- Может, вначале накатим еще по одной? - предложил Константин и, пока Вячеслав пил, негромко пояснил: - Справляться с нею не придется. Одежду, которую надо бросить у проруби, она сама отдаст Мокше, а он уж отнесет. Ночью поставишь на ее охрану самого слабого до хмельного зелья дружинника. Пусть Любим споит его, а потом тихонько выкрадет кузнечиху. Ты же утром спохватишься, организуешь поиски, разошлешь повсюду людей, пока кто-нибудь не набредет на прорубь, ну а остальное понятно. Ее же Любим отвезет куда-нибудь подальше. Ну, скажем, под ту же Коломну. Проинструктируешь его сам, чтобы по пути никому не попадался на глаза. Не доезжая до селища - место, где жить, пускай она выберет себе сама, - они оставят ее, а сами на коней и обратно в Рязань. Серебро на жизнь она получит. - Он криво усмехнулся. - Считай, что это программа защиты свидетелей.
- Ну это совсем другое дело, - успокоился Вячеслав. - А то я уж было подумал, что ты… - Он смутился и, не договорив, резко сменил тему разговора: - А сам-то куда спешишь?
- Дельце одно есть, - туманно ответил Константин, не став рассказывать ни о своих снах, ни о своих опасениях. Вместо этого он почти честно пояснил: - Со здоровьем у меня что-то худо стало, так что надо срочно катить в Рязань.
- Тогда конечно, - понимающе кивнул Вячеслав, хмуро поглядел на седые виски князя и бодро хлопнул его по плечу. - И не сомневайся, Доброгнева тебя быстро в чувство приведет. Уверен, через неделю ты будешь как собственное изображение на гривне - сиять и сверкать.
- Дай-то бог, - откликнулся Константин, который вновь промолчал о том, что едет не к лекарке.
Нет, он не собирался подобно голливудскому герою сурово заявлять, что все это - его, и только его, проблемы. Во-первых, он таковым героем не являлся, во-вторых, сам это прекрасно сознавал, а в-третьих, и на будущее не испытывал особого желания таковым стать.
Да, бегать по пустякам к друзьям действительно не по-мужски, но проблема проблеме рознь. Есть случаи, когда его одного маловато, чтобы с ними справиться, - может хватить, что вряд ли, а может, и нет, что скорее всего. Но решать их предстояло не с Доброгневой. Поначалу да, именно к ней он и засобирался, но незадолго до прихода Вячеслава пришел к выводу, что навряд ли лекарка сможет ему помочь - чересчур запущенный случай.
Кто? Ответ ему дал… сон. Помнится, последними, кто в нем присутствовал из живых персонажей, были двое. Маньяк отпадал, а вот волхв… Не зря же ему приснился Всевед, ой не зря.
Уехал он из Залесья буквально через пару часов - сразу после разговора с кузнечихой, взяв в сопровождение всего пару десятков ратников. Успеть до вечера нечего было и думать, к тому же вновь завьюжило, и пришлось остановиться в Переяславле Рязанском.
Константин на всякий случай постарался принять меры предосторожности, приказав, чтобы дружинники устроили дежурство у его кровати, разбив ночь на пять смен. Задача одна - будить князя каждые десять минут, засекая время по песочным часам. Дружинники честно следили за часами и всякий раз добросовестно будили князя, отчего голова Константина к утру невыносимо раскалывалась, в ушах что-то непрерывно звенело, а в висках стучало.
"Зато ночь прошла без нежелательных эксцессов", - успокаивал он себя.
До следующей ночи они все-таки успели домчать до Всеведа. От дикой скачки из полусотни лошадей - у каждого была вторая на смену, а для саней запрягали четвернями - по пути пала половина, да и остальные держались на последнем издыхании.
Но все бы ничего - добрался ведь. Добил Константина… Всевед. Едва князь появился близ уютного костра на заветной полянке и радостно поздоровался со старым волхвом, как тот, тревожно уставившись на него, вместо приветствия незамедлительно категоричным тоном вынес суровый приговор:
- Темнеешь, княже.
- Стало быть, все-таки Хлад, - обреченно выдохнул Константин и как куль с зерном, тяжело и бесформенно, брякнулся рядом с костром, чуть ли не усевшись прямиком в жаркое пламя.
Впрочем, даже если бы он и рухнул в него, то навряд ли бы заметил, пока не загорелся всерьез. Отныне любая опасность виделась ему ерундой и пустяком, не заслуживающим внимания, по сравнению с тем, с каким "милым и славным" старым знакомым предстояло ему встретиться. Как скоро? Да едва уснет, а человек без сна может продержаться всего несколько суток - это Константин знал точно.
Он с надеждой взглянул на старого волхва, но тот лишь хмурил брови и мрачно сопел. Сказать ему было явно нечего…
* * *
Константине же княже сказывал тако: "Целомудрие и чистота не внешне точию житие, но и сокровенный сердца человек егда чистотствует от скверных помысл, и оное куда важнее. Посему ежели кто из холопей, смердов и прочих данников во Христа не верует, но старых богов держится, не подобает на таковых ни речьми наскакати, ни поношати, ни укорити, но богови оставлять сия. Аз же, яко князь, вменяю себе давати заступу и закон и христианам, и мусульманам, и язычникам, ибо все оные людишки суть мои подданные".
Из Владимиро-Пименовской летописи 1256 г.
Издание Российской академии наук. Рязань, 1760 г.
* * *
В то же лето 6726-е, индикта шестого, в месяц просинец, приехали в селище Залесье четверо княжичей из Чернигова и один из Новгорода-Северскаго по просьбе попа Варфоломея, дабы язычников злобных, кои в том селе обитали, в веру православную обратити.
Константин же избиша их со дружинами, а княжичей юных летами повелел запереть в церкви, кою ночью сам и сжег. Тела же отдаша опосля отцам оных и рек им в злобе окаянной: "Дайте срок, и с вами тако же вчиню, егда осильнею".
О ту пору прозваша резанского князя люди на Руси Константином-князеубойцей, ибо он черную славу Святополка Окаяннаго затмиша и умалиша, бо тот токмо в смерти трех братиев повинен бысть, Константин же - сочтем, помолясь, - токмо под Исадами девятерых погубил, да Глеба-страстотерпца еще, да прибавь четверых князей владимиро-суздальских, да двух муромских. К им же новые мученики прибавились, числом пятеро, и тако всего два десятка и еще одного имеем.
Сынов же их, княжичей малых, и вовсе не счесть, сколь он обездолил.
Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 г.
Издание Российской академии наук. Рязань, 1817 г.
* * *
Анализируя летописный материал того времени, можно сказать, что свою экспансию на запад Константин попробовал было начать, согласно некоторым летописям, уже зимой 1219 года. Предлог для этого был вполне подходящий и наиболее распространенный в те времена - предотвратить дальнейшие рубежные споры и провокации со стороны соседей.
Но тут его ждала неудача. Сил оказалось недостаточно, и рязанцы потерпели поражение. Однако в результате боев погибли пятеро молодых черниговских княжичей.
По всей видимости, смерть всех пятерых настигла в результате сражения, известия о котором до нас не дошли. Что же касается ссылок Суздальско-Филаретовской летописи на свидетельство некоего отца Варфоломея, дескать видевшего, как Константин самолично поджигал церковь, в которой находились трое пленных черниговских княжичей, перед этим убив своего же дружинника, пытавшегося остановить обезумевшего от гнева Константина, то навряд ли хоть один добросовестный историк примет эти слова на веру. Слишком жестоко выглядит такой поступок, да и не свойственно подобное рязанскому князю.
Да, факт захоронения обгоревших тел отрицать нельзя - он упоминается сразу в нескольких летописях, но этому есть вполне логичное объяснение. По всей видимости, тела погибших княжичей были отнесены в церковь для отпевания, где их и оставили на ночь. Учитывая, что на Руси праздновали победы бурно, с обилием хмельных медов, нет ничего удивительного, что церковь случайно загорелась.
Допустимо и другое. Не следует исключать версию о том, что поджог был осуществлен намеренно, поскольку местных жителей, закосневших в язычестве, не устраивала возведенная дружинниками Константина церковь.
Как бы там ни было, ясно одно - рязанский князь в этом поджоге участия не принимал…
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 171. Рязань, 1830 г.
Глава 25
Надейся, но и готовься
О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!Федор Тютчев
- Не думал я, что он так скоро свой голос поднимет из твоего нутра, - проворчал Всевед, внимательно выслушав Константина. - Хотя ты сам виноват. Сказано было, змеевик нигде не снимать, а ты…
Константин виновато потупился. Было такое, действительно говорил.
- Ладно, чего уж теперь, - сокрушенно вздохнул волхв, меняя гнев на милость, и принялся задавать вопросы.
Вначале был детальный разбор сна. Интересовало Всеведа буквально все: как убегал князь, где бегал, куда, с какой скоростью, где прятался и так далее. Выяснив все, он сделал короткий, но глубокомысленный вывод:
- Не сдаешься - это хорошо. Убегаешь - еще лучше. Борешься - тут ты и вовсе молодец.
Константин было подумал, что на этом волхв закончит свое следствие, но не тут-то было. После вопросов о том, каких людей Константин видел во сне, во что одеты, чем занимались и прочее, последовал детальный допрос о событиях тех суток, которые предшествовали сну. И снова череда нескончаемых подробностей, которые Всеведу позарез нужно было знать, особенно касаемо суда, где волхв докапывался до самых крохотных мелочей. Он даже поинтересовался, какого цвета был домотканый половик, постеленный для князя, а также какой был узор на платке, отданном им жене кузнеца. Под конец у Константина стало складываться мнение, что Всевед попросту не знает, что ответить, а главное - что посоветовать князю. Сознаваться же в этом гордый старик ни в какую не хочет, вот и тянет время.
Тем временем глаза у Константина слипались все больше и больше. Спать хотелось неимоверно, но заснуть он боялся. Ведь это, скорее всего, означало бы, что к нему снова придет очередной страшный сон, и сумеет ли он в очередной раз убежать от своего старого, но, увы, весьма недоброго знакомого - бог весть. А если не успеет, то что с ним тогда произойдет там, во сне, и главное - что он сотворит наяву?
Аккуратно, намеком, он попытался выяснить у волхва - вдруг тот сможет подсказать. Всевед выслушал, не спеша подкинул пару увесистых поленьев в жаркий костер и медленно произнес:
- Тварь эта, Хладом прозываемая, чуть ли не бессмертной считалась. А ты думал, просто так на Руси в каждой второй сказке про Кощея поминают? Он это и есть. Токмо в сказках попроще. В них его смерть хоть и далече, а сыскать ее можно. В жизни же куда хуже. Посох мой, что от волхва к волхву передавали, никто в дело так ни разу и не пустил. Это ведь нам с тобой так свезло, хоть и не до конца. А раз он был жив все эти годы, то ни в кого залезть и не пытался. Зачем ему? Вот почему, княже, я тебе ответа дать не могу. Рад бы хоть что-то сказать, да сам ничегошеньки не знаю. Об одном догадку имею - нельзя дожидаться того часа, когда ты вовсе черен станешь. Не ведаю я, какая сила в тебе забурлит в ту пору, но справиться с тобой будет тяжко.
- Даже посохом? - усомнился Константин.
- Ты же князь - о том не забывай. Повелишь, так вся дружина за тебя встанет, чтоб меня изничтожить. Кто в братство детей Перуна входит, тот не посмеет, может, и супротив встрянет, но все одно - остальные одолеют. А посох мне супротив одного Хлада помочь в силах, а так-то для меня он чаще всего клюкой обыкновенной служит, и все.
- Может, лекарство какое есть? Травы, например, или грибы? - не унимался Константин. Очень уж не хотелось ему признавать бессилие перед надвигающейся угрозой.
- Разве что мухоморы или поганки, - буркнул Всевед. - Если болезнь неведомая, то как лекарство сыскать, помысли?
- То есть неизвестно, кем я стану и что со мной произойдет, так? - спросил Константин.
- Одно скажу - хорошего ждать глупо. Да, пожалуй, и плохого тоже, - уточнил волхв и добавил, поразмыслив: - Токмо страшное. А ты сам-то чего больше всего боишься? Смерти?
- Умру - полбеды, хотя тоже неприятно… - начал Константин.
Начал и остановился. Никому не хочется говорить, когда твой собеседник начинает невесть с чего веселиться. Да не просто улыбаться, а хохотать взахлеб эдаким противным старческим дробным смешком.
- В первый раз я слышу, чтоб люди вот так про свою смерть сказывали - "неприятно", - вытер выступавшие на глазах слезы Всевед. - Ты уж прости, княже, что не удержался. Но ты говори, говори.
- Да, всего лишь неприятно, - упрямо повторил Константин. - Гораздо хуже, если я не умру, но стану уже не собой. Ты представь, что тогда Русь ждет. Да любой враг по сравнению со мной счастьем покажется. Впрочем, ты и сам об этом сказал. Что-то страшное будет, - повторил он слова волхва.
- Верно сказываешь, - одобрил Всевед. - То самое страшное. Да такое, что дальше уже и некуда. Ну да ладно. Времечко позднее, а тебе вон спать хочется, аж скулы раздирает. Отдохнем прямо тут, у костра, а поутру и поговорим.
- А как мне спать-то? - усомнился Константин. - Он же опять… начнет.
- Никаких опять, - строго возразил Всевед. - Ты в дубраве моей заповедной. Нешто забыл, что нечисти сюда хода нет.
- А как же Маньяк? Он же вроде хороший, но тоже нечистью считается?
- То своя нечисть, родная. Ей проход остается, но и то с моего дозволения. У тебя же… - Волхв, не договорив, махнул досадливо рукой. - Спи давай. Тут у тебя защита со всех сторон - и я, и посох, и дубрава сама, даже небо со звездами. Нет ему сюда ходу, и все тут.
- Ну я не знаю, - нерешительно протянул Константин и… моментально отключился, словно его чем-то тяжелым по затылку огрели.
Когда он проснулся, костер, несмотря на день, продолжал все так же ярко гореть, вовсю светило солнце, и ему, лежащему у костра в тулупе, было так тепло, что и просыпаться не хотелось. Он снова закрыл глаза и… опять уснул, а проснулся уже от недовольного ворчания Всеведа:
- Ну и горазд же ты дрыхнуть, княже. Так все дела проспать можно.
- Прости, дедушка, - повинился Константин. - Уж больно сладко у тебя здесь спалось.
- А я, покамест ты почивал, успел славную похлебку сварить. Сейчас отужинаем и поговорим. Тебе-то ныне ничего не снилось?
- Ничего, - пожал плечами Константин.
- Так вот совсем ничегошеньки? - не унимался волхв.
- Как младенец спал, - весело улыбнулся князь.
- Плохо, - построжел лицом Всевед. - Это очень плохо. Стало быть, дубрава дубравой, посох посохом, а Хлад Хладом, - сделал он очередной туманный вывод, понятный лишь ему самому, и поторопил князя: - Да ты ешь, ешь.
Похлебка была сварена на славу. Правда, мясо в ней отсутствовало, но зато в обилии плавали какие-то травки, корешки, стебельки, и все это так ароматно пахло, что второй раз князя приглашать было не надо. Содержимое большого горшка исчезло чуть ли не за пять минут. Покончив с едой, Константин с легким сожалением - еще бы немного не помешало - старательно облизал деревянную ложку, протер ее снегом и выжидающе уставился на волхва. Тот молчал. Прошло минуты две. Внезапно откуда-то сверху донеслось пронзительное воронье карканье.
- Сейчас он подойдет, и мы все обговорим, чтобы не повторяться, - произнес Всевед.
Прошла еще пара минут, и из-за дубов вынырнул Маньяк.
- Ну раз князь здесь, стало быть, опять в Око Марены идти надобно, - даже не поприветствовав, начал он возмущаться. - А у меня делов-то, делов скопилось - страсть. - Он всплеснул руками. - Нет, княже, - произнес ведьмак со вздохом, - на сей раз я тебе не напарничек. К тому ж Юрко твой, который Золото, тоже туда дорожку знает. Чай, довезет.
- Сколь времени тебе надобно на то, чтоб дела свои уладить? - задумчиво поинтересовался Всевед.
- Сейчас точно скажу. - Ведьмак задрал голову, пошевелил пальцами, загибая их один за другим, пошлепал толстыми губами, вытер лысину своей неизменной войлочной шапчонкой и деловито произнес: - Ежели поспешить, то за пару месяцев управлюсь. Ну а чтоб как следует все утрясти, основательно, так тут и трех маловато будет.
- А там половодье, после сев, покос, урожай собирать, - в тон ему подхватил Всевед.
- А без того никак. Тиун я как-никак. Дань опять же кому на погост везти - мне. А после опять дела. Но их, ежели бегом-бегом, за месячишко-полтора переделать можно.
- Стало быть, через год освободишься? - уточнил волхв.
- Да уж не ранее, - солидно заметил Маньяк.
- Ну считай, что год прошел, - вздохнул Всевед.
- А от должности тиуна я тебя освободил, - добавил князь, подыграв старику.
- То есть как прошел?! Как освободил?! - возмутился ведьмак.
Его лысина почти мгновенно покрылась мелкими капельками пота. Он беспомощно развел руками, но, поглядев на своих собеседников, улыбнулся и укоризненно протянул:
- Все шуткуем. Все вам смешочки да хахоньки. Нет чтоб всурьез о делах потолковать.
- Давай всурьез, - согласился Всевед и предложил: - Ты на князя-то нашего повнимательнее взгляни. Может, тогда и сам что поймешь.
Маньяк пристально посмотрел на князя, сделал какие-то загадочные пассы, сосредоточенно поводив руками перед лицом Константина, нахмурился, вытаращил на князя глаза и так резко отшатнулся от него, что чуть было не угодил в костер.
- А он не?.. - проблеял он, обращаясь к волхву.
- Покамест не, - сурово отрезал Всевед. - А чтобы и дальше не, ты мне и нужон.
- А я-то что смогу? Ты что, сам не видишь, какая из него силища прет. Ты-то, конечно, волхв знатный, опять же и посох Перунов с тобой завсегда. Может, и одолеешь его, а мне, ведьмаку простому, тут тягаться не с руки. Всяк сверчок знай свой шесток, - поучительно подытожил он.
- Врешь. Ты такой сверчок, что на любой шесток взгромоздишься, ежели занадобится, - убежденно заявил волхв.
- Ну не на любой, но могу, - согласился польщенный Маньяк.
- Тогда так. Дела свои за день обстряпаешь, а к послезавтрашнему утру чтоб тут был.
- Да я ничего не успею! - возмутился ведьмак. - Да и зачем я понадобился?
- Днем спать будешь, а ночью в его ложнице бдеть. Если что - ну не маленький, сам знаешь, как и что делать, чтоб он спокойно почивать продолжал. Ему, спящему, не так уж и много силенок нужно подкидывать время от времени, чтобы Хлада утихомирить. Тихий он покамест и слабый еще. На это тебя точно хватит.
- И сколь же времени мне так близ него торчать?
- До осени, не меньше, - сказал, как отрезал, Всевед.
- А потом?
- Поглядим. Потом придет, тогда и думать станем, - снова напустил туману Всевед.
- А если он потемнеет так, что?..
- И тут, что делать, знаешь, - последовал жесткий ответ волхва.