- Во что вы меня втянули, фон Рау? Что это за кладбищенский ужас? Почему там все мертвое? И карга эта мерзкая на скамейке…
- Значит, вы тоже видели?
- Шла все время за вами. Вы меня будто на веревке тянули, только не замечали. Хорошо хоть в конце услышали, когда я вопить начала.
- Действительно, неприятное место.
- Неприятное? Да у меня до сих пор поджилки трясутся!
- Я же предлагал - останьтесь в машине. Зачем вы со мной пошли?
- А что мне было - сидеть там одной, как дуре?..
Генрих всмотрелся в ее глаза, в предштормовую синь. Потом притянул Ольгу к себе и обнял. Она, затрепыхавшись, пискнула:
- Пусти, гад!
- Не пущу, пока не успокоишься.
- Я спокойная! Сказала - пусти!
Ольга добавила несколько слов на зимнем наречье. Генрих попросил:
- Потом продиктуете. С переводом. Я запишу.
- Бумага не выдержит.
- Верю. Правда, Ольга, простите. Не хотел вас пугать. Я сам напуган до чертиков.
Она сопела обиженно, но уже не пыталась вырваться. Сумерки украдкой подбирались к крыльцу.
- Сейчас приедем в посольство, - сказал ей Генрих, - попросим водки. Стопку. Или сразу графинчик. Да?
- Угу. Потом позовем медведей.
- Зачем медведей?
- А зачем - водку? Я ее терпеть не могу.
- Тогда вина. Или чаю. Ну что, идем в экипаж? Только обещайте не драться.
- Ладно, фон Рау, - сказала Ольга. - Драться мне с вами действительно не с руки. Вы кабан здоровый, упитанный. Но сейчас вы мне расскажете все, как есть. Без вранья.
Они сошли по ступенькам. Генрих заметил:
- Вы же сами ругались, что я вас в это втянул.
- Ругалась, и что? Все равно сгораю от любопытства. Так что выкладывайте. Только, я вас умоляю, не надо ссылаться на всякие там подписки о неразглашении. Если бы таковые существовали, вы вели бы себя иначе.
- Нет, подписок я не давал. Проблема в другом. Эта история - из тех, что нельзя поверить, пока сам не увидел.
- Ну, я-то уже видела кое-что. Вашими же стараниями. Кстати, район, где мы побывали, тоже узнала. Это ведь Речной проезд, правильно? Только дом хрониста еще не взорван. Но почему там все заросло? А из людей - только эта бабка?
- Не знаю. Честно, не знаю. Я ожидал увидеть совсем иное.
Локомобиль уже вырулил с Кедровой аллеи и катился теперь по улице, где загорались витрины и фонари.
- Итак, я слушаю, - напомнила Ольга.
- Если коротко - мир, который вы знаете, нереален. Стеклянный век на самом деле давно закончился. Я пытаюсь понять, что делать.
- Ага. Прекрасно.
- Ну я же предупреждал. Давайте так - если посол возражать не станет, я расскажу кое-что вам обоим сразу. Чтобы не повторяться.
Посольство империи уже маячило впереди. Округлые невысокие башенки белели в декабрьском полумраке. Окружающие кварталы - зажиточные, уютные, но несколько скучноватые - были выстроены, казалось, только ради того, чтобы оттенить эту надменную белизну. Искусно подсвеченный серебряно-льдистый флаг с тремя косыми полосками, похожими на след от когтей, развевался и трепетал, несмотря на безветренную погоду. На ограде виднелись гроздья чернильных брызг.
Шофер притормозил у ворот. Охранник в волчьем треухе и туго перетянутом полушубке, приоткрыв дверцу, заглянул в экипаж. Вежливо кивнул Ольге - явно узнал. Спросил о чем-то на своем языке и, удовлетворившись ответом, отошел в сторону. Ворота распахнулись бесшумно, мягко. Генрих на миг ощутил, как упругая сила вдавила его в сиденье. Темное пламя полыхнуло по сторонам; возник и сразу исчез запах прелых, подмерзших листьев.
И Генрих понял, что впервые с рожденья покинул Девятиморье.
Вестибюль посольства, впрочем, не отличался экзотическим интерьером. Упомянутые Ольгой медведи тут не бродили - Генрих даже слегка разочаровался. Да и людей почти не было, только охранник с шашкой торчал у лестницы, а возле гардероба пожилой господин с бородкой неторопливо снимал пальто.
- Иван Игнатьевич! - окликнула Ольга. - Удачно мы вас застали.
- Оленька? - господин обернулся, поцеловал ей ручку. - Вы, как всегда, прелестны. И да, я приехал за минуту до вас.
- Позвольте представить - Генрих фон Рау. Генрих, это Иван Игнатьевич Переяславцев, посол империи.
- Рад познакомиться, герр посол.
- Взаимно, герр фон Рау, взаимно. Мне доложили о вашей остроумной депеше. Она, разумеется, не могла не привлечь внимания. Особенно в свете вашего непосредственного участия в столь резонансном деле. И ваших личных контактов с руководством Третьего департамента.
- Ваша осведомленность восхищает. И немного пугает.
- Ах, оставьте. Это всего лишь наша работа.
- И все же я был весьма впечатлен, увидев Ольгу с чертополохом. Этот цветок - не из тех подробностей, о которых пишут в газетах.
- Мы, как вы понимаете, весьма интересовались ходом расследования. И сведения черпали… гм… не только из прессы. Цветок - это, если угодно, был тест для вас. Мы убедились, что вы действительно помните… Но давайте не будем утомлять вашу спутницу техническими подробностями. Оленька, я благодарю вас за помощь. Нам с герром фон Рау надо кое-что обсудить…
- Простите, герр посол, - сказал Генрих, - так сложилось, что участие Ольги оказалось несколько шире, чем она сама ожидала. Это моя вина. Я по дороге сюда воспользовался ее талантами к светописи. И, так сказать, в процессе сообщил ей некоторые подробности. Возможно, вам стоит выслушать и ее?
- Вот как? - посол пожевал губами. - Она у нас вольная пташка, если вы мне позволите столь избитый поэтический оборот. Да, вольная. Поет в свое удовольствие. Но помнит, что не все песни предназначены для посторонних ушей. Не так ли, Ольга Андреевна?
Та поморщилась и кивнула. Будто обжегшись, легонько тряхнула пальцами, с которых сорвалась темная капля света. Похоже, татуировка у нее на ладони представляла собой не только дань моде. Генрих продолжил:
- Мне не дает покоя один вопрос. Хочу прояснить его, герр посол, прежде чем мы приступим. Если вы знаете, как шло следствие, то и подозреваемая вам тоже известна…
- Сельма фон Минц? Которая теперь баронесса?
- Вот именно. То есть, вы в курсе, но не пытаетесь ничего предпринять. Почему?
- Боюсь, герр фон Рау, - вздохнул посол, - мой ответ не очень-то вам понравится.
Глава 7
- Что вы имеете в виду? - спросил Генрих.
- Позвольте, я уточню - каких действий вы от нас ждете?
- Вы могли бы сообщить королю. Ему, полагаю, будет интересно узнать, что канцлера подменили, а советник воскрес из мертвых.
- Герр фон Рау, - торжественно произнес дипломат, - перестановки в органах исполнительной власти - внутреннее дело Девятиморья. Империя, уважая суверенитет королевства, не вмешивается в эти вопросы.
- Слушайте, герр посол, давайте начистоту. Нас ведь, надеюсь, никто не стенографирует? Не сочтите за бестактность, но в подобных играх ваша держава (как, впрочем, и наша, надо признать) никогда не отличалась повышенной щепетильностью. Иными словами, если бы вы видели какую-то выгоду, то, отбросив дипломатический пафос, тотчас рассказали бы королю обо всем…
Посол картинно развел руками - ваша правда, мол, даже добавить нечего. Генрих, запнувшись, уставился на него:
- Так, погодите. Что получается? Раз ваше посольство молчит, значит, нынешнее положение дел вас устраивает? Ха, если так… А не вы ли, часом?..
- Ну-ну, продолжайте. Не мы ли, часом, все это и затеяли? Уверяю вас, мы тут ни сном ни духом. Фройляйн фон Минц - то есть, простите, фрау фон Вальдхорн - прекрасно справилась в одиночку.
- Можно подумать, вы бы признались.
- Мой ответ прозвучал, герр фон Рау. Как к нему относиться - решайте сами. Напомню лишь, что это вы к нам пришли, а не наоборот.
- Господа, - заметила Ольга, - прошу прощения, что вклиниваюсь в вашу беседу, но раз уж вы меня не прогнали, то, может, объясните, в чем дело? И при чем тут баронесса фон Вальдхорн?
- Вы правы, Оленька. Обсудим все по порядку.
Обмениваясь этими репликами, они поднялись по лестнице и прошли по широкому коридору. Толкнув дубовую дверь приемной, хозяин кивнул секретарю, поднявшемуся из-за стола, и сказал:
- Сережа, чайку нам организуйте. Ну и…
Он выразительно пошевелил пальцами. Секретарь склонил голову:
- Сию минуту, Иван Игнатьевич.
- Ждем.
В кабинете полстены занимало живописное полотно, изображающее церемонию подписания Февральского мира. На островке посреди замерзшей Белой Реки стоял пурпурный шатер, у входа в который сошлись король Бертольд Странный и император Дмитрий. Первый был гладко выбрит, в начищенной кирасе и в шлеме, второй - с окладистой бородой, в неброской дубленой куртке. Правители, сжав друг другу ладони, мерились взглядами. Свитские благоговейно замерли. Даже небо не осталось безучастным к происходящему - тучи раздвинулись над шатром, и в просвете блестело солнце.
- Торжественный и прекрасный момент, - сказал посол, остановившись перед картиной. - Два великих соседа признали, что вражда - это путь в тупик. И решились взглянуть друг другу в глаза, открыто и честно.
- Да, - согласился Генрих, - честность - это великая вещь. Можно прямо сказать соседу, что в доме у него не все ладно. Или дать хотя бы намек. Чтобы не разрушить атмосферу доверия, как вы, дипломаты, любите выражаться.
- Доверие - это еще и такт. Умение не навязываться партнеру. И понимание, что с некоторыми проблемами тот должен справиться сам. Но давайте не будем углубляться в философские дебри - сделаем передышку.
Посол взвесил на руке тяжелый угловатый графин, наполненный аспидно-черной жидкостью с серебряным проблеском. Разлил по хрустальным стопкам - Ольге буквально каплю, себе и Генриху по паре глотков.
- О, - сказал Генрих, - это то, о чем я подумал?
- Именно, герр фон Рау. Знаменитая смоль-слеза, которую мы не продаем на экспорт - лишь угощаем важных гостей.
- Польщен.
Жидкость оказалась плотной, тягучей, почти как патока, но на вкус - горьковато-терпкой. Она увесисто булькнула, проваливаясь в нутро, и породила приятный жар, который волнами распространился по телу. В окружающем мире тоже произошли перемены - цвета потеплели, звуки смягчились.
- Смоль-слеза отменно сочетается с чаем, - возвестил посол тоном лектора. - Как, впрочем, и со всем остальным. Можно с равным успехом употреблять натощак и после обильной трапезы, а также в процессе оной. Ну как вам?
- Бесподобно. Уже ради этого к вам стоило заглянуть.
- Вот видите! Но я всей душой надеюсь, что и результаты беседы вас не разочаруют. Давайте же, герр фон Рау, мы жаждем услышать вашу историю.
- Вообще-то я с каждой минутой укрепляюсь во мнении, что вы знаете все не хуже меня. Вряд ли смогу вам сообщить что-то новое.
- А мне? - капризно спросила немного захмелевшая Ольга. - И про баронессу, пожалуйста, во всех подробностях.
- В том мире, к которому я привык, баронессой она так и не стала. Вместо этого решила заняться светописью и весьма преуспела. Достигла просто невероятных высот. Я познакомился с ней всего неделю назад…
Он рассказал об убийствах, о попытке задержать Сельму и о том, как мир вдруг начал перерождаться. Опустил, правда, некоторые подробности вроде прогулок с Анной и бредовых видений, когда он снимал клеймо. Умолчал и о "вещих" снах - во-первых, не был уверен, что их можно отнести к фактам, а во-вторых, не хотел выкладывать все карты на стол.
Когда он закончил, посол задумчиво покивал и подлил Ольге, сидевшей с ошарашенным видом, еще глоточек черного эликсира. Та, машинально выпив, вскинулась:
- Как же так? Значит, я тоже помню не то, что было? Простите, не верю! Это белиберда! А если все же допустить на секунду, что в этом есть доля правды, то вам, Иван Игнатьевич, должно быть стыдно! Да, стыдно! И не смотрите на меня таким взглядом! Вы знали, но даже не намекнули! Я вам этого никогда не прощу!
- Ольга Андреевна, - сказал посол очень доброжелательно, - не впадайте в истерику. И посидите, пожалуйста, тихо.
Она обиженно сникла. Посол обратился к Генриху:
- Позвольте кое-что уточнить. Мне не совсем понятны ваши мотивы. Чем этот новый мир вас, собственно, не устраивает? Вы ведь, насколько могу судить, приверженец стеклянного века?
- Я тоже задавался этим вопросом. Да и Сельма была уверена, что я приму ее сторону. Но мир, построенный на убийстве, априори ущербен.
- Любое государство в истории построено на чьих-то костях. Взять хотя бы походы Карла и Карломана. К тому же, в нашем конкретном случае ритуал уже состоялся. Жертвы принесены, их кровь пролилась.
- Если волну развернуть, то они опять будут живы. Я, по крайней мере, надеюсь.
- Ладно, допустим. Но вспомните, что бывает с ожившими мертвецами, - вы ведь общались уже с двумя. Они вам показались счастливыми? Вы желаете той же участи профессору, хронисту и прочим?
Иван Игнатьевич, ожидая ответа, смотрел с интересом и даже вроде с сочувствием. Генрих несколько растерялся, но приказал себе не поддаваться на провокации. Сказал несколько раздраженно:
- Я желаю остановить психопатку. А чего добиваетесь вы, имперцы, своим бездействием? Почему вдруг стеклянный век оказался вам милее железного? Выходит, при новом канцлере Девятиморье слабее?
- Это лишь ваши домыслы, герр фон Рау. Я ничего такого не говорил. И вовсе не хотел с вами ссориться, просто пытаюсь напомнить элементарную вещь. Любое масштабное изменение - это палка о двух концах. План Сельмы, конечно же, имеет изъяны и подводные камни. Но и попытка переписать его чревата непредсказуемыми последствиями. Реальность не любит, когда с ней обращаются грубо.
- Понятно. Похоже, я пришел зря. Вы помогать не станете.
- Ну почему же зря? Вы надеялись получить убежище на ночь, чтобы сохранить память. И вы его получили - гостевые покои к вашим услугам. Надеюсь, и ваша спутница домой не торопится - мне очень интересны визуальные образы, собранные с ее помощью в клинике. Вы же поделитесь ими, Ольга Андреевна?
Та зло сверкнула глазами, но промолчала.
- Ну и чудесно, - сказал посол и снова потянулся к графину. - Еще по капельке, герр мастер-эксперт? А вам, моя дорогая, хватит. Дабы не расфокусировать отсвет.
- Не очень-то и хотелось, - буркнула Ольга, красиво заложив ногу за ногу.
На пару минут воцарилась пауза. Генрих сжевал огромный маковый бублик, запивая горячим и сладким чаем. Посол закурил сигару и, выпустив струйку дыма, сказал задумчиво:
- Меня занимает чертополох, который постоянно мелькает в вашей истории. Вот и сегодня, в клинике. Похоже, это действительно некий ключ. Если бы понять его смысл…
- У меня, как видите, пока не выходит.
- Попробую озадачить наших специалистов. В любом случае, герр фон Рау, благодарю, что связались с нами. Ваши свидетельства чрезвычайно важны. Завтра побеседуем снова, а пока желаю хорошо отдохнуть и выспаться. Ну а вас, Ольга Андреевна, попрошу уделить мне еще несколько минут.
Генрих, раскланявшись, вышел их кабинета. Слуга проводил его во внутренний двор, где обнаружилось с полдюжины бревенчатых домиков - крошечных, но забавных, с кокетливыми крылечками и резными наличниками. Отперев дверь, слуга оставил ключ гостю и удалился.
Прежде чем переступить порог, Генрих долго смотрел на небо. Созвездия висели на привычных местах, но все равно казались чужими и заграничными.
В домике уже была растоплена печь - хозяева позаботились. Генрих подтащил к ней поближе кресло и уселся, вытянув ноги. Он очень устал, но спать не хотелось - смоль-слеза взбодрила на совесть. Просто сидел, не зажигая лампу и позволяя минутам тихо растворяться во тьме.
Занятый своими невеселыми мыслями, он не услышал, как постучали в дверь. Лишь когда стук повторился, на этот раз настойчивее и громче, Генрих поднялся и пошел открывать.
Ольга, обхватив себя руками, приплясывала у входа. Дождавшись, когда дверь распахнется, юркнула мимо Генриха внутрь и поинтересовалась:
- Фон Рау, вы меня недоморозили днем? Решили продолжить?
- Всегда довожу дело до конца.
- Мне опять хочется вас стукнуть.
- Правда?
- Мало того, что нагнали страху, так еще и поставили в дурацкое положение - посол отчитывал как девчонку. И зажгите наконец свет. Я ничего не вижу! А у меня, между прочим, важный вопрос.
- Слушаю вас внимательно.
- Насчет баронессы. Я встречала ее пару раз на приемах. На ваш взгляд, она красивая?
- Нет. В смысле, для меня она - как живая кукла. А вообще - эффектная, да.
- Эффектнее, чем я?
Ольга скинула шубку. Глядя на ее тоненькие оголенные плечи, Генрих судорожно вздохнул. Желание, пробудившись резким толчком, распирало, жгло изнутри. Сердце взбесилось, пульсация отдавалась в висках.
- Фон Рау, - сказала Ольга, - перестаньте раздевать меня взглядом.
- Не перестану.
- Тогда не стойте столбом!
Мир схлопнулся до размеров крошечной комнаты, а может, наоборот, сама комната раздвинулась, распахнулась, вобрав в себя весь посольский двор и наполненный светом город, заиндевелый лес на окраинах и выстуженные равнины, сшитые нитями железных дорог. Луна без спросу влезла в окно, втиснула в проем свою щекастую ряху, лампа от испуга погасла сама собой, печь фыркнула и прищелкнула одобрительно. Чернильные блики заполошно метались, расцветали салютом, морозный воздух звенел, а на серебряном гвозде, вбитом в небосвод над северным полюсом, болтался ковшик Малой Медведицы.
Утренний сон был как бездонный омут.
Краем сознания Генрих воспринимал, как Ольга трясла его за плечо, произносила непонятные фразы, и сам он вроде бы что-то бормотал ей в ответ, но толком проснуться так и не смог. Словно организм, измученный встрясками последней недели, поднял бунт и отказался проявлять любую активность, пока не восстановит резерв.
Когда Генрих наконец разлепил глаза и выбрался из постели, было уже почти полдвенадцатого. Прислушавшись к себе, он отметил, что с памятью на этот раз - никаких проблем. Весь предыдущий день запомнился досконально, вплоть до финальной, так сказать, точки.
Что ж, дипломатические контакты проходят пока удовлетворительно. Во всех смыслах этого слова.
Ольги ушла, не добудившись Генриха. Он бесцельно бродил по комнате, когда в дверь опять постучали. На этот раз на пороге объявился слуга, сообщивший, что герр посол приглашает через час на обед. Точнее, на поздний завтрак.
Генрих кивнул и отправился умываться. Пора было возвращаться в действительность с ее ведьмами, ищейками и пациентами психиатрических клиник. А также с некой зеленоглазой библиотекаршей.
Последнюю мысль он, впрочем, малодушно задвинул за груду сиюминутных забот. В конце концов, сейчас налицо экстремальные обстоятельства, вокруг чужой и враждебный мир, а он, Генрих, борется за народное счастье… то есть, тьфу, за подлинную историю…
Мыло попало в глаза, и он прошипел ругательство. Вытирая лицо, подумал, что проснулся как нельзя вовремя - подходит срок, назначенный Сельмой для очередного сеанса связи.
Тщательно повязав галстук и застегнув пиджак, он услышал, как за окном - не то в посольстве, не то на соседней площади - начали бить часы.
Вот и полдень.
- Сельма!