- Ты всё-таки в неё влюбился, - мальчик просиял. - Я знал, я знал! Джейк!
- Не стоит торопиться, Тэдди. Особенно с Рэйчел. Я хочу дать ей возможность отдохнуть. Она только что переживала, и сильно, я знаю. Я хочу, чтобы она успокоилась. Забыла о нём.
- О ком?!
- О том, за кем отправилась в Америку следом, Тэдди.
- А, этот… - мальчик помотал головой. - Джейк, да ты что… Он… Разве можно сравнить?!
- Ей виднее, Тэдди, - Гурьев сорвал ещё одну травинку. - Наверное, он не был так плох, раз она его полюбила.
- Она… она их выдумывает всех. И влюбляется. А ты… Ты такой, что тебя и выдумывать незачем. Вот она и растерялась!
- Ты просто гений психологизма, Тэдди, - Гурьев взъерошил мальчику волосы на макушке.
- Ты нас не оставишь, Джейк? Ну, я… Я мужчина. А она без тебя умрёт, Джейк. Пожалуйста.
- Мне придётся уехать, Тэдди. Возможно, надолго.
- Куда?
- В Россию.
- Зачем?!
- Я дал слово.
- А… А что же мне делать?!
- Учиться, Тэдди, - беря мальчика за обе руки и ставя прямо перед собой, проговорил Гурьев. - Учиться слушать людей и выслушивать их. Учиться быть внимательным и терпеливым. Учиться замечать то, чего не замечают другие, учиться не спешить делиться тем, что узнал и заметил. Учиться думать, размышлять, - это, кстати, гораздо сложнее, чем всё остальное. Я буду помогать тебе, пока это нужно. Сколько смогу. Даже когда меня не будет возле тебя, я всё равно буду думать о тебе, и ты будешь помнить об этом.
- Но ты вернёшься? Ты вернёшься, Джейк?!
- Я сделаю всё, чтобы мы были вместе, Тэдди. Ты, я и Рэйчел.
- А потом?
- А потом ты обязательно встретишь очень добрую, умную, отважную и, наверное, очень красивую девушку. Совсем не обязательно она будет принцессой по крови, потому что это совершенно неважно. Вы станете самыми близкими друзьями и полюбите друг друга. У вас никогда не будет друг от друга секретов. А ещё у вас обязательно будут дети, и я очень надеюсь дожить до того времени, когда смогу повторить им те же самые слова, которые говорю тебе сейчас. Но не вместо тебя, а после. Просто чтобы они получше запомнили.
- Никто лучше тебя не скажет, Джейк. Никто.
- Ты сумеешь, Тэдди. Я знаю.
- Откуда?
- Я знаю тебя, Тэдди. И я в тебя верю. Постарайся не разочаровать меня, ладно?
- Я… Хорошо, Джейк. Я буду очень стараться. Но и ты – тоже.
Что-то было в голосе мальчика такое, что Гурьеву не захотелось ему возражать:
- Я тоже постараюсь. Очень постараюсь, Тэдди. Обещаю тебе.
- Говорю же тебе… Ой. Рэйчел идёт… Потом…
А вот это – как нельзя кстати, подумал Гурьев. Господи, Рэйчел. Что же это такое?!
Лондон. Апрель 1934 г
Так больше нельзя, решила Рэйчел. Я должна с ним поговорить. Надо, наконец, выяснить отношения. Это же немыслимо. Это не я сопровождаю его в свете, а он меня. И занимается он чем угодно, кроме поисков этого кольца. Да и когда ему заниматься кольцом, если он появляется у нас едва ли не с рассветом, а когда уходит, уже темно? Ночами, что ли?! И с этим банком… Это вообще какой-то немыслимый бред! Господи, как они все на него смотрят. Как они на нас смотрят. Как я сама на него смотрю… А Тэдди! Тэдди просто боготворит его. Он так окреп и подрос за эти полтора месяца. Это всё Джейк. Если бы не Джейк, Бог знает… Он уже такой большой, он всё, всё понимает! И эта болтовня вокруг! Господи, что же мне делать?! Мне так нужны деньги. Проклятые деньги! Я же не могу больше брать у него деньги. Он оплатил аренду Мероув Парк за три года. Совершенно немыслимые деньги. Даже бровью не повёл. Что он собирается там делать, интересно? Не мог же он просто так… Нет. Он – может и просто так. Сегодня же. Я приглашу его на обед и… Господи, что он ест, это же просто немыслимо! Сегодня же. Сегодня или никогда.
Они обедали в "Ритце". Рэйчел нравилась обстановка в ресторане отеля, а Гурьеву было всё равно. Лишь бы ей нравилось. Она хочет выяснить отношения, подумал Гурьев. А вот этого я не позволю тебе сделать, моя девочка. Потому что ещё не время. Вот совершенно.
Чем больше Гурьев думал о Рэйчел, о том, что с ним происходит, тем большее смятение охватывало его. Дело было отнюдь не только – и даже не столько – в чувствах. Он начинал понимать, что их жизни связаны чем-то большим, чем просто чувствами. И видел, что Рэйчел не понимает этого в полной мере. Пока. И поймёт ли вообще? И что ему со всем этим делать? Ответа Гурьев не знал. Пока или вообще, подумал он с тоской.
- Какие у нас планы на следующую неделю? - Гурьеву нужно было скоординировать свои мероприятия с возвратившимся накануне из экспедиции в Париж Осоргиным, принять кандидатов в отряд и встретиться пару раз с Бруксом.
- Приём в Элефант-клубе, вечер у графини Аттингтон и… - Рэйчел оживилась, на скулах у неё обозначился лёгкий румянец. - Да, мне ещё предстоит участие в поло матче. Это важная встреча, может нам очень помочь в нашем деле, - будет масса публики, весь бомонд! Я играю в любом случае, мы, вообще-то, неплохая команда.
- Кто это – "мы"?
- Баронесса Глэдис, леди Броузбарт, леди Шелтон и я.
- Это не опасно?
- Перестаньте, Джейк, - снисходительно улыбнулась Рэйчел. - Я не вчера села в седло.
- Когда?
- Что – когда?!
- Когда состоится матч. Леди Рэйчел.
- Джейк, да что с вами такое? - Рэйчел отложила в сторону вилку и нож и с тревогой посмотрела на Гурьева. - Почему вы так странно на меня смотрите?
- Ничего. Так когда?
- На следующей неделе.
- Отлично. Я хочу осмотреть место.
- О, Боже, Джейк!
- И поговорить с вашей лошадью, - Гурьев сделал вид, что шутит. - Нет, в самом деле. Мне просто любопытно. Я столько слышал об этом спорте королей. Давайте съездим.
- Вам просто нравиться кататься на автомобиле, - неуверенно сказала Рэйчел. - Вы с Тэдди оба – просто мальчишки. Вы поэтому, вероятно, так фантастически быстро спелись…
Пусть будет так, леди Рэйчел, подумал Гурьев. Пусть всё будет так, как ты хочешь, дорогая. Думай, что тебе заблагорассудится.
* * *
Утром они отправились в поместье. Большой старинный дом недалеко от Уилсдена, с отличным парком, тщательно, по-английски, ухоженным, - так, что больше походил на сказочный лес, чем на парк, - снабжённым системой проточных прудов, в которых водились налимы и форели. Рыбу готовили тут же, и готовили великолепно. Гурьев оценил это за ланчем, во время которого, вопреки обыкновению, подали горячее. Как ему уже было известно со слов Рэйчел, хозяин был большим оригиналом. Они все тут оригиналы, подумал Гурьев. И носятся со своей оригинальностью, чёртовы островитяне. Туман над Каналом. Континент изолирован. Губки бантиком. Леди Рэйчел.
- Я мечтаю взглянуть на вашу поло-пони, леди Рэйчел.
- Джейк, вы невозможны. Лошадь – это не кошка и не собака. Тем более – если это поло-пони. Это не мои лошади, просто я не первый раз бываю здесь и принимаю участие в матче. Содержать свою конюшню мне не по средствам.
- Что же, разве одной лошади недостаточно? - лучезарно улыбнулся Гурьев, скрывая этой улыбкой нарастающее беспокойство и пытаясь – пока безуспешно – определить его источник.
- Конечно нет. Каждый чаккер – испытание не только для всадника, Джейк. Лошадям требуется отдых.
- Тем более, - Гурьев улыбался, делая всё, чтобы Рэйчел не ощутила его напряжения.
- Что значит – тем более?!
- Я дал Тэдди честное слово, что с вами ничего не случится. Леди Рэйчел.
- Вот как, - глаза её сузились сердито, и она поднялась, - порывисто, напомнив ему этим своим движением брата. - Что ж. Идёмте.
Обе лошадки – гнедая кобылка с белой звёздочкой во лбу и каурая, с белыми чулочками – Гурьеву понравились. У него даже от сердца отлегло. И Рэйчел, похоже, заметив это, улыбнулась. Ты такая умница, леди Рэйчел, подумал он. И ты так чувствуешь меня, что мне просто завыть на луну хочется. Леди Рэйчел. Леди Рэйчел.
И тут он сделал то, чего Рэйчел от него просто ну никак не ожидала.
Гурьев шагнул к яслям и осторожно протянул лошадям кусочки заранее припасённого сахара на ладони. Лошади, скосив яркие карие глаза на Рэйчел, которая замерла, аккуратно взяли лакомство тёплыми мягкими губами, и, покивав раз-другой, захрустели им, видимо, довольные знакомством. А Гурьев, ласково погладив морды лошадей, улыбнулся и что-то такое им прошептал, от чего кобылки снова часто-часто закивали и даже заржали тихонько.
Что, Полюшка, подумал он, сработает или нет? Ох, да что же это такое…
Рэйчел ошалело взирала на эту сцену:
- Вы что же, знаете лошадиный язык?!
- Чуть-чуть, - улыбнулся Гурьев, отходя от ограждения.
- И что вы им сказали?!
- Я сказал, что если они вас уронят, я сдам их на колбасу.
- Вы действительно сумасшедший! Немыслимо, - Рэйчел закрыла глаза и, запрокинув лицо, потрясла головой. - Какое счастье, что Тэдди этого не видел, иначе… Есть что-нибудь, чего вы не умеете хотя бы чуть-чуть?!
- Есть.
- Как интересно. И чего же?!
- Петь, леди Рэйчел.
От неожиданности Рэйчел фыркнула, а Гурьев – засмеялся. И взял её за локоть. Как тогда, на "Британнике".
Лондон. Апрель 1934 г
Увидев лицо явившегося едва ли не за час до назначенного времени встречи Осоргина, Гурьев встревожился:
- Вадим Викентьевич, с вами всё в порядке?
- Со мной – да, - кивнул Осоргин, опускаясь в кресло. - А вот с вашим Полозовым… Я полагал самого себя – до встречи с вами – редкого разбора авантюристом. После нашего с вами знакомства я думал, что меня уж точно ничем невозможно теперь удивить. Но Константин Иванович…
- Рассказывайте.
- Лучше почитайте, Яков Кириллович. Рассказчик из меня сейчас…
- Давайте, - кивнул Гурьев, принимая из рук Осоргина папку с бумагами.
Осоргин с трепетом следил, как отчаянная мальчишеская улыбка проступает на лице Гурьева по мере того, как он перелистывает страницы содержимого. Это что же, в смятении подумал моряк, он ещё и читать успевает?!
"Здравствуйте, дорогой мой Яков Кириллович!
Признаюсь, что выразить мою радость – словами или на бумаге – от встречи с вашим посланцем я не в состоянии. Поверьте, что радость эта тем более велика оттого, что произошла она как нельзя кстати. Из прилагаемых документов вы узнаете, о чём речь. Пока же спешу уверить вас: время, которое вы мне предоставили, а также условия, в которые вы меня столь неожиданно и великодушно поместили, повлияли на вашего покорного слугу самым удивительным образом.
С некоторым трепетом спешу сообщить вам об изменении моих личных обстоятельств. Вот уже четыре года, как наше супружество с Ириной Павловной, затевавшееся по вашему настоянию для возможности покинуть СССР, превратилось в самое что ни на есть подлинное. Мой процесс полностью погашен, и я абсолютно здоров. Вместе с Ириной Павловной и нашим сыном Кириллом, которому осенью исполняется три года, мы живём в маленьком городке у самого подножия Пиренейского хребта. Как вы, вероятно, уже догадались, шофёр такси из меня не вышел, зато мне посчастливилось получить место учителя испанского языка и географии в муниципальной школе. Горный воздух окончательно излечил меня от всяких следов проклятого недуга. Если бы не это, я, вероятно, никогда не решился бы сделать Ирине Павловне предложение. Смею думать, Ирина Павловна не сожалеет о том, что приняла его.
Дорогой Яков Кириллович, надеюсь, вы не обидитесь и не сочтёте мои слова ненужным позёрством. Я в полной мере отдаю себе отчёт в том, что обязан вам совершенно всем, что имею – и самой жизнью, и счастьем ощущать себя мужем и отцом. На это я уже и вовсе никогда – с давних пор – не смел надеяться. Уже одно только это чувство безмерной моей благодарности к вам заставило меня приложить все старания к тому, чтобы суметь оказаться вам полезным. В документах, которые передаст вам Вадим Викентьевич, вы найдёте результат моих более чем скромных усилий. С нетерпением ожидаю ваших замечаний и вашего решения о том, сумеете и захотите ли вы поддержать моё начинание. Если по каким-либо обстоятельствам ваша поддержка затруднительна, я в состоянии справиться самостоятельно и продержаться столько, сколько необходимо. Поверьте, любезный мой Яков Кириллович – я располагаю всеми основаниями для такой позиции. Надеюсь на ваше понимание и возможно скорый ответ.
Ирина Павловна велит кланяться вам и передаёт вам горячий привет. Её родители благополучны и здоровы, проживая большую часть времени в Париже и проводя с нами обыкновенно около трёх месяцев в году. И я, и Ирина Павловна горячо надеемся увидеться с вами в самом ближайшем будущем и верим, что известия о нас и от нас порадуют вас ничуть не меньше, нежели нас – известия, доставленные Вадимом Викентьевичем. Обнимаем вас, дорогой Яков Кириллович, и ждём новостей.
Искренне и бесконечно преданные вам,
Полозовы Константин Иванович, Ирина Павловна и Кирилл."
Кивнув, Гурьев отложил письмо и принялся за остальные документы.
Полозов угадал. Угадал самым точным и непостижимым образом именно то, что Гурьеву сейчас требовалось. Он поднял голову и резко захлопнул папку:
- Ай да Константин Иванович. Ай да сукин сын. Великолепно. Помните наш разговор в поместье, Вадим Викентьевич? Тот, насчёт экстерриториальности?
- Конечно.
- Так ведь это и есть решение, Вадим Викентьевич.
- Вы что же, - подался вперёд Осоргин. - Вы намерены… это… поддержать?!
- Со всем возможным рвением, господин капитан.
- Зачем?!
- У нас нет здесь друзей, Вадим Викентьевич. И союзниками назвать их можно с большой натяжкой. Друзей и союзников как организации и структуры, действующей самостоятельно и осознанно, - нет. Да это и невозможно. Тогда, в восемнадцатом, всё было ясно. А нынче… Нынче получается так, что враги большевиков – ещё и враги России. А это значит, что и нам не друзья они вовсе. Мы должны стать силой. Только тогда мы можем рассчитывать на что-нибудь, кроме достойной смерти.
- Не может быть, - потерянно проговорил моряк. - Просто ушам своим не верю. Вы что, именно это Константину Ивановичу поручали?! Вот это?!
- Да помилуйте, - Гурьев усмехнулся, а глаза его при этом сверкнули так, что Осоргин почувствовал, как у него засосало под ложечкой. - Я полностью рассчитывал на его инициативу. К моей радости, нисколько не ошибся. У меня на такой план не было ни времени, ни, честно признаться, настроения. А Константин Иванович, как видите, времени даром отнюдь не терял. Отличная идея. И техническая сторона производит довольно-таки солидное впечатление. Конечно, кое-какие детали нуждаются в дополнительной проработке, да и дипломатическим прикрытием необходимо озаботиться. Но в целом – очень, очень неплохо. И крайне вовремя, надо заметить.
- Это… это… - Осоргин буквально задохнулся от избытка захлестнувших его эмоций и закашлялся. - Вы… вы понимаете, что начнётся, когда…
- Пусть начнётся, Вадим Викентьевич. Пусть. Именно в этом, по большому счёту, и состоит наша задача. Чтобы началось. Хотите чего-нибудь выпить?
- Н-не помешает, - всё ещё с хрипотцой в голосе проговорил моряк. - Вы… поедете?
- Нет. У меня настолько плотный график в Лондоне, что я не могу отлучиться. Поедете вы. Мне ещё много чего предстоит. Проинспектируете отряд Константина Ивановича и отвезёте необходимые средства и инструкции. Полагаюсь на вас.
- Хорошо, - Осоргин сделал большой глоток коньяка из бокала и взял с блюдца дольку лимона. - Чёрт возьми, сейчас мне уже совершенно не кажется, что это неосуществимо…
- Вот и прекрасно, Вадим Викентьевич. Приступим.
Эксбери Парк. Апрель 1934 г
- Смотрите, Декстер! - Ротшильд указал рукой вверх. - Как по-вашему, на какой высоте он парит?
- Трудно сказать, сэр, - осторожно проговорил егерь, которому сегодня выпало обслуживать машину запуска тарелок для стендовой стрельбы. Он уже понимал, что задумал Ротшильд, но надеялся, что как-нибудь пронесёт. - Ярдов триста, не меньше. А то и все четыреста.
- Ага, - Ротшильд прицелился.
- Что вы делаете, сэр?! - в ужасе закричал егерь.
- Что?! - удивился Ротшильд, от неожиданности уводя ствол в сторону. - Что такое?! Ах, да, ну, конечно же! Вы правы. Принесите мне что-нибудь посерьёзнее. Что с вами?
- Это… Это беркут, - проговорил Декстер. - Сэр. Это… плохая примета, сэр. Это королевская птица.
- Превосходно. Из него выйдет отличное чучело, настоящее украшение моей коллекции трофеев.
- Сэр, этого нельзя…
- Да что вы такое говорите, Декстер, - почти равнодушно усмехнулся Ротшильд. - Отправляйтесь за ружьём, да поскорее, пока птичка не упорхнула. Когда мне понадобится ваш совет, я непременно им воспользуюсь.
Ротшильд был отличным стрелком, любил оружие и хорошо понимал в нём толк. Ружьё, которое принёс егерь, было настоящим произведением искусства: длинноствольный бокфлинт, выверенный и отлично лежащий в руке, работы знаменитых лондонских "голландцев", нарезной, с мощным патроном и тяжёлой пулей, мало в чём уступающей пуле чудовищного "нитроэкспресса". Ротшильд считал себя гуманным охотником: страдания мишени никогда не доставляли ему удовольствия, и он предпочитал обходиться, по возможности, одним-единственным выстрелом. У беркута не было ни единого шанса. Егерь отвернулся, когда Ротшильд вскинул к плечу ружьё.
Гурьев услышал крик Рранкара, полный удивления и боли. И увидел землю, приближающуюся к глазам с опасной скоростью. Впрочем, пикировал беркут всегда стремительно. Но на этот раз всё было неправильно.
- Чёрт побери, - красивое лицо Виктора перекосила гримаса досады. - Я же видел, как он упал. Почему собаки не взяли след?
- Собаки натасканы на лисиц и уток, сэр, - тихо сказал егерь, не глядя на Ротшильда. - Орёл – это не утка.
- Вы слишком сентиментальны, дорогой мой. Это не очень-то подходящее поведение для моего егеря, Декстер.
- Прошу прощения, сэр.
- Завтра с утра продолжим поиски. Я не мог промахнуться, эта чёртова птица никуда не денется. Домой!