– Отсюда и бедность местных помещиков? – предположил я. – От всеобщего вооружения крестьян?
– Скорее, сир, от бездумно введенного майората на землях домена руа франков. Вопреки всем местным обычаям.
– Если все города мне будут регулярно платить за содержание постоянного войска, то я тогда смогу создать не один полк из кадетов. И не два.
– Именно. Я к этому вас и подвожу, сир.
– Заманчиво. – Я налил себе сидра.
Глотнул шипучку, приятно пахнущую яблоками, и повторил:
– Заманчиво, но такое не создать за один месяц.
– А если города эти деньги внесут вперед?
– Тогда есть тема для переговоров. Здесь вы мой консульт или их?
– Здесь я посредник. Но сам я, сир, сторонник сильной государственной власти. Я насмотрелся в Италии, как выглядит грызня мелких государей и к чему она приводит.
– А если еще отменить внутренние таможни? – кинул я пробный шар.
– Сир, за это они будут целовать следы от ваших ног.
– А потери казны от таможенных поступлений возместят?
– С этим сложнее, но вы сами понимаете, сир, как увеличится торговый оборот, а с ним и налоги, без номинального повышения оных. Тем более что большинство мелких таможен принадлежит не вам, а феодалам на их земле. К тому же сильный город – это реальная опора государя от феодального неповиновения.
– Это да, – усмехнулся я. – "Галантерейщик и кардинал – это сила!"
Легист сделал удивленные глаза. Но я не стал заострять его внимание на девизе господина Буонасье, вылепленного талантами Дюма и Юнгвальд-Хилькевича, и съехал с темы:
– Лучше, мэтр, просветите меня в вопросе, как можно законно поменять одно феодальное владение на другое. Скажем так, приблизительно равные по статусу.
– Очень легко. Если это аллод с обеих сторон, то достаточно простого договора мены, удостоверенного нотариусом. Или две купчие крепости, коль заранее известно о возможном протесте их сеньора на мену. А если это феод, то кроме обоюдного согласия требуется еще и согласие сеньора, давшего вассалу этот феод. Вот фьёфы менять очень сложно, потому как будет задействовано казначейство.
– А в чем сложность с фьёфами, маэстро?
Но ответа я не услышал, так как двое беарнских стрелков, возглавляемых Филиппом, с шумом втолкнули в таверну основательно помятого моряка.
– Маэстро, прошу меня извинить, – прервал я начавшего отвечать мне легиста, – но пришло дело, которое важнее по приоритету. Но позже мы еще обязательно вернемся к проблеме обмена jilplocshady…
И, повернувшись к Филиппу, приказал:
– Давай его сюда.
Шкипер нефа "Морская лань" – круглой трехмачтовой коробки с вогнутой палубой, стоял, перетаптываясь передо мной, мял свою шапку и что-то мямлил.
– Подробнее говори и вынь изо рта, что жуешь, – перебил я его.
Шкипер непроизвольно помял себе щеки левой ладонью. И доложил уже вполне сносно по членораздельности речи:
– Ваш паж, сир, прибыл на корабль в Руане и тут же приказал сниматься с якоря, показав от вас письменное указание. В Английском канале напала на нас галера франков, вооруженная бомбардами. Сеньор Иниго принял на себя командование арбалетчиками и долго не давал франкам приблизиться к нам на расстояние абордажа. А потом франки жахнули из бомбарды, и каменное ядро, пробив фальшборт, прошло как раз между ногами вашего пажа, застряв в противоположном борту… Вы сами можете это ядро увидеть, его еще не выковыряли из обшивки. И залатанный кое-как фальшборт тоже можно осмотреть…
Взрослый человек – лет сорока, с уже заметной лысиной со стороны расчерченного морщинами лба, он явно чувствовал себя виноватым перед мальчишкой, за то, что не уберег его пажа – такого же мальчишку, хотя сохранил корабль и довез всех до порта назначения с рекордной для этого времени скоростью. Вот так всегда: героизм исполнителей – это, мягко скажем, недоработки тех, кто отдает приказы.
– На наше счастье, сир, поднялся ветер, и мы смогли, поставив все паруса, оторваться от преследования, – закончил шкипер свою оправдательную речь.
– С Иниго Лопесом что сделали?
– Ноги мы ему сразу в лубки взяли, сир. Но в Бискайском море налетел сильный шторм, во время которого ваш паж упал с койки и снова сломал ногу о палубу, но уже в другом месте. Собрали ее как смогли. По прибытии сюда сразу вызвали лекаря, который переложил лубки и приказал нести его домой.
– Когда?
– Позавчера. Четыре матроса понесли его на носилках в Лойолу.
– Груз где?
– Сир, не смогли мы взять заказанный вами груз, так как галера франков отогнала нас от британского берега.
– Сеньор Лопес в сознании?
– Да, сир. Только он сильно страдает от болей. Лекарь сказал, что, скорее всего, дома ему снова сломают ноги, иначе они криво срастутся.
– Бедный Иниго, – сказал я и перекрестился. – От судьбы не уйдешь.
Именно так… Не при обороне Помплоны, как в той истории, которую я покинул, так в морском сражении Лопес ранен, и снова в ноги, и снова пушечным ядром. Как тут не уверовать в предопределение… Значит ли это, что и мне также не уйти от судьбы быть отравленным в По? Настроения такая мысль не поднимала. Наоборот, вскипала дикая злость неизвестно на кого.
"Ладно, – думаю, – дали мне неведомые благодетели неизвестно за что после смерти порезвиться год с хвостиком. Так я вам порезвлюсь.
Я вам так порезвлюсь!
Я вам так порезвлюсь!
Я вам так…"
– Сир, какие будут приказания? – спросил неизвестно откуда возникший сержант.
Усмирив возбудившееся дыхание, я спросил его:
– Эрасуна, как далеко отсюда до Лойолы?
– Не так чтобы очень, сир. Немного не доезжая Сан-Себастьяна, свернем на юг, а там упремся. Лиг с полста выйдет.
– Так, – хлопнул я ладонью по столешнице, – едем в Лойолу.
– Ты собирался навестить местного барона, куманек, – подсказал шут. – И взять его за вымя. Я бы не хотел пропускать такой эротический экзерсис.
– Только если проездом заскочим. Матросы уже три дня Иниго несут. Догоним. Кстати, где лошади и стрелок, который его опекал? – повернулся я к шкиперу.
– Лошади здесь, сир, – поклонился он. – Все четыре андалузца. В конюшнях этой таверны. А вот стрелок – на корабле. Он ранен в ногу арбалетным болтом. Правда, в мякоть, но ходить пока еще не может. Много крови потерял. Слаб.
– Еще раненые на корабле есть?
– Как не быть, – горестно откликнулся шкипер.
– Тогда почему Лопеса понесли домой, а не лечат вместе со всеми?
– Он сам так пожелал, сир, – сказал сержант. – Шкипер не посмел ему противоречить. Иниго – знатный сеньор и придворный.
– А чего его пешком понесли, не могли носилки на лошадях соорудить, как мне?
– Пешком меньше трясет носилки, сир. А скорость примерно одинаковая, что кони носилки несут, что люди.
– Что там у нас еще запланировано здесь? – спросил я, потому как известие о беде Иниго все остальное выбросило из головы.
– Хунта общины ждет встречи с вами, сир, – подсказал алькайд цель нашего путешествия.
– Давай их сюда, тут посовещаемся, – перевел взгляд на сержанта. – А вы готовьте коней к походу. Трактирщик – вина! Какое у тебя самое лучшее.
И стрелкам, которые все еще держали шкипера за локти, приказал:
– Отпустите его.
Как только шкипера освободили, я сказал ему:
– Прошу нас извинить. Недоразумения случаются всегда. И вы по-прежнему на моей службе. Так?
– У меня с вами контракт на фрахт до конца сезона, сир, – угодливо поклонился шкипер.
Кланяется, улыбается, зараза, а по его продувной харе явственно читалось, что он предпочел бы немедленно разорвать контракт, даже потеряв деньгами. А вот хрен ему по всей морде. У меня на этот "корапь" появилась идея. Надо ее только с легистом обкатать по дороге.
Шато Дьюртубие вырастало на наших глазах из-за плоского холма почти на самой римской дороге, которая тут делала плавный поворот. Круглые башни со свинцовыми крышами, похожими на шлемы-шишаки, соединены короткими стенами. Все построено из серого дикого камня. Даже не замок – шато, и не манор, у которого башни только по углам, а просто бастилия какая-то. Ярко выраженного донжона я не увидел. Моря с этого места уже не видно, и замок обрамляли зеленые горы, поросшие старым лесом.
Трубач из беарнских стрелков загудел в рог только тогда, когда я, наклонившись под полуспущенной решеткой, въехал на замковый двор, где мои амхарцы уже прижали лошадью к правой воротной башне ошарашенного стражника, вооруженного короткой алебардой, которую он от страха не знал куда девать. Его испуганные глаза стреляли по сторонам из широкого выреза старенького покоцанного барбюта, ища куда бы спрятаться от этих страшных черных рыцарей. Ну так неси службу как следует, чтобы от неожиданности в штаны не класть. Нынче вам не давеча…
Хозяин замка – представительный чернявый мужчина лет за сорок, успевший опоясать мечом простую кольчугу, держал в руках салад с откинутым забралом и появился на крыльце донжона, который в замке все же оказался, но невысокий такой. Выскочил он, правда, когда последний валлиец проскакал воротный туннель и, осаживая мула, притулился к строю своих собратьев у внутреннего фаса стены замка.
Впрочем, последним во двор Дьюртубие неторопливо въехал на беломордом ослике нотариус города Сибур, которого мы силком вытащили из его конторы, когда проезжали мимо него по городку. Легист надоумил.
За хозяином в дверях показался молодой человек лет двадцати с охотничьей рогатиной в одной руке и с павезой, расписанной бело-сине-зеленым триколором – в другой. Такой же крепкий и чернявый, но в отличие от отца – кудрявый. То, что они близкие родственники, было видно сразу.
– Чем обязан такому заезду? – рыкнул барон аки тигра.
Судя по хозяйскому окрику, никем другим он оказаться не мог.
– Преклони колени перед своим сеньором! – с вызовом продекламировал виконт де Базан.
– Мой сеньор – руа франков! – Барон гордо вскинул подбородок.
– Уже нет, мон шер, – ласково и с улыбкой встрял я в разговор. – Мы с моим дядей махнулись, не глядя: все мои виконтства в Этампе и Шампани – на все его виконтства южнее Гаронны. Несколько неравнозначный обмен, скажу я вашей милости, но разве особо поспоришь с руа франков Луи Одиннадцатым? Вы же знаете, насколько он упрям. Позвольте представиться: дон Франциск Первый, Божьей милостью рей Наварры, суверенный принц-виконт Беарна, принц-соправитель Андорры, конде де Фуа и Бигорр, командор ордена Горностая и прочая, и прочая, и прочая…
И, не слезая с седла, слегка склонил голову чуть налево, чтобы не было это поклоном как таковым, а всего лишь салонным жестом.
Марк при этом развернул за мной мое знамя, поведя им из стороны в сторону для лучшей узнаваемости.
– Барон Педро Дьюртубие, сеньор Уррюнь, ваше величество.
Барон отвесил мне самый настоящий придворный поклон, отмахнувшись вместо шляпы шлемом. Впрочем, перья присутствовали. Целых три и все белые. Из страуса выдернутые; возможно, даже живьем.
– Могу я осмелиться предложить вашему величеству вина с дороги? – предложил любезный хозяин.
– Лучше сидра, – ответил я, соскакивая с кобылы. – Нам нужна свежая голова при решении государственных вопросов.
– Какие государственные вопросы могут быть в нашем захолустье, – стал прибедняться барон.
– Я прибыл сюда до вашей милости принять у вас оммаж и фуа за вашу баронию.
– Но, ваше величество, я связан оммажем с руа франков, который я дал ему лично восемнадцать лет назад, на этих самых камнях, – топнул он ногой о брусчатку двора, – когда мой монарх гостил в этом замке.
– Сеньор у вашей земли поменялся. Увы, барон: "Род приходит, и род уходит, а земля пребывает вовеки". Так что это уже не ваша земля, а моя. Такова структура момента. И чтобы она снова стала вашей, от вас требуется принести мне тесный оммаж. Не меньше.
– Прошу вас и вашу свиту пройти в трапезную, ваше величество. О ваших воинах и конях позаботятся.
И барон сделал вполне куртуазный приглашающий жест.
– Базан, Фларамбель, Микал, Ллевелин, шут, пажи, легист и нотариус – со мной, остальные ждут во дворе. – И я подмигнул Эрасуне.
Сержант кивнул в подтверждение, что замок обязательно будет им взят под охрану и оборону.
Марк молчаливо двинулся за мной, отдав знамя кому-то из беарнских стрелков. Без приказа. Не драться же мне с ним?
Амхарцы остались у ворот, только спешились. Стражник баронский был уже без алебарды. Но все такой же ошеломленный неожиданным вывертом судьбы.
Хоть я виду не подавал, когда входил в баронскую трапезную, но зол я был основательно. А что прикажете чувствовать, когда почти целого короля под собственным знаменем тормозят какие-то баронские таможенники на сибурском берегу Нивели, требуют каких-то пошлин, дорожных и мостовых сборов, на таком хлипком основании, что тут домен короля Франции. И это после того как свои таможенники в порту и на северном берегу Нивели отсыпали мне почти два кило серебра, которое все равно должно было отправиться в мое казначейство.
Попинали их по моему кивку амхарцы древками копий. Больно, но без членовредительства, только чтобы место свое осознали и гавкали из будки с разбором.
После чего легист предложил прихватить с собой городского нотариуса. Я согласился. Гнать надо такого барона, у которого таможенники мало того что тараканы беременные, да еще и берега потеряли от жадности.
Правда, пока протряслись три километра в седлах до замка, градус моего гнева малость утишился, и разрушать все вокруг вдребезги пополам я не стал.
В трапезной барон первым делом представил нам свое семейство.
Жену, высокую – выше мужа на полголовы – дородную брюнетку под кружевной мантильей, которая только добавляла ей роста, и в пышных юбках на широкой талии. Троих сыновей и дочь.
Сыновья все как под копирку бароном сделанные, только рост у них пока еще разный. Меня что-то царапнуло, какое-то несоответствие, пока не понял, что возраст старшего сына вполне уже рыцарский, а младшие по обычаю должны уже где-то пажами служить, а барона – наоборот, окружать отпрыски родни и хороших знакомых для приготовления тех к рыцарскому званию. А этого нет, что странно. Возможно, это как-то характеризует барона, только вот мне пока этого не понять.
Дочь барона также отличалась высоким ростом, но была ниже маменьки. Стройна, так же как мать жгуче чернява, и с очень хорошей фигурой, которую не портило даже ужасно пошитое парчовое платье, скорее всего, перешитое из материного или даже бабушкиного одеяния.
Глядя на это семейство местной аристократии, особой зажиточности я не почувствовал. Мебель для пятнадцатого века можно сказать антикварная, сработанная на века еще до Столетней войны. Посуда, выстроенная напоказ на полках, даже не серебряная – оловянная, давно не чищенная. Явно парадная, каждый день они с нее не едят. На стенах никаких картин и гобеленов. Зато много разнообразной формы щитов с тремя горизонтальными полосами (белой, зеленой и синей), из-за которых веером торчали разнообразные копья, дротики и сулицы, оформленные в виде римского "трофея". Щиты венчали старинные шлемы, в основном на темы различных турнирных "ведер" и "жабсов".
Увидев мой заинтересованный взгляд, барон мимоходом пояснил:
– Эти шлемы – турнирные трофеи нескольких поколений нашей семьи, ваше величество.
Над камином высился уходящий в стену выбеленный косой дымоход, украшенный лепным гипсовым гербом в картуше. Полным гербом, раскрашенным яркими красками, со шлемом и порванным наметом. Шлем венчала английская баронская корона. Из короны вырастало навершие в виде зеленеющего дерева. Щит придерживали с правой стороны белая лошадь, а с левой – черный единорог. На самом щите – все тот же горизонтальный триколор. Древний герб, лаконичный.
И все семейство барона скучковано под этим гербом, как для фотографии на память. После представления меня бароном, его присные твердили мне как попки одну фразу: "Ваше величество". Мужчины ограничились поклонами, а женская часть продемонстрировала знание правильного придворного реверанса, во время которого, наверное, жутко сожалела, что не в декольте.
Поразило меня имя дочери барона, совсем не христианское. Такого-то и в святцах, наверное, нет.
– Аиноа, моя дочь, – представил ее барон.
– Дамуазель, – слегка поклонился я.
– Шевальересс, ваше величество, – поправила она меня с явным вызовом, впрочем, не выходя за пределы вежливости.
– Шевальересс? – переспросил я, несказанно удивившись услышанному.
– Так точно, ваше величество, шевальересс и дама д’Эрбур. – Аиноа снова присела передо мной в реверансе. – Выставляю в ополчение копье в пять латных сержантов. А в дверях стоит Хорхе, – кивнула она на двенадцатилетнего мальчика, – мой паж.
– Приятно увидеть настоящую амазонку в наших палестинах, – произнес я, подавая девушке руку.
Когда она, опершись о мою ладонь, встала, я ее ладошку поцеловал, приговаривая:
– И эта нежная ручка способна держать тяжелый меч кабальеро?
Внутренне я себя попутно обругал кокеткой и долбодятлом, но удержаться не мог. Надпочечники резко выдали новую порцию гормонов.
– Ваше величество, – прямо ответила Аиноа, не пытаясь даже выдернуть свою ладонь из моей руки и не отрывая смелого взгляда от моего лица, – я была пока всего на одном смотре и держала на нем только свой вымпел. Но если вас интересуют мои боевые качества, то я неплохо стреляю из короткого лука. Жаркое на ужин приготовят из лани, которую я добыла сегодняшним утром. Мне будет приятно вас ею угостить.
– Благодарю вас за приятное знакомство, шевальересс.
Продолжать с ней болтовню дальше было бы грубым нарушением этикета. Сначала надо освободить от себя других.
– Ваше величество… – Девушка снова распласталась в реверансе.
– Шевальересс, – ответил я по протоколу.
Вернувшись к столу, я сел на самое почетное место. Туда, куда хозяин должен садиться.
Все остались стоять.
И только мне паж Аиноа принес оловянный кубок с шипучим сидром. Остальным – шиш. Местный барон. Оказывается, еще и редкостная жадина.
Отпив глоток, я вытер губы платком, который достал из рукава, и нарушил атмосферу напряженного молчания:
– Итак, сеньоры, разговор получается у нас неприятный. Я вынужден сообщить вам, барон, что вы или принесете мне оммаж за эти земли, или покинете их.
– Извините меня, ваше величество, но я останусь верен его величеству Луи Одиннадцатому.
– Ваш выбор, барон. Хотя мне и странно это слышать, когда всем известно, как ваш род неоднократно и с большой легкостью менял государей, даже титул вы получили от английского кинга, хотя вы баски.
Барон при этих словах набычился и покраснел лицом.
Я тяжко вздохнул, как от неприятного мне известия, и изрек:
– Значит, вы нас покинете. Три дня на сборы вам хватит?
Глаза баронессы стали как у анимешки японской, и она, пошатнувшись, непроизвольно схватилась за свою левую сиську, под которой находилось ее ранимое сердце.
"Только бы в обморок не хлопнулась", – подумал я.
Но, слава богу, в этом веке обмороки были еще не в моде у слабого пола.