– Вот я вам, ваша ясность как есть говорю… как есть, – с горячностью дыхнул Лихарь и для верности хлопнул себя кулаком в грудь. – Обитают такие существа в Наволоцкой волости. Я их сам не видел, однако про них слыхивал.
Еси и Лихарь находились недалече от сада, разместившись на этот раз в овальной беседочке, что поместилась много ниже по дорожке. Секции беседки в виде ажурных, полукруглых арок, крепились меж высоких витиевато закрученных столбов, держащих в навершие слегка вогнутую крышу. И секции, и столбы, и сама крыша были деревянными и окрашенными в белый цвет. Ровным, деревянным и также белым был пол в беседке, на котором стоял узкий топчан со спинкой, без ножек, обтянутый кожей. Два входа в беседку делали ее и вовсе сквозной, один из коих поместился со стороны дорожки, а иной подходил впритык к берегу прудика, устланного белыми крупными камнями.
Есинька присевшая на корточки обок прудика, водила рукой по глади воды, придавая ей, то зябь движения, то вспять умиротворяя. Инолды она и вовсе замирала и с интересом слушала бесконечную болтовню, стоящего в нескольких шагах от нее, мальчика.
– Ох, опять ты врешь, – протянула недовольно девочка. Проведя с Лихарем почти десять дней, она уже не сомневалась, что тот неисправимый выплетчик.
– Да, нет… не вру я… вот язык мне отрежьте, коль я брешу, – с несвойственной отроку убежденностью, молвил он. – Вот коль не верите, спросите сами, у его почтения ведуна Таислава.
– А вот и спрошу, – негодующе отозвалась Есинька и резко поднявшись с присядок шагнула ко входу, что вел на садовую дорожку, оставляя подле топчана с раскрасневшимся и вспотевшим лицом Лихаря.
Отроковица, спустившись по двум ступеням вниз, сошла на каменную дорожку, и торопливо переставляя по ней ножки, направилась в сторону дворца, а вернее, к прохаживающемуся недалече Туряку. Вскоре поравнявшись с коадъютором синдика, незамедлительно остановившимся и замершим по стойке смирно, Есислава вздела голову и воззрившись в его мужественное лицо, требовательно поспрашала:
– Туряк, вот скажи мне… Это правда, что в Наволоцкой волости живут огромные животные мамуны? Что их привозят с иного континента и используют, как лошадей?
– Что, ваша ясность? – взволнованно переспросил наратник не ожидающий, что к нему обратятся, да еще и с вопросом.
– Правда, что те животные такие сильные и таскают на себе здоровущие метательные устройства? – продолжила свой спрос Еси, словно, и, не замечая ошарашенного вида коадъютора.
Туряк несмотря на собственную тугодумость, обладал особой верностью в отношении старшего жреца, а посему понимал, что не смеет оставить дорогое ему божественное чадо без ответа. Потому торопко вскинул вверх руку, приставил перста к губам, и громко два раза свистнул, тем самым сигнализируя, что-то своим подчиненным, а девочке пояснил следующее:
– Днесь, ваша ясность, придет ведун Таислав и ответит на все ваши вопросы.
– А, что ты не можешь ответить? – взбудоражено поспрашала Есислава, резко приподняв свои плечики. – Нешто надо Таислава отрывать от дел.
– У ведуна Таислава, – немедля прогудел Туряк и порывчато затряс головой, будто собирался перейти в нападение. – Тут, как велел его святость вещун Липоксай Ягы, одно дело, первоочередное и самое важное, это вы, ваша ясность… Для того он тут и оставлен за старшего.
Девочка чуть зримо и единожды с тем недовольно качнула головой, оно как считала молвь Туряка не верной, полагая, что у взрослых в общем, а у Таислава, в частности, много дел. Просто ведун, весьма сильно уважая старшего жреца, не смеет ослушаться Липоксай Ягы и во всем, всегда на первое место выводит ее – Еси. Прошло совсем малое время, может несколько минут, когда на дорожке, проложенной от дворца, показался торопливо идущий Таислав, оный узрев божество обок наратника прибавив шагу, пошел еще шибче, вероятно предположив, что драгоценное чадо как-то огорчили.
– Что, ваша ясность? Вы меня звали? – не доходя до стоящих, с волнение в голосе вопросил Таислав. То самое волнение… трепет и дрожь всегда появлялись в его баритоне, когда он заговаривал с отроковицей, словно считал, что недостоин оказанной ему чести.
– Это не я звала тебя Таислав, – не скрывая недовольства, откликнулась девонька, воззрившись в его уплощенное, несколько не свойственное дарицам лицо. – Не я звала, а Туряк… Я не хотела тебя отвлекать от дел.
– Нет! Нет, ваша ясность, – тотчас отозвался Таислав, и, остановившись напротив юницы со всем почтением во взоре уставился на нее. – У меня нет ничего более важного в поместье, чем вы, ваша ясность. Итак, что вас встревожило? Огорчило? Быть может как-то задел этот мальчик? – и ведун резво мотнул головой в сторону вышедшего из беседки отрока медлительно направившегося к беседующим.
– Нет. Лихарь меня никак не задел и не огорчил, – задумчиво произнесла Есислава, и, обернувшись, глянула на подходящего мальчика, по лицу которого струились потоки пота, по-видимому, вызванные не столько лучами жаркого солнца, сколько страхом. – Он конечно, Таислав, враля, что мне совсем не нравится. Но никак меня не огорчает. Одначе, днесь он стал мне рассказывать, что в Наволоцкой волости живут мамуны, которые привезены с другого континента и используются, чтобы перевозить устройства при войнах и строительстве.
– Да, ваша ясность, – только Есинька смолкла, заговорил Таислав, также как Лихарь мгновенно вспотевший, и потому утер тыльной стороной длани свой влажный лоб. – Мамуны действительно живут в Наволоцкой, Сумской и Полянской волостях, только в весьма ограниченном количестве и используются при строительстве крепостей и для транспортировки каменометных машин, пороков.
– О.., – заинтересовано протянула девочка и более благодушно зыркнула на подошедшего и вставшего рядом с ней мальца, вельми от тех слов ведуна повеселевшего. – Хорошо, что это оказалось правдой. А то мне не нравится все время ловить Лихаря на вранье.
– Ваша ясность, – отметил достаточно торопко ведун, гневливо посмотрев на заулыбавшегося отрока. – Если вам не нравится вранье, этого мальчишки его надобно за него наказать… Чтобы было неповадно доставлять вам неприятие.
Лихарь услышав озвученное Таиславом предложение, моментально перестал сиять. Дотоль широкая улыбка покинула его лицо, и на нем опять выступила капель пота. Он с невообразимым смирением и жалостью воззрился на девочку, и даже пригнул голову, словно втянув ее в свою и без того короткую шею.
– Нет, не надобно его наказывать, – многажды мягче молвила Есислава, узрев обок себя столь жалкое создание и стараясь перевести беседу на другую тему. – Значит у мамунов есть хоботы? – вопросила она, и, шагнув ближе к ведуну, дотронулась перстами до его повисшей вниз руки. – И они покрыты шерстью… И как? как выглядят, мне сие очень любопытно знать?
– Это весьма мощный зверь, ваша ясность, – принялся пояснять Таислав, ведая о неуемной любознательности божества и не приемлемости неудовлетворения тех знаний. – У них густая шерсть, так как на соседнем континенте, Асия, где они проживают, есть холодная часть лета, когда правят морозы и снега. У мамунов не только длинные на вроде кишки хоботы, но и мощные точно рога бивни. Право молвить, в Дари эти бивни отпиливают… Мамунов привозят в основном молодью в кораблях по морю, ибо они дюже много весят.
– Ох! Ох! Хочу их увидеть… А почему мне о них никогда не сказывали? – защебетала отроковица, столь скоро роняя слова, что было не ясно и вовсе о чем она толкует. – Только Туга в сказках… И я думала мамон, мамун лишь волшебный зверь, который ходит под землей аки рыба по воде, а ежели выходит наружу немедля погибает, оборачиваясь в озера, родники и речушки.
– Ага, – нежданно вклинился в разговор Лихарь, явственно обрадованный тем, что миновал наказания. – А еще есть байка, что по первому, когда Бог Небо создал мамуна, он был столь огромен, что доставал до свода и подпирал его лазурь. И не мог он хаживать, так ему было тяжко. И тогда Бог Небо повелел мамуну сбросить часть своего тела вниз. И тотчас исполнил, указанное Зиждителем, мамун, да сбросил половину свою к долу земли, и из нее появилась птичка… птичка рябчик.
Есислава, только мальчик начал сказывать, развернулась в его сторону и со вниманием застыла, но погодя порывисто вздрогнула, криво изогнула губешки, и, подкатив глаза, точно намеревалась упасть, резко передернув плечами с негодованием протянула:
– Вот глупость какая… Во-первых, я точно знаю, что Небо не творил животных, так сказали Боги. А во-вторых это какая ж должна быть птичка – рябчик появившаяся из части тела мамуна. Прямо-таки огромная, здоровущая ежели мамун сам свод подпирал. – Есинька вскинула вверх руки, указывая на столь не близкий путь до неба. – Тот рябчик явно не смог бы летать, ибо крылья его были таковыми долгими… – Внезапно девочка смолкла, вздела ввысь голову, и торопливо обозрев небесную даль, гулко захлопав в ладоши, радостно закричала, – Ксай! Ксаечка вернулся!
И впрямь на небосклоне слегка правее одной из высоких, со скалистой вершиной гор, той, что разместилась на востоке, и по утрам своей утесистой макушкой заслоняла путь самому солнцу, показался резво увеличивающийся в размерах летучий корабль, каковой тащили на себе четыре кологрива.
– Ксай! Ксаечка прилетел! – взбудоражено запричитала девонька и от волнения на ее щеки из глаз прыснули крупные слезинки.
– Ваша ясность, успокойтесь, прошу вас, – беспокойно отозвался Таислав, и бережно поймав вздрагивающее плечико отроковицы, спешно привлек к себе, нежно приобняв. – А то у вас сызнова сведут пальчики, и тогда вы не сможете встретить его святость.
– Пойдем! Пойдем Таислав! – сбивчиво, и словно не слыша ведуна, заговорила Есислава, шибутно дернувшись из его объятий, при том цепко ухватив за правую руку. – Хочу, хочу увидеть Ксая! Пойдем скорей!
– Конечно, конечно ваша ясность, – мягко произнес Таислав и незамедлительно тронулся вслед за юницей, на ходу повелев коадъютору синдика. – Туряк уведите мальчишку в дом садовника и проследите, чтоб ничего непутного не выкинул… Надеюсь, ты, меня понимаешь? – Наратник стремительно кивнул.
А летучий корабль уже нарисовался много объемнее и, вскоре, завис над поместьем. Еси вмале бросив руку ведуна, поспешила по дорожке к месту посадки, что лежало ровным каменным пятачком позади жилых строений. Однако вельми скоро ее нагнал Таислав, по мере своего движения меж построек, раздающий указания:
– Витчак готовьте его святости купальню! Мазыря, Солоха срочно обед! Хохряк дворцовую дорожку!
Есислава обежала жилые и хозяйственные строения, и, выскочила на край каменной площадки как раз в тот момент, когда кологривы ступили на нее копытами, а колеса летучего корабля коснулись того ровного покрытия. Кологривы сделали несколько скорых шагов по площадке, полностью замедлив свой ход и движение судна, и тотчас прибежавшие служки поднесли и приставили к борту летучего корабля дощатый настил– лестницу, а после укрыли его ворсистой голубой дорожкой, раскатав по мостовой почитай до ног девочки. Есинька, дотоль придерживаемая за плечо Таиславом, лишь служки распрямили подле нее край дорожки, резво ступив на ту поверхность, ретиво побежала навстречу, не менее торопко спускающемуся с судна, старшему жрецу.
– Ксай! Ксаечка! – девочка тягостно вскрикнула, вроде как задыхалась от собственных чувств, и, ворвавшись в объятия Липоксай Ягы внезапно и вовсе дернувшись, гулко заплакала.
Вещун немедля поднял отроковицу на руки, прижал к себе и принялся ласково гладить по голове, целовать в щеки, лоб, глаза, нежно шепча:
– Ну, что ты… Что ты моя Есинька… Моя душа, радость… Я здесь… приехал, не надо плакать моя девочка, мое чудо, божество!
– Больше не оставляй меня, – мешая слова, стоны, всхлипы и слезы с трудом выдохнула из себя Еси, не переставая целовать вещуна в щеки. – Не могу… не могу без тебя Ксай… Ксаечка… так скучала… так.
– Ну… ну, моя душа… не надобно плакать, – молвил как можно ласковей, трепетней Липоксай Ягы и плотнее прижал к себе вздрагивающее тельце, на малеша застыв и словно растворившись в той благости и спокойствии, каковое всегда исходило от девочки. – Более не оставлю, ваша ясность, – уже многажды уважительней, степеней добавил старший жрец, приметив подходящих к нему помощников, да легохонько кивнул им в знак приветствия.
Таислав, Довол и Радей Видящий остановившись напротив вещуна низко преклонили головы. И старший помощник вещуна вельми торжественно произнес, озвучивая приветствие за всех:
– Здравствуйте ваша святость вещун Липоксай Ягы.
– Как здоровье божества? – спросил не мешкая старший жрец, вопрошая о том, о чем более всего тревожился за время своего отсутствия.
– Как и допрежь того, – отозвался Таислав, и на лице его резко дернулась кажная черточка. – Пальчики не прекращает крутить корча. Ноне утром, как сообщила Туга, ее ясность видела плохой сон, проснувшись, кричала, но няньке пришлось покинуть комнату, – голос ведуна многажды понизился, вроде он боялся, что их подслушают. – Так как по ее словам приходил Бог.
– Дажба, – шепнула на ухо Липоксай Ягы обнимающая его за шею девочка. – Он снял боль с пальчиков… и дал мне какую-то сладкую капельку, отчего я уснула.
– Да.., – задумчиво проронил старший жрец, днесь после расправы с бунтовщиками как-то более доверяющий действиям Стыня, чем Дажбе. – Однако, я привез из Повенецкой волости вам в помощь, Радей Видящий и Довол, кудесника Прокуя.
Липоксай Ягы прервался и поправив сидящую на руках отроковицу повел глазами вправо, тем движением указывая на стоящего в нескольких шагах от него очень высокого и худого старца, по возрасту не намного моложе Радея Видящего, тем не менее сохранившего живость движений и бойкость взгляда. Седые короткие волосы кудесника были столь густы, что напоминали своей мохнатой копной шапку, натянутую на макушку скальной сопки, теряющейся слева от него в глубинах гор. Белый жупан в тон коему сиял в левой мочке уха треугольной формы белый алмаз, белые зубы и кожа лица придавали кудеснику и вовсе разудалый, молодецкий вид. Плетеным, разноцветным был пояс Прокуя огибающий его стан, на поверхности которого просматривалось множество особых символов и знаков, имеющих свои истоки от учителей жрецов белоглазых альвов. Свисающие долгие концы того пояса, вернее молвить, кушака имели на своих завершиях маханькие, серебряные колокольца, с десяток по обеим сторон, оные при ходьбе малость дзинькали. Этот кушак, как особое признание в среде кудесников носил один Прокуй. Безбородое, безусое лицо округлой формы было вельми благодушным с мягкими чертами лица, а серые очи хоть и растеряли яркость красок, смотрелись требовательными, если не сказать властными, проникающими в саму суть твоей души.
– Надеюсь теперь вам троим удастся помочь нашему бесценному божеству, – сказал не принимающим каких-либо отказов тоном Липоксай Ягы и ступив с места направил свою поступь по дорожке ко дворцу. – Таислав предоставь кудеснику Прокую комнату в моем дворце. А он примет купальню, отдохнет от дороги и осмотрит ее ясность божество Есиславу.
– Ох, Ксай! – весьма недовольно отозвалась девонька, распутывая шею вещуна от своих объятий и заглядывая ему в лицо. – Не хочу, чтобы меня опять осматривали. Ты же знаешь, как я это не люблю.
– Да, ваша ясность, – незамедлительно переключая свое внимание с распоряжений на дорогое чадо, произнес старший жрец. – Но Прокуй прилетел из Повенецкой волости, сначала на кологриве, потом со мной на летучем корабле нарочно, чтобы вам помочь и снять мучащие судороги. Он будет очень мягок.
– Да? – неуверенно протянула Есинька, и, выглянув из-за плеча вещуна, воззрилась на костисто тонкие пальцы идущего сзади кудесника, с интересом разглядывающего ее.
– Да, он вас, моя ясность, осмотрит, – пояснил Липоксай Ягы и тон его голоса многажды снизился, погасил какие-либо высокие звуки в нем. – И за это я вам подарю кое-что… Что, непременно, порадует. Поелику я нарочно заезжал за тем даром в Лесные Поляны.
Девочка ничего не ответила старшему жрецу. Она только крепче обвила правой ручонкой шею и приложилась губами к щеке, очень полюбовно поцеловав туда, чем самым вызвав трепетание не только тела Липоксай Ягы, но и светлой его души. Идущие по обе стороны от вещуна, слегка позади, ведун, знахарь и кудесники с теплотой взглянули на проявленные божеством чувства и улыбнулись. Они неспешно прошли почитай все жилые постройки, и, остановились недалече от распахнутых створок дворца старшего жреца, подле которых недвижно застыли четыре наратника, во главе с Туряком.
– Ваша святость, купальня для вас вскоре будет готова. Вы сначала ее примете или по первому пообедаете? – поспрашал Таислав и слегка преклонил свой стан, поступая таким побытом всегда, пред тем как выслушать повеление вещуна.
– Сначала купальню, потом переоденусь и лишь засим пообедаю, – короткими фразами ответствовал Липоксай Ягы. – А наше божество уже обедало или дождется меня?
– Я ноне поздно встала, потому уже кушала, – недовольно отозвалась девочка, все то время попеременно целуя вещуна в щеку али в висок. – Поколь не буду… Если ты, конечно, Ксай не привез какие сласти?
– Сласти? – усмехаясь повторил Липоксай Ягы и слегка развернув голову, с не меньшей, чем на юницу смотрел Стынь, нежностью воззрился в ее зеленые, горящие огоньками света очи. – Сласти привез… только немного… Ибо Радей Видящий, как вы помните, ваша ясность, велел воздержаться от них, потому как вы плохо кушаете… Но я нарушил распоряжения вашего знахаря и привез сласти, зная, как наше божественное чадо их любит… Потому в ларе… Небольшом таком, есть и калуга, и мазуня, и цукаты, и леваши из малины, земляники, смородины, и левашники печеные, пряжные, и яблочная пастила, и сладкое тесто, и пряники, и сухое варенье.
– Ох, ваша святость, – нескрываемо сварливо, абы сие было присуще его возрасту, отозвался Радей Видящий и свел купно свои белые, мохнатые брови. – Потому после ее ясность и вовсе не станет кушать, так как сейчас наестся сластей.
– Ну, ничего, – баритональным голосом юнца встрял в ворчание Прокуй и широко улыбнулся отроковице тем самым мгновенно располагая ее в отношение себя. – Порой сласти можно покушать и без обеда… Тем паче, коль запить их молоком, они, непременно, принесут пользу.
– И будет тогда очень вкусно, – звонко засмеявшись, поддержала кудесника Есислава, и так как Липоксай Ягы спустил ее с рук, встав на ножки, крепко его обняла, словно страшась с ним расстаться.
– Раз вы, ваша ясность, не хотите со мной обедать. И предпочтете сласти с молоком, – молвил старший жрец, приглаживая на голове девоньки распущенные вьющиеся волосики, – тогда Туга вам все принесет в беседочку, оно как нынче на солнце дюже жарко… А в беседке будет хорошо и вы, ваша ясность, покушаете и дождетесь меня. А я не задержусь, вмале к вам приду и мы побудем вместе, чтобы вы успокоились. Хорошо?
Еси вздев голову совсем немного неотступно смотрела в столь дорогое ей лицо Липоксай Ягы, а после поцеловав его сквозь колыхающуюся материю сакхи в грудь, просящее протянула:
– А можно я Лихаря угощу? Он такое никогда не кушал.
– Лихаря? – озадаченно повторил вещун, и лоб его расчертили две тонкие горизонтальные морщинки.
– Это тот мальчик, про которого я вам писал, – встрял в толкование Таислав, порывистыми взмахами правой руки раздавая указания вышедшим из дверей дворца слугам. – Коего ее ясность в саду нашла.