Для широкого круга читателей, интересующихся историей крестьянских антикоммунистических восстаний, происходивших на территории Центрального Черноземья России.
Содержание:
Глава 1. КАНУН И НАЧАЛО 1
Глава 2. УЕЗДЫ В ОГНЕ. 7
Глава 3. ПЕРЕЛОМ 12
Владимир Васильевич Самошкин
Хроника Антоновского восстания
Антоновщина – последняя крестьянская война в России.
"В гражданской войне не бывает победителей"
М. Шолохов
Глава 1. КАНУН И НАЧАЛО
Общеизвестно, что Антоновский мятеж подготавливался эсерами. Как правыми, так и левыми. Хотя их роль в этом нещадно преувеличена нашими историками, но именно эсеры провели в Тамбовской губернии основную работу по пропаганде антикоммунистических настроений среди широких крестьянских масс и по созданию в деревне подпольных комитетов "Союза трудового крестьянства" (СТК), которым отводилась роль центров по непосредственной подготовке крестьянских выступлений на местах. К середине лета 1920 года значительная часть Тамбовской губернии была уже покрыта густой сетью нелегальных комитетов СТК – сельских, волостных, районных и уездных. Существовал и глубоко законспирированный губернский комитет (губком) СТК.
Несомненно, что комитеты СТК внесли свой вклад в нагнетание уже и без того предгрозовой атмосферы, царившей во многих местах Тамбовщины еще с февраля 1920 года. Ведь именно к этому времени в ходе сбора продразверстки достигло своего апогея число всевозможных перегибов, откровенных насилий и настоящих преступлений по отношению к крестьянству со стороны продотрядов, напрямую подчинявшихся тамбовскому губпродкомиссару Якову Григорьевичу Гольдину.
Так уж случилось, что в нашей исторической литературе До сих пор как-то не нашлось места для освещения творившихся продотрядами беззаконий. В лучшем случае, историки отделывались общими фразами типа того, что в "отдельных местах" происходили "отдельные случаи" перегибов, ошибок и других "искривлений линии", допускавшихся иногда "отдельными продотрядами".
А между тем, даже поверхностное изучение документов о проведении кампании продразверстки двадцатого года в Тамбовской губернии показывает, что здесь можно говорить о настолько искривленной линии губернских продорганов во главе с Гольдиным, что эта кривая линия напрямую вела тамбовского мужика (и отнюдь не кулака!) к мысли о поистине жизненной необходимости взяться за оружие и попробовать силой "сбросить" коммунистов. И разубедить крестьянина в этом было весьма сложно. Ведь защитить преданного или лояльного советской власти середняка или бедняка даже от явного и издевательски неприкрытого произвола гольдинских продотрядов не могли – если и пытались – не только деревенские коммунисты, но и уездные власти.
В подтверждение сказанного приведем (с небольшими и несущественными сокращениями) доклад президиума Борисоглебского уездного исполкома от 20 февраля 1920 года, направленный в тамбовские губком партии и губисполком, а также во ВЦИК и ЦК РКП(б).
"… Цель настоящего доклада та, чтобы обрисовать проведение в уезде продовольственной политики, а также обрисовать действия отряда гражданина Марголина, выполняющего продовольственную разверстку.
Продовольственная разверстка по Борисоглебскому уезду как наложена, так и проводилась неправильно, с нарушениями самых элементарных правил продовольственной политики.
На волости наиболее плодородные разверстка наложена гораздо менее, чем они могут дать и, наоборот, на волости наименее плодородные накладывается гораздо больше. Однако, совершенно не учитывая этого положения, приехавший в уезд гражданин Марголин со своим отрядом принялся яро выполнять эту разверстку. И что же: по уезду пронесся ужасный крик – крик наболевшей крестьянской души, протест против насилия и репрессий, которые гражданин Марголин стал применять к крестьянам-беднякам, к женам и семьям красноармейцев, но не к кулакам.
Репрессии эти прямо бесчеловечны и напоминают собою времена средневековья.
В ход была пущена порка. Крестьян пороли и посейчас порют по всем правилам искусства Николая Кровавого, если не больше. Порют продармейцы, агенты и сам гражданин Марголин, за что и был арестован ревтрибуналом, но по приказу из Тамбова ныне выпущен из тюрьмы с допущением к исполнению своих обязанностей.
Не довольствуясь поркой, по приказу гражданина Марголина был проведен мнимый расстрел членов Новотроицкого сельского Совета Русановской волости. Было это таким образом. Арестованные члены сельского Совета были посажены в сарай, из которого их поодиночке выводили, раздевали, ставили к стенке и командовали: "Взвод! Пли!". Продармейцы стреляли в воздух, а обезумевший от страха член Совета падал в обморок. Затем его поднимали и громко кричали: "Одну сволочь расстреляли, давайте другую". Выводили другого, и с ним проделывали то же самое. Но этого мало. Раздетых членов Совета и крестьян запирали раздетыми в холодный сарай, где они находились по несколько часов на двадцатишестиградусном морозе, дрожа и, вероятно, в душе проклиная Советскую власть.
У тех же крестьян конфисковывалось все имущество и скот. Последний загонялся к кому-нибудь во двор и целыми днями находился без корма. Голодный рев животных сам говорил за себя, бывали случаи, что здесь же, на дворе, коровы телились, лошади жеребились и приплоды замерзали.
От побоев умирали люди. Наиболее характерен такой случай. К жене красноармейца приходят продармейцы и требуют, чтобы она немедленно выполнила государственную продразверстку. Жена красноармейца заявляет, что она не может этого сделать по той самой простой причине, что у нее ничего нет. Ее доводы оказались для продармейцев недостаточны, и они, обложив ее крепким словцом, пустили в ход нагайки и кулаки. В результате у беременной жены красноармейца преждевременные роды, и она умирает, истекая кровью…
Бывали и такие случаи. Агенту или продармейцу понравится у крестьянина лошадь. Он приходит к нему и говорит, чтобы тот отдал ему лошадь для разъездов по волости. Крестьянин, уже выполнивший разверстку полностью, отказывает, ссылаясь на то, что лошадь ему самому нужна. Агент же, недолго думая, накладывает на него еще несколько пудов хлеба, которых крестьянин не может отдать. Агент торжествует. Лошадь отбирается им за невыполнение разверстки. Он прав.
Таким образом, у большинства крестьян – беднейших крестьян – хлеб выметен подчистую. Более того: крестьянам нередко приходилось выезжать за хлебом в соседнюю Воронежскую губернию, где прикупали хлеб по спекулятивной цене и выполняли разверстку.
Продовольственную разверстку гражданин Марголин начинает таким образом. По приезде в село или волость он собирает крестьян и торжественно заявляет: "Я вам, мерзавцы, принес смерть. Смотрите, у каждого моего продармейца сто двадцать свинцовых смертей для вас, негодяев" и т. д. Затем начинается требование выполнить продовольственную разверстку, а потом порка, сажание в холодный сарай и т. п.
Результаты действий Марголина не преминут сказаться. Площадь земли по Борисоглебскому уезду останется совершенно
незасеянной, так как разверстку выполняли, не считаясь с нормой; возможны также голодные бунты и восстания…
В заключение о проделках Марголина необходимо добавить. Марголиным захватываются почты и телефонные станции с целью, чтобы кто-нибудь не донес о его безобразиях исполкому или Чека. Коли же кому-нибудь удавалось послать телефонограмму, то принявший и писавший ее арестовывались, как и сама телефонограмма.
Заканчивая этим свой доклад, Борисоглебский уисполком, стоя на точке зрения разумной продовольственной диктатуры, …требует в срочном порядке отстранить и предать суду гражданина Марголина, которому губпродкомиссар Гольдин выразил телеграфно соболезнование по поводу его ареста, а вместе с ним и всех его сподвижников, ибо терпеть дальнейшее издевательство над крестьянами исполком, члены которого – коммунисты, закаленные в боях с белогвардейскими бандами, считает недопустимым ни с какой точки зрения".
Поток жалоб на незаконные действия тамбовских продорганов был настолько велик, что, несмотря на все преграды, докатился до Москвы и даже до В. И. Ленина. В середине февраля 1920 года Ленину стало известно о фактах гибели хлеба на охраняемых продармейцами ссыпных пунктах Тамбовской губернии, а также и о некоторых "шалостях" самого тамбовского губпродкомиссара Я. Г. Гольдина, который дошел уже до того, что присвоил себе право расстреливать. Например, неугодных ему заведующих ссыпными пунктами.
Однако за Якова Гольдина совершенно неожиданно вступился Максим Горький,* "уверяя, – как писал Ленин 17 февраля по этому поводу заместителю наркома продовольствия Николаю Павловичу Брюханову, – что Гольдин – мальчик неопытный-де. Это-де кулаки злостно кладут хлеб в снег: ни нам, ни вам. Чтобы сгорел". Ленин спрашивал Брюханова: "Ваше заключение: что следует сделать и что Вы сделали?"
* Очевидно, об этом Горького попросил кто-то из московских друзей или даже "наставников" 26-летнего Гольдина. Как известно, Горький неоднократно обращался к Ленину с подобными ходатайствами, не особо вникая в их суть, что зачастую очень сердило Ильича.(2) Нельзя здесь не сказать и о том, что одним из влиятельных покровителей Гольдина в Тамбове являлся знаменитый Владимир Александрович Антонов-Овсеенко, работавший с октября 1919-го до мая 1920 года председателем Тамбовского губисполкома.
Выполняя это поручение Ленина, Брюханов немедленно потребовал объяснений от Гольдина. Нам неизвестно, что сообщил тот в свое оправдание. Но, судя по всему, Гольдин не очень-то испугался внешне строгого запроса заместителя наркома. Ибо уже на следующий день (18 февраля) он, как ни в чем не бывало, устроил мощный "разнос" борисоглебским уездным властям и заставил их срочно освободить из тюрьмы Я. И. Марголина вместе со всеми его продотрядниками. А выразив последним телеграфное соболезнование по поводу их "безвинного" ареста, Гольдин тем самым откровенно благословил марголинцев на новые "трудовые подвиги".
Естественно, что в глуши тамбовских сел и деревень крестьяне не могли знать обо всех перипетиях неравной борьбы некоторых местных коммунистов и советских работников с зарвавшимся губпродкомиссаром Гольдиным и его верными подручными типа Якова Иделевича Марголина.
"В губпродком по-прежнему летели тысячи жалоб о незаконных действиях продотрядов и агентов на местах, – говорил о причинах возникновения антоновщины начальник военно-исторического отделения штаба войск Тамбовской губернии А. С. Казаков, выступая перед армейскими коммунистами в июле 1921 года. – Однако эти заявления не рассматривались… Если даже предположить, – продолжал Казаков, – что из всей этой массы заявлений и жалоб справедливы одна десятая, а прочие девять десятых являются кулацкой и эсеровской клеветой, то вы понимаете, что и этого было достаточно, чтобы накалить атмосферу, чтобы горючий материал, накопленный предыдущими условиями, вспыхнул… Имеются документальные данные о том, что крестьян, с целью выполнить всю разверстку, подвергали пыткам и пыткам ужасным: наливали в сапоги воды и оставляли на морозе, опускали в колодцы, подпаливали бороды, стреляли из револьверов мимо уха и т. д. Нередко эти пытки применяли к тем, которые выполнили всю продразверстку, однако от них требовали новых взносов".
Одна из причин того, что продотрядами в Тамбовской губернии совершалось много беззаконий, по мнению Казакова, заключалась в том, что основную массу продармейцев составляли бывшие дезертиры. И вообще засоренность тамбовских продорганов чуждыми, а порою и специально проникшими туда враждебными элементами, была очень велика. А вот партийная прослойка в них – наоборот, хотя по количеству коммунистов Тамбовская губерния ходила в "передовиках". Это хорошо видно в сравнении с численностью парторганизаций других губерний Центрального Черноземья. Так, например, к апрелю 1920 года в Тамбовской губернской партийной организации насчитывалось 13000 коммунистов, тогда как в Воронежской – 3800, Курской -6000, Орловской – 5500.
В качественном же отношении коммунистические силы Тамбовщины оказались на поверку крайне слабыми. Это объясняется главным образом тем, что в сугубо аграрной Тамбовской губернии не было пролетариата в марксистском понимании этого слова. А имевшийся здесь малочисленный рабочий класс (его доля в общей численности населения губернии не превышала одного процента) к 1920 году оказался до предела ослаблен различными мобилизациями и прочими неблагоприятными условиями.
В селах Тамбовщины коммунисты также не имели сколько-нибудь значительной и надежной опоры, так как беднейшее крестьянство в зажиточно-середняцкой тамбовской деревне составляло меньшинство, тогда как процент кулачества в ней был, по сведениям из разных источников, от 14 до 20, по стране в среднем – 3 процента.
Погоня за высокими количественными показателями оказала поистине медвежью услугу Тамбовской губернской партийной организации. В партию вступило много случайных, чуждых и даже явно враждебных ей людей. Разумеется, не упустили свой шанс и эсеры. Уже упоминавшийся нами А. С. Казаков писал, что в 1921 году Тамбовский губком РКП(б) был вынужден признать "факт массового вхождения членов партии эсеров в коммунистическую партию; были случаи, когда почти целиком эсеровская ячейка переходила в ряды РКП. Впоследствии выяснилось, что многие вошли с исключительной целью дискредитирования партии в глазах населения… Во всех советских органах, не исключая и губчека, эсеровские организации имели своих агентов".
Только крайней неосмотрительностью и беспечностью при приеме в партию можно объяснить такой, например, факт: за пять первых месяцев мятежа на сторону Антонова добровольно перешла половина сельских коммунистов Кирсановского уезда. 12) А о работе сельских ячеек РКП(б) в Борисоглебском уезде перед мятежом, один высокий проверяющий отозвался так: "В деревнях крестьяне ищут большевиков, чтобы пожаловаться на коммунистов".
Качественная слабость губернской парторганизации, сильная подверженность ее членов мелкобуржуазному влиянию находили свое выражение и в бесчисленных случаях перерожденчества, взяточничества и злоупотребления служебным положением. Наконец, летом 1920 года угрожающих размеров достигло пьянство среди членов партии. Всерьез обеспокоенный таким положением Тамбовский губком РКП(б) принял даже специальное суровое постановление "О борьбе с пьянством", в котором решительно потребовал от всех уездных комитетов (укомов) партии:
"1. За пьянство исключать из партии простыми постановлениями укомов, причем ответственных работников, как особо дискредитирующих Советскую власть и идеалы революции, арестовывать, дело о них передавать в ревтрибунал, до суда заключать в концентрационный лагерь, имена их выставлять на специальных черных досках в общественных учреждениях.
2. Членов партии, уличенных в распространении спиртных напитков, арестовывать и направлять в губчека, куда губком вошел с предложением применять по отношению к ним самые тяжкие меры наказания по законам военного времени".
Но не блистала своей работой и губчека. Мало того, что профессиональный уровень большинства ее сотрудников был весьма низок, так еще и половина из них (во главе с самим председателем губчека Александром Мартиновичем Оя), как раз к началу Антоновского восстания оказались арестованными за шантаж "отцов губернии". И тут нельзя не отметить, что Тамбовская губчека после этих арестов стала гораздо боеспособнее и даже добилась вскоре кое-каких успехов. Хотя, конечно, в целом ее работа еще долго находилась, что называется, не на высоте.
Настоящим бедствием для Тамбовской губернии (с точки зрения советской власти, разумеется) было массовое дезертирство, то есть уклонение от службы в рядах Красной армии. Так, на 1 января 1920 года девять десятых всего военнообязанного населения губернии официально числилось в дезертирах, что в общей сложности составляло колоссальную цифру – 250 тысяч человек.
Однако отметим, что дезертирство как явление уже с самого начала 1920 года заметно пошло на спад. По данным Тамбовского губвоенкомата, за первые четыре месяца двадцатого года добровольно явились на призывные пункты, а также были пойманы в облавах почти 35 тысяч дезертиров. В последующие четыре месяца их численность сокращалась невиданными доселе темпами. А ведь летние месяцы, по сравнению с другими временами года, в 1918-м и 1919 годах были самыми что ни на есть дезертирскими". Тот феномен, что в мае – августе 1920 года в ряды Красной армии влилось не менее 105 тысяч "прозревших" военнообязанных губернии, объясняется главным образом произошедшим в среде тамбовских дезертиров мощным взрывом патриотизма, вызванного нападением на страну белопанской Польши.
Были, конечно, и другие причины, способствовавшие сокращению четвертьмиллионной "армии" тамбовских дезертиров. Постоянно проводившаяся в губернии организованная борьба с Дезертирством в августе 1920 года, то есть в самый канун восстания, достигла своей наивысшей точки. Разнообразные меры убеждения эффективно подкреплялись еще более разнообразными мерами принуждения.* В августе в селах губернии действовало 12 (по одному в каждом уезде) отрядов по борьбе с дезертирством общей численностью до тысячи человек. Только за этот месяц было поймано 554 и добровольно явилось 50 957 дезертиров.
И все же к началу восстания в губернии оставалось еще около 110 тысяч дезертиров. Причем 60 тысяч из них скрывались как раз в трех будущих мятежных уездах – Тамбовском, Кирсановском и Борисоглебском. Именно эти дезертиры и составили позднее основной костяк антоновских полков.
Было в Тамбовской губернии и еще одно "бедствие", послужившее серьезным поводом к восстанию. Это – так называемое совхозно-колхозное движение.
20 июля 1921 года бывший председатель Тамбовского губисполкома В. А. Антонов-Овсеенко, вновь назначенный в марте этого года губернским "начальником" /председателем "Полномочной комиссия ВЦИК по борьбе с бандитизмом в Тамбовской губернии"/, писал в своем докладе-отчете В. И. Ленину и ЦК РКП/б/:
"…Революция внесла значительные изменения в положение тамбовского крестьянства. …Из бывшей помещичьей земли до 72000 десятин отошли под совхозы, которых к 1920 г. налажено до 150, но ни один не поставлен сколько-нибудь сносно – все идут в убыток, все пользуются крестьянским трудом /с исполу/… И отношение к совхозам /через них и к Советской власти/ почти повсеместно у крестьян враждебное.