* * *
Похоже, насчет шастающих по лесам разведгрупп Кобрин переживал зря. Гитлеровцы и на самом деле решили повторить финт первых месяцев войны, сделав ставку исключительно на скорость и маневр. Перли вперед без передышек, на предельной скорости, выдерживая минимальную дистанцию между боевыми машинами. Предельной для танков, разумеется. Во главе колонн, с отрывом в добрый километр, двигались передовые дозоры, помимо полугусеничных бронетранспортеров и мотоциклов, усиленные легкими "Pz-II" и чешскими "Прагами".
Имейся под Смоленском достаточное количество советской штурмовой авиации и фронтовых бомбардировщиков, можно было бы просто раздолбать всю механизированную группу еще на марше, как это неоднократно проделывали сами гитлеровцы в июне – начале июля. Тут даже никакой авиаразведки не нужно: растянувшийся на многие сотни метров пыльный шлейф не скроешь, как ни старайся. Как прикинул, невесело усмехнувшись, Сергей, его и из космоса отлично видно, даже с высокой орбиты. Но с авиацией все еще было плохо. Не столь катастрофично, как в конце первого летнего месяца, но сложно. В конце недавнего разговора комдив Михайлов намекнул, что постарается выбить авиаподдержку, но без малейших гарантий. Кобрин его прекрасно понял и больше вопросов задавать не стал. А сейчас это и вовсе отошло на второй план: по такой погоде ни немцы, ни наши не прилетят.
Ну, да и фиг с ним, если честно. Имеется на этот счет у комбрига очень даже неплохая задумка. И если все грамотно срастется, то выйдет нисколечко не хуже, чем полноценный авианалет. Фрицам гарантированно "понравится", так понравится, что аж до самых ихних фашистских печенок проймет…
Задумка комбрига была, в принципе, более чем незамысловата. Поскольку в академии его учили, что наибольшего успеха достигают либо сложные многоходовки с кучей отвлекающих маневров, радиоигрой с передачей противнику дезинформации, ложными ударами и контрударами и прочими хитростями (на подобное у него не было ни времени, ни, если уж начистоту, опыта). Либо простейшие операции, когда враг просто не может поверить, что все настолько элементарно; что нет никакого "двойного дна". Кобрин решил действовать именно так.
Позволив передовым частям безнаказанно вклиниться в оборону, танки бригады быстрыми – "выстрелил – отступил – сменил позицию" – ударами рассекли мехгруппу на три неравные части, напрочь заблокировав дальнейшее продвижение. Тылами занялся сводный батальон легких танков, благодаря высокой маневренности способных постоянно менять позиции и играть на опережение. Несмотря на то что "БТ" и "Т-26" осталось чуть больше четырех десятков из шестидесяти четырех (отчего он и объединил второй и третий батальоны в один), Сергей был уверен, что ребята справятся с задачей. Пушки немцы развернуть не успеют – танки не дадут, поскольку экипажи прекрасно понимают, чем им это грозит. А для тотального разгрома растянувшихся на несколько километров тыловых колонн гусениц и башенных "сорокапяток" хватит с головой.
Вырвавшиеся вперед головные подразделения встретили "КВ", врытые в землю по самые башни. С приказом в любом случае стоять насмерть и отступать только по приказу. Врытые, разумеется, не просто так и не абы где, а в наиболее подходящем месте. Слева – лес, узкий участок между опушкой и дорогой обильно заминирован немецкими же теллерминами, затрофеенными на станции. Даже если пройдут, что крайне сомнительно – тралов у них нет, а саперов наши пехотинцы в два счета покрошат из пулеметов, – упрутся в могучие деревья, которые разве что "ворошилов" с ходу переломит. Справа – неспешно несущая воды в сторону Днепра речушка. Так себе речушка, если честно, в жаркую погоду можно в любом месте по пояс перейти. Вот только берега у нее, несмотря на конец лета, очень даже топкие. Особенно тот, что ближе к шоссе. И тростник кругом, а тростник, кто понимает, абы где не растет. А противоположный еще и крутой, в полтора человеческих роста высотой, если вдруг и переправишься, то дальше хрен взберешься. Плюс – семидесятишестимиллиметровый снаряд в корму или борт, если вдруг все-таки хватит дурости туда попереть…
Основную часть мехгруппы взяли на себя обе роты "тридцатьчетверок" под личным командованием Кобрина. Позиция у них оказалась не столь выигрышной, как у "КВ", но и пропустить фрицев дальше никак нельзя: нужно, кровь из носу, дать тяжелым танкам намертво запереть дорогу. Да и какая там позиция: полтора километра практически прямого шоссе всего с одним поворотом. Правда, сразу за изгибом дороги имелся небольшой деревянный мост над безымянным рукавом той самой речки. Который благополучно и рванули вместе с заехавшим на настил "Pz-IV". То ли минеры с зарядами намудрили, то ли так и планировалось, но вышло эффектно, Кобрину понравилось: "левобережную" часть моста разметало буквально в щепки, а "правобережная" рухнула в воду вместе с танком. Мгновенно погрузившимся в воду и ил по самые люки мехвода и пулеметчика практически вертикально. Экипаж благополучно драпанул, а "четверка", получив в моторный отсек бронебойный, превратилась в высоченный факел вместе с остатками моста и десятком метров полыхнувшей от разлившегося бензина взбаламученной взрывом воды. Колонна встала наглухо.
И тут же в эфир полетел сигнал "Заря", адресованный командиру артдивизиона. Теперь главное, чтобы приданный бригаде корректировщик не подвел, долго немцы на месте стоять не станут. Корректировщик, немолодой старшина, начавший воевать еще в империалистическую, не подвел, равно как и наводчики. И после нескольких пристрелочных залпов, легших с небольшим рассеиванием, вдоль шоссе стали подниматься могучие кусты разрывов.
Бум! – разлетается от прямого попадания немецкий танк. Разлетается в самом прямом смысле: башню отбрасывает в одну сторону, охваченный пламенем двигатель вместе с кормовой бронеплитой – в другую. На месте остается только искореженный, раздутый взрывной волной корпус, разорванный по сварным швам, и остатки ходовой.
Не отрываясь от бинокля, Кобрин пораженно трясет головой: ничего ж себе! Видал он, как танки взрываются, но чтобы так?! Чтобы тяжеленный движок на десяток метров отшвырнуло?! Вот что бывает, когда одновременно и фугасный снаряд, и боеукладка взрываются. Эх, так бы смотрел и смотрел, как ихние "коробки" разносит!
Бум-м! – близкий разрыв переворачивает, словно пустую жестянку, набитый пехотой полугусеничный бронетранспортер. Борт со стороны попадания вмят внутрь и изодран осколками; дорога вокруг усеяна изувеченными телами гитлеровцев. Некоторые еще живы, пытаются ползти, хотя вряд ли осознают, что происходит. Двое тут же попадают под гусеницы танка, попытавшегося обойти внезапно возникшую на пути преграду. Но мехвод этого, похоже, даже не замечает.
Бухает выстрел танковой пушки, и "Pz-III", резко дернувшись, замирает, уткнувшись тупорылым лбом в днище покореженного броневика: уж больно удобно борт подставил, вот кто-то из кобринских танкистов и не выдержал. Впрочем, теперь это уже не важно, маскироваться дальше смысла нет, до атаки остаются считаные минуты. Как только "боги войны" боекомплект отстреляют – так и вперед. Из башни лезут панцерманы, трое успевают выбраться, двое – нет: изо всех люков выметываются полотна черно-оранжевого бензинового пламени, и танк перестает быть боевой единицей.
Бум! Ду-ддух! Бумм! – над затянутым дымом и пылью шоссе поднимается еще несколько взрывов, подбрасывающих вверх какие-то обломки и лохмотья. Загораются еще один танк и самоходка, к низким тучам тянутся шлейфы жирного, траурного дыма. Третья граната легла в стороне от дороги. Бывает.
И еще одна серия, теперь сразу из четырех разрывов, тоже все в цель: браво, артиллерия! Похоже, лупят одновременно со всех орудий батареи. А батарей, между прочим, целых две! А вот третья пока молчит, дожидаясь своего часа: "соседу" тоже помощь потребуется, вот тогда и настанет их время. А Кобрину и двух хватит, при такой-то, спасибо опытному корректировщику, меткости. Нужно будет на него представление написать… если успеет. Тем более комбриг отлично понимает, что боезапас у них не бездонный, не вагон же снарядов им привезли? А ведущая беглый огонь батарея снаряды жрет, только успевай подносить…
Бум! Баб-бах! – один из фугасных "чемоданов" разносит в клочья грузовик с прицепленной противотанковой пушкой. Ехавшие в кузове пехотинцы уже успели выпрыгнуть, а вот отбежать подальше удалось не всем. Самых нерасторопных расшвыривает в стороны ударная волна. Второй снова падает в стороне, метрах в сорока от замаскированных танков, несколько осколков с сухим шелестом рубят ветви в кронах деревьев над головой, и Сергей торопливо ныряет в башню. По металлу крышки звонко щелкает потерявший скорость осколок. Ну вот, сглазил насчет точности! Ладно, переживем, бывает…
И снова взрывы, теперь гранаты ложатся гораздо дальше: батареи переносят огонь вдоль застрявшей колонны, в обе стороны от догорающего моста. Бум! Бумм! Бу-бумм! В груди уже не екает, хоть гул разрывов пробивается даже сквозь толстую броню. Бум! Бум! Томительно тянутся минуты.
Плотность огня постепенно стихает, фугасные снаряды рвутся все реже и реже. В наушниках раздается чуть обиженный голос радиотелефониста (Кобрин запретил высовываться из танка, так что экипаж пропустил все самое интересное):
– Командир, "Заря" передает, что все, "финиш". Принял?
– Понял, Гриша. Передай артиллерии спасибо. Хорошо отработали.
– Много гадов набили?
– Много. Отставить разговоры. Всем нашим – сигнал "атака".
Вот и все, настало их время. Пора.
Хлопает высунутая в проем башенного люка ракетница, над шоссе вспыхивает сигнальная ракета. Комбаты подтверждают, отстреливая такие же.
Па-аехали…
Глава 8
Ретроспектива. Лейтенант Федор Кобрин, август 1941 года
Замаскировавшись в густом подлеске неподалеку от дороги, лейтенант Кобрин уже наблюдал за проходящими мимо колоннами немецких войск, делая в блокноте понятные лишь ему одному пометки. Немцы перли почти непрерывным потоком: фашистское командование стягивало войска для нового штурма Смоленска. Федор старательно отмечал количество танков, самоходных орудий, артиллерии и живой силы, уделяя особое внимание тактическим значкам на броне или автомобильных крыльях, – в штабе дивизии разберутся, кто и откуда. Кобрин знал, что со дня на день планируется контрудар для обеспечения выхода из оперативного окружения наших частей. И потому мог предположить, что спешная переброска немцами войск вполне может быть напрямую с этим связана. Дождутся, пока наши в бой втянутся, да долбанут в бочину неожиданным танковым ударом. Р-раз – и готово очередное колечко. Так что нужно эти сведения как можно скорее комдиву доставить, чтобы наши подготовиться успели да планы свои соответствующим образом подкорректировали. Кровь из носу, нужно…
От количества пылящей мимо его наблюдательного пункта брони и тупорылых грузовиков с пехотой или пушками на прицепе хотелось материться в голос, но разведчик лишь молча скрипел зубами от злости, не забывая меж тем покрывать очередной лист карандашными отметками. Ничего, недолго гадам осталось! Измотаем в обороне, ослабим, танки и живую силу повыбьем – да назад погоним, аж до самого ихнего сраного Берлина!
Один раз на обочину съехал небольшой автомобильчик с брезентовым верхом и запасным колесом на капоте, определенно командирский; позади него остановился угловатый полугусеничный броневик с охраной. Пока двое немецких офицеров справляли в придорожных кустах малую нужду, выбравшиеся из бронетранспортера пехотинцы, громко гогоча на своем языке, разминали затекшие в дороге ноги и перекуривали, чувствуя себя в полной безопасности – даже карабины с плеч не поснимали, вояки. Лейтенанту до одури и боли в сведенных судорогой ненависти пальцах хотелось чесануть по ним парочкой длинных очередей, расплачиваясь за погибших товарищей, но он, разумеется, сдержался. Сейчас его дело маленькое – наблюдать повнимательнее да запоминать. Поскольку собираемые им разведданные – тоже оружие, может, даже и пострашней автомата или гранаты. Да и глупо это, чистое самоубийство: мимо все так же пылят грузовики и бронетехника, начнет стрелять – тут же и ляжет, у немцев на каждом броневике по два-три пулемета.
Гитлеровцы уехали, с громкими сигналами клаксона вклинившись в колонну, и Федор продолжил наблюдение. До темноты полно времени, как минимум еще пару часов можно полежать. Собственно, именно за этим их в немецкий тыл и отправили: собрать информацию о переброске войск противника. Конечно, не напорись разведгруппа на немцев, они бы отработали куда эффективней, взяв под контроль все три находящиеся в этой местности дороги. Но поскольку он остался в одиночестве, пришлось оборудовать лежку возле шоссе республиканского значения Витебск – Смоленск, по которому двигалась основная масса вражеских войск. Как говорится, все лучше, чем ничего…
С наступлением сумерек Кобрин решил, что хорошего понемножку: к рассвету, кровь из носу, нужно быть в расположении, иначе все собранные им разведданные просто обесценятся. Так что пора уходить, тем более что и машины по дороге идут все реже и реже – в основном те, кто отстал от своих колонн и сейчас наверстывает упущенное, стремясь до темноты добраться до своих. Разведчик криво ухмыльнулся. Ну да, два месяца войны немцев кое-чему научили – боятся ночью-то ездить! Они и раньше по темноте не воевали, поскольку не по уставу, а уж сейчас и подавно: в лесах полно вооруженных окруженцев, не упускающих возможности хоть как-то отомстить оккупантам. А для того, чтобы установить в придорожных кустах пулемет да раздолбать к херам собачьим запозднившийся броневик или грузовой автомобиль, никакой особой подготовки не нужно, было б желание. На простреленных скатах далеко не уедешь, а после того, как в кузов или десантный отсек еще и парочка осколочных гранат залетит – и подавно. А желания красноармейцам, до предела обозленным потерей боевых товарищей и разгромом в приграничном сражении, было не занимать, вот и партизанили кто на что горазд. По мере, так сказать, возможности и наличия боеприпасов.
Уже уходя, Кобрин по привычке отметил – следов не оставил, хотя смысла в том никакого не было. Даже доведись ему вновь наблюдать за этим шоссе, возвращаться на прежнюю лежку бы не стал – разведчики не любят так испытывать судьбу. Когда лейтенант удалился от дороги метров на двадцать, за спиной, практически напротив того места, где он лежал в секрете, затарахтели моторы и следом запищали тормоза. Лейтенант замер, решая, как поступить. Уходить, как и планировал? Остаться, выяснив, в чем дело? Судя по звуку, машин было две. Вернее, один автомобиль, определенно легковой, и мотоцикл. Так что точно не облава, от которой стоило бы уходить со всей возможной скоростью. Интересно… Поколебавшись еще несколько секунд, Федор решительно двинулся в обратном направлении. Нет уж, такой шанс упускать не просто глупо, а даже и преступно! Практически полностью стемнело, в такое время немчура даже на броневиках опасается ездить. Значит, появление на шоссе легковушки в сопровождении всего-то одного мотоцикла означает только одно: случилось нечто вовсе уж неожиданное. Значит, нужно как минимум разузнать, в чем дело!
Со всеми предосторожностями подобравшись к шоссе, разведчик аккуратно, не потревожив ни единой ветви, заполз под подходящий куст. Пригляделся. Ага, вон оно что: на обочине застыл запыленный по самую крышу лакированный легковой автомобиль, в моторе которого, откинув вверх боковую створку капота, ковыряется водитель. Метрах в пяти негромко тарахтит работающим на холостых оборотах мотором мотоциклет с коляской; пулемет смотрит вдоль дороги. Пулеметчик остался на своем месте, остальные двое стоят с карабинами на изготовку возле транспортного средства. И самое главное: пассажир авто, коренастый гитлеровец с витыми майорскими погонами, нервно курит, опершись задом о борт и что-то недовольно выговаривая собеседнику в звании лейтенанта, видимо, сопровождающему или адъютанту. Если бы Федор знал немецкий, он бы перевел монолог (лейтенант молчал, виновато глядя себе под ноги) примерно так:
– Проклятый мотор, второй раз за день! Неужели нельзя было заранее решить эту проблему?! Сначала мы задержались на час в той русской дыре, названия которой нормальный человек даже выговорить не в состоянии, и безнадежно отстали от колонны, а теперь и вовсе заглохли посреди этого дикого леса! В котором, ручаюсь, полным-полно озверевших от голода и идиотизма комиссаров большевицких недобитков с оружием в руках. А если они меня убьют? Вот прямо сейчас возьмут и убьют? Что тогда?
Лейтенант наконец решился подать голос:
– Господин майор, если вы помните, я был категорически против поездки на ночь глядя. Но вы сами настояли.
– Настоял, – раздраженно буркнул майор, щелчком выкидывая окурок. – Потому что меня срочно ждут в штабе дивизии. Я не хочу прослыть трусом, боящимся этих диких азиатов, которым мы, по излишней доброте нашего фюрера, зачем-то несем освобождение от коммунистического рабства. Ладно. Курт, – последнее относилось к водителю, – как скоро мы сможем, наконец, ехать?
– Две минуты, герр майор, – не поднимая головы, ответил тот. – Я практически все уже починил. До расположения мы дотянем, ручаюсь, тут всего-то восемь километров, но машину придется отправить на капитальный ремонт. Мотор изношен, просто удивительно, что он еще работает.
– Это тебя придется отправить на фронт, болван, – сварливо пробурчал майор, забираясь обратно в салон. – В боевых частях тебе самое место. Заканчивай, у меня нехорошее предчувствие…
Из недолгого разговора Кобрин понял буквально несколько слов. Но фразу офицера насчет того, что его ждут в "Divisionsstab", и водителя, что поедут они через "zwei minuten", он перевести сумел. И это решило судьбу всех на дороге – упускать шанс захватить в плен высокопоставленного немецкого офицера, зачем-то торопящегося в штаб некой дивизии, он просто не имел права. Конечно, соотношение не самое оптимистичное – один к шести, но он, в конце концов, советский разведчик-диверсант. Справится, куда деваться. Лишь бы трофейный автомат не подвел. Может, и зря он родной "дегтярев" бросил? Все, отставить лирику, работаем. Шо́фер, вон, уже капот опускает, починил, стало быть… не мог, что ли, еще пару минут повозиться, как обещал?
Изготовив к бою пистолет, Федор занялся автоматом. Стараясь ненароком не лязгнуть металлом, снял "машиненпистоль" с предохранителя и разложил приклад. Потверже уперев локти в землю, примерился. Первой очередью нужно срезать мотоциклистов как самых опасных. Вторая – водиле и адъютанту. У одного оружия вовсе не имеется, второй просто не успеет до кобуры дотянуться. Главное, майора не задеть, не на себе ж его потом тащить, раненого? Готов? Готов. Тогда огонь…
Корытообразный затыльник приклада ударил в плечо отдачей, расцветший на конце ствола венчик дульного пламени на миг ослепил, но Федор не напортачил. Первые пули раскидали в стороны стоящих немцев, последние легли чуть пониже среза каски пулеметчика, тут же ткнувшегося в приклад, – аж ствол в сторону повело. Подкорректировав прицел, снова плавно потянул спуск, короткой очередью перечеркивая спину вскинувшегося при звуке выстрелов шофера. Дернувшись несколько раз, тот сполз по капоту и грузно осел на землю. Мгновением спустя к нему присоединился и адъютант, ничком рухнувший в пыль у переднего колеса. Слетевшая с головы приплюснутая фуражка шлепнулась рядом, превратившись в картуз просящего милостыню нищего.