В процессе разговора с лейтенантом госбезопасности я понял, какая опасность нависла над всеми поляками, содержащимися в лагере Гушосдора, и предложил Бедину расформировать лагерь, распустив всех интернированных, а для отчета перед его начальством составить акт, что все они переданы в распоряжение седьмой ПТАБР для возведения противотанковых укреплений. Для лейтенанта это был отличный выход из того кошмарного положения, в котором он оказался, и мое предложение было практически сразу же принято. Более того, Бедин со своими людьми после расформирования лагеря Гушосдора присоединился к бригаде. Вот эту группу бывших охранников, усиленную взводом младшего лейтенанта Анисимова из роты Курочкина, я и направил на организацию своеобразного пункта сбора и фильтрации потерявших командование и пытающихся покинуть зону боевых действий военнослужащих. Прошедшие проверку красноармейцы и командиры направлялись в спешно формируемый лейтенантом Курочкиным сводный батальон. Лиц, не прошедших проверку, а также паникеров и провокаторов я приказал расстреливать на месте. Такое решение сформировалось из собственных наблюдений и рассказов подчиненных о положении, сложившемся на дорогах после начала немецкого вторжения – везде творился форменный бардак: никаких пикетов, заслонов, проверок документов, – одним словом, настоящий рай для диверсантов и провокаторов. Все структуры НКВД сразу куда-то испарились, а большим армейским начальникам было не до того, ведь фронт трещал по швам. Я был не очень большим начальником, но зато имел в этом вопросе личный, даже шкурный интерес. В моей бригаде практически не осталось резервов, а тут – тысячи растерянных, потерявших командование красноармейцев бродят по дорогам. Нельзя было упускать возможность пополнить ряды бригады этими бойцами. Многие из них уже побывали в боях и, как правило, не были трусами; растерявшиеся – да, слегка запаниковавшие – может быть, но если красноармеец, очутившись в такой ситуации, не побежал, выпустив из рук оружие, он однозначно подходит нашей бригаде. Вот таких людей и должен был отбирать заслон Бедина. А подчиненные у него были людьми опытными и врагов в наши ряды не пропустили бы.
Доведя до командиров бронеавтомобилей порядок дальнейших действий, я приказал всем сверить часы. На моих, трофейных, по которым все и установили свои хронометры, было 17:10, так что небольшой резерв времени у нас был. Совещание в Волковыске было назначено на 23:30, а отсюда до этого города было всего-то километров тридцать пять. В мирное время до него можно бы доехать минут за сорок, а сейчас, конечно, трудно было предположить, что творится на дороге, но у меня возникла одна мысль, как пробить путь, если предположить, что все шоссе забито техникой. Возможность это сделать была связана с танками КВ. Издали казалось, что они вроде бы не пострадали от бомбардировки, и, вполне вероятно, что хоть один из них может двигаться, а значит, его можно мобилизовать и использовать как таран для пробития пробок на шоссе. Если танкисты начнут особо кочевряжиться, сошлюсь на приказ Болдина по стягиванию тяжелых танков в Волковыск. Так что никуда эти танкисты не денутся, придется им выполнять приказ генерал-лейтенанта, лишь бы техника у них была работоспособна, а дальше – возьму их в оборот, и как миленькие поедут впереди нашей колонны.
На самом деле причиной, по которой я решил задержаться у разбомбленной колонны, и были, собственно, эти танки, а вовсе не забота о пострадавших в автомобильной колонне. Не до того было – судьба всей страны решалась в эти дни. Проявишь мнимое милосердие, бросишь силы на спасение нескольких человек, а погубишь весь свой народ. Вот тяжелые танки – это да, тем более если они отстали от своей части, тогда их можно и даже нужно попытаться присоединить к бригаде. Скорее всего, бронетехника двигалась отдельно от колонны грузовиков – те в Слоним, а танки в сторону Зельвы. По-видимому, это был всего лишь танковый взвод, ну по крайней мере остатки от роты, полк же, куда входило это подразделение, где-то на западе, а значит, в этом бардаке они его быстро не найдут, только бездарно угробят весь свой оставшийся моторесурс. В бригаде же мы им найдем достойное применение, в крайнем случае, если дизеля этих броневых монстров дышат на ладан, используем танки в качестве дотов. Хлипких мест в нашей обороне полно, и такая техника, введенная в бой в нужном месте, весьма сильно ее укрепит. Воодушевленный открывающимися перспективами, я, подталкивая Шерхана, заставил его забраться в кабину "хеншеля", встал на подножку и, не закрывая двери, скомандовал Синицыну двигаться по направлению к танкам.
Остановились мы метрах в десяти от танка, вокруг которого суетилось несколько человек, несмотря на жару, облаченных в черные комбинезоны и шлемофоны. Ближе подъехать мы не смогли, мешали две воронки от авиабомб, но даже теперь было видно, что танки прилично пострадали от авианалета: корпуса у всех машин были в глубоких бороздах от осколков близких взрывов авиабомб, а кое-где видны даже вмятины в броне. Моя надежда использовать эти стальные горы в интересах бригады почти угасла, особенно когда я увидел немного в стороне двух, по-видимому, серьезно раненных, танкистов. Они лежали на траве полураздетые, одного перебинтовывал не пострадавший товарищ.
"Какой же силы удары испытали эти танки, если члены экипажа, даже защищенные такой толстой броней, пострадали, – подумал я, – судя по бороздам, ребята в танке чувствовали себя, как внутри камнедробилки. Наверное, и механизмы повреждены, хорошо хоть боезапас не сдетонировал".
Уже скорее по инерции, чем надеясь на чудо, что какой-нибудь танк сможет двигаться, я спрыгнул с подножки грузовика и подошел к танкистам. Трое из них занимались поврежденной гусеницей, а стоящий невдалеке лейтенант танковых войск подбадривал своих подчиненных не без помощи матерных выражений. Увидев меня, он осекся, мгновение изучал мои петлицы, потом хриплым, прокуренным голосом представился:
– Лейтенант Быков, командир танкового взвода. Двигаемся согласно поставленной задаче в расположение своего соединения.
Я тоже представился, а потом задал так волнующий меня вопрос:
– Лейтенант, каково состояние вашей техники? Смогут ли после такой бомбардировки танки двигаться?
– Товарищ подполковник, два танка практически не пострадали, а вот у этого повредило трак. Сейчас звено заменим, и примерно через час взвод сможет двигаться дальше. Вот только в одном танке ранено два члена экипажа – одного сильно контузило, а другого посекло окалиной. Обоих требуется доставить в ближайший госпиталь. А еще мы потеряли нашу техничку: прямое попадание бомбы в автомобиль, и четверых человек как корова языком слизнула. Мы только несколько фрагментов тел нашли, и все, – лейтенант кивком показал в сторону ближайшей, непрерывно чадящей едким дымом бесформенной кучи металлолома.
– А что же вы хотели, товарищ Быков? Это война, и немцы с вами не в бирюльки играют! В гибели этих людей ваша вина тоже присутствует. Это надо же, без всякого зенитного прикрытия двигаться средь бела дня по такой магистрали! Идиотизм какой-то! Ясно же, что немцы в первую очередь будут бомбить эту дорогу! Вы, лейтенант, родились под счастливой звездой, если после подобного авианалета остались живы, а ваш взвод понес такие небольшие потери. Слава богу, что у "юнкерсов" осталось так мало бомб, а у КВ мощнейшая броня. Но даже она вряд ли бы спасла от прямого попадания пятидесятикилограммовой авиабомбы. Думаю, впредь вы станете более расчетливы и прекратите полагаться на авось!
– Товарищ комбриг, двигаться в дневное время мы стали не по своей воле, а после получения прямого приказа маршала Кулика, до этого ехали только ночью, а на дневки вставали в лесу рядом с дорогой и маскировали танки. Но сегодня, недалеко от Слонима, маршал нас увидел, остановил свой кортеж, вышел из автомобиля, устроил взбучку и приказал немедленно продолжить марш. Мои слова об опасности авианалетов противника он проигнорировал, зло буркнув в ответ, что пока вы тут, мол, пикник в тенечке устраиваете, там ваши товарищи вынуждены без тяжелой техники отбиваться от немцев.
Лейтенант попытался еще что-то сказать в свое оправдание, но я его перебил, воскликнув:
– Неужели прямо-таки целый маршал появился вблизи зоны боевых действий? Вот это да… Ну, теперь держись, фашист – погоним немчуру поганой метлой прямо в ее привычное стойло!
Я хохотнул, при этом подумав, что маршал, по-видимому, будет присутствовать на совещании в Волковыске, а это значит, что я не зря собираюсь перед таким представительным совещанием, которое проводит генерал-лейтенант Болдин, заехать в штаб бригады: не зная положения дел в большинстве частей бригады, я вполне мог попасть впросак, докладывая высоким чинам, тем более на этом совещании мог присутствовать и маршал Кулик. Но по большому счету достоверные, не раз перепроверенные Пителиным данные нужны были мне только для самоуспокоения. Ведь я прекрасно понимал, какой бедлам творится сейчас на передовой, и можно доложить что угодно, все равно проверить это невозможно.
На всякий случай у меня был заготовлен дежурный рапорт, только подставляй туда номер части, примерное место ее дислокации и тараторь себе об упорном сопротивлении превосходящим силам противника. Судя по настроению высокого начальства, можно кинуть несколько реплик о проведении контратак с большими потерями в рядах немцев. Потери противника при этом для большей достоверности лучше конкретизировать, но указать не более чем сорок процентов от численности своего подразделения. А еще нужно в этот рапорт обязательно вставить нехватку боеприпасов и отсутствие топлива, и после такого доклада ты будешь считаться у начальства хорошим командиром, чье подразделение упорно дерется с врагом. Если же твое подразделение будет разбито, для тебя лично это не будет фатальным обстоятельством, ведь твои бойцы дрались с врагом героически, но боеприпасы у них кончились, сам найти и подвезти ты их не смог, не было топлива, а гужевым транспортом просто не успел. И все получается шито-крыто, а штабные крысы проверить твои слова никак не смогут, ведь для этого им придется оторвать задницу от удобного стула, да еще выбраться на передовую, а там и стреляют, и можно под авианалет попасть. Нет уж, лучше все принять на веру и вставить эти данные в общий доклад для вышестоящего штаба, а то, что на основании этих сводок верховным командованием будут приняты неверные решения, этот факт штабного функционера не волнует – он же человек системы и понимает, что в вышестоящих штабах сидят такие же люди, как он, им лишние рискованные телодвижения тоже ни к чему, поэтому проверять и его никто не будет. А в случае развития негативного сценария всегда найдутся какие-нибудь козлы отпущения.
Я тоже человек и мне не чуждо чувство самосохранения, вот поэтому хорошо и продумал доклад, способный обелить меня как командира бригады. Только при этом я еще знал, в какую яму может провалиться моя страна, если каждый станет докладывать начальству надуманные басни о том, какой он деятельный командир и как полностью контролирует свое подразделение. Произойдет полный коллапс, который похоронит и этого командира, и штабиста, давшего ход такому докладу, и, в конечном счете всю страну. А вот этого я страшно боялся и как мог старался противодействовать течению событий по такому сценарию: как проклятый мотался по узловым точкам нашей обороны, а если не мог этого сделать сам, направлял туда кого-нибудь из руководства бригады, чтобы он на месте мог принять ответственное решение и воплотить его в жизнь. Возможно, именно это и позволило бригаде избежать общей участи быть вовлеченной в то бестолковое броуновское движение, когда мечутся от выполнения одной, поставленной ранее, задачи к другой, казалось бы, более важной, которую получили депешей из вышестоящего штаба. А это означает, что если не окажется рядом старшего командира, управляемость любым мало-мальски удаленным подразделением будет потеряна, и его бойцы легко вольются в катастрофически быстро разрастающуюся обезумевшую от паники толпу одетых в военную форму. Ведь теперь разбор полетов не устроишь, люди не на учениях, перед ними противник настоящий, и убивает он их сослуживцев на самом деле, а связь отсутствует, и командиров с генеральскими звездами в петлицах днем с огнем не сыщешь вблизи передовой.
У немцев же напротив – подразделения сложившиеся, солдаты и офицеры опытные, воюют давно, казалось бы, присутствие генералов вблизи зоны боевых действий совсем не обязательно. Однако эти генералы постоянно выезжают в передовые части, на месте решают постоянно возникающие проблемы по взаимодействию различных родов войск и, если нужно, изменяют задачи, стоящие перед передовыми частями. Конечно, они при этом здорово рискуют (вот как сейчас, когда командующий Второй танковой группой попал к нам в плен), но это оправданный риск: присутствие таких высоких чинов в первой линии частей вермахта весьма сильно повышает исполнительскую дисциплину подразделений, а доклады основываются на реальных результатах. Вдобавок к этому, для передовых частей намного упрощаются вопросы взаимодействия с авиацией и артиллерией больших калибров. Немцы в вопросах войны далеко не профаны, и не зря их "фоны" и "герры" так рискуют своей судьбой, покидая уютные и безопасные штабы.
Далее мои мысли окутал брильянтовый дым. Я представил себе, как буду докладывать Кулику о нашей грандиозной победе, как предъявлю ему пленного Гудериана и как брошу к ногам маршала мешок с секретными немецкими документами. Да много о чем думалось и мечталось, но радужные мечты рассыпались в мгновение ока, когда я практически машинально спросил у танкиста:
– Давно маршал в Волковыск проехал? Каково же было мое удивление, когда тот ответил:
– А он не в Волковыск, он на восток проследовал. Я случайно услышал, когда маршал говорил с одним из своих спутников:
"До Минска двигаться на машинах очень опасно. Как только танки покинут место стоянки, нужно встать здесь лагерем – место очень удобное. Лес маскирует от авиации, в балке родник, и дорога рядом. В ближайшей деревне охрана конфискует несколько подвод с лошадьми, вот на этом гужевом транспорте дальше и будем пробираться в места, где немцами и не пахнет. А уже там найдем транспорт, чтобы добраться до Москвы. Двигаться будем лесными дорогами и в гражданском. Форму, обе "эмки" и броневик, придется сжечь. И тянуть с этим нельзя – фронт трещит по швам, вот-вот передовые немецкие части окажутся здесь. Слава богу, Слоним проскочили, теперь-то уже можно следовать в стороне от трассы".
Танкист замолчал, потом зло сплюнул, и, видимо, решив, что дальше передовой его все равно не пошлют, начал резать правду-матку:
– Так что, товарищ комбриг, крысы бегут с корабля. Я с двадцать второго июня, как разбомбили "железку", двигаюсь со своим взводом в сторону Белостока и повидал уже немало бегущих в тыл чинов, но вот чтобы маршал – это в первый раз. Если прямо сказать, то еще не видел, чтобы старший командир, как вы, пробирался к фронту, а не бежал на восток в панике, как все.
– Где ты тут, лейтенант, фронт увидел? Здесь что ни на есть самый настоящий тыл. Думаешь, если штабные швабры паникуют, то немцы совсем рядом? Да вот хрен тебе по всей деревне, до них еще далеко, вон, даже канонады никакой не слышно. Не боись, лейтенант – прорвемся! Баба с возу… как говорится. Вся шваль свалит, дышать станет легче, соответственно, и немцев сподручнее будет бить. Ты лучше скажи, откуда такой взялся? Почему твой взвод двигается отдельно от своей части, и вообще, к какому соединению вы относитесь? Спрашиваю не просто так. Приказом начальника Генштаба генерала армии Жукова мне предписывается до нормализации обстановки на фронте, брать под свое командование любое подразделение, потерявшее связь со своим соединением. Твой взвод под это распоряжение очень подходит, так что докладывай – откуда, куда и какой приказ имеете.
– Товарищ подполковник, мы следуем из Ленинграда и направляемся в Волковыск в распоряжение 11-го мехкорпуса. Танки совершенно новые, только в начале июня сошли с конвейера Кировского завода. Танковый взвод сформирован неделю назад и по разнарядке Генштаба направлен на доукомплектование 11-го мехкорпуса. Наш эшелон встал на полустанке, не доезжая Барановичей, двадцать второго июня. Железную дорогу бомбили, и по сведениям, полученным начальником эшелона, впереди по ходу движения полотно было повреждено: там немцы разбомбили пассажирский поезд Москва-Белосток. Жертв было кошмарное количество, только ранеными были забиты все станционные постройки; женщины, дети – жуть, одним словом!
Лейтенант на секунду замолк, по-видимому, преодолевая нахлынувшие тяжелые воспоминания, а потом металлическим голосом продолжил:
– Никто не знал, когда восстановят путь, и я принял решение двигаться дальше своим ходом. На этом полустанке мы были как в мышеловке. По приказу взвод должен был прибыть в Сокулки в формирующуюся там 33-ю танковую дивизию, но двигаться через Гродно, по автомобильным дорогам, было гораздо дольше, да к тому же дивизию мы могли там и не застать. Вот я и решил первоначально добраться до Волковыска, где располагается управление 11-го мехкорпуса, а уже оттуда до своей дивизии.
– Понятно, лейтенант. Могу тебя проинформировать, что, по моим данным, управления корпуса в Волковыске уже нет. Полковник Мухин, начальник штаба 11-го мехкорпуса, сообщил моему начштаба, с которым они хорошие приятели, что корпус еще двадцать третьего июня получил приказ выдвинуться в район Гродно. Но ты, лейтенант, не расстраивайся, наверняка сегодня в Волковыске должен появиться командир 11-го мехкорпуса генерал-майор Мостовенко. Так что не волнуйся, ты выполнишь приказ и обязательно попадешь в свой мехкорпус, вот только в 33-ю дивизию или еще какую, этого я не знаю – это Дмитрий Карпович будет решать. Думаю, вцепится он в твой взвод мертвой хваткой. У него в корпусе всего-то три КВ имеется, а тут такой подарок. Ну ладно, это все лирика, а действительность диктует свои законы. Слушай приказ, лейтенант: до того момента, пока мы не добрались до Волковыска, твой взвод поступает в мое распоряжение, а если там не окажется представителей 11-го мехкорпуса, то взвод тяжелых танков до нормализации обстановки вливается в седьмую противотанковую бригаду. Понятно?
– Но, товарищ подполковник!..