Отобедав и приняв горячую ванну, Генрих еще раз наведался к буфетному шкафчику. Чувствуя приятное тепло во всем теле, опустился в кресло, вытянул ноги. За окном клубились сизые сумерки. Лениво подумалось, что можно полчаса подремать, а потом, пожалуй, почитать рукопись, раз уж обещал генералу.
Тишина взорвалась хриплым, надсадным звоном. Генрих подскочил в кресле и чертыхнулся в адрес того, кто снабдил телефоны таким сигналом.
Телефонную линию в пригород протянули пять лет назад - сначала в резиденцию бургомистра, потом в несколько богатых домов. Генриха это новшество нисколько не привлекало - он прекрасно прожил бы без чужих голосов в квартире. Но техники вдруг явились к нему. Оказалось, что домашние аппараты теперь положены всем университетским преподавателям. Отвертеться не удалось - идея исходила лично от ректора, который, словно бешеный бык, пер по пути прогресса.
- Слушаю вас.
- Генрих, вы уже добрались? Читаете рукопись?
- Да, Теодор, как раз приступаю, - соврал Генрих, не моргнув глазом.
- Хорошо. Хотел вам сообщить последние новости.
- Дайте угадаю. Четвертый труп?
- На этот раз - нет. Подробности об аптекаре. Прислали ответ из Дюррфельда - это деревня, где он вырос. Насчет матери подтвердилось - одна из местных селянок, прожила там всю жизнь. А вот с отцом не очень понятно. По документам, отец - деревенский плотник. Погиб еще до рождения мальчика. Однако старожилы говорят, что, по слухам, у женщины был некий богатый друг, чуть ли не из столицы. Откуда такое знакомство, толком никто не знает. Сам богач в деревне не появлялся, зато женщина иногда уезжала куда-то на одну-две недели. Куда именно - не рассказывала. Но началась эта "дружба" как раз в те годы. Звучит, конечно, не слишком правдоподобно…
- Угу. Но если все-таки допустить, что аптекарь - внебрачный сын этого столичного гостя…
- …то это, объясняет, по крайней мере, откуда у аптекаря взялись деньги на учебу и остальное. Но нас-то интересует другое. Кто именно был настоящий отец - вот главный вопрос. Если узнаем, то, надеюсь, проясним связь с убийствами. К сожалению, за эти годы в деревне все обросло таким количеством сплетен, что черт ногу сломит. Надо разбираться на месте. Я уже отправил туда нашего человека, к утру на поезде доберется. Ждем результатов.
- А механик? Которого на вокзале убили? Может, и у него в родословной какие-нибудь сюрпризы?
- Мысль, конечно, напрашивается, но пока не успели выяснить. Копаем дальше.
- Понял, Теодор. Спасибо за информацию.
- Все, Генрих. Больше не отвлекаю.
Генрих перешел в кабинет, сел за стол и разложил перед собой "трофеи" - рукопись, книжку про Жженый Лог и список дворянских семей, у которых есть чертополох на гербе.
Начнем, пожалуй.
И в ту же секунду снова грянул телефонный звонок.
"Да сколько ж можно", - страдальчески подумал Генрих, снимая трубку. Женский голос на том конце провода звучал взволнованно и очень знакомо:
- Алло? Герр фон Рау, вы слышите?
- Да-да, я здесь.
- Это Анна, Анна Майреген! Мы с вами разговаривали сегодня в библиотеке…
- Конечно, Анна, я помню, - он машинально назвал ее просто по имени, но вроде бы это не прозвучало слишком бестактно.
- Я только хотела… - она запнулась. - Простите, что беспокою вас дома, но, может быть, это важно…
- Не волнуйтесь, пожалуйста, - сказал Генрих. - Я очень рад, что вы позвонили. Скажите только, вы сейчас у ректора в кабинете? В библиотеке, насколько я помню, нет аппарата.
- Нет, я с почтамта! То есть, у ректора в приемной мне подсказали ваш номер, но оттуда я не стала звонить, чтобы никто не слушал.
- Вы все правильно сделали. Так что же стряслось?
- Понимаете, когда вы ушли, мне стало интересно. Я еще раз задала поиск по слову "чертополох". И, представляете, нашла новую книжку! Ну, кроме тех трех, что вы уже видели. Даже не знаю, как мы в первый раз ее пропустили…
- Так, - сказал Генрих. - И что за книжка?
- Фольклорный сборник. Баллады всякие, легенды, сказки. И вот в одной балладе чертополох как раз и упоминается. Я переписала строфы…
- Строфы?
- Да, там в стихах, - она почему-то снова смутилась.
- Прочтите, если не затруднит.
- Ладно, только не смейтесь!
- Обещаю, - он улыбнулся.
И Анна прочла:
Рвет ему кожу
люто и зло
чертополох шипом.
Душу тревожит -
что привело
в ведьмин постылый дом?
Дослушав, Генрих почесал в затылке. Спросил:
- А что за ведьма? Там дальше где-нибудь объясняется?
- Ну, по сюжету, злая колдунья заманивает путников в чащу и убивает. Они идут одурманенные, ничего не соображают. И один храбрый рыцарь тоже вот так попался. Шел, как во сне. Но, к счастью, у тропинки рос кустик чертополоха. Колючки разодрали рыцарю руку, и от этого он проснулся. Вытащил меч и зарубил колдунью. И в самом конце уже… Секунду… Ага!
Она продекламировала:
…будет он помнить -
спас ему жизнь
колючий чертополох.
- Вы красиво читаете, - похвалил Генрих.
- Я просто очень люблю баллады. И старые песни тоже. Могу их часами слушать! Вот завтра, например, у нас в парке будут гуляния…
- А знаете, - сказал Генрих неожиданно для себя самого. - Давайте сходим и послушаем вместе. Я вас приглашаю. Если вы, конечно, не против.
- Давайте! - кажется, она и в самом деле обрадовалась. - А как мы встретимся?
- Я подъеду к университету - надо только условиться, в котором часу…
Повесив трубку, он еще минут десять сидел, бездумно глядя в окно. Работать не было никакого желания. Не хотелось даже зажигать свет - вечерний сумрак как раз пришелся под настроение.
Во входную дверь постучали. Генрих слышал, как Эльза открыла и обменялась с кем-то парой коротких фраз. Потом она заглянула к нему в кабинет:
- Герр фон Рау, письмо для вас. Мальчишка принес, посыльный.
- Спасибо, Эльза. Давайте.
Пришлось-таки зажечь лампу. На конверте он не обнаружил ни марки, ни обратного адреса. Внутри - короткое послание: "Дорогой Генрих! Наконец-то мне представился случай лично связаться с вами. Ведь это довольно странно - знать вас почти полжизни, но ни разу не перемолвиться словом. Пожалуйста, не удивляйтесь. Скоро вы все поймете и согласитесь, что принятое мною решение было вынужденным и единственно верным. Ваш генерал хоть и солдафон, но сформулировал точно: шторм уже близко, идет волна. Впрочем, надеюсь, это не помешает нам с вами плодотворно сотрудничать".
И ниже с игривыми завитушками: "Ваша фав-ка" .
Глава 7
Еще имелся постскриптум:
"P.S. Запах и в самом деле просто волшебный!
P.P.S. Нет, я не слежу за вами. Просто у вас талант оказываться в самой гуще событий. Чему я, кстати, искренне рада - мы ведь на одной стороне".
Генрих потер подбородок, еще раз перечитал письмо.
"Фав-ка", значит. Шутить изволит. И тонко дает понять, что видела блокнот профессора Штрангля, то есть лично была в том доме. Собственно, текст письма можно рассматривать как признание. "Принятое решение" - что это, если не убийство? Да, она не сказала прямо, но по-другому трудно истолковать.
И она не боится, что Генрих использует ее послание как улику? Это ведь уже не морок, не наваждение, а нечто вещественное. С этим можно идти на доклад к генералу. Фото подозреваемой есть, хоть и старое. Вряд ли так уж трудно выяснить личность.
Конечно, нельзя исключать, что кто-то водит Генриха за нос, отправляя депеши от имени "фаворитки". И хочет, таким образом, сбить следствие с толку.
Но кем бы ни был отправитель, его осведомленность пугает. Он (или она) знает, о чем генерал и Генрих разговаривали наедине, когда ехали в экипаже. Теоретически их могли подслушать с помощью светописи, оставив руну-маяк на локомобиле. Это, впрочем, сомнительно - все экипажи в департаменте проверяют. Или в конторе завелся крот?
А может, следящей руной помечен сам Генрих?
Подумав об этом, он взял очки-линзы, вылез из-за стола и тщательно осмотрел одежду, в которой ездил сегодня в город. Нет, ничего. Никаких намеков на постороннюю светопись. И, пожалуй, в данном случае он склонен поверить таинственной "фаворитке", которая в постскриптуме написала, что за ним не следит. Хотела бы обмануть, вообще не стала бы упоминать о подслушанном разговоре.
Еще хорошо бы выяснить, что значит "мы с вами на одной стороне". Но пока об этом можно только гадать.
Так, ладно. Что теперь? Звонить генералу или сначала посоветоваться с историками, спросить про даму на фотографии? Вдруг кто-нибудь ее вспомнит? Время подходящее - вечер, и многие должны быть в "беседке".
Генрих достал из выдвижного ящика плотный кожаный коврик-подложку - дюймов двадцать в длину и столько же в ширину. Поместил его перед собой на столешницу. Светоносные нити, вживленные в кожу, едва заметно блеснули. Поверх коврика лег линованный лист бумаги.
Взяв перо, Генрих написал псевдоним, под которым его знали в "беседке": Тевкр . Ниже вывел строчку из Овидия: "Вот уж на веслах прошли мимо Скиллы и жадной Харибды тевкров суда" . Фраза была ключом - буквы мигнули и словно бы провалились сквозь лист в открывшийся под ним омут.
"Беседка" впустила Генриха.
"История. Вопрос. Общий круг", - нацарапал он на бумаге. И далее: "Коллеги, буду благодарен за консультацию. В "Династических хрониках", т. 26, на стр. 211 имеется фотография с королевского бала. Не подскажет ли кто-нибудь, что за дама так увлеченно разглядывает кронпринца?"
На полях он нарисовал вертикальную стрелку острием вниз, подтверждая написанное, и слова побледнели, хотя на этот раз и не исчезли совсем. Вопрос был принят, и можно было надеяться на компетентную справку - доступ в "беседку" имели только официальные члены академического сообщества.
В прежние годы, когда стеклянный век еще не закончился, было много разговоров о том, что связь через светопись нужно сделать общедоступной. Такое общение, мол, не должно быть уделом избранных. Но коврики со светоносными нитями были штучным и весьма дорогим товаром, поэтому все осталось как прежде.
Свои "беседки" имелись у купцов, адвокатов, состоятельных докторов и, конечно, у богатых бездельников и бездельниц. В последнем случае "беседки" эти назывались "салонами". Их завсегдатаи обменивались светскими сплетнями, заигрывали и писали друг другу стишки фривольного содержания. Особую пикантность этим забавам придавала полная анонимность. Гуляли анекдоты о том, как шутники умудрялись неделями флиртовать, выдавая себя за придворных дам.
Через чернильный свет общались и по служебным делам. Правда, нынешние начальники - особенно в пределах столицы - предпочитали решать вопросы по телефону. Не зря ведь Его Величество однажды обмолвился, что скрипеть пером ему недосуг, а у некоторых корреспондентов отвратительный почерк…
На листе перед Генрихом проявились новые фразы - пришел ответ. Некто Ибис писал ему: "Коллега Тевкр, вы предложили нам любопытнейшую загадку. Закат стеклянного века - предмет моего особого интереса. Этот том "Хроник" я, без преувеличения, знаю чуть ли не наизусть. Упомянутый вами снимок тоже весьма известен. Но, к стыду своему, вынужден признать - дама, о которой вы спрашивали, мне незнакома. Более того, я только сейчас обратил на нее внимание, хотя фотографию, повторюсь, видел несколько раз. Что ж, задета моя профессиональная гордость, и я постараюсь навести справки. Здесь очень помог бы коллега Штрангль, но увы - он трагически нас покинул".
Другой собеседник, назвавшийся Неофитом, был краток: "Однако! Такой ребус - в унылых "Хрониках"! Мои поздравления, коллега! Будем искать. P.S. А ведь красива, чертовка!"
Два следующих сообщения ничего нового не добавили. Можно было уходить из "беседки", но Генрих решил посмотреть, что еще обсуждают в общем кругу. Как он и предполагал, главной новостью была смерть профессора. Впрочем, конкретных обстоятельств убийства никто не знал, и дискуссия плавно переключилась на исторические воззрения несчастного Штрангля.
Знаток со скромным именем Буревестник витийствовал: "Многие почему-то склонны считать, что падение Стеклянного Дома - личная заслуга нынешнего монарха. Ни в коей мере не умаляя роли Его Величества, хочу, однако, заметить: на все имелись объективные исторические причины. К концу стеклянной эпохи общество исчерпало внутренние резервы и не имело возможностей для развития. Экономика уперлась в тупик. Светопись, будучи, по сути, цеховым ремеслом, не могла обеспечить индустриальный рывок. А простой народ не хотел больше ждать от нее подачек. И если бы не прозорливость короля Альбрехта, который решился на слом устоев, волна недовольства поднялась бы с самого низа, с социального дна, и тогда не обошлось бы без крови…"
Комментатор с псевдонимом Ведун имел свое мнение: "Экономика - это верно. Но дело даже не в ней. Вранье - вот что меня в те годы бесило по-настоящему. Вспомните - врали ведь на каждом шагу! Как они там говорили? Человек могуч и прекрасен - он, приручивший свет, не нуждается в машинах и прочих технических костылях. Все нужное для совершенства, дескать, есть в самом человеке. Ага, замечательный тезис. Просто великолепный. Вот только те, кто светом реально пользовался, превратили себя в закрытую касту. Жирели и плевать хотели на остальных…"
Генрих раздраженно отодвинул листок. Ох уж эти доморощенные эксперты! Все-то они знают, все понимают. Мнят себя истиной в последней инстанции. Значит, говорите, мастера светописи - разжиревшая каста? Да вы хоть представляете, идиоты, какой прорыв тогда готовился? Именно в те последние "стеклянные" годы? И если бы не Альбрехт, севший на трон, все было бы по-другому…
Он поднялся, шагнул к окну.
В стекле отражалась освещенная комната, а снаружи ночь обнимала дом, шептала зимнюю колыбельную. Генрих стоял, задумавшись.
Растревоженная память не давала покоя.
Их было пятеро. Генрих и его друзья-добровольцы, окончившие университет и два года прослужившие в департаменте. Контора курировала проект от начала и до конца, что и неудивительно. В случае успеха они бы вывели светопись на новый, невообразимый доселе уровень.
Но свежеиспеченный король наложил запрет. Он предпочел машины.
Сегодня из тех пятерых в живых остался лишь Генрих. Живет себе с клеймом потихоньку. И уже почти перестал гадать, как бы все повернулось, если бы не треклятая железная эра…
Собачий вой за окном заставил Генриха вздрогнуть. Завыли, кажется, все окрестные псы - синхронно, будто кто-то дал им команду. От их надрывно-заунывного плача стало не по себе. Тоска поднималась к луне сквозь морозную пелену.
"Фаворитка" подошла к нему сзади, остановилась за плечом - он видел в стекле ее отражение, но не оборачивался. Знал - едва обернешься, она исчезнет. Она улыбалась, глядя в окно, словно видела там не зеркальную картинку, а что-то другое, недоступное Генриху. Платье на ней было теперь не серое, как на том старом снимке, а гранатово-красное. Темные волосы слегка отливали медью, а глаза наполнились янтарным сиянием.
Комната за ее спиной подернулась дымкой. Лампа мигнула - свет изменил оттенок, пропитался чернильной мутью. И еще у него появился запах - медвяный и легкий, как над чертополоховым пустырем.
- Они идут, - сказала брюнетка. Голоса ее Генрих не слышал, но прочел в окне-зеркале по губам.
Из углов поднимались тени - уплотнялись, обретали человеческие пропорции. Темный свет тянулся к ним, пропитывал силой. У фигур обозначились лица, черты проступали резче. В них было что-то знакомое, и когда ближайшая тень приблизилась к Генриху и протянула руку, он не выдержал и обернулся к ней.
В комнате было пусто, лампа горела ровно.
Псы за окном заткнулись.
Генрих вернулся за стол, взглянул на часы. Дело приближалось к полуночи, хотя, по его ощущениям, времени после приезда домой прошло не так много. Это все из-за дурацкой "беседки" - он уже не раз замечал, что если начинаешь вникать в тамошнюю дискуссию (а тем более, если сам пытаешься поучаствовать), то будто вываливаешься из жизни. Читаешь, пишешь, что-то доказываешь - а потом, подняв голову, понимаешь, что бездарно потратил несколько драгоценных часов. Взамен же не получил ничего, кроме злости на тупых оппонентов.
Но все-таки, прежде чем покидать "беседку", следовало прояснить еще одну вещь.
В списке тех, у кого чертополох на гербе, оказался Стеклянный Дом. То есть, конечно, главный символ у него - линза, но на полном варианте герба есть целая куча мелких деталей. Генрих не помнил их наизусть, поэтому днем не особенно удивился, обнаружив там и сиреневый колючий цветок.
Проконсультируемся.
Взяв чистый лист, он написал: "Геральдика. Вопрос. Общий круг".
Ниже: "Коллеги, подскажите, пожалуйста, что означает чертополох на гербе у Стеклянного Дома. Это абстрактный символ (стойкость, умение дать отпор) или есть конкретная подоплека?"
Ответа не было минут десять. Генрих уже решил, что все знатоки отправились спать, когда отозвался некий Легат: "Коллега Тевкр, вы что-то путаете. Никакого чертополоха у "стекольщиков" нет. И никогда не имелось".
Генрих, почесав в затылке, подошел к шкафу и отыскал справочник - пусть не такой подробный, как в библиотеке, но все же. Открыл нужную страницу, проверил. Вернулся к столу: "Коллега Легат, ничего не путаю. Можете сами удостовериться. В нижней части герба, между кубком и вороном".
Пауза опять затянулась. Наконец проступил ответ: "Коллега, прошу прощения. Теперь, посмотрев на картинку, я припомнил - да, есть у них такой элемент. Не ручаюсь за точность, но смысл, вроде бы, следующий…"
На этом месте собеседник запнулся. Последние слова набухли чернилами и растеклись по странице кляксой. Генрих чертыхнулся - иногда такие сбои случались, неведомые флуктуации нарушали общение через "беседку". Причем обязательно в самый неподходящий момент.
Ну и ладно.
Со знатоками больше не пообщаешься - значит, осталась рукопись. Глаза, правда, уже слипались, но хотя бы полистать можно.
Всего в рукописи было пятнадцать глав. Каждая посвящалась отдельному персонажу. Как явствовало из краткого предисловия, все описанные события происходили в последние пять лет стеклянного века. Автор объяснял, что цель его состояла в том, чтобы показать скрытые "движенья души", влияющие на политические решения. Для этого-де и понадобилась беллетризация.
Первым действующим лицом был барон Роберт фон Вальдхорн, советник кронпринца. В главе рассказывалось, как он прибыл в провинцию с поручением, суть которого Генрих с ходу не уловил.
Просмотрев несколько страниц по диагонали, Генрих вздохнул и вернулся к началу. Если уж читать, то внимательно, иначе упустишь важное.