Сверху послышался шорох и глухой неразборчивый мужской голос. Над люком кто-то склонился. В панике нащупав мокрое дно, я юркнул в какой-то темный боковой проем и затаился.
Сверху скрежетнула закрываемая крышка.
Тяжелый мрак будто-бы навалился на плечи.
И снова мрак!
* * *
Это была не канализация.
По крайней мере, вони я не чувствовал. Затхлость, сырость, тяжелый земляной дух - были, а вот фекальных ароматов не ощущалось. И еще была абсолютно черная темнота. До жути. С не давних пор я как-то болезненно стал относится к отсутствию света вокруг моей персоны.
Бинокль!
Я ведь его так и не вернул на базу. К тому же, и базы уже нет, на дне покоится. Отлично помню, что когда надевал плавки, уже после моих морских путешествий, я привычно нащупал в потайном кармане твердый цилиндр. Теперь я его с трудом наощупь выковыривал из самодельного тайника. Неудобно, черт! Нога упирается в твердое, не вижу куда выпрямить…
Ага! Есть.
Непривычно яркий, режущий глаз луч уперся в бетонный свод, с которого сочилась влажная слизь. Я инстинктивно зажмурился. Жаль, что здесь не регулируется яркость. Как на диодниках, например. Размечтался!
Я повел пучком света из стороны в сторону. Проем оказался довольно просторным, метра в полтора высотой. От колодца ниша была скрыта бетонным простенком, который я непонятно как проскочил, скрываясь от грозного Борисыча. В другую сторону от колодца луч упирался в плавный изгиб.
Ниша оказалась проходом!
Покрутив еще фонариком, я отыскал на стенках колодца ржавые скобы, вспомнил, в каком месте была щель от крышки люка, и прикинул, что проход ведет точно под фундамент трансформаторной подстанции.
Я встал в полный рост. Даже пригибаться было не обязательно. Мысли вернуться назад даже не появилось. И не зоркая старушка с ужасным Борисычем были тому причиной. Вперед толкала злость и обида за своих боевых товарищей, которых, может быть, даже в эту минуту продолжают прессовать.
Я шагнул вперед. Проход после изгиба градусов так на девяносто, раздваивался. Слева был поворот на лестницу, ведущую вверх, а прямо - изгиб продолжался, теряясь в темноте. Недолго думая, я шагнул на лестницу. Ступени из монолитного бетона, по высоте чуть больше общепринятого стандарта. Довольно круто. Под ногами шуршала каменная крошка и какой-то мусор, похожий на прелые листья. По моим ощущениям, где-то на уровне первого этажа, лестница заканчивалась небольшой площадкой с закрытой на висячий замок фанерной дверью.
Да уж! Непреодолимое препятствие.
Я прильнул ухом к окрашенной древесине. Мертвая тишина. Подергал замок. Старенький, но крепкий. Закрыт снаружи, с моей стороны. Подергал дверь. Безнадежно. Должна открываться внутрь, но петли замка не пускали. По всем моим расчетам дверь вела в какое-то заднее помещение трансформаторной подстанции. Та самая "секретная комната"?
Я с силой навалился на тонкую фанеру. Нет. Не выбить. Был бы я чуток постарше! Я попытался отжать нижний угол дверного полотна внутрь. Толька малюсенькая щель - два пальца просунуть. Или заглянуть.
Я приник глазом, подсвечивая сверху фонариком и придерживая ногой отжатый угол. Какая-то длинная каморка без окон. Видна только правая стена и дальний угол, где горой навален какой-то хлам. Белеет что-то снизу.
Опустившись еще ниже, где щель пропускала аж три пальца, я изогнулся так, чтобы исхитрится рассмотреть интересующий меня предмет двумя глазами.
Рассмотрел и…
…ошарашенно отпрянул от двери, болезненно плюхнувшись на задницу.
Из-под кучи тряпья, валявшегося в углу каморки, виднелась белая человеческая нога. Правая. Женская. Очень толстая. С задранной выше бедра форменной милицейской юбкой и обутая в некогда лакированный ботинок общевойскового артикула.
Ну, ни хрена ж себе!
Глава 39
В принципе, можно было бы и возвращаться.
Труп инспекторши - убийственная (извиняюсь за черный каламбур) улика против покойного (тьфу-тьфу-тьфу) Гришко. Расклад меняется диаметрально. Чаша весов, на которую взгромоздилась моя легковесная команда, получает бонус в виде железобетонного аргумента. Можно уже и пободаться против скептически настроенных обитателей комфортных кресел.
Вот только…
Спускаясь по лестнице к темному изгибу прохода, я задумался. Не могла объемная милиционерша попасть в каморку тем же путем, как перемещался я. Даже если втиснется в люк, и выдержат ее гнилые скобы, в нишу перед проходом - ну, ни как! Я - запросто. Гришко - с трудом. Она - абсолютно невозможно!
Значит в помещение, ставшее ее склепом-могильником, она попала через легальный вход в будку. С улицы, через ворота. Как и Лариса Викторовна в свое время. И в этой "засекреченной комнате" Гришко ее убивает,… бр-р… как же жутко здесь под землей…а сам, сделав свое черное дело, выбирается через люк в кусты за будку, где я его и замечаю. И…
И-и…
…что-то дальше просится в качестве логического продолжения, но я отвлекаюсь на правое ответвление прохода и неожиданно для самого себя шагаю в темноту. Как говорил известный персонаж - подумаю об этом завтра.
Что у нас тут? Изгиб наконец-то выпрямился и шагов через тридцать превратился в… перекресток. Неожиданно. Я остановился, внимательно рассматривая образовавшуюся развилку. Пространство слегка раздвинулось: проход стал шире и выше. Снизу - земляной пол. Немного сыроватый, но жидкой грязи не видно. Под ногами хрустит осыпавшаяся каменная крошка, прессованная пыль и битый щебень. Кладка стен выполнена из старинного бутового камня со следами обтесывания, в швах - покрытый мхом известковый раствор. Над головой - что-то вроде арочного свода. На уровне головы тянется небольшой каменный выступ, который можно расценить, наверное, даже как декоративный. Или - специально подо что-то приспособленный. К примеру, для кабельных путей или трубопровода.
Серьезный коридорчик! Может быть, назад? Специалисты тут будут гораздо уместнее. Я вспомнил горькую иронию, с которой Сан-Саныч рассказывал мне о перипетиях последних суток. Когда обрюзгшие и политически правильно подкованные кабинетные клерки учили его, оперативного волкодава охранять беззащитное советское стадо. Прямо как у нас, в двадцать первом веке!
Я упрямо стиснул зубы и шагнул направо. Буду придерживаться правила "правой руки". Потому что мы правы! И потому что, всегда можно вернуться назад, к исходной точке… по левой руке…
По мере продвижения вперед я заметил, что появился небольшой уклон. Я куда-то спускался. Чувствовалось еле заметное движение воздуха мне навстречу - неровное, похожее на сонное дыхание гигантского зверя. Запах был соответствующий. По пути встретилось два ответвления в левую сторону. Оба надежно залиты бетонными заглушками. Довольно свежими в сравнении с древней каменной кладкой. После второго запечатанного прохода вдоль левой стены потянулся узкий и не очень глубокий желоб прямоугольной формы, местами перегороженный ржавыми стальными полосами. Возможно, кабельный канал? Возможно, эти подземелья в свое время активно использовались дяденьками-военными. Причем, неизвестно какого государства. И в какой войне.
Проход закончился прямым поворотом налево, потом, метра через три - направо, и… У-ух! Сердце словно сорвалось в область живота. Я, хладно потея, прижался к влажной стене. Поворота направо не было. Там сразу, без какой-нибудь площадки или порога начиналась… бездна. Тонкий луч фонарика бессмысленно пытался пробить толщу мрака. Где-то далеко звонко и отчетливо раздавались звуки капель. А еще - низкий, на гране инфразвука шорох воздуха.
Очень смутно, метрах в десяти подо мной удалось разглядеть тусклые нитки железнодорожного полотна, пропадающего слева и справа в глубокой черноте. Огромный заброшенный тоннель под самым центром города. От места, где я стоял, не было ни спуска, ни какой-либо лестницы или перил. Просто обрыв. Не совсем ровный, причем. Один неосторожный шаг и…
Я перевел дух. По-моему, я уже нагулялся.
Сделав два осторожных шага на безопасную твердь, я развернулся и отправился восвояси. Будем считать, не солоно хлебавши. Тем более, свет фонарика стал заметно тусклее. Успеть бы вернуться!
Я вообще погасил свет, экономя энергию аккумулятора. Проход был ровный, прямой как стрела и мне достаточно было лишь слегка прикасаться рукой к холодному камню стены, чтобы держать правильное направление. Сколько я там шел до этой жуткой бездны? Минут десять? Где-то так. Ну, за двадцать обратно дойду и без фонарика.
Я возвращался назад, осторожно щупая грунт подошвой. Иногда казалось, что зрение так привыкло к темноте, что я начинал не то видеть, не то чувствовать стены вокруг меня.
Ну, точно. Хотя…
Стоп!
На самой грани ощущений до меня действительно стали долетать еле видимые отблески прыгающего света. Я зажмурился, потряс головой и снова открыл глаза. Точно! Это не глюки. И еще мне показалось, что где-то слышатся…
…шаги!
Отдаленно нарастающий шаркающий звук человеческого шага! И все более резкий для отвыкшего глаза прыгающий свет за углом. Всего метрах в шести от меня.
Я быстро присел, прижался к мокрой стене и затаил дыхание. Первую паническую мысль броситься назад к железнодорожному тоннелю я отбросил моментально. Побег в абсолютной тишине наделал бы массу шума. Да и бежать, собственно, было некуда. Разве что, броситься вниз головой в пропасть тоннеля. Самое большее, что я позволил себе - медленно, сантиметр за сантиметром смещаться назад. Как будто, пара-тройка лишних сантиметров что-то может изменить.
Фонарик неизвестного путешественника уже впрямую осветил перекресток передо мной. Человек шел слева, со стороны трансформаторной будки. Если он здесь не в первый раз, то в ту сторону, где я приник к влажным камням как трепещущая мышь, он повернуть не должен.
Заклинаю тебя! Сюда не поворачивай! Слышишь? Аминь!
Темная фигура, из которой бил луч света миновала перекресток, не преминув осветить мимоходом и мой проход. Заметил или нет? Ты не должен был меня заметить! Нет тут никого, я просто камушек…
Шаги стали медленно удаляться. Пронесло! Видимо, неизвестный, минуя развилку, просто мазнул светом вправо-влево на уровне своих глаз. А я прикидывался булыжником где-то на уровне плинтуса и остался в темноте.
Будем считать, что повезло. Блин! Второй раз за последние полчаса сердце в пятки уходит! Не хватало мне еще инфаркта в семилетнем возрасте.
Я до звона в ушах вслушивался в затихающее шаркание, пока мне не стало мешать биение собственного сердца. Темнота снова стала абсолютной. И такой же глубокой, как отсутствие ясности в моей голове.
Ну, и что это было? Кто это - друг или враг? Привидение усопшего Гришко шатается по подземельям? Там, где нагадил былой хозяин? Или это действительно спасшийся живой капитан? Как говорится, мертвым его никто не видел! Может быть, он все-таки доплыл? Сейчас даже и не знаю…
Я вдруг обнаружил, что нахожусь уже на углу перекрестка подземных ходов. Пока размышлял, ноги сами микроскопическими шажками доставили мое тело к месту выбора дальнейшего направления.
Я включил значительно ослабевший фонарик и, не дожидаясь, пока ржавчина сомнений добьет и без того уже пошатнувшуюся храбрость, решительно шагнул в центральный проход.
В том направлении, где скрылся неизвестный.
* * *
Что нас заставляет совершать безумные поступки?
Какой бес толкает к иррациональности каждого живущего на Земле человека? Или кто-то возьмет на себя смелость утверждать, что никогда в жизни не делал глупостей? Извините, не поверю.
В детстве все мальчишки дерутся. Лупят друг друга, не смотря на то, что хрупкие детские кости и нежные внутренние органы как ни в каком другом возрасте подвержены риску серьезных повреждений. Глупость? Да, глупость. Все согласны, но скажут в один голос - дети, чего с них взять?
Хорошо.
Мы лезем по водосточной трубе, чтобы положить букет полевых ромашек на подоконник однокласснице. Потому что влюбились в первый раз. Мы забираемся на самую высокую скалу и, рискуя свернуть себе шею, ласточкой летим к далекой воде. Потому что это круто в глазах сверстников. Мы ругаемся с родителями и уходим в армию вместо института. Потому что считаем себя уже взрослыми. Мы женимся не на тех, и не с теми дружим. А самых близких людей можем, походя, смертельно обидеть. Или можем сами обидеться из-за пустяка на самого лучшего и настоящего друга, вычеркнуть его из своей жизни навсегда. И все это - глупости, глупости, глупости…
Продолжать? Наша юность обильно сдобрена глупостью и безумием. Но все снова дружно списывают это на "молодо-зелено".
Снова согласен.
И вот мы становимся взрослыми. Осторожными и продуманными. Бдительными к опасностям любого вида и недоверчивыми ко всему роду людскому. Казалось, наступила эра мудрых и взвешенных поступков, правильных взглядов и высоких ценностей. Умиляясь детским глупостям и раздражаясь на бестолковость подростков, сами мы… упорно продолжаем совершать ошибки. Только уже взрослые, серьезные и крайне болезненные ошибки. И они несравненно страшнее, если соизмерять их с пустяковыми просчетами юных лет.
Мы можем сцепиться с дураком-начальником и остаться без работы. С другой стороны, мы можем передовериться нечистоплотному подчиненному и… тоже остаться без работы. В лучшем случае.
Мы можем вступиться за девушку на темной улице и сесть в тюрьму за "превышение пределов допустимой обороны". Или не заступиться за нее. Шмыгнуть, трусливо мудрствуя, в сторону от распоясавшихся хулиганов. А на следующий день узнать из газет о гибели несчастной, и носить эту жгучую трещину на своей совести до гробовой доски.
Мы можем вложить все свои сбережения в мошенническую пирамиду и остаться ни с чем. Потому что дураки. Мы можем набрать кредитов и загнуться от процентов, прячась всю оставшуюся жизнь от бандитов-коллекторов. Потому что глупцы. Мы можем раствориться в работе и разрушить собственную семью. Потому что безумны.
Все! Я повторяю - все совершают безумства! И в любом возрасте.
Тогда, какой спрос с меня? Я - взрослый в теле ребенка. И мой спектр допустимой глупости гораздо шире. От первоклассника до подполковника. От "недодумал" до "перемудрил". От сопливых проказ до фатальных ошибок.
Которую, похоже, я и совершал в данный момент. Очередное дикое безумство - иначе свой выбор я и не расценивал.
И упрямо продолжал идти во мрак…
Глава 40
Я сидел на полу в темном помещении и слушал голоса за дверью
В конце не очень длинного подземного пути была узкая и крутая лестница, которая и привела меня в эту комнату, совершенно цивилизованного вида. Разве что немного захламленную неаккуратным обитателем.
И темнота здесь перестала быть абсолютной. Свет в каморку проникал из-под двери, перед которой я уселся, по-турецки поджав ноги под себя. И оттуда же доносились приглушенные голоса. Чаще всего слышался мужской голос. Чуть реже - разнообразные детские, или даже подростковые. И еще один голос, женский, я слышал всего раза три.
Сейчас я уже слушал эти голоса большей частью невнимательно, рассеянно потирая ушибленную где-то коленку. Когда и где ударился, даже не заметил. А сейчас, поди ж ты, разболелась, зараза.
Вообще то, если честно, мою импровизированную медитацию перед дверью можно было бы назвать шоковым ступором. Я ведь и на боль в колене отвлекался намеренно для того, чтобы хоть как-то систематизировать бушующий хаос в собственной голове. Сделанное мною в этой кладовке открытие было чудовищным по своей изощренности. И до обидного гениальным по своей простоте.
Я узнал этот мужской голос.
И теперь понятия не имел, что делать с этим дальше. Меньше всего мне хотелось возвращаться за помощью через мрачные коридоры подземелья. Хотя по всем оценкам - это был бы самый правильный и мудрый шаг.
Только, кто из нас не совершал когда-либо безумных поступков?
Тяжело вздохнув, я встал на ноги и в полумраке вернулся к легкой дверце, ведущей к подземному ходу. Она открывалась во внутрь и от посторонних глаз была задрапирована темной тяжелой портьерой, на которой смутно угадывались какие-то узоры. Путь к отступлению. И не только для меня. Думаю, что эту проблему надо решить в первую очередь.
Справа стоял железный несгораемый шкаф внушительного вида. Я попробовал толкнуть его, но шкаф даже не пошевелился. Не получается. Заметив около противоположной стены уборочный инвентарь, я выбрал тяжелую швабру с мощной деревянной ручкой, вставил ее в щель между стеной и стал раскачивать железного монстра. Дело пошло веселее.
Последнее усилие, и металлическая бандура с оглушительным грохотом рухнула на пол. Казалось, даже стены вздрогнули от удара. От поднявшейся пыли стало трудно дышать. Ерунда! Зато дверь в подземелье надежно заблокирована. Чего я, собственно, и добивался. Теперь врагу отступать некуда. Мне, впрочем, тоже.
Голоса за противоположной дверью, откуда струился свет, стихли. Послышались негромкие шаркающие шаги в мою сторону.
Ну что ж. Я готов к этой встрече.
Осторожно, наощупь пробираюсь ко второй, теперь единственно доступной двери. Чтобы отвыкшие глаза не так болезненно реагировали на свет, медленно тяну ручку на себя. Дверь, как я и предполагал, не заперта и легко без скрипа поворачивается в мою сторону.
Открывшееся зрелище заставляет меня невольно вздрогнуть.
Прямо перед моим носом светлеют жуткие клыки, торчащие из шерстяной горы, глазки-бусинки и легкомысленный пятачок кабаньего носа за стеклом.
Чучело! Ну, да. Как раз на этом месте и стоял покойный Гришко. Ковырял пальчиком вот это вот стеклышко. Из-за высокой стеклянной витрины в моем направлении уже спешит веселый старичок-алхимик, забавно шаркая по паркету ногами в домашних тапках.
Давид Адамыч, картавый директор краеведческого музея детской туристической станции.
Двуликий Янус.
Мозговой центр вражеской агентуры и гениальный артист, способный легко заставить себя покраснеть, если надо. Или изображать старого смешного чудака-ученого, будто слизанного со штампов Голливуда. А, если подумать, откуда же ему эти штампы слизывать-то еще?
Я шагнул навстречу.
- Привет, Ричард! Детей отпусти, конец твоей экскурсии. Говорить будем…