- Помнишь "Гамлета"? "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…" Так вот, я не считаю, что все, чего мы не понимаем, обязательно должно быть бредом. К тому же этот старик-эмигрант каким-то образом ухитрился раскусить нашего опытного агента. Ты же у нас специалист по контрразведке, объясни мне, как это могло случиться?
- Возможно, Мушкетера сдал кто-то из его контактов, - предположил Абакумов. - Он же недавно сообщал нам, что его агент был перевербован гестапо.
Берия презрительно скривил тонкие губы.
- Его агент понятия не имел, что имеет дело с советским разведчиком. И уж тем более не мог знать, как его зовут и откуда он родом. Двойка тебе, генерал! К тому же если бы старик работал на гестапо, Мушкетера арестовали бы прежде, чем он успел выйти с нами на связь.
- Тогда не знаю, товарищ народный комиссар внутренних дел! - Абакумов пожал широченными плечами. - Мистика какая-то, а я, извините, в мистику не верю…
- Я тоже, - жестко сказал Берия. - Но если мы чего-то не можем объяснить, это еще не значит, что мы имеем дело с мистикой.
Абакумов промолчал.
- Мысль о гипнозе тебе в голову не приходила?
- О гипнозе? - озадаченно переспросил генерал.
- Слышал про Вольфа Мессинга? - Берия вытащил из ящика стола пухлую папку, бросил ее перед Абакумовым. - Польский еврей, гипнотизер. Сбежал к нам, когда фашисты вошли в Польшу. Я своими глазами видел, как он работает. Товарищ Сталин приказал ему выйти из моего кабинета, спуститься на улицу и вернуться обратно. Он прошел через все посты охраны! Ни один человек его не видел, понимаешь? А потом еще получил в Госбанке сто тысяч рублей, предъявив кассиру клочок старой газеты!
- Я слышал про Госбанк, - осторожно сказал Абакумов. - Но думал, что это только слухи.
- Какие слухи? Я лично отдал ему такое распоряжение! Вот это, Виктор, и называется гипноз. А теперь подумай, что, если этот старик-эмигрант тоже гипнотизер вроде Мессинга? Мушкетер мог сам ему все рассказать - и где родился, и когда женился, и на кого работает. И никакой мистики, сплошной материализм.
Абакумов поскреб переносицу.
- Лаврентий Павлович, если не секрет - а где сейчас этот ваш Мессинг?
- Секрет. Но тебе, так уж и быть, скажу. Он теперь работает в разведшколе, отбирает и тренирует самых способных к гипнозу курсантов. А тебе зачем?
- Да просто… любопытно. Такой человек и… на свободе.
- Не о том думаешь, - Берия постучал ребром ладони по столу. - Думать надо о том, что нам делать с Мушкетером.
- Что тут думать? - удивился Абакумов. - Мушкетер засвечен, это ясно. Надо выводить его, пока гестапо не накрыло.
- Как у тебя все просто, - недовольно нахмурился Берия. - Выводить - значит, терять нашего резидента в Париже. Вот скажи мне, Виктор - у тебя много в Париже резидентов?
- У меня там вообще никого нет, товарищ народный комиссар внутренних дел, - обидевшись, ответил Абакумов. - Мое хозяйство здесь, я к заграничным играм отношения не имею.
- Тогда почему ты мне это принес? - Берия потряс в воздухе листками с донесением Мушкетера. - Почему мы с тобой сейчас все это обсуждаем, а не с Меркуловым или на худой конец, с Фитиным? Может, объяснишь?
Абакумов угрюмо молчал. Да и что он мог ответить? Что Меркулов попросил его передать шефу полученное от Мушкетера двусмысленное сообщение, чтобы прикрыть свою задницу, а он согласился, потому что преследовал собственный интерес? С Меркуловым-то все понятно, тот всегда был осторожной лисой, а вот какой такой интерес в этом деле у тебя, товарищ Абакумов?
- Ладно, - смилостивился Берия, выдержав зловещую паузу. - Я разберусь, что с этим делать. А ты, Виктор, поезжай в Лесной Дом, поговори с Гронским. В конце концов, он подсунул нам этого эмигранта, пускай теперь расхлебывает…
Абакумов не понял, о чем ему нужно разговаривать с Гронским, но уточнять не решился.
Глава девятая. Звездочёт
Москва, июнь 1942 года
Лесным Домом называлась одна из "шарашек" НКВД, находившаяся на окраине дачного поселка Ильинка. Там Берия еще в тридцать девятом собрал ученых, занимавшихся, по мнению Абакумова, бессмысленной и даже вредной ерундой - лечением травами, биоэнергетикой, системой индийских йогов и даже передачей мыслей на расстоянии. Возглавлял "шарашку" астролог Сергей Гронский, убедивший Берию в том, что подобные исследования могут принести пользу - не зря же рациональные немцы создали целый институт "Аненербе" и тратят на его содержание огромные средства. Питомцы Гронского исправно получали спецпайки, подопытных животных и даже лабораторное оборудование, но была ли от их работы какая-нибудь польза, понять было невозможно. У Абакумова, которому подчинялись все Особые отделы страны, разумеется, имелись свои люди в Лесном Доме, да что толку? Читая их донесения, Абакумов только брезгливо морщился. "С 16.00 до 18.30 из лаборатории проф. Селезнева доносились странные звуки, напоминающие завывания и плач". "Из двенадцати морских свинок, доставленных по заказу доктора Ляхмана, выжило пять. Семь морских свинок умерло от неизвестных причин". "В столовой во время обеда проф. Зубаревич поспорил с проф. Брауде о китайской алхимии. Почему китайцы считали ртуть целебной? В споре проф. Брауде обозвал проф. Зубаревича кретином, а тот швырнул в него макаронами". И так далее, все в том же духе. На месте шефа Абакумов уже давно перестал бы церемониться с этой ученой шушерой, но Берия отчего-то доверял Гронскому.
Сергей Гронский, наследник старинного белорусского шляхетского рода, аристократ и авантюрист, был словно рожден для мира тайных операций. Отцом Гронского был начальник шифровального отдела Генерального штаба Российской империи - по тем временам, вторым человеком в разведке. Его расстреляли сразу после революции, но Гронский-младший, которого родственники вывезли в безопасную Латвию, казалось, не таил зла на Советскую власть. Он начал работать на ГПУ еще при Менжинском: сам пришел в консульство и предложил свои услуги в качестве агента. После недолгих колебаний Гронского решили использовать втемную: перевели на его счет некоторую сумму денег и настоятельно посоветовали отправиться на учебу в Германию. Там молодой граф некоторое время изучал медицину в Берлинском университете, вел светскую жизнь, боксировал и брал призы на автогонках. Одним из его увлечений была авиация: он с отличием окончил летную школу и время от времени зарабатывал деньги, катая на самолете богатых любителей острых ощущений. Как-то в Мюнхене после очередного полета к нему подошел высокий господин с военной выправкой, представившийся Рудольфом Гессом.
- У вас прекрасное чувство воздуха, юноша, - сказал Гесс Гронскому. - Черт возьми, когда вы делали иммельман, я даже аплодировал вам. Вы уверены, что у вашего пассажира сухие брюки?
- Не знаю, - беззаботно ответил Гронский. - В кабине убирает механик. А вы разбираетесь в авиации?
- Немного, - скромно сказал Гесс.
Гесс был профессиональным летчиком, во время Первой мировой служившим в легендарной эскадрилье "Рихтгофен" под командованием Германа Геринга. Отчаянный русский ему понравился - Гесс любил людей с сумасшедшинкой.
- Загляните как-нибудь, - он протянул Гронскому визитную карточку. - Это клуб, где собираются люди, влюбленные в небо.
Любопытный граф не стал откладывать, и появился в клубе "Валькирия" в ближайшую субботу. Клуб оказался закрытым заведением, но визитка, подаренная Гессом, произвела на швейцара должное впечатление. К некоторому огорчению Гронского, многие члены клуба были влюблены не только в небо, но и друг в друга - то тут, то там он натыкался на обнимающихся мужчин в военной форме. Граф слышал, что гомосексуализм популярен среди немецких военных, но видеть это воочию было странно. Прежде, чем кто-либо из завсегдатаев "Валькирии" успел предложить ему познакомиться поближе (и заработать хороший хук в челюсть), из клубов табачного дыма материализовался улыбающийся Гесс.
- Что вы стоите, как Лотова жена? Пойдемте наверх, здесь вам делать нечего…
Наверху собиралось гораздо более приличное общество - во всяком случае, здесь никто никого не обнимал. Присутствовали седовласые генералы, которые, на взгляд Гронского, вышли в отставку еще до изобретения самолета, респектабельные господа, похожие, скорее, на банкиров, чем на авиаторов, и даже несколько дам - все, как на подбор, блондинки с длинными прямыми волосами. Вид блондинок слегка успокоил графа.
Гесс представил Гронского своим друзьям. Один из седовласых, назвавшийся Карлом Хаусхоффером, оценивающе оглядел графа.
- Говорят, вы лихой пилот. Не хотите принять участие в небольшой войне?
Гронский пожал плечами.
- Почему бы и нет? Вопрос лишь в том, с кем придется воевать.
Хаусхоффер поморщился.
- Разве это имеет значение? Сейчас идет война в Южной Америке, там нужны хорошие летчики. Южная Америка - чертовски интересное место, я влюблен в нее. К тому же наемникам там прилично платят. Я могу дать вам рекомендации. Хотите?
Гронский улыбнулся генералу.
- Хочу. До сентября у меня каникулы.
Он был уверен, что Хаусхоффер шутит, но тот говорил вполне серьезно. Через неделю граф отбыл в Южную Америку с рекомендательными письмами от генерала, оказавшегося к тому же профессором географии Мюнхенского университета. Письма были адресованы начальнику Генерального штаба Боливии Гансу Кундту, сражавшемуся в годы Первой мировой в одном полку с Хаусхоффером.
Боливия в те годы воевала с Парагваем за нефтяные месторождения в пустынной местности Гран Чако. Оснащенная новейшей боевой техникой боливийская армия сражалась с бедными, плохо вооруженными парагвайскими силами, но почему-то терпела поражение за поражением. Прибыв на место, Гронский понял, почему: на стороне Парагвая воевали сотни офицеров-белогвардейцев, нашедших убежище в Южной Америке. С этими профессионалами войны ничего не могли поделать ни наемники, которым щедро платило боливийское правительство, ни немецкие военные инструктора. Проливать русскую кровь графу не хотелось, и он попросил командование определить его в воздушную разведку. Гронский летал над равнинами Гран Чако три месяца, а в сентябре вернулся в Берлин, увозя с собой кругленькую сумму и очередное рекомендательное письмо - на этот раз от генерала Кундта Хаусхофферу.
- Старина Ганс пишет, что вы демонстрировали чудеса храбрости, забираясь на своей "Веспе" далеко в тыл противника, но всячески избегали огневого контакта, - задумчиво проговорил генерал, прочитав письмо. - Почему?
Гронский ответил, тщательно взвешивая каждое слово:
- Если бы моего отца не убили большевики, он мог бы сейчас оказаться в Парагвае. И тоже сражался бы против боливийцев.
Хаусхоффер покачал головой.
- Да, я могу это понять. Нация, расколотая надвое… Революция, потрясшая Россию - трагическое событие. Если бы не она, нам было бы намного легче заключить союз.
- Нам? - переспросил Гронский вежливо.
- Да, нам, двум самым могущественным континентальным державам Евразии - Германии и России. Только вместе мы можем противостоять державам моря, носителям торгашеского духа древней Финикии. Я имею в виду Англию и Соединенные Штаты. Я рассказываю об этом своим студентам на лекциях, но есть кое-что, не предназначенное для ушей профанов. Хотите узнать больше?
- Разумеется, - искренне ответил граф. Хаусхоффер кивнул, как будто и не ожидал иного ответа.
- В Южной Америке вы доказали свою храбрость, мой молодой друг. К тому же вы нравитесь Гессу, а Руди обладает большим политическим влиянием. Я приглашаю вас вступить в ряды общества Туле. Это тайное общество, поэтому, если вы по каким-то причинам решите отказаться, мне придется взять с вас обещание никому не рассказывать о нашем разговоре.
Глаза Гронского загорелись.
- Нет-нет, я не собираюсь отказываться! Вот только…
Он помрачнел и обвел взглядом уютный кабинет "Валькирии".
- Что "только"?
- Я ведь не немец. Не будет ли это препятствием?
Хаусхоффер усмехнулся и отсалютовал Гронскому бокалом красного вина.
- Нет, мой молодой друг. Мы в некотором роде интернационалисты - в обществе Туле состоят японцы, итальянцы и даже один тибетец. Впрочем, вы все увидите сами…
Так Гронский попал в общество Туле, считавшееся одним из наиболее влиятельных мистических орденов Германии. Члены общества практиковали медитацию и гипноз, изучали астрологию и гадание на рунах, занимались японской борьбой и Тантра-йогой. Вскоре после того, как Адольф Гитлер стал фюрером германской нации, общество было официально объявлено распущенным, но Хаусхоффер сказал Гронскому, что это сделано для отвода глаз.
- Фюрер сам некогда принадлежал к внутреннему кругу Туле, - понизив голос, сообщил генерал. - Его учителем был сам Дитрих Эккарт.
Это имя ничего не говорило графу, но Гронский отметил, что для Хаусхоффера Эккарт был явно более авторитетной фигурой, чем фюрер.
- Вот как, - протянул он.
- Именно! - Хаусхоффер поднял палец. - Эккарт создал общество Туле, и, в некотором роде, создал самого фюрера. Сейчас пришло время обновить общество, влить в старые мехи новое вино…
Что имел в виду генерал, Гронскому стало ясно спустя несколько месяцев.
Один за другим члены "запрещенного" общества Туле получали выгодные предложения от создаваемых национал-социалистами институтов и промышленных концернов. Кто-то отправился на остров Рюген, где шло строительство секретных военных объектов. Кто-то получил работу в ведомстве Германа Вирта, занимавшемся поисками Грааля и Шамбалы. Самому же Гронскому, как студенту-медику, было предложено продолжить обучение в Биорадиологическом институте, о котором он прежде ничего не слышал. Граф решил посоветоваться с Хаусхоффером.
- Не раздумывайте ни минуты, юноша - сказал тот. - Такого образования вы не получите больше нигде в мире.
- Чему же там учат? - спросил Сергей. Хаусхоффер загадочно посмотрел на него.
- Магии, мой молодой друг. Волшебству.
- Одного не понимаю, - сказал Абакумов, выслушав рассказ Гронского. - Как немцы тебя после всего этого отпустили?
- Я ушел сам, - ответил астролог. Он снял с огня кастрюльку и долил кипятка в расписанный цветами и птицами заварочный чайник. - Еще чаю, товарищ генерал?
- Давай, - фыркнул Абакумов. Чай у Гронского был китайский, зеленый. Абакумову он напоминал сено - он привык к крепкому черному с сахаром и лимоном. Но в Лесном Доме черного чая, как выяснилось, не было.
- Все началось с Гесса, - Гронский осторожно налил в пиалу генерала бледно-зеленого настоя. - Я составил ему гороскоп… крайне неблагоприятный. К этому моменту он уже полностью доверял мне, и я попробовал использовать это обстоятельство, чтобы предотвратить войну. Гесс пошел к Гитлеру, тряс у него перед носом космограммами, доказывал, что если Германия нападет на СССР, последствия для рейха будут ужасными. Гитлер не захотел его слушать. Его личный астролог Крафт мог бы помочь… тем более, что гороскопы абсолютно недвусмысленно предсказывали поражение Германии… но почему-то не захотел. Возможно, его перекупили англичане.
- Ты что, всерьез? - нахмурил брови Абакумов.
- Конечно, товарищ генерал. У англичан были для этого возможности, ведь Гитлер верил, что на Острове много его сторонников, и не запрещал британцам посещать рейх…
- Да я не о том! Вот эти гороскопы, космоскопы - это же чушь собачья!
- Космограммы, - улыбаясь, поправил Гронский. - Нет, товарищ генерал, не чушь. И я могу легко это доказать.
- Ну, попробуй, - Абакумов отхлебнул чаю, поморщился.
- Для этого мне нужно знать дату и место вашего рождения, товарищ генерал. И хорошо бы еще точное время.
- А больше тебе ничего не надо?
- Нет, это все, - Гронский сделал вид, что не заметил прозвучавшей в словах собеседника угрозы. - Для того, чтобы составить гороскоп, этих данных вполне достаточно.
- И ты сможешь сказать, что меня ждет? - недоверчиво спросил начальник Управления Особых отделов.
Гронский молча кивнул.
- На какой срок? На год? Больше?
- Зависит от обстоятельств, товарищ генерал. Будущее вариативно. Гороскоп Гесса, например, показывал, что если он останется в Германии, то проживет еще пять лет, а если покинет рейх - то пятьдесят.
- Поэтому он и сбежал в Англию? - Абакумов отставил опустевшую пиалу. - Тьфу, да как ты эти помои можешь пить!
- Зеленый чай чрезвычайно полезен для здоровья, товарищ генерал. Если ваш гороскоп покажет, что жить вам предстоит долго, я бы настоятельно советовал вам пить зеленый чай хотя бы два раза в день.
Абакумов с каменным лицом вертел в руках кусочек рафинада.
- А если он покажет что-то другое?
Это было сказано с такой зловещей интонацией, что любой другой на месте Гронского побледнел бы от страха. Но астролог только улыбнулся.
- Если гороскоп будет неблагоприятным, всегда существует возможность обойти роковое стечение обстоятельств. Звезды побуждают, но не вынуждают. Когда Гесс улетел в Англию, я составил собственный гороскоп. Получилось, что в ближайшие два-три месяца меня арестуют и, скорее всего, расстреляют. Тогда я решил покинуть рейх. Космограмма показывала, что и в этом случае меня не ждет ничего хорошего. Но определенный шанс все-таки сохранялся… Я выбрал побег.
- И что? - хмуро спросил Абакумов.
Астролог внимательно посмотрел на него.
- Я думал, вы знаете… самолет, на котором я пересек линию фронта, сбили наши зенитчики. Я обгорел, едва остался жив. Потом меня две недели допрашивали особисты…
- А ты чего хотел? - рявкнул Абакумов, грузно поднимаясь из-за стола. - Чтобы тебя тут с оркестром встречали? Скажи спасибо, что сразу не шлепнули как немецкого шпиона.
Кусочек рафинада с сухим треском лопнул в его сильных пальцах.
- Вы не поняли, - дерзко ответил астролог. - Я не в обиде на ваших подчиненных. В конце концов, будь я на их месте, возможно, поступил бы точно так же. Дело в другом - я просчитал два варианта будущего, и выбрал тот, который давал большее пространство для маневра. Здесь меня могли, как вы выразились, шлепнуть, а могли доставить в Москву и дать звезду Героя, что в конце концов и произошло. Останься я в рейхе, моя участь была бы предрешена. У человека всегда есть выбор… даже если это выбор между плохим и очень плохим вариантом.
- Значит, если ты нагадаешь мне хреновое будущее, я все-таки смогу его изменить?
- Не нагадаю, товарищ генерал. Гадают цыганки, у них своя методика, своя магия… Я ученый, и имею дело с законами природы. Мы пока не можем их объяснить, но они есть и они работают…
- Одиннадцатое апреля тысяча девятьсот восьмого года, - перебил его Абакумов. - Москва. Точного времени не помню, бабка вроде говорила, ночью родился…
- Отлично, - кивнул Гронский. - Сегодня вечером я произведу все необходимые расчеты. Завтра гороскоп будет готов.
Абакумов хмыкнул и мотнул головой, словно показывая, что не склонен принимать слова астролога всерьез.
- Теперь давай к делу. Насчет твоих звездочетов я уже понял - Гитлер к ним прислушивается. А как насчет гипнотизеров?
Гронский на мгновение задумался.