– Не дай-то бог, чтобы что-нибудь получилось, а то придется тебе, дураку, жениться: будешь с пеленками возиться, а про службу совсем забудешь.
Вот и сейчас, несмотря на тяжелое положение, в котором мы находились, меня разбирал смех. Чтобы хоть как-то сбить эту идиотическую веселость, я довольно зло заявил:
– Слушай, сержант, ты уже вконец оборзел! Ты где находишься, на войне или в шапито? Немцы что, должны перед тобой на задних лапках ходить? Будь рад, что они раздолбили только эту проклятую железяку и не тронули твою драгоценную шкуру! Вот же, собственник какой выискался – сам хапнул чужую вещь, а теперь, видите ли, никто другой ее не тронь! Да срали они на твои амбиции с третьего этажа!
Обидевшись на мои слова, а скорее всего, на тон, которым они были произнесены, старший сержант замолчал и принялся с ожесточением очищать от налипшей земли мою гимнастерку мокрым полотенцем. Лицо комбрига он уже привел в приличное состояние. Я примиряюще хлопнул боевого брата по плечу и с улыбкой закончил:
– Не волнуйся, у немцев таких цацек полно. Ты еще перед своей дорогой Крысей и на "мерседесе" покрасуешься! Ладно, Шерхан, заканчивай грязь размазывать, нужно спешить, а то еще какие-нибудь гадские аэропланы пожалуют.
Я отстранился от Шерхана и, чтобы снова не испачкать более или менее чистую гимнастерку, осторожно начал выбираться из оврага. И опять не обошлось без помощи Шерхана – он оказался наверху раньше и своей могучей лапищей буквально выдернул меня из оврага.
За то время, пока я принимал подобающий комбригу вид, обстановка на дороге несколько изменилась: оба броневика стояли недалеко от разбитого опеля, а около него, пригнувшись, высматривал что-то Якут. "А, забеспокоились, потеряв комбрига, – подумал я, – выпустили следопыта, чтобы определить, куда он делся из машины". Я уже хотел крикнуть, чтобы ребята не суетились и что пропажа нашлась, но меня и так уже заметили. Сержант Ковалев заорал, перекрикивая шум работающего двигателя бронеавтомобиля:
– Товарищ комбриг, воздушное нападение самолетов противника успешно отбито. У нас потерь нет, сбит один вражеский бомбардировщик.
Это я уже и без него понял: и то, что "юнкерс" сбили, и то, что потерь нет; если бы были даже раненые, так спокойно ребята себя бы не вели, а то вон, даже обычно невозмутимый Якут, и тот довольно лыбится. Меня тоже просто переполняла радость и гордость за своих бойцов, все-таки они первый раз попали под авиаудар, но не растерялись и весьма достойно себя вели. Вот что значит – прошли школу Рябы! Лейтенант Курочкин из любого салаги за месяц способен сделать закаленного бойца! В отличие от Якута, я не мог прилюдно показывать свою радость при подчиненных – все-таки комбриг, а значит, должен вести себя так, как будто и не сомневался в подобном развитии ситуации. Вот я и не стал никого хвалить, а только грозно рыкнул:
– Ковалев, ты почему оставил пленного без охраны? Тебе же ясно было сказано – не отвлекать сержанта Кирюшкина от охраны Гудериана.
Моя наигранная грозность ушла в тину, так как Ковалев меня просто не услышал. Однако заметив, что я что-то говорю, он опять громко заорал:
– Товарищ подполковник, меня тут слегка контузило, поэтому, извините, плохо слышу. Немец все-таки влепил в БА несколько снарядов – все еще в ушах звенит. Но как вы и говорили, ни хрена они не смогли своими маломощными пушечками пробить нашу броню. Вот только грохот был страшный, да окалиной поцарапало народ, но это ерунда. Хуже то, что башню заклинило, так что даже не знаю, как будем в следующий раз отбиваться от немецких самолетов, да и пушкой теперь особо не постреляешь, нужно часа два, чтобы зубилами сбить образовавшийся металлический нарост.
Поняв, что бесполезно сейчас вставлять пистон сержанту, да и, по существу, не за что – куда, к черту, денется связанный Гудериан из броневика, когда там и без Якута полно народу. Кирюшкин упаковал немецкого генерала самым своим хитрым способом, а развязать такие узлы, наверное, смог бы только человек, относящийся к той же малой народности Восточной Сибири, что и Якут, да и то не всякий, а только опытный охотник-промысловик, кем и был до призыва в армию наш следопыт. У Якута были феноменальная наблюдательность и интуиция, он буквально чувствовал, что в ближайший момент собирается сделать зверь или человек. Вот поэтому я его и поставил охранять наш самый ценный трофей. Кто его знает, этого немецкого генерала, вдруг он такой упертый фашист, что способен и сам себя убить, лишь бы не дать показания на допросе. Но теперь, под присмотром нашего Зоркого Сокола, так я иногда называл Якута еще с финской войны, у этого важного немца ничего не получится.
Краем глаза заметил, что из леса на дорогу начал выбираться наш трофейный грузовик, где находились остальные пленные немцы. Пока он приближался, в моей голове закрутились калейдоскопом события, приведшие к таким ошеломляющим результатам, и они действительно были грандиозны, потому что, несомненно, стали изменять вектор исторического пути моей родины. Кому как не мне было об этом судить – парню, попавшему в тело своего деда из совершенно другой реальности. Из той, что напоминала ад для любого, кто не относился к "истинным арийцам"; из мира, где эту войну Россия проиграла, а за ней пали и Англия, и столь далекие Американские Штаты вкупе с Канадой. Железную поступь немецкого солдата не смогли остановить ни хваленый английский флот, ни собранные в Америке лучшие умы человечества, которые судорожно пытались изобрести новое оружие, чтобы хотя бы притормозить победное шествие этой коричневой чумы. Все оказалось тщетно. У немцев тоже были грамотные специалисты, а насчет организованности и дисциплины им не было равных, и они первыми создали атомную бомбу. А еще у них был такой человек, как фон Браун, который разработал ракетные носители для доставки этих бомб через океан. После явления этого факта песенка господства над миром англосаксов была спета, и в моей старой реальности только радиоактивный ветерок нарушал спокойствие над островами, где раньше располагалась Великобритания; примерно такая же картина наблюдалась и над Северной Америкой. Какая-то часть радиоактивной пыли с Британских островов попала на континентальную Европу, поэтому победители в той страшной войне начали в массовом порядке переселяться на восток, на земли моей несчастной, поверженной России. Население великой страны с тысячелетней историей превратилось в бесправных рабов для этих "истинных арийцев". Мы, конечно, пытались бороться, но, что могла сделать кучка истинных патриотов против всей мощи Третьего рейха? Оставались только диверсионная работа и мечта, что, может быть, произойдет чудо, и нам удастся хоть как-то облегчить участь русского народа. Вот проведению диверсионных рейдов меня и учили в Эскадроне – так называлась единственная военная школа русского сопротивления. Ненависть к захватчикам переполняла мою душу, а так как я был молод, несдержан и неопытен, то после неудачного экса попал в лапы герра Крюгера, чьим рабом и являлся. В процессе последующих после этого пыток и произошло то, как я думал, чудо, когда моя сущность перенеслась в тело человека, который жил во времена, когда Германия еще не поработила шестую часть света. Создатель, наверное, внял мольбам миллионов моих соотечественников, дав возможность хоть как-то подкорректировать историю. И получается, что эту историю он пожелал корректировать моими руками. Хотя кто я такой? Ничего выдающегося во мне не было – обычный боец русского сопротивления, но, как говорится, пути Господни неисповедимы, и когда я оказался в теле своего деда в самый разгар Финской войны, то пришлось буквально вылезать из кожи, чтобы хоть как-то соответствовать возложенной на меня миссии. По-моему, я тогда хорошо справился, ведь по сравнению с прошлой кошмарной реальностью, в той войне моя родина потеряла на сто восемьдесят тысяч человек меньше, а значит, сейчас, в эту страшную годину, страна сможет выставить перед врагом бойцов гораздо больше и, что немаловажно, это будут уже основательно понюхавшие пороха люди; такими, как мои боевые братья, сослуживцы по финской кампании – Шерхан, Якут, Ряба, Бульба, Ося, Валерка Климов и теперешний мой начальник штаба Борис Михайлович Пителин. Всех их мне удалось перетащить к себе в седьмую противотанковую бригаду, командовать которой меня назначили после окончания военной академии. Седьмой ПТАБР – звучало, конечно, грозно, но, если говорить по существу, когда я прибыл в Михалово, где начинала формироваться противотанковая артиллерийская бригада, увидел там печальную картину. Несколько сотен салаг, которых к этому времени успели согнать под знамя бригады, успешно халтурили и свято соблюдали принцип "солдат спит, служба идет". Пришлось засучить рукава и начинать делать из этого сборища пушечного мяса настоящих воинов. Без помощи боевых братьев я бы точно не справился. Ох как было трудно ломать устоявшийся стереотип подготовки вновь создаваемых подразделений. Если бы я не знал, что Германия точно нападет на СССР этим летом, наверное, у меня опустились бы руки, и я сделал бы себе хоть какие-нибудь послабления. Но прошлая реальность не давала возможности даже помыслить об этом, давила, как тысячетонный пресс, заставляла с безумной скоростью гнать вперед не только себя любимого, но и подчиненных мне людей. Ни в коем случае нельзя было допустить повторения сценария той реальности. Понимая, что являюсь всего лишь жалкой пылинкой на пути жесткого катка истории, я все-таки надеялся, вдруг у меня получится хоть самую малость, но изменить траекторию этого чудовищного молоха. Ведь Финская война, в которой я принял активное участие, пошла немного иначе, чем в моей прошлой реальности. Жертв с обеих сторон было гораздо меньше, хотя все это для меня было довольно странно.
Казалось бы, в прошлой реальности дед мой был убит снайпером и, соответственно, не мог нанести потери финнам, а я, так неожиданно возникший в его теле, продолжал воевать и уничтожать врагов. И при этом, движимый памятью о прошлой жизни, когда этнический финн Матти зверски запытал до смерти моего друга Пашку, я был беспощаден и пролил море финской крови. По логике вещей, финнов должно было погибнуть больше, а по факту их потери оказались гораздо ниже, чем в моей бывшей реальности. Этот факт сильно поднял мою самооценку и позволял надеяться, что и в предстоящей войне с Германией удастся хоть как-то помочь своему народу. Тем более я теперь не один, я теперь во главе такого подразделения, как бригада, а это более пяти тысяч человек – хорошо вооруженных, обученных по методикам Эскадрона, дисциплинированных бойцов. Все свои силы без остатка отдал на подготовку бригады к предстоящему столкновению с вермахтом. И не только я. Комбриг послужил как бы катализатором для высвобождения талантов практически всех остальных командиров бригады. Народ, можно сказать, горел на службе, показывая такие результаты подготовки новобранцев, что посещавшие нас комиссии, состоящие из опытных военных, только диву давались.
Даже я иногда удивлялся работоспособности и командирским талантам некоторых своих подчиненных. Если боевые способности лейтенанта Курочкина поражали меня еще в Финскую войну, то майор Вихрев был истинным подарком судьбы. Я спал по четыре-пять часов в сутки, а майор отдыхал еще меньше. Вихрев как заводной мотался по подразделениям бригады и, не жалея подчиненных, вдалбливал им сначала азы военного дела, а затем, когда новобранцы немного пообтерлись, отрабатывал с этими салагами методы ведения реальных боев. И такой командир у меня в бригаде был не один, практически все поступившие в формируемую бригаду командиры пахали как пчелки, других я бы и не потерпел. Выявив халтурщика, я гнобил его до посинения, заставляя ночами не спать, но исправлять допущенные недочеты в подготовке красноармейцев. Вот так из сборища зеленых салаг за два месяца адской работы и получилось вполне боеспособное подразделение, показавшее себя в эти первые дни немецкого вторжения. Надо же… Нам удалось совершить, казалось бы, немыслимое – уничтожить одно из самых боеспособных соединений вермахта и захватить в плен командующего Второй танковой группой немцев генерал-полковника Гудериана. Мы заманили в ловушку и устроили огненный мешок 47-му моторизованному корпусу немцев. Разгром был полный – Германия потеряла несколько десятков тысяч отличных солдат. Но это еще не всё. На дороге Береза- Барановичи, недалеко от поселка Ивацевичи мы тоже устроили огненный мешок, весьма сильно потрепав 24-й моторизованный корпус вермахта. Уничтожена была 3-я танковая дивизия немцев и убит ее командир – генерал-лейтенант Модель. Конечно же, все это одна бригада просто физически не могла бы совершить, но вмешалось провидение в лице стратегического гения Пителина и моей отчаянной авантюрности. Начштаба разработал планы стратегических засад, а я, пользуясь возникшей неразберихой и отсутствием устойчивой связи, присвоил себе функции рупора Генштаба и фактически переподчинил командованию бригады десять гаубичных артполков РГК. Но это оказалось самое легкое, все трудности начались потом. Неимоверно сложным было перебросить десять полков (а это кроме людей четыреста восемьдесят многотонных 152-миллиметровых гаубиц) в места организуемых стратегических засад. Во-первых, нужно было обеспечить скрытность их переброски, во-вторых, безопасность с воздуха, и наконец, снабдить гигантское количество артиллерийских орудий достаточным боезапасом для разгрома немцев. В общем-то, все это задачи армейского или даже фронтового калибра, а тут какой-то подполковник затеял грандиозную стратегическую операцию, хотя продвигать ее было ужасно трудно, но управление бригады с этим справилось. И вот теперь мы пожинаем плоды того немыслимого напряжения – Вторая танковая группа немцев наполовину ликвидирована, а я везу ее командующего на допрос к генерал-лейтенанту Болдину. Получившая традиционное военное образование сущность, которая осталась во мне от моего деда, все еще не верила, что такая наглая авантюра увенчалась полным успехом, а тот я, который был воспитан Эскадроном на проведение именно таких импровизированных операций, считал все произошедшее заслуженной наградой за риск.
Эх, жалко будет отдавать эти гаубичные артполки, ведь мы с Пителиным задумали еще одну хитрую комбинацию под Слонимом. Без этих артполков она будет невыполнима. Но что же делать, против прямого приказа командования не попрешь, а воспользоваться той неразберихой, которая возникла двадцать второго июня, уже, наверное, не получится. Ладно, придется крутиться с теми силами, которыми располагает бригада, и бить в самые уязвимые места фашистов, ведь теперь, располагая картой Гудериана и своими прошлыми воспоминаниями о начале великой войны, я уже буду знать, где находятся эти самые слабые места в немецких порядках.
Да, именно так. Одну подробную карту из портфеля Гудериана я нагло присвоил и положил к себе в планшетку. Вышестоящим штабам вполне хватит и тех карт, которые находятся в мешке с секретными немецкими документами, а для нас с Пителиным эта единственная карта, с обозначенными на ней местами дислокации и дальнейших действий всех достаточно крупных немецких частей, была просто необходима для планирования дальнейших действий бригады. Знаю я натуру начальства – хапнут все подчистую, и черта с два у них потом добьешься хоть толики данных, добытых тобой же.
Мои, как всегда пространные, размышления прервались звуком автомобильного клаксона – это наш трофейный трехосник выбрался на дорогу, и Витька Синицын, управляющий им, как обычно, созорничал: вдавил клаксон до упора – мол, вот, это я еду, на вездеходе, а вы тут, салаги, пыль глотаете да с самолетами бьетесь, а нужно всего-то с асфальта съехать и в лесу воздухом свежим подышать, пока тут бомбы кидают. Хитрющим типом был этот красноармеец, но шустер, зараза, и сообразителен, за это я многие шкоды ему прощал. Да, в храбрости и лихости ему не откажешь, а еще парень весьма любознателен и инициативен. Выходец из смоленской глубинки, практически без образования, он легко смог освоить устройство и вождение автомобиля, и при этом без отрыва от обучения основным воинским премудростям. Синицын служил в роте Курочкина, а я знаю, как Ряба гоняет своих подчиненных – пока не добьется нужного результата, с живого не слезет. Для меня было удивительным, когда Курочкин попросил Шерхана позаниматься с красноармейцем Синицыным вождением. По этому поводу у меня был разговор с Рябой, и тот охарактеризовал парня очень положительно. Естественно, после этого я разрешил Наилю позаниматься с бойцом и, оказывается, очень правильно сделал. Вот где бы мы нашли водителя на трофейный грузовик? А тут, пожалуйста, готовый кадр, и учил его не абы кто, а сам Шерхан.
Глава 2
Уже полностью отрешаясь от всех посторонних мыслей и возвращаясь к сиюминутным событиям, я шагнул в сторону тормознувшего метрах в десяти от меня трофейного грузовика. За мной, естественно, последовал и Шерхан. Туда же подошли выбравшиеся из своих броневиков сержанты Ковалев и Брызгалин. У капота "хеншеля" у нас произошло мини-совещание, вернее, это были мои приказы на порядок дальнейших действий, причем сержанту Ковалеву приходилось кричать практически в ухо, чтобы до него дошли распоряжения. Приказы были очень простые: быстро рассаживаемся по автомобилям и в темпе вальса гоним в штаб бригады. Там я ориентируюсь по обстановке, захватываю с собой Пителина, и, пополнив колонну "эмкой" начальника штаба, двигаемся в Волковыск, при этом мы с Шерханом теперь передвигаемся в кабине "хеншеля". Порядок движения бронеавтомобилей остается прежним, задерживаемся только возле стоящих неподалеку танков КВ, чтобы выяснить, кого же все-таки бомбили немцы и оценить последствия этого авиаудара. Дальше двигаемся без остановок до организованного силами бригады пункта сбора бойцов Красной армии, потерявших свои части и бегущих на восток. Этот пункт должен располагаться километрах в пяти от места, где мы попали под авиаудар – на дороге между Зельвой и Слонимом, – и служит своеобразным заслоном. Командиром там был лейтенант госбезопасности Бедин, который до начала войны отвечал за содержание и охрану интернированных поляков, работающих в качестве дорожных рабочих в Белостокском областном Гушосдоре НКВД СССР. Лейтенант после начала немецкого вторжения попал в кошмарную ситуацию – не имея никаких приказов на эвакуацию интернированных поляков, он, вместе с тридцатью семью бойцами, был вынужден сидеть возле своих подопечных и обреченно ожидать появления частей вермахта. У лейтенанта нервы были уже на пределе, когда у него сформировалось решение расстрелять почти пятьсот бывших польских военнослужащих и после этого эвакуироваться со своими бойцами. Спасло поляков, да и самого Бедина, скорее всего, арестованного бы после такого самоуправства, мое появление в лагере интернированных. А там я оказался по просьбе жителя Белостока Ежи Топехи. Он работал водителем рейсового автобуса, был мобилизован вместе со своим транспортным средством после начала немецких бомбардировок и передан в мое распоряжение. Именно на его автобусе мы добирались в место расположения штаба бригады. Так вышло, что по пути в бригаду пришлось вступить в схватку с немецким десантом. В этом бою принял участие Ежи, он тогда спас мне жизнь. После этого я не мог отказать Ежи в помощи по освобождению из лагеря интернированных поляков его родного брата. Направляясь туда, я собирался вытребовать у гушосдоровцев нескольких дорожных рабочих (включая и брата Ежи) в распоряжение седьмой ПТАБР для возведения противотанковых укреплений, а потом, добравшись до своей бригады, распустить этих поляков по домам.