справа от меня Янковский. – Только бы народ не устал смотреть, почти на три часа кино получилось.
К 18 часам зал был заполнен до отказа. Появился и Артемьев, усевшийся рядом с Тарковским. Последними свои места в первом ряду заняли двое достаточно немолодых мужчин, которые, шествуя по проходу в сопровождении лебезящего директора, о чём-то негромко переговаривались.
– Ого, вместе с Демичевым сам Андропов прибыл, – прокомментировал снова Янковский. – К чему бы это? Он же вроде не большой любитель публичных мероприятий.
Действительно, Андропов, живьём-то мне его видеть ещё не доводилось, только на фотографиях в Интернете. Но на них Юрий Владимирович выглядел постарше, всё больше уже в должности генерального секретаря.
Погас свет, занавес разошёлся, и под оркестровую, сдобренную электроникой музыку Артемьева на экране появились первые титры, а затем пустыня Кызылкум… то бишь марсианский пейзаж, и выползавший из песка очнувшийся советский космонавт Виктор Огнев в исполнении Янковского.
В принципе, я знал, конечно, сюжет фильма наизусть, раз уж являлся автором сценария, но всё равно смотрел кино с чувством какого-то щенячьего восторга. Пускай здесь нет компьютерных спецэффектов, но для 70-х то, что сотворил Клушанцев, было настоящим прорывом. По реакции зала, тишина в котором периодически наполнялась хоровыми вздохами, становилось ясно, что фильм задевает людей за живое. Например, в момент очередного такого массового выражения эмоций, когда у главного героя взорвался шлюз жилого модуля, одна из зрительниц позади меня, не сдержавшись, вскрикнула: "Ой, мамочки!"
Финальные титры шли вновь под музыку Артемьева, но теперь уже не нагнетающую, как в начале, а жизнеутверждающую. Невольно вспомнилось, как звонил накануне в Союз композиторов. Не дождавшись от них звонка, позвонил сам. Оказалось, что моё заявление попридержали, композиторы пока не могут прийти к единому мнению. Решив, что этак заявление могут и вовсе похерить, я тут же позвонил своей палочке-выручалочке в лице Чарского, поинтересовался, нет ли у него выходов на членов комиссии, чтобы уж как-то додавить этих мастодонтов от музыки. Анатолий Авдеевич пообещал подумать над моей просьбой, а я, в свою очередь, сказал, что отблагодарю его очередным хитом для Инги.
Загорелся свет, и зал тут же потонул в овациях. Приглашённым членам съёмочной группы пришлось встать и дружно кланяться, обернувшись лицом к публике. Я незаметно покосился на сидевшую супругу, которая тоже аплодировала, не жалея ладоней, а её глаза, смотревшие на меня снизу вверх, буквально лучились счастьем. Наконец нас пригласили проследовать на сцену, где вручили цветы, и каждому пришлось сказать несколько слов.
Вспомнив стандартные выражения обладателей премии "Оскар", я решил особо не загоняться, раз уж речь заранее не готовил, а попробовать что-то сказать по голливудскому шаблону.
– Спасибо моей любимой жене Валентине, которая всячески меня поддерживала в работе над книгой и сценарием. Валя, встань, пожалуйста, покажи себя людям… Спасибо всем участникам съёмочной группы за то, что так здорово сумели воплотить мою книгу на киноэкране. Спасибо всем вам за ваши аплодисменты, за признание нашей работы. Надеюсь, это не последний раз, когда мы порадовали вас своим творчеством.
Да уж, моё выступление стало, пожалуй, если не самым продолжительным сегодня, то уж самым ярким точно. Особенно момент, когда смущённая супруга встала и, приложив руки к груди, поклонилась аплодировавшей ей публике, да ещё и угодив под вспышку какого-то фоторепортёра, о присутствии которого я и не подозревал до последнего момента. При этом настырный фоторепортёр попросил нас с Валентиной чуть позже, когда зрители наконец разошлись, попозировать ему вместе. Оказалось, товарищ работает на журнал "Советский экран" и наше фото предположительно появится в следующем номере. Если, конечно, его одобрит редактор издания.
На банкет, проходивший в небольшом зале, Андропов не пошёл. Но передал через министра культуры, что фильм его впечатлил.
– Надеюсь, впечатлил в положительном смысле, Пётр Нилыч? – поинтересовался Тарковский.
– Думаю, да. А от меня вам самые искренние поздравления. Предлагаю поднять бокалы за успешную прокатную судьбу вашего фильма.
А на следующей неделе я, Тарковский и Янковский стали гостями "Кинопанорамы". Хозяин студии Эльдар Рязанов встретил нас широкой улыбкой, пожимая руки:
– К сожалению, на премьеру не смог попасть, но фильм уже посмотрел. Восхищён! Такого у нас ещё не снимали. Голливудские продюсеры сейчас, наверное, локти кусают, что не успели вовремя выкупить права на сценарий. Да и не факт, что у них получилось бы не хуже, это же ведь поразительным образом удалось совместить философию и действо. Андрей Арсеньевич, я всегда говорил, что вы гений.
– Да ладно, что я! Всех нужно поздравлять, – заскромничал режиссёр.
– Давайте к гримёрам, они над вами немного поработают, а затем проходите в студию.
Этот выпуск "Кинопанорамы" показали через неделю, практически одновременно с выходом нового номера журнала "Советский экран", обложку которого украшала физиономия Янковского сквозь прозрачное забрало гермошлема. Фильму была посвящена добрая половина журнала, с фотографиями с места съёмок (когда только успели), комментариями киноведов, дали интервью с главными действующими лицами. А меня-то почему эти гады-журналисты не проинтервьюировали?! Обидно. Правда, порадовала наша с Валей фотография на полстраницы. Жена даже хотела вырезать её и приляпать под стекло в рамочку, насилу удержал.
Между тем "Юность" готовилась печатать вторую повесть из серии приключений Эраста Фандорина. По первой неугомонная "Молодая гвардия" уже собралась издавать отдельную книгу, затребовав у меня рукопись. К тому времени я перепечатал уже и "Смерть Ахиллеса", собираясь браться за "Статского советника" и поглядывая на свою любимую "Алмазную колесницу". Что-то ещё должно быть между этими книгами, но так уж получилось, что в моём "ридере" Акунин был закачан не весь, а лишь те произведения, которые меня интересовали.
Не забывал я, впрочем, и о воспоминаниях Машерова. Ради них решил отложить на какое-то время Акунина, всё ж таки хотя это и был предлог для того, чтобы подобраться к первому секретарю ЦК КП Белоруссии, но человек старался, вспоминал молодость, тратил своё время.
Интересно, что предпримет или уже предпринимает Пётр Миронович, чтобы повернуть ход истории в новое русло? Хотелось верить, что он не сидит сложа руки, раздумывая, провокация это была или я на самом деле, как выразился лидер Белоруссии, хронопутешественник? Во всяком случае, ни он сам, ни кто-то другой от его лица мне не звонил, не подавал никаких знаков.
Ответ на свой вопрос я получил в начале октября, когда у ворот моей дачи остановилась такая же, как и у меня, чёрная "Волга", из которой вышли двое мужчин в одинаковых плащах и тёмных шляпах. Одного из них я узнал сразу, это был Степан, второго, как следовало из предъявленного им документа, звали Алексей Фролов. Впрочем, Степан, будучи человеком исполнительным, также показал удостоверение, и я узнал, что его фамилия Чернышёв.
– Сергей Андреевич, сегодня к вам после заседания пленума ЦК заедет Пётр Миронович Машеров. Если вы, конечно, не против…
– Да что вы, с удовольствием его встречу.
– Ну и хорошо, а мы пока согласно уставу осмотрим дом и придомовую территорию, такой уж порядок, не обессудьте.
– Да без вопросов, хотя могу сразу сказать: ни холодного, ни огнестрельного оружия не держу… Хотя есть кинжал, подаренный узбекским лидером Шарафом Рашидовым, но это скорее произведение искусства. И ещё ржавый топор в сарае.
В "Волге" этих ребят имелась рация, по которой они кому-то сообщили, что дача чиста и можно везти Машерова. Через полтора часа Пётр Миронович уже пожимал мне руку.
– Неплохо у нас живут писатели, – с лёгкой иронией сказал он. – А кто здесь обитает по соседству?
Я вкратце рассказал о соседях, после чего Валентина предложила гостю и сопровождавшей его камарилье проследовать в гостиную, отведать чая с вареньем собственного приготовления и купленным буквально за полчаса до этого в пристанционном магазине тортом. Поговорили о "моих" книгах, о премьере фильма, причём выяснилось, что Машеров нашёл время посмотреть картину, и она ему очень понравилась. А потом он предложил прогуляться нам вдвоём вдоль Сетуни. Не иначе, его чем-то манила водная гладь, ведь в санатории он тоже ежедневно прогуливался по берегу озера.
Оставшись наедине со мной, но при этом глядя куда-то вдаль, за поворот реки, Машеров сказал:
– Не знаю, радоваться или нет, но ваши предсказания понемногу начинают сбываться. Смерть Мао Цзэдуна 9 сентября меня окончательно убедила, что вы из будущего. Поэтому в дальнейшем собираюсь строить наши отношения на полном и, надеюсь, взаимном доверии… Теперь к делу. Не буду отчитываться о своих действиях подробно, как говорится, меньше знаешь – лучше спишь. Но работа уже началась, прощупываю Политбюро, руководителей ведомств на предмет плотного сотрудничества. Приглядываюсь к молодым перспективным руководителям, на которых могло бы опереться следующее поколение советских людей. Хотелось бы подобрать надёжных соратников и при этом не дать повода что-то подозревать тем, кто остался вне моего списка и обладает пока реальной властью.
– Понятно, вам, как бывшему партизану и подпольщику, наверное, свойственно перестраховываться.
– На войне ошибок не прощали, а сейчас, пожалуй, тоже идёт своеобразная подковёрная война.
– А я между делом свои мысли ещё раз на бумаге изложил. Хотел вам, пользуясь случаем, папку отдать, там около тридцати страниц.
– Отлично, рад, что вы не самоустранились. Но я к вам заехал ещё по одному поводу. Хотел попросить ваш мобильный телефонный аппарат, раз уж вы сами предложили дать его разобрать нашим умельцам.
– Не вопрос! А кто эти самые умельцы?
– Слышали о таком – Жоресе Алфёрове?
– Ещё бы! Нобелевский лауреат, по физике, если не ошибаюсь.
– Это когда же он успел Нобелевскую получить? В будущем? Понятно… Так вот мы с ним земляки практически, давно дружим, и голова у него светлейшая, что и подтверждает будущая премия Нобеля. Сейчас он заведует базовой кафедрой оптоэлектроники Ленинградского электротехнического института. И лаборатория у него приличная, одна из лучших в стране.
– Тогда без вопросов, только подождите, пока я сброшу на Micro SD конфиденциальную информацию – и телефон ваш. Кстати, раз уж он оптоволокном занимается, то мог бы и насчёт Интернета подумать, вещь-то в будущем первостепенная.
– Вы так считаете? Хорошо, поинтересуюсь заодно насчёт вашего Интернета. Завтра заскочу в Ленинград, мы с Жоресом Ивановичем уже созвонились, я вкратце объяснил, с чем ему придётся иметь дело и что это закрытая информация. Никаких утечек быть не должно.
– Я только опасаюсь, что вы не сможете точно ему объяснить, что это за зверь и с чем его едят.
Машеров искоса глянул на меня, кивнул:
– Ну вообще-то я всё же хотя и бывший, но учитель физики, так что в принципе какое-то представление имею. Да и он голова, каких ещё поискать… А знаете что, действительно, поедемте вместе. Познакомитесь с Алфёровым, расскажете о своём видении технических разработок будущего, особо не открывая завесу тайны над вашим попаданием в наш мир. Или у вас на ближайшие пару дней какие-то дела?
– Да ваши воспоминания обрабатываю, но можно и прерваться ненадолго.
– Прерывайтесь, ничего страшного не случится за эти день-два. Сегодня я ночую в Москве, в ведомственной гостинице, а завтра в десять вылетаю в Ленинград. За вами утром приедет мой человек, отвезёт сразу в аэропорт. Тогда уж телефон сами захватите, и заодно папочку не забудьте. Я пока брать не буду, а то устал что-то сегодня, выспаться хочется, а если папка будет при мне – не удержусь и стану читать… А вон и Степан с Алексеем, делают вид, что природой любуются, затаились в кустах. Ладно, не будем их нервировать лишний раз, пойдёмте в дом, и я чайку попью на дорогу. Хорошее варенье ваша супруга делает, надо для своей рецепт взять. Как думаете, поделится?
– Куда же она денется! Ещё и баночку с собой даст, она у меня женщина запасливая, но и щедрая.
Проводив Машерова, я попросил Валю в ближайшее время меня не тревожить, заявив, что собираюсь поработать с музыкальными файлами на магнитной ленте. После чего закрылся в своём кабинете с сотовым телефоном и магнитофоном и занялся копированием музыкальных файлов на магнитофонную ленту. За неимением проводов пришлось записывать прямо "с воздуха". Хорошо, что динамик телефона выдавал довольно приличное качество звука. Параллельно подключил зарядное устройство, не хотелось, чтобы неожиданно сел повидавший виды аккумулятор.
На перезапись треков, которые поместились на одиннадцати компакт-кассетах, ушёл остаток дня и почти вся ночь. Выходил из кабинета я только поужинать. Утром Валентина на мою невыспавшуюся рожу с тёмным кругами под глазами смотрела с подозрением, но я развел руками: что делать, работа. И кстати, каждую кассету я подписал, чтобы потом самому не запутаться.
До того, как за мной приехали, я успел перебросить те же музыкальные файлы, фото и видео из телефона на карту памяти. Скоро нам с тобой, верный мобильник, придётся распрощаться, разберут тебя на запчасти вивисекторы. Ну да ничего, всё на благо Родины, как бы пафосно это ни звучало. Поможем стране догнать и перегнать загнивающий Запад хотя бы в такой, на первый взгляд, мелочи.
Глава 11
"Под крылом самолёта о чём-то поёт…" – упорно лезла в голову песня какого-то советского ВИА. Интересно, она уже написана или ещё нет? А то что-то пока не слышал её в этом времени.
Я отвлёкся от созерцания оправленных в перелески полей, которые с высоты в шесть тысяч метров казались расчерченными чьей-то гигантской рукой, и глянул на сидевшего напротив Машерова. Руководитель Белорусской ССР задумчиво вчитывался в содержимое папки, которой я попотчевал его, когда мы расположились в Як-40, призванном перемещать на относительно недалёкие расстояния тела первых лиц государства. Уж не знаю, Машерова это самолёт или просто ему предоставили эту небольшую по размерам крылатую машину в Москве, но внутри всё оказалось устроено по высшему разряду. Не было никаких пассажирских сидений в привычном понимании этого слова, это был действительно самолёт для партэлиты, в котором даже стоял оббитый натуральной кожей диван, а вышколенный стюард схватывал всё с полуслова. Имелся и откидной столик, за которым мы с Петром Мироновичем сейчас сидели друг против друга в мягких, удобных креслах.
До "Пулково-1" лететь всего ничего, полтора часа, и уж не знаю, сколько за это время Машеров осилит из моей рукописи. Я-то как следует постарался, сочиняя трактат на тему "Спасение СССР". В экономику, впрочем, особо не лез, а вот с политикой порезвился. Например, коснувшись отношений нашей державы с некоторыми странами.
Написал, что с Норвегией надо вести себя пожёстче, а то что-то уж очень они размахнулись на наш сектор в Арктике. Заодно поднять вопрос, по какому праву скандинавы хозяйничают на исконно русском Груманте и острове Медвежьем, незаконно отторгнутых у СССР во время Гражданской войны?
С японцами тоже не всё просто. Необходимо первым делом разорвать и объявить несуществующей идиотскую декларацию, подписанную Никитой Сергеевичем в 1956 году. Заявить, что СССР больше не хочет передавать два своих острова недружественной нам Японии. Параллельно начать развивать Курилы, выделив их в отдельную область. Одновременно в самой Японии поддерживать всех, кто недоволен американской оккупацией и зависимостью от Штатов, но при этом не упоминая социализм или коммунизм и упирая исключительно на унизительное для японцев состояние американского протектората. А заодно и на деньги, потерянные от отсутствия экономического сотрудничества с СССР.
С лидером КНДР Ким Ир Сеном поддерживать дружественные отношения, поскольку он выполняет роль шила в одном месте у тех же америкосов. Обратить внимание на забытую Богом Монголию, где можно как следует вложиться в добычу полезных ископаемых, в животноводство и которая также служит буфером между СССР и Китаем.
Что касается Китая… Товарищу Хуа Гофену, который после кончины Мао сосредоточил всю власть в своих руках, можно сообщить, что товарищи Е Цзяньин и Дэн Сяопин ему совсем не товарищи, а, наоборот, хотят его слегка отодвинуть от власти, и не мешало бы их того… Особенно Сяопина, который нам пакостил в 80-х в Афганистане в компании с Западом и арабскими странами. Если вам, многоуважаемый Пётр Миронович, или вашему ставленнику удастся прийти к власти до 1979-го, то с помощью, как говорится, грубой физической силы можно будет охолонить китайцев во Вьетнаме, а параллельно помогать борцам за свободу Синьцзяна, благо, что они в это время ещё вполне прокоммунистические и просоветские, а заодно борцам за свободу Тибета. Хорошо обученные и хорошо вооружённые люди достаточно легко смогут закрыть проходы в горах и вывести из строя аэродромы.
Ну а китайцам, после того как они получат своё во Вьетнаме, прозрачно намекнуть, что если не пойдут на нормализацию отношений с СССР, то потеряют западную часть страны, причём формально мы тут совсем не при делах. Ну а затем можно предложить им и взаимовыгодное сотрудничество, например, в виде строительства железной дороги Северный Китай – Синьцзян – Алтай – Западная Сибирь – Европейская Россия – Европа для вывоза китайских товаров. В этом же ряду газопроводы и нефтепроводы.
По Афганистану следующие соображения… Однозначно нужно слить заговор НДПА Дауду. От добра добра не ищут, благо Дауд неплохо будет держать в узде фанатиков. При этом надо продолжать контакты с нацменьшинствами, особенно на севере страны, чтобы, если исламисты всё же возбудятся или Дауд повернёт не туда, поставить непроходимый барьер на Еиндукуше.
Иран тоже не остался без моего внимания. Раз уж шаха скинут по-любому, то нашим политикам надо заранее подсуетиться, чтобы к власти пришли левые, которые в Иране весьма сильны: партия Туде, Федаяне хальк, Моджахедине хальк и прочая и прочая…