Новобранцы тащили на плечах подарки вождей – слоновые бивни длиной от двух до трех метров, весом от шестидесяти до ста килограмм. Под каждым бивнем в ногу шагали три-четыре человека. Они постоянно менялись и, главное, не отставали в пути. В подарках были и разные кожи, которые брать отказался, если бы и их тащили, скорость передвижения уменьшилась бы вдвое, а этого мы позволить себе никак не могли. Правда, я тоже отдарился неслабо. Раздал все ножи и запасные наконечники копий, выкованные нашими кузнецами в феоде на Ла Пальма пусть не из очень хорошей, но из нормальной стали. По крайней мере, они были гораздо лучше, чем наконечники ассегаев, изготовленные из дрянного сырого железа.
Погода стояла прекрасная, было еще нежарко, но уже чувствовалось наступление весны. Перед самым Павловом даже дождик брызнул и кое-где полезла свежая трава. На Высоком Поле дожди пойдут гораздо позже, но все равно, надеюсь, наши казаки и крестьяне уже давно отсеялись, да и какую-нибудь временную крышу над головой соорудили. Нет, местные погодные условия очень благоприятны, не вымрет народ ни от голода, ни от холода.
В Павлово вошли после полудня, поэтому решили остаться здесь на ночь. Народ еще жил под навесами, но городок строился вовсю. За два с половиной месяца выкопали квадратный канал длиной примерно четыреста метров и насыпали земляной вал высотой метра в три. Видно, новые местные подданные под чутким руководством наших воинов все это время не били баклуши. К зданию комендатуры еще даже не приступали, зато церковь и казарма на триста бойцов уже стояли. Внизу слышался стук кузнечных молотов, ковали ободья на бочки и диски тележных колес. Однако больше всего обрадовал звук работающей лесопилки.
– Веди, хвастайся, – кулаком легонько толкнул Павлова в плечо.
– Два дня как запустили, – гордо сказал тот.
Мы спускались с холма к неширокой, но стремительной речушке, которая несла воды в сторону океана. Через нее был переброшен мостик – два длинных и толстых бревна, зашитых свежеспиленным брусом. Сразу налево и направо за рекой виднелись распаханные ланы с межами между ними через каждые двести метров. Длина поля до виднеющегося вдали леса насчитывала километров пять, а распахали всего километр, то есть около сорока моргов или двадцати гектар площади на каждом лане. Мало, конечно, но у нас и на такое количество пахотной земли семян не было, а здесь по всем распаханным участкам уже пробились густые всходы.
Каждой семье, которая собиралась заниматься сельским хозяйством, выдавали семь десятилитровых ведер пшеницы, три ведра овса и два ячменя. А одному мужику Павлов выдал весь городской фонд картошки – четыре ведра, которые нужно было вырастить строго на семена. Правда, выехав в поле, сразу увидел, чем засеяли основную часть пашни. Кукурузой! Ее выменяли у аборигенов за какое-то барахло. Оказывается, деды наших новых подданных эмигрировали на юг с далекого севера, я так понял, из Танзании или северных областей Мозамбика. Именно там лет сто пятьдесят тому назад обосновались португальцы, у которых они и научились выращивать эту культуру. Затем рядом с белыми людьми им стало тесно, вот и ушли на юг, где счастливо прожили до нашего прихода целых три поколения. Однако не все коту масленица.
Зерном для питания и для дополнительного сева к периоду осенних дождей должен был озаботиться Саша Дуга при доставке следующего пополнения переселенцев. Всех крестьян они собирались транспортировать сразу сюда, а детей – безотцовщину и казаков, какое бы количество их ни было, – оставить на Канарах учиться.
– Сколько у тебя крестьян?
– Двадцать четыре семьи, – ответил Павлов, – село поставили в трех километрах отсюда, за поворотом реки.
– Старосту назначил?
– Да, сир.
– Земля под пашню здесь еще есть?
– Немного выше по течению реки есть еще одна долина, не меньше этой, верст, ой, простите, километров восемь в длину и шесть в ширину. Так что два села по сотне семей в каждом можно свободно планировать, не говорю уже про вырубки.
– А наделы для себя и личного состава присмотрели?
– Присмотрели, это там же, только на другой стороне реки. Километрах в семи отсюда у берега есть возвышенность, немного лесом поросла, но ничего, раскорчуем. И ширина ее пять километров, как раз на тридцать три человека придется по двести моргов. Со временем построим там загородные усадьбы и посадим цитрусовые сады. Так, как вы и советовали.
– Зерна лимонов и апельсинов сажали?
– Посадили, и они за два месяца почти все проросли. Наши девчонки взяли себе по три арапки в помощницы и сейчас этим занимаются.
– Молодцы! Еще с побережья привезите саженцы кокосовых пальм, там под старыми деревьями они растут, как бурьян. Копра княжеству нужна, и казна будет платить за нее хорошие деньги.
– Да-да, слышали об этом, обязательно сделаем.
– А как местные арапы себя ведут?
– Нормально. Охотники, как обычно, охотятся, часто толкутся возле нас, приносят для обмена добытых антилоп. Особенно много молодежи и детей приходят поглазеть на невиданные чудеса, а мы их припахиваем, так что в работниках дефицита нет. Трудятся подсобниками у мастеров на стройке, на лесоповале. Появились даже постоянные рабочие, они и шалаши себе здесь соорудили, внизу под городом. Арапы хотят нормальный нож заработать или серебряный талер на ожерелье, а арапки – отрез ткани.
– А новобранцы как?
– Тоже нормально, эти пашут вдвойне, но никто не жалуется. На прошлой неделе разрешил каждому по одному разу выстрелить из винтовки, так радости было – полные штаны.
– Через годик учебы начнем их потихоньку вооружать, да пойдем примучивать ближайших соседей. Учти, всем комендантам даны почти полная самостоятельность и огромная власть. И вы ее должны оправдать таким образом, чтобы в течение семи-восьми лет под мою пяту легли все аборигены страны.
– Будет сделано, сир! Есть здесь недалеко еще два племени, думаю, через год я их подомну, а еще через два смогу подготовить и развернуть батальон. Лишь бы своевременно поступало вооружение.
– Подашь Ивану Тимофеевичу заявку на батальон, укажешь соответствующие сроки, думаю, проблем не возникнет. Только винтовки будут совсем другие. Я здесь в пути много думал на эту тему и решил вооружать основную массу аборигенов револьверными моделями под винтовочный патрон с дымарем, со штык-ножом и тяжелым бронзовым затыльником на прикладе. В готовом виде будет не тяжелее винчестера. Но главное, что технологически они более просты в изготовлении, а при постановке на производственный поток за то же время их сделают раза в два больше. Винтовка будет предназначена не только для огневого боя, но и для штыкового, типа копейного, а прикладом можно и голову разбить.
– С дымарем? – Павлов недоуменно пожал плечами. – Интересная машинка, а когда ее можно будет увидеть?
– Чертежи сегодня вечером покажу, там же есть схема упражнений для штыкового боя. Тубус и письма для Ивана Тимофеевича и Момчила Петковича оставлю тебе, отправишь их с караваном в Иванград.
– Будет сделано, отправлю. – Минуту он шагал молча, а потом спросил: – А как далеко она будет стрелять, эта револьверная винтовка?
– Метров сто пятьдесят – двести.
– Простите, сир, а это не мало? Наши-то бьют на шесть сотен.
– Для штурмовых подразделений столько не надо, тем более что в европейских армиях винторезных ружей очень мало, а привычные мушкет или аркебуза прицельно стреляют только метров на сто. Но вот лет через двадцать мы очень сильно удивим Европу, и все захотят заполучить что-то подобное в свою армию. Союзникам поможем в первую очередь, не безвозмездно, конечно, и за этот счет перевооружим собственную армию более интересными системами.
– Так что винчестеров больше делать не будем?
– Обязательно будем, и не только винчестеры! И порох бездымный начнем выпускать, и взрывчатые вещества, и еще много кое-чего другого.
К этому времени мы подошли к небольшому озерцу гектаров на пять, которое образовалось при установке водяной лесопилки и отсыпке дамбы. На его берегу расселись сотни две голых негритят и с вожделением наблюдали за процессом. Одни их старшие братья подымали ручной лебедкой и укладывали на движущие по рельсам козлы шестиметровые четвертины огромных, расколотых вдоль бревен, а другие по немного наклонной поверхности подавали их на пильную раму. Кассета из восьми пил, приводимая в поступательное движение рычагом, укрепленным на массивном маховике, вращаемом осью высокого водяного колеса, распускала их на плахи, а уже третья группа из четырех молодых негров готовые плахи принимала и укладывала рядом со станком с большой дисковой пилой. А здесь под руководством нашего бледнолицего мастера плахи распускались до нужного размера.
На лесопилке командовал тридцатилетний бобыль казак Федот Безрукий, который приходился нашему Кривошапко родным дядькой. Он и правда был безрукий, то есть без левой кисти, когда-то отрубленной в бою. Но это не помешало ему в своем курене занять место лучшего мастера по изготовлению повозок. Помощником у него стал бывший голландец Гус, которого все здесь начали называть Гусем.
Другой конец вала водяного привода входил под навес на другом берегу, там планировалось изготовить и поставить точно такую же лесопилку. Уж очень большая потребность возникла в пиломатериалах.
В общем, дела в Павлово шли не скажу что отлично, но и не плохо, не хуже, чем в столице. Если таково положение вещей везде по стране, мне беспокоиться нечего. На следующий день, отстояв утреннюю службу в новой церкви без окон и дверей, с какими-то калитками вместо царских врат, но с маленькими иконами Господа и Божьей Матери на алтаре, стал прощаться.
– Всем говорил это уже неоднократно, и тебе, лейтенант, будет нелишним напомнить. Служи нормально, а чины и почести за мной не заржавеют.
– Не извольте беспокоиться, сир, обеспечу порядок!
– Не сомневаюсь, поэтому оставил у Ивана Тимофеевича указ о присвоении очередного звания всем комендантам. Получите его сразу после весенних дождей. Вот так-то, капитан.
– Рад стараться, сир! – Павлов высоко поднял брови и широко раскрыл глаза, его губы тронула радостная улыбка. – Не уроню чести, ваша светлость, не подведу!
Все-таки в нашем строевом уставе есть кое-какие изъяны, все хочу внести поправки, да никак руки не доходят. Но ничего, уйду в плавание, свободного времени между вахтами и занятиями с курсантами будет много, так что поправлю.
– Знаю, что не уронишь чести и не подведешь. Особо спешить не надо, но когда развернешь по-настоящему подготовленный батальон, получишь майора, и учти, лет через двенадцать – пятнадцать ты обязательно должен будешь стать полковником. Предстоит много дел, понял?
– Так точно, понял!
– Да, еще одно. Назначь казначея.
– Уже назначил.
– Тогда проконтролируй, чтобы ни лесопилке, ни строительной, ни транспортной, ни другой какой-либо компании, в которой мне, то есть государству, принадлежит половина собственности, оплата выполненных работ не задерживалась ни на один день. И пять лет – никаких налогов. Государственной долей дохода в течение этого периода разрешаю распоряжаться единолично, а отчет будешь отправлять генерал-губернатору. На расширение и благоустройство города денег тратить не стесняйся. Ты же видел Константинополь, Сиракузы, Малагу, Агадир, поэтому к моему приезду лет через пять сделай так, чтобы твой город выглядел достойно, лучше тех, которые ты посетил. Но к финансам относись с уважением, со временем будет организовано государственное казначейство, так что за каждый полученный и вложенный грош придется отчитаться. Деньги у тебя пока есть, но если возникнет надобность, напиши Ивану Тимофеевичу обоснование и получишь беспроцентный кредит, сколько надо. Понятно?
Такой или почти такой разговор вел, прощаясь с каждым комендантом. Единственными дотационными городами пока видел только города Верхнего Поля, и то это будет продолжаться до тех пор, пока они не начнут торговать хлебом. А там, глядишь, и в их ручьях золотишко отыщется…
Ненадолго задержаться в пути пришлось еще раз. Уже когда на горизонте стала просматриваться бескрайняя синева и почувствовался запах океана, слева по пути следования мы увидели большую низину, вполне пригодную для выращивания сахарного тростника. Ивановы племянники тут же вытащили из вьюков колья и стометровую веревку. Помощников у них тоже собрался добрый десяток во главе с Ангеловым, поэтому участок размером в два с половиной километра вдоль реки и в два километра перпендикулярно ей отмерили и застолбили за какой-то час. Мы как раз успели перекусить.
– Данко, а ты не хочешь и себе нарезать двести моргов?
– Нет, сир, я там, где вы.
– Разумно, – сказал вслух, но при этом подумал: "Эх, парень, если бы ты только знал, какие у меня насчет тебя, моей родной сестры и, дай бог, будущих уже повзрослевших племянников, планы, ты бы выпал в осадок, а эти несчастные двести моргов показались бы песчинкой. Но это не сейчас, это в будущем, и оно обязательно наступит".
О нашем подходе к Лигачеву городские разъезды своему руководству сообщили уже давно, мы даже не успели далеко отъехать от нового хутора, то бишь фазенды семейства Бульба, как навстречу выехала целая кавалькада встречающих во главе с комендантом. А на въезде в город среди десятка полуголых чернокожих воинов с ассегаями в руках увидел самодовольную рожу – разодетого в красные запорожские шаровары и синюю донскую косоворотку, при древней сабле на боку и золотом обруче на голове, совершенно босоногого местного вождя Чоку. При моем приближении он что-то рявкнул своему сопровождению, и те упали на колени, уткнули лбы в землю, сам же вождь изобразил поклон. Ничего не поделаешь, пришлось допустить до своей персоны и этого хитреца с очередными подарками в виде двух слоновых бивней да налить сто грамм.
На здешних улицах тоже все стучало, шуршало и суетилось, можно сказать, везде был деловой хаос. Работ по строительству города и промышленных объектов, устройству цитадели и оборонительных сооружений здесь провели намного больше, чем в Павлове. Впрочем, здесь и людей было раз в десять больше.
На промышленной площадке точно так же визжали пилы, слышался дробный стук водяного молота, шастали негры с полными тележками извести, камня и глины. На возвышенности метрах в ста друг от друга вертели лопастями два ветряка. Рядом с одним из них стояла готовая к запуску доменная печь, а рядом с другим – печь для плавки меди и медных сплавов, тут же пристроился навес с прокатными валками для горячей латуни. Возле глиняного разреза сложили на просушку стопки кирпича-сырца, а недалеко от обжиговых ям, от которых тянуло жаром и курящимся дымком, стояли два десятка пирамидок из уже обожженного кирпича.
У глубоководного места на берегу залива строили верфь. Собственно, стапелей еще не было, только раскрепили брус под основание, но над ним уже возводилось три высоких навеса. Зато к моим рекомендациям корабелы прислушались, рядом с лесопилкой разложили четыре группы изделий, которые явно должны были стать ветряками. Пока древесина дойдет в морильных прудах, пока высохнет, а делать-то что-то надо, вот и клепали силовые установки, тем более – не бесплатно. А их требовалось много.
Эскадра капитана Дуги, доставив в устье реки Лимпопо партии комендантов Шевченко и Бондаря, ушла в Европу еще два месяца назад. Сейчас в бухте стояли только флейты "Алекто", "Селена" (на "Селене" паруса тоже перекрасили в изумрудный цвет) и шхуна "Ирина". Все четыре шебеки капитана Совы находились в море. Несмотря на то, что в водах пролива между материком и островом Мадагаскар европейцы еще лет пятьдесят не появятся, береженого Бог бережет, поэтому пускай патрулируют.
Пройти маршем две с половиной тысячи километров не так-то просто и для людей и для лошадей. Поэтому сопровождавшую меня в походе роту Ангелова оставил отдыхать, а сам на следующий же день приказал отдать швартовы и отплыть в Индию, решил по пути проведать город Шевченко. Все три будущих фазендейра из семейства Бульбы упросили меня отправиться вместе с нами, мол, хотят выбрать себе работяг сами. Ну и ладно, почему бы и нет.
Очень сильно хотел уйти со мной и Антон Полищук, но оставить курсантов на попечение кого бы то ни было посчитали невозможным. Ничего, наплаваются еще до тошноты и Антон и дети, пускай еще месячишко походят по твердой почве. Но отца Герасима и его двух монасей отговорить не удалось, они ушли в плавание вместе со мной.
Сергий Шевченко основал город в устье реки, получившей название Крокодилова, на обрывистом берегу, в пяти километрах выше выхода в океан. Но глубина для организации морского порта была приличная, с приливами сюда заходила соленая вода, поэтому хищной живности в данной местности не наблюдалось. Зато выше по течению и крокодилов и бегемотов водилась тьма-тьмущая.
Матросы шебек, которые доставили партию лейтенанта Бондаря к месту закладки пограничного города, говорили, что видели невообразимое множество зверья, и к тому же всякого: в реке – крокодилы и бегемоты; немного дальше от берега – жирафы, слоны, буйволы и носороги; а еще дальше, в саванне – масса самых различных антилоп, ну и, естественно, их пастухи – львы. И птиц по всей реке гнездились целые тучи, если бы все одновременно поднялись в воздух, могли бы и солнце закрыть.
Город Бондарь основали километрах в трехстах от побережья, на обширной возвышенности с обрывистым берегом реки, пересекаемой крупными валунами-порогами. Шебеки догребли именно до этих мест. С северного берега на южный через камни и выступы порогов перебросили бревна, то есть сделали вполне проходимую пешеходную переправу. Вероятней всего, это было место постоянных миграций на юг негроидных народностей Центральной Африки. И то, что мы "оседлали" эту переправу, являлось делом величайшим, так как перебраться вброд или вплавь через Крокодилову реку, кишащую этими самыми крокодилами, было фактически невозможно.
Рядом с Бондарем, говорят, раскинулось огромное застывшее озеро с солью, а соляных озерков поменьше в местной саванне находилось множество. А еще там имелась заводь с бурой водой, которая становится таковой, когда из обрыва вымывало куски каких-то окаменелостей. Вот земля для ведения сельского хозяйства там оказалась совсем негодная – каменистый песок, поэтому четырнадцать семей крестьян пришлось возвращать на побережье. К моему прибытию распаханные поля густо зеленели всходами. Земля здесь тоже была не ахти какая, намного хуже, чем на Высоком Поле, но если хлебом будут обеспечены оба пограничных города и будущая местная промышленность, то большего мне и не надо.
Крестьяне обосновались на плоской возвышенности в трех километрах от города. Не дожидаясь, когда освободятся строители и начнут закладку типового крестьянского дома, они сами стали основательно обустраиваться. Быстро возводили привычные глазу глинобитные украинские хаты с бычьими пузырями на окнах и длинные хлевы для скота. Крыши крыли камышом, а дворы ограждали плетнем, по периметру терновыми кустами, как дома, не обсаживали, зато обложили саванной колючкой. Многие помещения были выбелены где-то найденной известью. Становилось ясно, что на землю сели не временщики, а люди, которые пришли сюда навсегда.
– Вот такие там каменюки, возьмите, сир, – капитан Сова подал небольшой коричнево-серый булыжник, – если послюнить палец и потереть по этому камню, он станет темно-бурым и два дня не отмоется.