Вот, конь педальный, моим же выражением насчёт глобализма меня и приколол. Я уже хотел было достойно ответить, но в этот момент капитан достал из кармана разгрузки шматок трофейной итальянской "мастики" и, отщипывая от неё кусочек, задумчиво посмотрел на дверь. Увидев этот взгляд, я чуть не кубарём скатился со ступенек и, прошипев "Все за мной!", быстро рванул в сторону каменного стола.
На фиг, на фиг! Когда у Марата глаза начинают светиться таким особенным блеском, то надо тикать как можно дальше и пережидать устроенный им "бабах" в хорошем укрытии. Ребята тоже были учёные, поэтому мой приказ выполнили без промедления, моментально разбежавшись по всему залу.
Через пару минут я, глядя, как Шарафутдинов, мурлыкая себе под нос, обжимает в детонаторе подозрительно короткий хвостик огнепроводного шнура, передёрнулся и, усевшись на пол за массивной ножкой стола, широко открыл рот, приготовившись к крику "Бойся". И он раздался, но вслед за этим произошло сразу несколько событий. После маратовского предупреждения послышался странный глухой удар, потом металлическое блямканье, вскрик и маты.
Выставив голову из укрытия, в свете лежащего на полу фонарика я с удивлением увидел открытую дверь, валяющуюся на ступеньках канистру и улепётывающего на четвереньках Шаха. Не понял… Что это там произошло? Почему дверь уже открыта, а наш подрывник показывает рекорды по бегу на четырёх конечностях? И откуда канистра взялась? Но спросить ничего не успел, потому что в эту же секунду долбанул взрыв, который меня ослепил и оглушил.
Плюхнувшись от неожиданности на задницу, я только и смог, что раздражённо ругнуться. Но сильно развить тему косоруких пиротехников мне не дали, так как Марат с криком "Держи его" исчез в открывшемся проходе. Перед глазами ещё плавали зайчики, поэтому я чуть не на ощупь двинул за ним. Перешагнув через канистру, только подумал: "Кого интересно мы ловим?", как в десяти шагах дальше по коридору, промигавшись, увидел лежащее тело в цивильном прикиде. Возле него уже находились Жан с Маратом. Искалиев стоял, направив фонарик и ствол в глубь хода, а Шах сидел на корточках возле гражданского. Подбежав ближе, я спросил:
- Живой? Дышит?
- На ладан он дышит. Вон, болт дверной из затылка торчит. Похоже - хана фрицу…
Шарафутдинов вытер окровавленную ладонь о пиджак полудохлого немца и поднялся. Тем временем проскочившие вперёд Гек и Змей тормознулись возле поворота и, заглянув за него, одновременно отпрянули. Тут же с той стороны раздалась автоматная очередь, а ребята, выдернув из разгрузки по гранате, на "три-четыре" запулили подарочки в невидимого мне стрелка.
Блин! Как-то всё слишком быстро завертелось. То ползали улитками в темноте и тишине, а теперь совсем не понятно, что творится. Крики, стрельба, самооткрывающаяся дверь…
Двойной взрыв, смягчённый поворотом тоннеля, стеганул по ушам, и я наконец вышел из транса:
- Хер бы на этого жмура! Давай вперёд! Постараемся стрелков живьём взять, если получится!
И мы побежали за ушедшими вперёд бойцами.
В нескольких метрах за поворотом оказалась ещё одна дверь, на этот раз распахнутая настежь. А практически прямо на проходе лежал покрошенный осколками эсэсовец, с погонами оберштурмфюрера, уткнувшийся лицом в STG-44. М да… при жизни покойник отличался либо запредельной храбростью, либо такой же глупостью. Город русскими занят две недели назад, а он свою черноворотниковую форму до сих пор не сменил. Выходит - в плен этот хмырь точно не собирался…
Ну и флаг ему в руки, только если так и дальше пойдёт, то вместо говорливого "языка" мы будем иметь исключительно молчаливых жмуриков. Тем более что немцев тут мало осталось.
Данный вывод напрашивался после того, как я осветил помещение. Это была небольшая комната, в которой помимо стола, каких-то ящиков и нескольких табуретов стояло пять коек. На столе, среди кружек и мисок, лежали остатки сухпайка, который обычно выдают немецким парашютистам. Там же торчали два больших аккумуляторных фонаря. Рядом, на маленьком столике, примостился примус. Ещё четыре фонаря висели на стенах, но все они были погашены. В дальнем углу рядком выстроились узкие десятилитровые канистры, несколько больших автомобильных аккумуляторов и рация, антенна которой уходила куда-то в отверстие вентиляции. В общем, комната была вполне обжитой. А если так, то, судя по койкам, в ней жило пять человек, двоих из которых мы уже ухлопали.
М-да, тщательнее надо работать… Пока я оглядывался, топот впереди стих и раздался крик Гека:
- Командир, тут опять дверь запертая! А фрицы именно сюда нырнули.
Епрст! Да сколько тут этих дверей?! Но медлить нельзя - с каждой секундой подземные жители уходят всё дальше. Поэтому, подбежав к препятствию, поторопил нашего подрывника:
- Марат, рви её быстрее. - И пока он возился с взрывчаткой, спросил: - Что за байда там случилась? Почему ты на четвереньках бегал?
- А… - Шарафутдинов мотнул головой и, пристраивая комок "мастики" к косяку, ответил: - Только шнур поджёг, как засов с той стороны стукнул и дверь открылась. А я на корточках сидел и даже среагировать не успел, когда этот гад по мне, как по мячу, пробил. Потом ещё канистрой сверху добавил и тикать. Он в одну, а я в другую сторону, так как шарахнуть вот-вот должно было…
К концу своей речи он закончил делать закладку и, чиркнув спичкой, сказал:
- Все в коридор!
Мы ломанулись подальше, а когда Марат добежал до нас, раздался взрыв. Из прохода выметнулось пыльное облако, и я, отплёвываясь, подбодрил ребят криком:
- Вперёд, вперёд! Не тормозить! И гранатами старайтесь не очень, а то всех положим!
Про гранаты я вовремя напомнил, увидев, как Жан выдернул из кармана разгрузки бочонок РГ 42. После моего предупреждения он сунул её обратно и нырнул в ещё не осевшую пыль. Я, идя следом, думал, что у немцев есть фора минуты в четыре. На их стороне ещё и хорошее знание здешних ходов. Но если не будет никаких развилок, то мы их загоним. Никуда эти дети подземелья не денутся.
Про развилку я сглазил… Пробежав по коридору ещё метров пятьдесят, моя команда упёрлись в это самое разветвление. Зараза! И ведь никаких следов на полу нет, поэтому, куда свернули беглецы, мы узнать не сможем. Значит, как бы этого не хотелось, надо разделяться. Ещё несколько секунд лихорадочно крутил фонарём, вглядываясь в оба коридора, и потом принял решение:
- Я с Маратом иду прямо. Остальные - в левый ход. Если там опять завал или тупик, возвращаетесь и двигаете за нами. Мы поступим так же. И главное - на рожон не лезьте… Всё, разбегаемся!
Хлопнув каждого ныряющего в черноту хода парня по плечу, я повернулся к Шаху и, подмигнув, выдал:
- Ну что, тряхнём стариной? Утрём нос щеглам?
- Отож! Главное, чтобы немцы именно в этот коридор нырнули…
- Будем надеяться. Погнали!
И мы рванули вперёд.
Глава 5
Уже через сто метров после очередного поворота стало понятно, что средневековая романтика закончилась. До этого то, что на дворе двадцатый век, показывал только кабельрост с проводами, идущий под кирпичным сводчатым потолком. Зато сейчас мы выскочили во вполне современный бетонный ход. Кабели шли в нише правой стены, а слева проходили какие-то трубы. Через каждый десяток метров под потолком висела лампочка. Правда, иллюминация не работала, но нам это неудобств не доставляло - фонари после очередной смены батарей светили достаточно ярко, а бежать по ровному и не усыпанному осколками кирпичей полу было одно удовольствие. Тревожило только одно - двери. В подобных местах обычно ставят металлические двери с клиновыми запорами. Если упрёмся в такую, считай всё - приехали. Но пока их нет, надо наращивать скорость. Только хотел прибавить, как вдруг бегущий сзади Шах окликнул:
- Командир, смотри!
Резко затормозив, я остановился и оглянулся. Шарафутдинов что-то стёр пальцем с пола и, теперь разглядывая его, обрадованно сказал:
- Кровь! Свежая! Видно, кто-то из фрицев ранен!
- Это здорово, значит, они медленнее нас идут. Так что - ходу, ходу!
А после ещё одного изгиба тоннеля мы увидели спины преследуемых. Рысящий впереди тащил на закорках какого-то мужика, одетого в пальто, и даже не сбился с шага, когда его осветили наши фонарики. Зато третий, который шёл последним, увидев отсвет, тут же развернулся и, выхватив пистолет, открыл огонь. Но долгий бег и волнение не располагали к меткости. Пули с противным воем рикошетили от стен, и только одна прошла прямо возле уха, заставив рефлекторно вжать голову в плечи.
Нет, так не пойдёт. Если мы ещё ближе подойдём, то в этой кишке он нас просто расстреляет - здесь ведь укрыться негде. И ждать нельзя: я даже отсюда вижу ту самую металлическую дверь, которую так опасался встретить. А несущий раненого до неё не дошёл буквально пару десятков метров. Поэтому, призрев рикошеты, которые могут положить немцев, упав на колено, дал длинную очередь над головами беглецов, рассчитывая их хоть немного напугать. Пули ещё взвизгивали впереди, когда я, почти тут же перенеся прицел, влепил трехпатронную по ногам стрелка. Судя по тому, как его скрючило - попал. Пытаясь выиграть время, пока раненый не отошёл от шока, я рванул будто на стометровке. Почти успел…
Когда был от него в нескольких шагах, то увидел, что недобиток, закусив губу, поднимает пистолет. Мой фонарь, болтавшийся на шнурке, ни хрена не освещал, зато оставшийся сзади Марат своим ручным прожектором давал очень хорошую подсветку. И в этом свете отверстие ствола, глянувшего мне в глаза, показалось катастрофически огромным. Тут уже стало не до живых языков - самого бы не ухлопали! Заработавший на полную катушку инстинкт самосохранения заставил нырнуть рыбкой и, одновременно вскинув автомат, доработать остатки рожка в бледное лицо немца. Куда метил, конечно, не попал, но из десятка выпущенных пуль несколько нашли свою цель, и всё-таки успевший сделать выстрел немец плавно завалился на спину. Я же брякнулся на бетон, как лягушка, - ободрав себе руки, коленки, подбородок и отбив пузо. Сгруппироваться не успел, поэтому и шваркнулся так, что аж зубы клацнули. Но шипеть от боли и восстанавливать дыхание не было времени. Последние два фрица уже открывали дверь и через несколько секунд, захлопнув её, оставят нас с носом.
Я только начал подниматься, как перепрыгнувший через меня Шарафутдинов, сделав ещё пару гигантских скачков, успел упереться в закрывающиеся препятствие. Глядя, как он пыхтит, скользя сапогами по бетону, мне пришлось шевелиться активней и быстренько присоединяться к нему. Против сдвоенного советского напора тевтонская немочь не протянула даже нескольких секунд, и дверь распахнулась. Я, ещё не отошедший от предыдущего падения, просто выпал в открывшийся проём, а Марат, ловко кувыркнувшись внутрь, дал очередь вверх и завопил:
- Хенде хох, хенде хох, аршлох!
Ещё не поднявшись с пола, я поймал свой фонарик и осветил двух немцев, стоящих возле входа. То есть один - здоровый белёсый детина, тяжело пыхтя, стоял задрав руки в гору, а второй, оказавшийся худощавым мужиком лет сорока- сорока пяти, сидел на одном из ящиков, которыми было в изобилии заставлено помещение. Ну, теперь можно выдохнуть, теперь они наши…
Покряхтывая, поднялся на ноги и, подойдя к молодому, поставил того в четвёртую позицию. Ну, её все знают - ноги пошире и подальше от стены, а руками упор на эту самую стену. Вообще, после подобной установки обыскиваемому полагается расслабляющий удар по почкам или между ног, чтобы не дёргался, но я решил этим пренебречь. Просто у самого всё тело после плюха на бетонный пол болело так, что совершать резкие движения лишний раз не хотелось. Поэтому ограничился лёгким пинком по косточке на ступне, раздвигая ноги "языка" пошире, и принялся охлопывать свежепойманную тушу со всех сторон.
Найдя, бросил на пол полную обойму для пистолета, только самого пистолета так и не нащупал. Зато снял с пленного холодное оружие, явно указывающее на его корпоративную принадлежность.
Нет, никакой "школой старой Магды" здесь и не пахло, всё было гораздо проще. Этот ножичек имел на лезвии многозначительную надпись: "Моя честь зовётся верность" и был обыкновенным эсэсовским кинжалом. Правда, судя по цепочке и ножнам, не совсем обыкновенным. Такие вещи давались только "старой гвардии", тем, кто вступил в СС до 1933 года. Так что "язык" попался заслуженный. А исходя из этого, для дальнейшего обыска удар по его почкам просто необходим - такие зубры легко не сдаются. Это вначале от усталости и неожиданности он лапки поднял и стоял тихим козликом. Зато теперь отдышался и всё осознал, значит, вполне может выкинуть какую-нибудь пакость.
Бросив кинжал в сторону, я приготовился выполнить задуманное, но опоздал на какое-то мгновение. Блин, ведь знал же, что пренебрежение правилами всегда выходит боком, только не рассчитывал, что этот "бок" проявится настолько быстро. И главное, насколько точно был выбран момент атаки…
Эсэсовский нож только брякнул по полу, как вдруг у меня отцепился от крепления фонарь и, резанув лучом по глазам, упал под ноги. И тут же фриц из крайне неудобного положения нанёс удар ногой, развернувший меня так, что сектор обстрела Марату я перекрыл напрочь. Как это у него вышло, ума не приложу, но тот удар получился на славу! Такое впечатление - как будто лошадь лягнула! Причём в самое уязвимое место. Больно было настолько, что ни вздохнуть ни выдохнуть. Даже крикнуть не получилось - смог лишь, выпучив глаза, схватиться за повреждённое хозяйство. А фриц, сорвавший с шеи согнувшегося лопуха-Лисова автомат, упал на задницу и, ещё одним ударом ноги отправив меня в сторону напарника, яростно оскалившись, нажал на курок.
Когда я, в свете валяющегося фонарика, второй раз за последние пять минут увидел чёрный провал направленного в лицо ствола, в голове мелькнула только одна мысль: "Теперь точно - пипец…"
Но секунда прошла, я уже шлёпнулся под ноги Шаху, только фриц так и не выстрелил. При этом морда у него из торжествующей стала вытянутой и недоумённой. В этот момент коротко прогрохотал автомат Шарафутдинова, и здоровяк, выронив оружие, как сидел, так и откинулся назад, глухо ударившись затылком о бетонный пол. Живые так не падают, поэтому можно считать, что с моим обидчиком покончено.
Но Марат этим не удовлетворился и, судя по звукам, принялся молотить второго "языка". Видимо, во избежание… Значит, теперь можно заняться собой. Обезболивающий адреналиновый выброс, который на несколько секунд отвлёк меня от повреждений, нанесённых интимному месту, слегка поутих, и не в силах больше сдерживаться я промычал:
- У-у-у…
Как же мне, оказывается, больно! Аж глаза выскакивают и кажется, будто стали, как у рака - на стебельках. Неостанавливаемые слёзы обильно потекли по щекам, полностью опровергая постулат насчёт того, что мужчины не плачут. Плачут! Ещё как плачут! В три ручья! Просто всё зависит от повода…
- У-у-у…
Это неинформативное подвывание отвлекло Шарафа от обработки пленного, и он метнулся ко мне:
- Илья, фриц тебя что, зацепил? Ножом? Ты не молчи! Куда?!
- У-у-у!
Однотонный вой вверг напарника в смятение, и он начал лихорадочно лапать меня в поисках крови, должной бежать из страшной раны, которой наградили его друга. Лапанье сильно мешало сосредоточиться на отбитом месте, поэтому, собравшись с силами, я озвучил свои претензии более членораздельно:
- У-у-у… у-у-у, сука! Прямо по яйцам! Когда очухаюсь, я его второй раз убью! У-у-у!
Шах, поняв, что необратимых повреждений командир не получил, прекратил попытки его разогнуть и, лишь легонько похлопывая по плечу, успокаивал:
- Ничего, ничего… на пяточках попрыгаешь и всё пройдёт! А тому немцу уже всё равно - дохлый он.
Потом, оставив меня в покое, подошёл к трупу и, подняв валяющийся автомат, начал его разглядывать. Отстегнул магазин, хмыкнул и, вернувшись, опять присел рядом.
Первая, самая сильная боль к тому времени несколько притупилась, и я, застыв скрюченной мумией, смог наконец перевести дух. Увидев, что глаза у командира из выпученных и бешеных стали более или менее нормальными, Марат сунул магазин мне под нос и спросил:
- Ты что, не перезарядился?
От этого простого вопроса я почти пришёл в себя. Так вот почему фриц не стрелял! А ведь действительно - остаток патронов был выпущен в стрелка перед дверью. Потом я брякнулся всеми костями на пол так, что чуть дух не вышибло. И сразу, вскочив, побежал помогать Шаху открывать дверь.
Немец, захвативший моё оружие, просто не мог предположить, что оно будет без боеприпасов, потому что следить за ними у воевавших бойцов вбито на уровне инстинктов. То есть, по логике, магазин я должен был сменить совершенно автоматически. Но не сменил… И это нас спасло: ведь у того кабана целых две секунды было, пока я своей спиной Шаху цель перекрывал. Сквозь меня напарник выстрелить не смог бы, зато эсэсовец вполне мог прошить нас обоих одной очередью.
И вот интересно, к чему это отнести - к везению или к интуиции? Ну откуда мне было знать, что попадётся противник с подготовкой не хуже, а даже лучше моей? А если интуиция мне это подсказывала, почему не подсказала, невзирая на боль в отбитом теле, перед обыском сразу садануть его покрепче и связать? Или всё-таки за счёт чистого везения в этот раз выжил? А Марат, видя, что на его первый вопрос я отрицательно покачал головой, задал второй:
- Как ты вообще умудрился так подставиться?
Как, как… каком кверху! Только теперь анализируя собственный промах, я понял, что имело место быть стечение сразу нескольких обстоятельств, о которых честно и рассказал:
- Ещё там, в коридоре, сгруппироваться не успел и брякнулся так, что всё нутро отбил. Поэтому и шевелился, как червяк полураздавленный. А когда к этому пленному второй раз подходил, то фонарик отцепился. Поэтому начало движения фрица даже увидеть не смог - в глазах "зайчики" плавали. Вот он меня и достал…
- М-да… - Шах покрутил головой. - Это мы ещё удачно отделались.
Я кивнул и вдруг понял, что отбитое тело не болит! Хозяйство болит, а всё остальное прошло моментально. Видимо, правильно люди говорят, мол, "клин клином вышибают" и что при мигрени достаточно садануть себя молотком по пальцу, как голова пройдёт сразу. Палец будет болеть, это да, зато головная боль прекратится. Только испытывать на себе это средство я точно не буду. Да и незачем - данный постулат только что подтвердился без всякого молотка…
А ещё минут через пять я смог наконец осторожно разогнуться и даже с помощью напарника встать на ноги. Приняв почти вертикальное положение, огляделся. Пожилой фриц лежал лицом вниз на одном из ящиков. Лежал тихо, спокойно, не делая попыток перевернуться, и только иногда шевелил пальцами на связанных за спиной руках.
Молодец Шарафутдинов! Он его не только хорошо отоварить успел, но ещё и связать. Только, видимо, в ажитации сильно перетянул петлю, и теперь второй "язык" пытается хоть как-то восстановить кровоток.