- Но на столь долгий срок я и впрямь не смогу. Ты уж прости, старче, но… - Ведьмак, не договорив, нахлобучил на лысину шапчонку и решительно поднялся на ноги, пообещав: - До изока, не более, а там никак.
Он уже сделал шаг в сторону, но тут его вновь остановил суровый голос Всеведа:
- Ведьмак! Ты помнишь, что было пять зим назад?
Маньяк с укоризной произнес:
- Вот уж не думал, что ты мне этим когда-нибудь в нос ткнешь. Считал, что друзья мы с тобой, старик.
- Я тоже так считал до сегодняшнего вечера. Напоминать не хотел, но ты сам к тому вынудил. Ну что, будешь должок платить?
- Я свое завсегда отдаю, волхв, - хмуро произнес ведьмак. - Кому, как не тебе, оно ведомо.
- Тогда выбирай. Либо долг платишь, либо, как друг, мою просьбу выполняешь.
- Вот такой я добрый!.. - отчаянно завопил Маньяк и с силой шваркнул свою шапчонку в снег. - Коли старый закадычный друг просит - все готов бросить, лишь бы его уважить! - Он деловито подобрал шапчонку, снова нахлобучил на лысину и подался опять в лесную чащу, буркнув на прощание: - Ну, до послезавтрева.
- У меня пока побудешь, - хмуро распорядился Всевед, когда они остались одни. - Воев своих отпусти. Возницу оставь с санями, и хватит с тебя. Послезавтра поутру вместе с Маньяком и поедешь в Рязань стольную.
- Уже, - вздохнул Константин. - Уже отпустил.
- Молодец, - одобрил волхв. - О людишках своих заботу проявляешь. Стало быть, Хладу еще много трудов предстоит, чтоб тебя под себя пригнуть, - то нам на руку. А теперь слушай меня. Зачем я к тебе ведьмака приставляю, понял?
- Почти, - уклонился от ответа Константин.
- Не лги, - сурово проворчал Всевед. - Негоже правду от себя отметать. Она хоть и горька, но куда лучше, чем словеса лживые, хоть и сладкие. Если вовсе дело худо обернется, то он тебя ко мне повезет. Уйти в ирий ты должен именно здесь, в моей дубраве. Здесь ты с его помощью уснешь навсегда, здесь тебя и на священный костер возложат, дабы руда твоя, Хладом отравленная, вся в чистое небо ушла, без остатка. В том нам Перун поможет.
- А излечиться как-то Перун не поможет? - покосился Константин в сторону резного изображения грозного славянского бога.
- Не лекарь он. Да и навряд ли кто из наших светлых богов на такое отважится. Хоть и горько такое говорить, но проходит их времечко. Они ведь как люди - есть и у них своя пора юности, есть и зрелость, а есть и старость. Хотя я думаю, что им такое никогда под силу не было. А там как знать. О тех временах стародавних нам столь мало известно, что ныне поди пойми, где быль, а где небылица. Все спуталось.
- А христианский?..
- О том не у меня вопрошай. Токмо навряд ли его жрецы тебе хоть что-то дельное скажут. Скорее всего, мало кто из них и увидит, что ты уже темнеешь. Больно хорошо им ныне живется - в этом все дело. Когда вера жирком благополучия покрывается - пиши пропало. Корысть многих губила и до них, и при них, и опосля тоже еще не раз погубит.
- Но есть же искренние, те, что и вправду верят.
- Есть, - согласился Всевед. - Потому и вера пока еще не оскудевает. А чем меньше их будет оставаться, тем… Не о том мы говорим, - досадливо остановил он себя. - Лучше скажи, готов ли ты в рощу мою приехать по доброй воле, а не по понуждению Маньяка? - И старик пытливо посмотрел на князя.
- Готов, - решительно кивнул Константин.
- Верю. А до той поры я весточку пошлю мудрым людям, - обнадежил князя Всевед.
- Это кому?
- Знакомцам твоим старым, Мертвым волхвам, - пояснил волхв и улыбнулся в седую бороду. - Али ты думаешь, что они лишь тебя одного подарками одарили? Мне тоже кое-что досталось. Вот токмо не думал я, что понадобится так скоро.
- А они… помогут? - решился спросить князь.
Выслушивать отрицательный ответ ему ой как не хотелось, но и пребывать в неведении тоже было не лучше. А может, и хуже. Не зря сказано, что лучше горькая правда, чем слепая неизвестность. Особенно если ты силен духом или хотя бы считаешь себя таковым. Тут ведь тоже для всякого по-разному.
Всевед еще раз внимательно посмотрел на Константина, вздохнул и честно сказал:
- Они могут и вовсе не откликнуться, княже, а ты спрашиваешь меня - помогут ли. И как поступят - неведомо: уж больно далеко и давно мы разошлись. А тебе я вот что скажу. Не знаю я, какие тебя там заботы княжеские впереди ждут, но опаску держи. На суде своем княжеском дела татебные не суди. Оно понятно, что есть злодеи, по коим веревка плачет да сук дубовый. Двуногой нечисти жизнь оставлять токмо самый что ни на есть худой князь будет, коему лучше бы сразу со своего стольца слезть, чтобы простому люду от его показной доброты впятеро хуже не стало. Но нельзя, чтоб ты мерзость эту своим словом, своим повелением на сук подсаживал. От этого ты еще сильнее потемнеешь. Есть у тебя судьи, вот и доверь им вершить справедливость.
- А если на меня кто с ратью пойдет? Ворота распахнуть настежь, хлебом-солью приветить, а самому в монастырь податься? - горько усмехнулся Константин.
- Ворога бить надобно. Но от таковского мрака в тебе не прибавится, ежели делать ты это станешь, словно работу обычную исполняешь, коя чуток неприятная. А вот зла старайся в душу не допускать. Пусть у тебя там поменьше ненависти, ярости, гнева будет. Ты же не зверь, а человек. Вот и не забывай о том. Никогда.
- Думаешь, что мои чувства ему как-то расти помогают?
- Не знаю, - честно ответил Всевед. - Мы ныне оба во мраке блуждаем. Кругом туман, а идти вперед надо. Значит, пойдем, но не спеша и ощупывая все впереди себя. Может, там и ровно, а опробовать легонько надо. Где-то впереди - обрыв, а где-то - ямина.
- Где-то, - эхом откликнулся Константин. - А где?
Волхв в ответ пожал плечами.
- Потому и бдеть тебя призываю, что не ведаю, где ты поскользнуться можешь да прямиком к нему в лапы угодить. Да, и еще одно, а то забуду. Полоняников ты щадить старайся… Хотя что я тебе говорю, словно ты и впрямь в Хлада превратился. Ты и сам их щадишь. Если же… - Он помедлил и после паузы продолжил с явной неохотой: - Если же тебя Маньяк в мою дубраву позовет, то озаботься, чтобы все дела твои в полном порядке к тому времени были. Чтоб Святослава мудрые люди своими плечами подпирали, ну и дружбу со всеми прочими князьями свести надобно, чтоб они наследника не изобидели. Сам сказывал, что дела вершить надобно союзно.
- Ага, - вздохнул Константин грустно. - Был бы тут Вячеслав, он непременно бы спел про "союз нерушимый князей всех свободных", - на ходу перефразировал князь гимн СССР, - который "сплотила навеки могучая Русь".
- Ишь ты, - крутанул головой Всевед и одобрил: - А что? Красиво. Сам былину такую сложил или воевода твой постарался?
- Да нет. Есть у нас, точнее, был, нет, будет, короче, неважно - гусляр один. Сергеем звать Михалковым.
- Имя христианское, но слова самые что ни на есть наши, славянские, - счел нужным еще раз похвалить Всевед. - Вот и строй этот союз, дерзай, княже. А главное, все время держи в уме, что деньков у тебя осталось немного, а дел - как раз наоборот.
- В том-то и беда, что я не знаю, за что хвататься в первую очередь, да так все наладить, чтобы оно после моей… моего ухода не развалилось.
- А ты пальцы загни да прежде в сторонку откинь то, с чем и без тебя управятся, - посоветовал волхв.
- Значит, армия побоку, - задумчиво произнес Константин. - С ней Вячеслав и сам управится. Наука, дома странноприимные, приюты для детей-сирот, больницы, школы, университет - тут Минька с отцом Николаем. В судах "Русская правда", разве что с моими поправками… - Он сокрушенно вздохнул. - Все равно многовато остается. С тем же союзом нерушимым. На западе черниговцы того и гляди накинутся, и добро бы, если одни, а то и помощников позовут. На востоке Волжская Булгария. С ней тоже нелады - недавно Великий Устюг разорили. Получается, что и с ними воевать надо. А после того как я на них насяду, с ними уже никакого союза не заключишь.
- А ты сделай так, чтоб малой рудой обойтись. - И Всевед посоветовал: - Подчас бить необязательно. Главное - очень большой кулак показать, чтобы у них аж глаза округлились. Иной раз неведомая сила намного страшнее кажется ворогу, чем сеча проигранная. О том подумай.
- А половцы? Я же сына сестры самого Юрия Кончаковича спалил. Значит, жди с юга грозы. Плюс мордва.
- Думай, княже, - беспомощно развел руками Всевед. - Не стариковскому уму в дела твои великие вникать.
- А корабли? - вдруг вспомнил Константин. - Они же из Франции аж к лету приплывут. Мне же переселенцев размещать надо и град ставить в устье Дона.
- Ну-у градом можно и ранее озаботиться, - резонно возразил волхв. - Пошли мастеровых людишек побольше, да и приступай, Сварогу помолясь, с самой зимы.
- Тоже верно, - согласился Константин. - Значит, говоришь, союз нерушимый князей всех свободных, - протянул он задумчиво и грустно усмехнулся.
Звучит-то красиво, жаль, что нереально, поскольку на самом деле либо - либо. Если "союз нерушимый", то свобода князей отпадает напрочь. А кто из них согласится ею пожертвовать ради эфемерного величия в отдаленной перспективе, да и то величия не твоего собственного, но всей державы, в которой твое княжество лишь малый кусок. Значит, необходимо гнуть, а кто заупрямится - ломать, и уж тут кто раньше успеет - то ли он их всех, то ли Хлад его самого.
Ну и ладно.
- Пока жив - надо жить, - вслух произнес он, подводя итог нелегким думам.
- Вот и правильно, - одобрил Всевед. - А еще важнее, чтоб ты надежду не терял.
- Ага! Надейся на лучшее, а готовься к худшему.
- Не слыхал, - удивился волхв. - Это откуда ж ты взял?
- Эллины древние такое выдумали, - пояснил Константин. - Был такой народ в Греции. Он и сейчас там живет, только измельчал духом.
- А вот это, княже, отныне ты сам себе постоянно повторяй, - посоветовал Всевед. - А ежели кратко, то не токмо надейся, но и готовься. Понял ли?
- Чего же тут не понять, - вздохнул Константин. - И жди осени, - добавил он.
- Пока осени, - уточнил волхв. - А далее поглядим как да что. - И лукаво подмигнул Константину.
Тот в ответ тоже постарался подморгнуть, но получилось у него не так весело, как у Всеведа. Если же совсем честно, то грустным это подмигивание было. Уж очень от него разило тоской.
Глава 26
Сверх всяких ожиданий
Брут. Начнем с речей, а биться после будем.
Октавий. Но мы речей не любим так, как вы.
Брут. Речь добрая удара злого лучше.
Вильям Шекспир
Прошел почти месяц. Принес он немало событий, как хороших, так и плохих, а самым гадким было то, что поладить с черниговцами так и не удалось. Впрочем, Константин на это и не рассчитывал, надеясь хотя бы на то, что получится выяснить - чего ждать от Глеба Святославича Черниговского, а также от второго своего западного соседа - Изяслава Владимировича Новгород-Северского.
В какой-то мере он это выяснил, правда, ценой гибели всего своего посольства. Хорошо хоть, что рязанский князь на сей раз, почувствовав недоброе, не послал, как обычно, старого Хвоща или Евпатия Коловрата. Вместо них он отправил четырех ростовских бояр из тех, кто жаждал выслужить прощение князя за свою дерзость, проявленную, когда Константин стоял под их городом. Что и говорить - свое прощение они заработали сполна. Но посмертное, ибо это посольство стало их первой и последней службой. Вернулись все четверо на санях, изрубленные, будто мясные туши.
Набольшего из бояр, возглавлявшего посольство, по имени Олима Кудинович, признали лишь по приметным ножнам и дорогому поясу - лица у него не было вовсе. Руки и ноги, правда, оставались целыми, но туловищу уже не принадлежали - лежали подле него на залитой кровью соломе. Рядом с ним находились тела прочих послов.
А на двух других санях лежали слуги и дружинники. Черниговцы не пощадили никого, включая возниц, и правил поездом из трех саней какой-то черниговец. Был он неразговорчив и уже настроился на скорую гибель от рук рязанцев, так что, когда Константин запретил его трогать и с миром отправил назад, вид он имел весьма удивленный.
Но кроме этой дикой выходки с посольством, черниговский князь пока ничего не предпринял и, судя по тому, что доносила разведка, не собирался предпринимать. Ну, по крайней мере, в ближайшие три месяца, ибо до весеннего половодья оставалось всего полтора, еще один кидай на то время, пока спадет вода и подсохнет земля, и добавь сев - это святое.
Что Глеб Святославич запланировал на лето, можно было только гадать. Может, и ничего. Со здоровьем у него и так было не ахти, а после смерти сына он совсем сдал. Доживет ли до лета - бог весть. Во всяком случае, Константин искренне желал ему здоровья. Лучше иметь дело с ним, чем с его братом Мстиславом Святославичем, следующим по старшинству. Этот, в отличие от Глеба, насколько рязанскому князю удалось выяснить у купцов, имел нрав куда решительнее и суровее. Как Константину донесли верные люди, порубленное посольство - именно его работа. Да и письмецо, которое передал черниговец, что покойников в Рязань привез, тоже писал лично он. Было это послание совсем коротким и состояло всего из одной фразы, взятой из Библии: "Не мир, но меч". Что она означает - мудрено не догадаться. Значит, война.
Но как бы ни было, а пока у Константина и Вячеслава появилась передышка. Оставалось выжать из образовавшегося затишья все возможное, успев разобраться с восточными соседями. Русский город Великий Устюг, взятый войсками Волжской Булгарии, был, образно говоря, лишь пробой пера булгарского эмира. Стоит промолчать или того хуже - уступить, и следом за первой ласточкой полетят остальные.
А там и мордва непременно зашевелится, и есть с чего. Этот народ хоть и состоял из двух вечно враждующих между собой племен - мокша и эрзя, но и про набеги на русские земли их князьки тоже не забывали. Один из них - Пуреш, правивший мокшей, давно лежал в сырой земле, но оставался Пургас, возглавлявший племена эрзя. В отличие от Пуреша, ориентировавшегося на владимирских князей, Пургас был союзником волжских булгар и потому опасен вдвойне.
Впрочем, сейчас его можно было не опасаться. Чтобы нейтрализовать опасного союзника булгар, Константин еще раньше предпринял ряд мер. Еще стоя под Изяславцем, сразу после гибели сыновей муромского князя и Пуреша, Вячеслав предложил окончательно разобраться с мордвой. Мол, самое время - основная боеспособная часть мордовских воинов погибла, вождь тоже, его сыновья у нас в руках. Опять же и земли Пуреша граничат с Рязанским княжеством, так что сам бог велел отодвинуть границу на восток. Понятно, что не в ближайшие дни - Владимир с Ростовом и Суздалем куда важнее. А вот после их взятия, если все пройдет успешно, наступит черед приволжских городов, и тогда можно будет заодно и того, податься к мокше.
- Заглянешь… на огонек, - согласился Константин.
- В смысле подпустить огоньку, - понимающе кивнул воевода.
- Ни в коем разе. Именно заглянешь, - поправил его Константин. - Посадишь там его сыновей, погуляешь, с мордовскими девками хороводы поводишь, медку выпьешь, и обратно.
- Мне твой гуманизм, княже, скоро поперек горла встанет, - возмутился Вячеслав. - Помнится, я уже говорил тебе, что с дикарями сюсюкаться нельзя, ибо они это истолковывают как твою слабость, и когда…
- Я помню, - перебил его Константин. - Помню и не спорю. Но гуманизмом тут и не пахнет. Просто так выгоднее. Если их примучить, они в скором времени начнут восставать, а оно тебе надо - каждый год на усмирение ездить? Куда лучше на добровольных началах.
- После того как мы им погром учинили? - недоуменно воззрился Вячеслав на друга.
- Именно после того, - кивнул Константин и приступил к подробному раскладу дальнейших событий. Мол, Пургас обязательно решит воспользоваться удобной ситуацией и полезет добивать слабого соседа, чтобы подмять под себя все земли, принадлежавшие Пурешу. Тогда-то его сыновья взвоют и сами добровольно прибегут к Константину, потому что больше им бежать не к кому.
- А если нет? - усомнился воевода. - Если они вместо того надумают подчиниться Пургасу? Он-то свой.
- Не надумают, - твердо ответил Константин. - И именно потому, что свой. Во-первых, своему покоряться гораздо обиднее, чем чужому. Во-вторых, это намного опаснее. Мордва, включая сыновей Пуреша, уже знает, что русские князья в их внутренние дела не больно-то суются, лишь бы те сидели тихо. Зато для Пургаса сыны бывшего врага - потенциальные конкуренты. Значит, надо отстранить их от власти, и по возможности со стопроцентной гарантией.
- А стопроцентная гарантия возможна только в одном-единственном случае, - понимающе кивнул Вячеслав.
- И сыновья это тоже понимают, - продолжил Константин. - Словом, никуда они не денутся - и прибегут, и в ножки поклонятся, и на все условия согласие дадут, лишь бы мы за них заступились. Тогда-то и придет время взять их под свою руку. И никаких тебе восстаний, мятежей. Напротив, тогда можно будет не опасаться и Пургаса, и если мы пойдем на булгар, то он никогда не ударит нам в спину, ибо побоится. Он же и сам в свою очередь повернется спиной к мокше, а они такого случая не упустят.
Однако булгары оставались опасными сами по себе, пускай и без союзников, и Вячеслав целыми днями буквально не слезал с седла, а по вечерам все вычерчивал карты предстоящих боевых действий, маршруты движения, продумывая наибыстрейшие способы доставки кормов для лошадей и продовольствия для неимоверно разбухшей армии. Разбухшей, ибо полки были собраны со всех городов Рязанского княжества, которое ныне включало в себя муромские земли и всю Владимиро-Суздальскую Русь. По настоянию князя Вячеслав призвал под знамена, которые уже красовались над каждым полком, даже плохо обученную молодежь.
Впрочем, Константин и не собирался кидать неопытных парней "под танки". Предполагалось, что все они войдут в состав полков так называемого второго, резервного эшелона и участия в битвах принимать вообще не будут, но зато получат первые военные навыки. Опять же что ни говори, а вернуться они должны были с победой, что непременно придаст каждому из ратников дополнительную уверенность в своих силах.
На деле предполагалось вести бои отборной трехтысячной конной дружиной и десятитысячным пешим ополчением, используя еще три тысячи конницы и пятнадцать тысяч пешцев исключительно в качестве демонстрации своего могущества.
Не рискуя полностью оголять тылы, чтобы не заполучить коварного удара в спину, воевода скрепя сердце оставил полутысячу на рубежах с Черниговским княжеством и половецкой степью. Не поскупился он и с выбором командира для нее, назначив на эту должность Изибора, по прозвищу Березовый Меч, как одного из самых надежных и самых проверенных.