Имена, прозвища, всё вперемешку, рукопожатия. Жали ему руку крепко, явно проверяя, и Эркин отвечал тем же, соразмеряя силу. В общей суматохе, кажется, и Ряха сунул ему свою пятерню с какой-то жалкой просящей улыбкой, которую Эркин не понял. И вот он уже сидит со всеми за столом, и на стол падают пачки сигарет, и общий разговор про откуда приехал, где поселился, один или семейный. И Медведев кивает ему на одну из дверец.
- Твой будет.
И ему объясняют, что это шкафчик, в понедельник пусть на полчаса раньше придёт и у кладовщицы, Клавка как раз дежурит, ну, рыжая подберёт, а она уже рыжая, да, покрасилась, за пятьдесят бабе, а всё Клавка, да уж старается, ну, робу у неё получишь, куртку, штаны, валенки, и будешь переодеваться, а то чего в рабочем по городу идти, и своё на работе трепать не следовает…
- У меня нет другого, - тихо сказал Эркин.
- Ничо! - хлопнул его по плечу Колька. - Я вон тоже бушлат таскаю.
- Ага, до снега в бескозырке ходил, уши морозил, но чтоб девки об нём обмирали.
Эркин смеялся вместе со всеми. А ему рассказывали заодно и когда смены начинаются и заканчиваются, и сколько на обед положено, и чего можно и нельзя во дворе… Медведев встал, достал из шкафчика и положил на стол две большие толстые замусоленные тетради. Их встретили добродушным гоготом.
- Ага, Старшой, бумажка она…
- Сильнее пули бывает.
Медведев с чуть-чуть нарочитой строгостью раскрыл тетради.
- Так, Мороз, грамоту знаешь? Писать умеешь?
- Две буквы, - честно ответил Эркин.
За столом хмыкнули, улыбнулись, но язвить и насмехаться не стали. Даже Ряха, быстро поглядев по сторонам, промолчал.
- Вот, здесь их и напиши, - Медведев дал ему ручку и пальцем ткнул в нужное место. - Это за то, что ты про распорядок и технику безопасности прослушал и понял.
Эркин старательно вырисовал E и M.
- Так, - Медведев закрыл тетрадь и открыл другую. - А это серьёзней. Это о предупреждении о неразглашении.
Эркин недоумевающе вскинул на него глаза.
- Чтоб про завод не болтал, - серьёзно сказал Саныч. - Вышел за ворота, и язык подвязал. Работаешь грузчиком и всё, больше никому и ничего.
И остальные перестали улыбаться, смотрели серьёзно и даже строго.
- Завод не простой, - кивнул Лютыч. - За это так прижмут, что…
- Ну, что круглое таскаем, а квадратное катаем, это можно, - хмыкнул Колька.
- Тебе можно, а ему ещё рано, - отрезал Саныч. - Отшутиться не сумеет, пусть молчит. Всё понял, Мороз?
Эркин кивнул.
- Тогда подписывай, - подвинул ему тетрадь Медведев.
Эркин расписался. Медведев стал убирать тетради, все радостно зашумели, задвигались. И тут подскочил Ряха.
- Ну что, по домам, мужики? Пятница ведь, бабы, небось, с пирогами ждут.
- Вали, - отмахнулся от него Медведев.
- Без тебя Мороза пропишем, - кивнул Саныч.
Ряха мгновенно выметнулся за дверь, а Эркин удивлённо посмотрел на Саныча.
- Как это?
- Ты что? - удивились его вопросу и стали опять наперебой объяснять: - Про прописку не знаешь? Да не бойсь, по паре пива поставишь… Сейчас переоденемся и пойдём…
- Опять?! - вырвалось у Эркина.
- Чего опять? - не поняли его.
- Я вчера уже дал. На прописку, - тихо сказал Эркин.
Он уже понял, что Ряха тех денег не отдал, и ему теперь придётся платить по новой. Ряху он потом найдёт и морду ему набьёт, но денег-то не вернёшь.
- Кому ты что дал? - спросил Медведев.
Колька вскочил на ноги, опрокинув табурет, и вылетел за дверь.
- Та-ак, - протянул Саныч. - Так кому, говоришь, дал?
- Ряхе, - неохотно ответил Эркин.
- И много?
- Чего он тебе наплёл?
- Когда успел-то?
- А после смены, - Эркин говорил, угрюмо глядя в стол. Злился уже даже не из-за денег, а что таким дураком себя показал. Теперь над ним долго ржать будут. Всей ватагой. А то и заводом. - Сказал, что я должен каждому по бутылке водки, а старшому - две. Ну, и на закуску.
Кто-то присвистнул.
- Однако, размахнулся Ряха.
- И сколько ты ему дал?
- Пятьдесят рублей, - вздохнул Эркин.
- Ни хрена себе!
- И взял Ряха?
- А чего ему не взять?! Ряха же!
- Ну, мать его… - Геныч сочувственно выругался.
- А ещё что сказал?
- А ничего, - Эркин взмахом головы откинул со лба прядь, - чтоб я домой шёл и не беспокоился. Он всё сам сделает.
- Так чего ж ты с утра молчал?
- А что, - Эркин наконец оторвал взгляд от стола и посмотрел им в лица. Нет, не смеются. - Всюду свои порядки. Удивился, конечно, за глаза у нас не прописывали, а тут…
Он не договорил. Потому что с грохотом распахнулась дверь, и Колька за шиворот втащил Ряху.
- Во! У центральной проходной поймал. Прыткий, сволочь!
- Так, - встал Медведев. - Прикрой дверь, - Колька тут же выполнил приказ. - Так что ты вчера у Мороза взял?
- Д-да, - выдохнул Ряха, быстро шаря взглядом по сумрачно внимательным лицам. Эркин снова смотрел в стол, и встретиться с ним глазами Ряха не смог. - Так… так я не брал, он сам мне дал. Да вы что, мужики? Ну, он же вождь, ему шикануть надо, ну, чтоб над нами себя поставить, какой он и какие мы. Деньги у него шальные, понимаешь…
- Деньги на стол, - тихо сказал Медведев.
- Да я… да он… да вы что, мужики, ну я ж для смеху, - частил Ряха, - а он дурак дураком, как сейчас с дерева слез, ну, мужики, ну, не успел я вчера, так сегодня ж пропить не поздно…
- На стол, - жёстко повторил Медведев.
Ряха дёрнулся к двери, но тут же опустил голову, подошёл к столу и вывернул из карманов кучу мятых замусоленных бумажек, высыпал мелочь. Бумажный ворох Медведев подвинул к Эркину.
- Считай.
Не поднимая головы, Эркин разгладил и разложил бумажки.
- Ну?
- Тридцать семь рублей.
- Забирай, - кивнул Медведев. - Ряхов, с тебя ещё тринадцать рублей Морозу долгу. Тоже при всех отдашь.
- И за обиду парню пусть заплатит, - сказал немолодой, с рыжеватой щетиной на щеках, Лютов или Лютыч.
- Он всех нас обидел, - кивнул Саныч. - Ещё десятка с тебя Морозу за обиду и на круг десятка. В получку и отдашь.
- Да… да вы что? - задохнулся Ряха. - Да…
- Против круга пойдёшь? - удивился Геныч. - Ну, тебе решать.
- Всё, - Медведев хлопнул ладонью по столу. - Забирай деньги, Мороз. Всё, мужики. Переодеваемся и айда.
Все дружно встали. Эркин, взяв деньги, отошёл к вешалке и заложил их в бумажник, и уже оттуда смотрел на шумно переодевающихся, умывающихся и причёсывающихся перед зеркальцем мужчин. Ряха сгрёб оставшуюся на столе мелочь. Переодеваться он не стал, оставшись в рабочем.
- Замок свой из дома принесёшь, - сказал Эркину Колька. - И лады.
- Лады, - кивнул Эркин.
Переодевались до белья, кое-кто и рубашки менял. Куртка, штаны, валенки в шкафчик, Медведев и ушанку туда же, ну да, для города у него рыжая мохнатая. Грязную рубашку в узелок.
- Баба за выходные отстирает, в понедельник чистую принесёшь, понял?
- В понедельник с утра?
- А то!
- Эй, старшой, как на той неделе?
- В утро ж, сказали.
- Уши заложило, так промой.
- Мороз, в полседьмого в понедельник.
- Понял, а кладовка…?
- По коридору налево и до конца.
- Клавка сама тебя окликнет.
- Да уж, не пропустит!
- Это точно. Баба хваткая…
- На новинку падкая!
И дружный гогот.
Со звоном закрываются висячие замки на дверцах, уже не шарканье разбитых валенок, а стук подошв ботинок, сапог, обшитых кожей белых бурок. В ватных куртках только он и Ряха, остальные в коротких пальто с меховыми воротниками, полушубках, у Кольки куртка чёрная с золотыми нашивками и блестящими пуговицами.
- Всё, мужики, айда.
Общей шумной толпой по коридору к проходной, со смехом и шутками разобрали табельные номера и дальше, на пропускной…
- Счастливого отдыха…
- И вам от нас…
Ну, вот уже и улица, лёгкий снежок крутится в воздухе, и под ногами снег. И деревья в снегу, и каждый карниз, изгиб фонаря обведён белой каймой свежевыпавшего снега.
Той же шумной толпой подошли к неприметному одноэтажному дому из тускло-красного кирпича с двумя запотевшими до белёсой плёнки окнами и тёмной почти чёрной дверью между ними. Над дверью вывеска, тоже чёрная с тусклыми, как полустёртыми, золотыми буквами. Шедший первым Медведев властно толкнул дверь. За ней, к удивлению Эркина, открылся просторный зал с высокими круглыми столиками и прилавком в глубине. Здесь не раздевались и даже шапок не снимали, на полу лужицы от стаявшего с обуви снега и кучи мокрых опилок. Но столы чистые, и запах… нельзя было назвать неприятным.
- Ну, Мороз, - улыбнулся Медведев. - Давай. По двойной каждому, так, мужики? - все кивнули. - Ну и там, сосиски, что ли…
- Да ну их… - весело выругался Колька, подталкивая Эркина к прилавку. - Из кошачины у них сосиски.
- Язык у тебя из кошачины, - пузатый белобрысый усач за прилавком внимательно посмотрел на Эркина. - Не знаю тебя. Прописка, что ли?
Эркин кивнул.
- И сколько вас?
- Со мной двенадцать, - ответил Эркин, заметив, что Ряха пришёл со всеми. - Поднос есть?
Одобрительно кивнув, усач поставил на поднос двенадцать пузатых стеклянных кружев с ободком посередине, налил пива и быстро составил стопку из двенадцати картонных тарелок с тремя бутербродами на каждой.
- Держи. Ровно тридцать с тебя.
Эркин расплатился Ряхиными бумажками и понёс поднос к угловому столику, который был побольше остальных, и потому все поместились. Эркина встретили радостным гомоном.
- Во, это я понимаю!
- Ну, даёшь, Мороз.
- Это по-нашенски!
- Гуляй душа!
Когда все разобрали кружки и тарелки, Эркин хотел отнести поднос, но его ловко прямо из-под локтя у него выдернула бродившая между столиками с тряпкой старуха в белом, повязанном по брови, платке и клеёнчатом длинном фартуке.
- Ну, - Медведев оглядел стоявших весело блестящими синими глазами. - Ну, за Мороза, чтоб и дальше ему с нами, а нам с ним работалось, - и, когда все сделали по глотку, строго сказал: - Кому чего сверх надо, то уж сам платит.
- Да ладно, Старшой, - поморщился Лютыч. - Чего ты из-за одной… - он забористо охарактеризовал Ряху, - на всех баллон катишь.
Эркин перевёл дыхание: всё, вот теперь настоящая прописка.
В общем разговоре рассказов и расспросов одновременно он узнавал, что две недели с утра, с семи до трёх, а две - с трёх и до одиннадцати, а получка во вторую и четвёртую пятницы… сейчас-то что, а вот в войну в три смены… в две, но по двенадцать… было дело, кто помнит… да ладно, нашёл что вспоминать… ни выходных, ни отгулов… война по всем прошлась… а на фронте… я пять лет отбухал, раненый, а… ладно вам, семья-то большая, Мороз?
- Жена и дочка, - охотно ответил Эркин.
- А поселился где?
- В Беженском Корабле.
- От Комитета, значит?
- Ну да, туда только через Комитеты.
- Ага, беженский ещё и ветеранский.
- Ага, и этот… жертв и узников…
- Ветеранский отдельно, уж я-то знаю.
- Квартира хорошая-то?
Эркин кивнул.
- Тёплая. И большая.
- С ремонтом?
- Или сам делать будешь?
- Сам, - кивнул и несколько небрежно бросил: - Не знаю, кто там раньше жил, но ремонт надо делать.
Он рассчитывал, эта хитрость пройдёт. И прошла. Никто ту троицу и не вспомнил.
- Я тоже в Беженском, - сказал Миняй в новеньком белом полушубке. - В правой башне. А ты?
- В левом крыле.
- Земляки, - подал наконец голос молчавший вмёртвую Ряха.
Но его не заметили, и он опять уткнулся в кружку.
- И давно приехал?
- Во вторник.
- Не обустроился ещё?
- Начать и кончить, - усмехнулся Эркин.
- Мг, - кивнул Саныч. - В воскресенье, значит, дома будешь?
- Сороковины у меня в воскресенье, - хмуро ответил Эркин.
- Кого поминаешь-то?
- Брата. Убили его в Хэллоуин.
- Чего?
- Это где?
Эркин удивлённо посмотрел на них. Они не знают про Хэллоуин? Как такое может быть? Смеются, что ли? Да нет, лица серьёзные.
- Это праздник такой. Ну, и на Хэллоуин, - он заговорил медленно, подбирая русские слова, - хотели поворот сделать, назад, как до Свободы, повернуть.
- Реванш называется, - влез было Ряха и опять его не заметили.
- Кто?
- Ну, не мы же…
- Ну, понятно.
- Да чего там, недобитки, значит…
- Да, - кивнул Эркин. - Кого зимой в заваруху, - у него всё-таки начали проскакивать английские слова, но его, судя по лицам и репликам, понимали, - не добили.
- Ну, а вы что?
- Так ты с той стороны, не с Равнины?
- Опомнился!
- До тебя как до того жирафа…
- Давай, Мороз, так вы что?
- А мы отбивались. У них пистолеты и автоматы, у нас ножи да палки с камнями. Ну и…
- Понятно, чего там…
- Палкой пулю не отобьёшь.
- Подстрелили его? Ну, брата твоего. Эркин покачал головой. Говорить об этом было трудно, но он понимал, что надо сказать.
- Нет, его… он убегал, нет, на себя отвлёк… ну, его догнали, избили, потом облили… бензином… и подожгли. Он ещё жив был… кричал.
Эркин судорожно вздохнул и уткнулся в свою кружку, пряча лицо. Молчали долго. А потом кто-то - Эркин не видел кто - тихо спросил:
- А похоронил его где?
- Там же. В Джексонвилле. Всех наших, ну, цветных, у цветной церкви. Кладбище сделали.
- Ну, земля ему пухом, - вздохнул Лютыч. - И царствие небесное.
- И память вечная.
Глотнули, помолчали ещё немного и повели речь уже о другом, давая Эркину справиться с собой.
Хоть и пили не спеша, за разговором, но кружки опустели, и бутерброды уже съедены. И компания стала потихоньку разваливаться. Кто за повтором пошёл, кто прощаться стал. Эркин понял, что и ему можно уйти. Прописка закончена.
- До понедельника всем.
- До понедельника.
- Бывай, Мороз.
- Ты домой уже?
- Да, а ты?
- Я по второй.
- Ладно, прощевайте, братцы, отчаливаю.
- Бывайте.
- И ты бывай.
На улице было уже совсем темно. Эркин посмотрел на часы. Ну и ну, почти шесть! Надо же, как время прошло. Женя уже волнуется наверняка, а он тут гуляет… ну, ничего, он объяснит, что вчера его обманули, как дурачка купили, а сегодня настоящая прописка была. И Женя поймёт, она всегда понимает. Ну, всё, теперь домой. Женя сказала, чтоб он купил чего-нибудь в дом. Из еды, наверное… вкусненького.
Эркин решительно завернул в ближайший магазин, где на витрине громоздились башни из конфет, печенья и пряников. Здесь пахло… ну, совсем умопомрачительно. И девушка в коричневом, шоколадного цвета платье с маленьким белым кружевным фартучком и такой же повязке на голове улыбнулась ему.
- Здравствуйте. Что бы вы хотели?
- Здравствуйте. Мне бы шоколаду, - ответно улыбнулся Эркин.
- Пожалуйста-пожалуйста, - закивала она. - У нас большой выбор. Для друга, в семью? Есть подарочные наборы.
- Мне для девочки, - открылся Эркин.
Она высыпала перед ним несколько плиток в ярких обёртках с изображениями кукол, котят и цветов.
- Или вот, новинка, - эта плитка была чуть побольше, а обёртка не блестящей, а какой-то, по сравнению с другими, блёклой. - Смотрите, это кукла, а внутрь вложен лист. С одеждой. Младенец с приданым. Для девочки чудный подарок, - убеждённо сказала продавщица.
И Эркин взял для Алисы плитку с куклой, а для Жени - большую, в пёстрой красной с золотом обёртке.
- Это "Жар-птица", - девушка быстро завернула обе плитки в изящный красивый пакетик. - Отличный шоколад. Всё? Четыре сорок шесть. Заходите к нам ещё.
Эркин ещё раз улыбнулся ей, пряча пакетик в карман куртки, и вышел. Снова шёл снег, и ветер появился. Он поглубже надвинул ушанку. А… а пропади оно всё пропадом, купит он себе полушубок! Не будет, как Ряха, в рабочем ходить. И бурки. Как у других. Белые, обшитые тёмно-коричневой кожей. Он… он не хуже других.
На белом заснеженном тротуаре цветные пятна от витрин и окон. А вон и Корабль. Колька заржал сегодня, услышав про Беженский Корабль, ну и пусть, Колька - безобидный, болтает, а парень хороший. Повезло с ватагой. А Ряха не в счёт. Вот не ждал, что все так на его сторону встанут, накажут Ряху за обман. Надо же… ну, деньги вернуть - это понятно, но десятка за обиду… Чудно! Ряха притих как сразу, тише мышки стал.
- Здравствуй, Мороз.
- Здравствуйте, - весело поздоровался Эркин с участковым, открывая дверь.
Прыгая через три ступеньки, он взбежал на второй этаж, уже гудевший детскими голосами и смехом. Ну да, самое игровое время. Но Алисы нет. Женя уже позвала её домой? Или случилось что? Он открыл своим ключом верхний замок, вытер ноги и вошёл.
В кухне горел свет и чему-то смеялась Женя. У него сразу отлегло от сердца. А тут ещё из своей комнаты вылетела Алиса с неизменным визгом:
- Э-эри-ик! Мама, Эрик пришёл!
- Эркин! - из кухни выглянула румяная улыбающаяся Женя. - Ну, наконец-то!
И чей-то незнакомый низкий голос сказал:
- Ну и слава богу, а пятница - святой день, хоть кружечку мужик да пропустит.
Эркин насторожился. В квартире кто-то чужой? Кто? Зачем? Алиса вертелась перед ним с его шлёпанцами в руках, а он напряжённо смотрел на Женю, ожидая её слов. Женя поняла и быстро подошла к нему.
- Раздевайся, Эркин. Гости у нас. Всё в порядке?
Он кивнул, медленно стягивая куртку.
- Гости? Кто? - тихо спросил он.
- Соседи. Вернее, соседка. Зайди, поздоровайся. Она хорошая.
Эркин наконец разделся и переобулся. И вошёл в кухню. У покрытого красно-белой скатертью стола сидела невысокая широкая старушка в накинутом на плечи узорчатом платке.
- Здравствуйте, - не очень уверенно сказал Эркин.
- Здравствуй, здравствуй, - приветливо ответила она. - Будем знакомы. Евфимия Аполлинарьевна я, - и рассмеялась его смущению. - А так-то баба Фима. Ну, спасибо за чай да сахар, Женя. Теперь тебе его вон кормить, ублажать, с работы пришёл. А я пойду.
- Поужинайте с нами, - предложила Женя.
- Нет уж, - баба Фима лукаво подмигнула им. - Вам и без меня есть о чём поговорить. Ты заглядывай ко мне, Женя. А тебе доброго отдыха.
Её низкий певучий голос показался Эркину неопасным и даже добрым, и он улыбнулся ей.
- Спасибо, - и после секундной заминки: - баба Фима.
Она с улыбкой кивнула.
- На здоровье. Как звать-то тебя?
- Эркин.
Она пошевелила губами, явно повторяя про себя его имя, и Эркин, вспомнив многократно уже слышанное: "Мороз - это пойдёт", - повторил, добавив фамилию:
- Эркин Мороз.
Она сразу радостно кивнула:
- Вот и ладно, - и встала. - Доброго вечера тебе, Мороз.