Сельма фон Вальдхорн.
Что за?..
Перед глазами расцвела чернильная вспышка, и воспоминания захлестнули его, будто прорвав плотину. Генрих сидел, вцепившись в газету, как утопающий в случайную деревяшку, а разум барахтался в мутном потоке памяти. Один за другим всплывали кошмары этой недели - мертвецы с чертополохом в глазницах, ожившее пугало с гвоздями вместо когтей, ледяной щит, в котором застряла пуля… Мерзкое чувство беспомощности в присутствии "фаворитки" и дикая боль, когда он снимал клеймо…
Проклятье, что с ним вообще творится? Как он мог такое забыть? Несколько часов назад он резал себя, чтобы защитить Анну, а теперь попивает кофе!
Генрих вскочил. Сонная одурь развеялась без следа - его переполняла злость, кипучая жажда деятельности. С огромным трудом он подавил желание немедленно выбежать за порог и мчаться в столицу, чтобы вцепиться гадине Сельме в горло.
Или он еще не проснулся? Как иначе объяснить этот бред в газете?
Генрих перечитал подпись под фотографией, но буквы упорно складывались в одни и те же слова. Сельма фон Вальдхорн, законная супруга барона.
Каким, извините, боком? Не говоря о том, что сам барон должен мирно лежать в могиле, а не разгуливать по приемам. Однако ж, извольте - стоит и лыбится, никаких тебе трупных пятен…
И проклятая ведьма тоже скалится, подмигивает злорадно - как тебе, мол, такое? Что будешь делать, мастер-эксперт?
Чувствуя, что сходит с ума, он отшвырнул газету. Будто зверь в клетке, нарезал пару кругов по комнате, не зная, за что хвататься. Потом, наконец, остановился и мысленно рявкнул себе: "Прекратить истерику!" Что там придумала психопатка, мы еще разберемся. Главное сейчас - выяснить, все ли в порядке с Анной.
Взялся за телефон. Уже ожидая соединения, сообразил, что звонит на домашний номер, хотя сегодня - рабочий день, и она должна быть в библиотеке. Однако трубку бросать не стал - вдруг все-таки застанет?
- Слушаю вас.
Это была не Анна, а ее мать, но Генрих приободрился - голос на том конце провода звучал приветливо и спокойно, а значит, ничего страшного пока не случилось.
- Доброе утро, фрау Майреген. Могу я поговорить с вашей дочерью?
- Она только что ушла. А вы, простите…
- Ах да, я не представился. Тысяча извинений. Генрих фон Рау, мы виделись с вами в пятницу.
- В пятницу? - переспросила она с толикой удивления. - Боюсь, герр фон Рау, вы что-то путаете. В пятницу я весь день была дома.
- Ну да, совершенно верно. Вечером мы приехали с Анной, и вы пригласили меня на ужин. Форель была, кстати, великолепна.
Повисла пауза. Потом собеседница облегченно воскликнула:
- Ах, я поняла! Это розыгрыш? Вы, наверно, друг Анны, один из этих обаятельных шалопаев, о которых она так много рассказывает! Знаете, я так рада, что в университете она нашла круг общения, о котором всегда мечтала. Дочь, кстати, много раз обещала познакомить меня с вашей компанией, но все время откладывает. По-моему, она немного стесняется. И, уверяю вас, совершенно напрасно! Я ведь не какая-нибудь замшелая ретроградка…
- Прошу прощения, фрау Майреген, - произнес он деревянным голосом. - Я, похоже, ошибся номером.
Аккуратно повесил трубку и опустился в кресло.
Да, надо отдать должное Сельме. Он ее недооценил. Что бы ни означал ее вчерашний обряд, последствия оказались явно масштабнее, чем представлялось Генриху.
Мертвые оживают, а живые теряют память.
Это если отвлечься от других неувязок и нестыковок. В статье, например, указано, что домочадцы хрониста уехали куда-то с визитом, хотя Генрих отлично видел - они были дома и выбежали в последний момент. Буквально за пару минут до того, как Сельма задействовала свой "переносчик".
А взрыв, значит, был отдачей, как она и предупреждала. Да уж, вещичка в самом деле из тех, что в быту не используешь…
Так почему же власти, прекрасно знающие, кто за этим стоит, рассуждают о каких-то "бомбистах"? Или это такая хитрая конспирация, а на самом деле "фаворитку" продолжают ловить? Хотелось бы, конечно, надеяться, но больше похоже на то, память отшибло и всей конторе.
Да, Генрих вчера решил, что отныне будет действовать сам, не надеясь на "тройку". Но вышло как-то слишком буквально…
Прочитанное в газете - наверняка лишь вершина айсберга. Ведь не ради замужества "фаворитка" все это нагородила? Даже ее безумие имеет границы - хотелось бы, во всяком случае, на это надеяться.
Теперь ее намеки с обмолвками представляются в ином свете. Она обещала волну, которая изменит историю, а Генрих снисходительно ухмылялся. Ладно, такой ошибки он больше не повторит. Надо будет вспомнить каждое слово, произнесенное ею за эти дни, каждую деталь в ее поведении. А еще - досконально разобрать свои сны о Дюррфельде. Именно в них (уже можно не сомневаться) кроется ответ на вопрос, что же такое Сельма узнала в прошлом, чтобы изменить настоящее.
В общем, придется все расследовать заново, в одиночку.
Он выследит гадину - и в эту встречу уже не будет мальчиком для битья. Потому что дар вернулся к нему.
И не просто вернулся. Запечатанный клеймом, словно джинн в бутылке, дар за эти годы перебродил, вызрел во что-то новое, а теперь, найдя выход, жаждал соприкоснуться с чернильным светом.
А, собственно, чего ждать? Надо проверить свои возможности.
Генрих огляделся в поисках подходящей мишени. Вскинув руку, мазнул по воздуху пальцами сверху вниз, как это делала Сельма, и на двери проступила изморозь - жирная вертикальная полоса, мерцающая темными искрами. Овеществленная руна "лед".
То-то же.
Ух, повторить бы это на "фаворитке"! Чтобы застыла, как снеговик, и даже моргнуть не смела. После чего взять ее за шкирку и оттащить в контору. Или нет, лучше сразу - лбом о ближайший дуб…
Вот только не надо излишней самоуверенности. Потенциалом он, может, и не уступит Сельме, но на ее стороне многолетний опыт. Пока Генрих кис в кабинете, она применяла свои умения на практике. Кроме того, у нее имеются тузы в рукаве, домашние заготовки вроде "переносчика" или деревянного монстра.
И как же с ней справиться? Хороший вопрос.
Да, его дар, усиленный в результате эксперимента и дозревший, так сказать, в заточении, способен сейчас на многое. Простые команды однократного действия свет поймет и без обработанного носителя - без всяких там насечек и гравировки. Как, например, сейчас получилось с дверью.
А если нужен длительный, закрепленный эффект? Защита, которая действует днем и ночью? Тут носитель будет полезен. И лучше всего в этом качестве подойдет собственное тело.
Попробуем принять меры.
Он прошел в ванную, взял брошенный вчера скальпель. Расстегнул на груди рубаху и начертил над сердцем руну со значением "солнце" - зигзаг, похожий на угловатую, зеркально отображенную тройку. Царапая кожу, чуть развернул лезвие, чтобы получилось грубее: теперь сохранится шрам, пусть и едва заметный.
В конторе такие методы не приветствуются - светопись на теле снижает у нормальных людей остроту мышления. Но Генрих к нормальным, строго говоря, уже не относится…
Порез замерцал.
"Солнце" против "льда" - страховка от заморозки. Сельма уже не застанет его врасплох. С другой стороны, она тоже, наверно, подстраховалась подобным образом. Так что превратить ее, как мечталось, в снеговика, увы, не удастся. Придется придумать нечто более эффективное.
Что б еще такое нарисовать? Надежное и простое, без длинных формул? И помня при этом, что ресурсы тела не безграничны. Хоть десять раз выцарапай на лбу символ эваз, означающий "лошадь", - все равно от этого не заржешь, и копыта не отрастут.
Он проторчал в ванной еще минут сорок, пока не зазвонил телефон.
- Здравствуйте, Генрих. Узнали?
- Да, Теодор.
- Предвидя ваши упреки, сразу скажу - наш уговор я помню. Двадцать лет назад я дал слово, что не буду вас беспокоить…
Генрих едва не ляпнул: "Какие двадцать лет? Вчера разговаривали". Но вовремя удержался.
- …однако ситуация такова, - продолжал начальник Третьего департамента, - что я вынужден отбросить всякую щепетильность. Вы читали утренние газеты?
- Речь, полагаю, о взрыве?
- Да. Скажу прямо - мы в тупике. Ничего не можем понять. А ведь на меня, как вы понимаете, давят с самого верха…
- И? - подбодрил его Генрих, испытывая острое дежавю.
- И нам пригодится любая помощь от человека с вашим уровнем дара.
Про клеймо, наложенное конторой, генерал даже не заикнулся, но Генрих уже устал удивляться. Просто сказал:
- Хорошо, Теодор. Приеду ближайшим поездом.
- Приедете? - собеседник явно не ожидал подобной покладистости.
- Конечно. Вы ведь не стали бы меня дергать по пустякам.
- Знаете, Генрих, - сказал генерал после некоторой заминки, - я действительно не забыл, какая жуть с вами тогда творилась. Поначалу-то нам казалось, что эксперимент удался - по крайней мере, в вашем конкретном случае. Но эти приступы… В общем, я понимаю, почему вы тогда ушли. И рад, что теперь готовы вернуться.
- Спасибо, Теодор. Так мне подъехать прямо в контору?
- Нет, на место преступления. 4-й Речной проезд, я там буду. Пришлю шофера, он встретит вас на вокзале.
- Понял. До встречи.
Одеваясь, Генрих прикинул - может, оно и к лучшему, что контора лишилась памяти. Не будут, по крайней мере, мешать и на допрос не потащат. Зато он сможет, не таясь, осмотреть развалины вновь обретенным чернильным взглядом. Теперь он ничего не пропустит.
Анна едет сейчас в университет и останется там весь день, ее часы работы он знает. Сельма туда не сунется - да и вообще, скорее всего, до поры до времени затаилась. Значит, зеленоглазка пока что в относительной безопасности. Вечером Генрих ее заберет и спрячет.
После этого - найдет "фаворитку", вытрясет из нее все подробности. Если Сельма будет сопротивляться, то сдохнет.
Вот и все. Простой и понятный план.
Генрих вышел на улицу и кликнул извозчика.
Глава 2
Сидя в вагоне, он вспоминал ночное сплетенье бреда и яви. Да уж, впечатлений - хоть отбавляй. Особенно когда клеймо превратилось в стебель. Разум в те минуты, похоже, визуализировал боль, взяв из памяти Генриха наиболее жуткий образ - чертополох, растущий сквозь плоть. Опять же, спасибо Сельме…
Зато сон о деревне содержал вполне конкретные факты (хоть и не принес озарения, как надеялся Генрих). Выходит, убитый механик - это тот самый кучер, ставший свидетелем первой встречи барона с травницей. Это про него Сельма сказала во время обряда: "Первый подскажет".
А дальше как там у нее было? Кажется, так: "Второй откроет, третий поймет, четвертый запишет". Судя по очередности жертв, второй - это аптекарь, третий - профессор, а четвертый - хронист.
Определенная логика, пожалуй, прослеживается. Профессор-историк поймет, хронист запишет. А кучер, как свидетель, подскажет, с чего все, собственно, началось. Но что такого может "открыть" аптекарь, сын травницы? Который в те дни, если верить сну, был только зачат?
Да, информации пока недостаточно.
Квартал, где располагался взорванный особняк, был оцеплен. На улице теснились локомобили, топтались лошади. Чумазые люди на пепелище, перекрикиваясь, разбирали завалы. Дом напротив, где взрывом выбило стекла, был похож на череп многоглазого великана. Иней на деревьях стал черным.
Генерал подошел, протянул ладонь:
- Вы изменились, Генрих.
- Имеете в виду, постарел?
- Да, - начальник "тройки" обошелся без лести. - Впрочем, время никого из нас не щадит. Пойдемте.
- Так что у вас тут случилось?
- Если отбросить то, что и так уже написали в газетах, рассказ уместится буквально в три предложения. Следов взрывчатки не обнаружено. Вывод - здесь применялась светопись. Но ее признаков тоже нет. Мистика, одним словом.
- Да, - сказал Генрих. - Мистика.
Место преступления и впрямь разительно отличалось от предыдущих. Если, скажем, в аптеке (Генриху вспомнилась светограмма) все было залито чернильной мутью, то здесь - лишь обгоревшие камни и головешки. Впрочем…
Возникло мимолетное ощущение, будто там, под фундаментом кроется пустота, чудовищная каверна. Чернильное зрение на миг проникло в нее, метнулось в поисках дна. Генрих, напрягшись, сфокусировал взгляд, но это лишь помешало - все опять загородили развалины.
- Что вы увидели? - спросил генерал, внимательно наблюдавший за ним.
- Трудно подобрать аналогию. Дыра или даже, скорее, жерло… Вулкан - старый, давно остывший… Он извергся, выплюнул все, что было, а потом его взяли и… как сказать-то?.. вывернули словно бы наизнанку. Получилась этакая воронка, втягивающая свет…
- Так воронка или вулкан?
- Как будто и то, и другое сразу. Да-да, Теодор, понимаю - звучит бредово. Может, это вообще обман восприятия. Но раз просили, то получайте.
- Спокойно, Генрих, спокойно. Значит, воронка поглотила свет с пепелища? Поэтому нет чернильных следов?
- Очевидно.
- Как можно такое сделать?
- Не знаю. Я рассказал, что видел, а выводы - ваше дело. Я, в конце концов, лишь чудом выживший лабораторный кролик.
Его превосходительство хмуро взглянул на Генриха, хотел сказать что-то резкое, но промолчал, увидев, что к ним идет оберст Клемм из "двойки".
- Герр генерал, что нового? - спросил оберст, одетый, как всегда, в штатское.
- Конкретного - ничего. Пытаемся… гм… взглянуть на проблему шире. Познакомьтесь, кстати, это Генрих фон Рау. Приглашенный эксперт. Обсуждаем с ним некоторые специфические детали.
- Тогда не буду вас отвлекать. Переговорю пока со своими, выслушаю доклады. Приятно познакомиться, герр фон Рау.
Клемм отошел. "И этот меня не помнит", - подумал Генрих. И, пока генерал не продолжил свои расспросы, поинтересовался:
- Значит, подозреваемых у вас нет?
- Пока нет даже мотивов, - нехотя пояснил генерал. - Убитый, судя по отзывам, ни с кем не имел серьезных конфликтов. На политику не влиял. Впрочем, политический след, равно как и его отсутствие - это вопрос к коллегам из "двойки". Наша компетенция - отсвет. Вы можете его засечь, Генрих? Извлечь из этой вашей воронки?
- Нет, Теодор. Боюсь, что светопись тут бессильна. Воронка - это действительно что-то новое. Может, вам стоит еще раз глянуть предыдущие случаи…
- Предыдущие?
- Ну, в смысле… э-э-э… похожие смерти. Они ведь были?
- О чем вы? Где вы видели еще взрывы?
- Да нет же, почему сразу взрывы? Умирали ведь, например, другие ученые?
Генрих в последний момент сдержался, не назвав профессора Штрангля. Подумал - а вдруг старик тоже восстал из мертвых, как и барон? И, к стыду своему, испытал даже некое облегчение, когда генерал сказал:
- Ученые? Ну, разве что, королевский биограф. Но ему, насколько я помню, было уже за восемьдесят - просто сердце остановилось. А что, вы видите связь?
- Нет, - Генрих покачал головой. - Чисто умозрительно - биограф, хронист… Не обращайте внимания, Теодор. Вы же помните, я двадцать лет не работал "в поле". Версии, экспертизы, улики - все это в прошлом. Рассуждаю как обыватель, начитавшийся бульварных газет. Зря вы меня позвали.
Глава департамента несколько секунд испытующе смотрел на него, но все-таки, похоже, поверил. Попросил:
- Тем не менее, попытайтесь уловить отсвет. Вглядитесь, сосредоточьтесь. Все, что увидели, внесите в протокол - я предупрежу Либхольца. А теперь простите - дела.
Он развернулся, чтобы уйти. Генрих осознавал, что сейчас лучше не лезть на рожон, однако не удержался:
- Теодор, а помните то собеседование перед экспериментом?
- К чему вы это?
- Так, просто. До сих пор гадаю - что если бы взяли кого-то вместо меня? Сколько было талантов. Одна Сельма чего стоила.
- Кто?
- Сельма фон Минц. Яркая барышня. Неужели забыли? Впрочем, сейчас ее знают уже под другой фамилией…
- Слушайте, фон Рау, я действительно благодарен за помощь. Но, если вы до сих пор не поняли, ностальгировать сейчас некогда. Всего доброго.
К университету Генрих подъехал, когда солнце уже клонилось к закату. Широкие окна горели червонным золотом. Аллегорические фигуры ученых дев на фасаде подслеповато щурились.
Заходить к ректору он не стал, желая поскорей увидеть зеленоглазку. Взбежал по лестнице. Косые лучи из окон, подсвечивая пылинки, прорезали пустоту коридоров. Занятия уже кончились, но библиотека всегда закрывалась позже.
Толкнув тяжелую дверь, Генрих окунулся в книжное царство.
У стойки, за которой сидела Анна, отирались трое хорошо одетых господ - не то старшекурсники, не то молодые преподаватели. Это, надо полагать, и были те самые "шалопаи", с которыми жаждала познакомиться фрау Майреген-старшая. Генрих нахмурился недовольно.
Один из "шалопаев" рассказывал, видно, что-то смешное. Библиотекарша хихикала в кулачок, но смутилась при виде Генриха, стерла с лица улыбку. Троица у стойки обернулась, уставилась на вошедшего.
- Фройляйн Майреген, - сказал Генрих официально, - нам нужно поговорить. Господа, прошу нас оставить.
- А вы, простите, кто будете? - комик, перебитый на полуслове, смотрел враждебно. Он был высокий, светловолосый, с породистым лицом и водянисто-голубыми глазами.
- Третий департамент. Дело государственной важности.
Генрих полез в карман, чтобы достать жетон, но тот куда-то исчез. Этого еще не хватало! Неужели посеял? Не может быть - вчера, когда он дома снимал пиджак, бляха была на месте. И утром не вываливалась, иначе он бы заметил…
Неизвестно на что надеясь, Генрих пошарил снова. Вроде бы, пальцы коснулись металла - но лишь на миг. Мелькнула паническая мысль - а может, и не было никакого жетона? Может, проблемы с памятью - не у конторы, а лично у него, Генриха? Никто его не восстанавливал на службе, а беготня за Сельмой просто пригрезилась…
Ну уж нет! Он почувствовал, что звереет.
С ума свести хочешь, ведьма? Выкуси! Не сведешь - будь ты теперь хоть четырежды баронесса. Все произошедшее с ним - реально, и он это знает точно. А значит, железяка в кармане, где и положено!
Жетон испуганно лег в ладонь, и Генрих, выдернув его из кармана, ткнул комику под нос. Светловолосый, однако, не впечатлился. Прочтя надпись, пожал плечами:
- И что из этого? Здесь академическое учреждение, а не шарлатанская лавка. Можете размахивать вашей бляхой, пока рука не отвалится. Мы не уйдем. Очень интересно, знаете ли, послушать, какие у вас вопросы к фройляйн Майреген.
- Ах, вам интересно? - вкрадчиво переспросил Генрих. Злость уже не рвалась наружу - горела ровным холодным пламенем.
- Да, представьте себе. В профессиональном, если угодно, смысле.
- Не уверен, что понял вас.
- Я докторант-юрист.
- Замечательно. Вы, часом, не слышали о взрыве в Речном проезде? Тот еще юридический казус. Два департамента ходят вокруг и не знают, за что хвататься. Все буквально на взводе. В такой ситуации любая попытка воспрепятствовать следствию нервирует и наводит на подозрения. Вам это понятно, герр докторант?
Тот несколько побледнел, но сдаваться не собирался: