…Через час после рассвета к западным воротам Котора подъехала необычная процессия. Пятеро бородатых мужчин в крестьянских одеждах подвели к охраняющим город стражникам мула, запряженного в тележку со свежесрубленным дешевым гробом. Отстояв положенную очередь за желающими попасть на рынок жителями окрестных деревень, все пятеро постягивали шапки и выстроились перед командующим досмотром пожилым янычаром.
– Что тут у нас?
Располневший на мирной службе стражник взялся за крышку гроба. Сопровождающие сербы загомонили, но не стали мешать досмотру.
– Фу-у-у… – из-под крышки дохнуло запахом разложения. – Он же уже смердит! Куда вы это тащите?!
Вперед вылез пожилой, но кряжистый, как столетний дуб, дед.
– Уважаемый ага, это ж Симон, наш земляк… Он родом отсюда, да заженихался до нас, в Лаворицы. Когда помер, три дня назад, то сказал сыновьям и мне, куму его, чтобы отпевали, значит, его только в том храме, где и крестили… Вот…
Старик протянул завернутые в обрывок холста серебряные монеты.
Янычар одним движением подхватил протянутый платок, брезгливо развернул его, оценил содержимое, хмыкнул и ловко отправил монеты в подвешенный на поясе кошель.
– Дурное занятие, трупы возить… Он же заразу какую принести может! Что за то, что он там говорил?! Хоронить в ваших Лаворицах и надо было!
Глупые крестьяне не подымали склоненных голов, так что монолог турка пришелся лишь в стриженные затылки.
Стражник осмотрел фигуры неутешных родственников. Все сопровождающие были еще крепки, поджары, но… в складках худой одежды нельзя было спрятать ни кинжала, ни другого оружия. Быдло! Янычар раздраженно буркнул:
– Понаехали тут.
Но дорогу уступил. Путь в город был свободен.
Когда процессия отъехала от ворот, погонщик вместо того, чтобы держать путь к поставленному на склоне горы храму, развернул мула в сторону базара. Все крестьяне придвинулись поближе к гробу. Стало заметно, что многие из них сильно нервничают. Самый молодой из родственников потирал вспотевшие ладони, другой теребил тесьму пояса.
Лишь старик, назвавшийся кумом покойного, не выказывал признаков волнения.
– Тут, – еле слышно произнес старик, и двое из парней молча отстали от группы.
Один из них уселся у ступеней ближайшей к рынку мечети, второй двинулся к дому напротив.
Еще пара отбилась от них при повороте к южным воротам города. Один из крестьян зашел в лавку торговца готовой одеждой, второй постучался в дверь горшечника.
Сам старик остановил повозку с мулом у дома местного столяра.
4
Айхан Озтюрк только начал степенную беседу с подошедшим покупателем, как у его навеса остановился странный посетитель. Седобородый, согнутый годами старик в видавшем виды халате взялся за сложенные на прилавке образцы тканей, покрутил в руке мерную палочку, поддел краешек развороченного тюка.
Рядом напрягся телохранитель. Старый венецианский вояка, проведший в походах добрый десяток лет, нутром чувствовал опасность.
Айхан доверял этому чувству своего слуги. Доверял, но не следовал слепо. Да и отогнать человека, на голове которого белеет тюрбан совершившего хадж, купец не мог. Соседи, правоверные мусульмане, не поймут.
Купец подхватил со стоявшего у правой руки блюда горсть изюма, отправил его в рот и поискал глазами Ильхана, своего верного помощника.
– Что угодно? – подскочивший подручный заметил знак хозяина и начал теснить оборванца в сторону от прилавка.
Вместо ответа, просьбы о милостыне или еще какой ерунды, старик остановился, как вкопанный, нагнулся к лицу приказчика, всмотрелся в него и громко выдохнул:
– Слава Аллаху! Хоть этот выживет!
– Что? – оторопел Айхан.
Его работники лишь рты открыли на такую тираду.
Наемник-итальянец без приказа ступил вперед, закрывая хозяина телом.
– Что ты хотел сказать, уважаемый хаджи? – Озтюрка неожиданно взволновала фраза, оброненная каким-то прохожим оборванцем.
– Ничего, купец… – старик окинул взглядом невысокую фигуру и добавил. – Боюсь, что для тебя – ничего хорошего.
Он повернулся, чтобы уйти, но по знаку турка один из его приказчиков уже заступил дорогу.
– Ты куда-то спешишь, хаджи? Так не терпится сбежать, что даже не хочешь дать ответ на мой вопрос? Или ты из базарных говорунов, которые любят набивать себе цену, вываливая на людей тайны и придумывая то, чего нет и не было?!
Старик остановился и, склонив голову на бок, уставился на взопревшего на солнце купца.
Рядом с Озтюрком уже остановилось несколько прохожих, подтянулись торговцы и приказчики из соседних навесов.
– Аллах свидетель, ты сам меня просишь!
Оборванец придвинулся ближе, отчего набычилась шея у телохранителя-наемника.
Стало заметно, что левая рука хаджи завернута в пояс. Видимо, конечность высохла к старости. Кроме того, Айхан отметил, что незнакомец приволакивает левую ногу.
– Ты сам просишь! – громко повторил старик.
Айхан нахмурился. Что это с ним?
Что может сказать этот старец? К чему этот бессмысленный спор? Раскричался, как мальчишка, уличенный за подсматриванием у реки, где купаются девы. Откуда нервозность? Озтюрк громко выдохнул воздух, успокаиваясь. Все – из-за проклятых сербов! Юнаки! Влез в их свару, теперь убийцы за каждым углом мерещатся!
Он пропустил начало повествования старца.
– …И схватили меня, пытали, жгли огнем и руку резали, – оборванец заголил левый рукав, открывая страшную зарубцевавшуюся плоть с замотанной в обрывки холстины культей. – Да только не сломали дух мой, не сломили веру!
Озтюрк скривился. Еще один умалишенный дервиш! Он уже пожалел, что начал разговор.
За спиной купца остановился паланкин. Богатая турчанка, выбравшаяся на рынок, прислушивалась к эмоциональному гомону столпившегося народа. А оборванец как будто даже стал выше ростом.
– Но Аллах, послав мне испытания, дал и дар мне необыкновенный!
Айхан попробовал хмыкнуть, но получилось неубедительно.
– Дар видеть и выделять из толпы людей, над чьей головой уже занесен меч кисмет. Тех, чей срок близок!
– Ты видишь мертвых? – спросил кто-то из толпы.
– Я вижу живых, которые скоро станут мертвыми! Тех, над кем простерта длань Азраила.
Айхан удивился:
– При чем здесь я?
Старик сверкнул глазами:
– Думай, купец! Думай, откуда явится к тебе посланник рока! Бывало так, что те, кому я предсказывал худшее, молитвами и заступничеством Аллаха находили выход!
Озтюрк сделал непроницаемое выражение лица. Сейчас этот оборванец заявит, что за небольшую плату он возьмется решить эту проблему… Сейчас… Купец еле сдерживался. Только брякни лжепророк что-то подобное, и Айхан тогда уже не посмотрит на белый хадж на голове незнакомца. Люди Озтюрка проучат прохиндея так, чтобы тот навеки забыл дорогу в Котор!
Но старик лишь развернулся и с достоинством двинулся прочь от налившегося гневом купца. Озтюрк опешил. И это все? Большинство собравшихся вокруг правоверных тоже остались в недоумении.
Когда странный хаджи отошел на десяток шагов, раздался взрыв. Стоявший у крайнего навеса гончарного ряда кувшин внезапно изрыгнул клубы дыма и, взлетев на высоту в несколько локтей, с грохотом разорвался.
Телохранитель прыгнул вперед, заслоняя хозяина. Вокруг засуетились: кто-то присел от страха, некоторые засеменили к выходам с рынка, остальные же еще только вытянули шеи, силясь рассмотреть, что там, у лавки гончара, происходит. Айхан и сам приподнялся на цыпочках, заглядывая за частокол спин.
Широкая ладонь заткнула открывшийся рот купца, рывком втянула ошеломленного турка в паланкин.
– Это тебе, потрох, за Небойшу с Огненом!
Тонкое и острое, как шило, лезвие вошло в ухо Айхана. Вошло и оборвало недолгую жизнь. Мгновение спустя уже мертвое тело полетело в базарную пыль.
Следом за первым рванул второй кувшин.
– Убивают! – чей-то истошный вопль вдали буквально разорвал тишину замершего рынка.
Как удар хлыста разгоняет табун лошадей, так второй взрыв и крик заставил разбежаться всегда охочих до зрелищ зевак. Впереди стремящейся в закоулки толпы пара сербов шустро волокла богатый паланкин.
Телохранитель, убедившись, что угрозы со стороны гончарной стороны нет, развернулся, затем склонился над некстати разлегшимся господином. Губы Айхана были сжаты, глаза закрыты, на теле ни единой раны. Что случилось?
Из уголка рта на землю потекла тонкая струйка крови. До наемника дошло.
– Всем стоять!
Но его уже никто не слушал. Те, кто не успели исчезнуть в темноте лавок и ближайших харчевень, спешили убраться поглубже в недра улиц, подальше от беспокойной нынче рыночной площади.
Последним аккордом над площадью разнесся эзан муэдзина.
Спустя полчаса, когда базарные стражники еще только выглядывали среди выходящих из джами правоверных кади для того, чтобы тот отдал приказ закрыть ворота Котора, охрана южных ворот остановила стремящийся из города кочи. Пожилой мул с трудом тянул повозку, в которой громоздились обширные телеса двух крупных турчанок. Как и положено истинным мусульманкам, их лица были скрыты под густой вуалью, головы замотаны платками и шалями, тела прикрывали длинные платья-халаты.
– Кто и куда? – устало спросил старший янычар.
Один из двух сопровождающих повозку мужчин, по виду – телохранитель, пожал плечами.
– В Радовичи. Куда же еще?
Янычар удивленно застыл.
– По дороге? Когда любой рыбак вас за монетку в мгновение ока туда доставит?
Телохранитель почесал кудлатую голову.
– Так-то оно так… Верно… Да только госпожу на море мутит. А она нынче… Не желает волноваться.
Вместе с сумбурным объяснением в руку постового перекочевала серебряная монетка.
– А сама она немая, что ли? – усомнился янычар, пряча в пояс подношение.
– Да нет. Молитву читает.
Стражник рассмотрел в руках женщин четки и успокоился.
Повозка покатилась в сторону скал.
Когда кочи завернул за ближайший выступ, створки ворот захлопнулись. Базарная стража все-таки нашла местного судью.
5
– Так ты говоришь, что видишь недоступное остальным?
Голос Салы-ага был сух. Дахий, один из четырех янычар, поделивших власть в Сербии, самолично взялся за расследование странного убийства.
Он не верил оборванцу, но не спешил с поспешными выводами. Белый хадж на голове незнакомца – символ достаточный, чтобы выслушать и постараться понять, но это не значит, что носитель тюрбана непогрешим.
Алекс искоса оценивал турка.
Салы-ага, дахий. Пятидесятилетний слегка располневший, но еще крепкий в кости мужчина. Шитый золотом халат, наборный пояс из золотых пластин, даже на тюрбане золотая брошь. Одутловатое лицо, на котором выделяются толстые мясистые губы сластолюбца и пустые, холодные, как морская галька, змеиные глаза. Дахий считал себя полноправным хозяином этих мест, и убийство турка под самым носом вывело его из себя.
– Уважаемый, я уже два раза рассказал всю мою историю, – Алекс, одетый в лохмотья дервиша, нервничал. – Да! В горах меня словили заросшие шерстью разбойники. Они пытали меня огнем, рвали клещами, ломали суставы, чтобы я отринул истинную веру и принял крест… Аллах, да будет воля его, дал мне силы и укрепил в час испытания, так что я выжил… выжил с именем Аллаха на устах… За это всевышний даровал мне необычную награду. Я вижу тех, над кем судьба уже занесла меч. Иногда в таких случаях мне удается предупредить угрозу, отвести опасность. Но такое получается лишь тогда, когда человек сам стремиться избавиться от угрозы, борется, а не отказывается от помощи.
– Ты говоришь, как наставник из медресе… Это Аллах вложил тебе в уста слова учености?
Салы-ага потирал щеку. Он все еще не верил услышанной сказке.
"Только бы не начал раздевать или за накладную бороду дергать".
Алекс дважды проверял крепость искусственной бородки, сам смешивал клей, и старался не паниковать. Но мысли в голову лезли. Кроме бороды, был еще один слабый момент в его рассказе.
– Сколько тебе лет, бродяга?
– Вот уже тридцать четыре года я пылю на этой земле, о ага… – Алекс поклонился.
Дахий нехорошо усмехнулся.
– Ты седой, как лунь. Ходишь, как утка, рука – за поясом… А все еще не разменял пятый десяток лет?
– Испытания, посланные мне всевышним, убелили мне волосы и ослабили члены мои… Но я еще не стар.
Салы-ага хмыкнул. Он сам не знал, за что взъелся на этого слабоумного дервиша. Что-то казалось ему неправильным в этом человеке, волновало.
– А мне? Что ты скажешь мне, путешественник?
Дахий всматривался в черты лица предсказателя, силясь заметить то, что заставило его беспокоиться. Может, слишком часто потирает бороду? Стоит не так?
Алекс склонился в глубоком поклоне.
– Уважаемый, Аллах послал тебе свое благословение и годам твоей жизни еще ничего не угрожает.
Дахий милостиво кивнул.
– Как ничего не висит над близкими твоими и слугами… – Алекс продолжил и повел рукой, очерчивая круг приближенных. – Но над ним…
Еле заметный взмах рукой.
Все заинтересованно повернулись. Я нескольких шагах от дахия переминался с ноги на ногу низенький полный мужчина. При словах дервиша-предсказателя он удивленно замер.
Потемкин пророчествовал:
– Этому славному человеку, так же, как и вот этому, – палец уверенно указал на сухопарого старичка. – Им уже мало что поможет.
Дахий удивленно нахмурился. Он силился понять, можно ли рассматривать сказанное как угрозу или списывать на божественную благодать.
– Я? – пискнул старичок.
Толстяк просто побелел. После того, как пришлый дервиш на рынке предсказал смерть Айхана, большинство обывателей поверило в то, что оборванец может видеть приближение чужой смерти.
Алекс скорбно закатил очи.
– Я не могу сказать, когда вас настигнет наложенное проклятие и где… Но это будет скоро, в этом могу уверить.
Салы-ага побагровел.
– Что за белиберда, несчастный?
Вокруг загудела толпа. При дворе властителя края всегда ошивалась куча прихлебателей, просителей и прочего сброда.
К Потемкину подступили воины охраны. Дахий жестом удержал их и удивленно зарычал:
– Какое проклятие?
Алекс жестом перенаправил вопрос на замершую парочку чиновников. Толстяк и старичок только удивленно трясли головами. Потемкин решил подтолкнуть буксующую мысль:
– Может, вы сделали зло какой ведьме? Нарушили планы почитателей нечистого? Разрушили церковь почитателей дьявола? Разогнали шабаш?
Все замерли, ожидая ответа.
Толстячок подскочил:
– Ведьмы! Я приказал замуровать в стене огнепоклонниц! Чертовых цыганок! Их схватили у порта и судили… Он судил, – толстячок кивнул на старичка.
Алекс сделал понимающее выражение лица.
– Это многое объясняет… Посмертное проклятие ведьмы… Снять его самому почти невозможно.
Дедок побелел и покачнулся. Сбоку подлетели помощники, старика подхватили, подали воды.
Дахий смотрел на это, как на базарный спектакль. Когда стало ясно, что сухопарый кади не умрет, по лицу янычара пробежало облачко досады. Он повернулся к почтительно замершему Алексу.
– Ты не такой пустомеля, как кажешься… божий человек… – дахий развязал тесьму на поясе, выудил из кошеля пару монет и бросил их в пыль у ног прорицателя.
Потемкин с трудом согнулся и подобрал серебряные кругляши.
Салы-ага думал недолго.
– Ступай, человек. С тебя сняты обвинения… Но из Котора без моей грамоты тебя не выпустят… Пока тут поживешь… Мало ли…
Дахий и сам не знал, зачем ему этот странный дервиш.
Но делать поспешные выводы ага не спешил.
6
Алекс не успел покинуть базарную площадь, как его догнали. Двое молодых турок, стоявших за спиной толстячка, загородили дорогу и почтительно попросили дождаться хозяина. Потемкина провели в ближайшую чайхану. При виде казана с пловом во дворе, Алекс непроизвольно сглотнул слюну: он не ел целый день. Турки переглянулись. Через минуту столик перед оборванным прорицателем был уставлен едой. Плов, сладости, фрукты, лепешки, чай.
Толстяк и старичок кади появились только через двадцать минут.
Жирный боров оказался начальником городской стражи, его люди охраняли стену. Кади вынес приговор. Это Потемкин знал еще утром. Вчера люди Карабариса все выведали. Вместе с описаниями причастных турок и перечнем их вредных привычек и болезней.
Теперь предстояло сыграть главную часть спектакля.
– Божий человек, как звать тебя?
– Алеф…
Толстячок замялся.
– Алеф-хаджи, подскажите… Вы так точно все сразу определили… С ведьмами… и с Айханом этим…
Старичок перебил невнятное бормотание и выпалил то, что занимало их умы последние полчаса.
– Если это правда… Если на нас… Как снять проклятие?
Глаза обоих собеседников горели. Потемкин понял, что разговор идет в нужное русло.
Искусству подвести клиента к правильному вопросу, заставить его увидеть в тебе спасителя, друга и высшее существо, научил своего помощника еще старый ведун. Заволюжный владел такой наукой мастерски.
Алекс опустил глаза, чтобы скрыть усмешку.
– Что можно сделать? – он переспросил.
Оба турка придвинулись.
Оборванец, сидевший перед ними, внезапно переменился. Плечи расправились, спина выгнулась, в жестах появилась уверенность и сила.
– Самое главное. Вы уверены, что дело в тех огнепоклонницах? Ведьмы ли они?
Неуверенные кивки.
– Точно?
– Да, Алиф-хаджи.
– Алеф! – поправил Алекс.
Толстяк смутился.
– Алеф-хаджи… Конечно… Старая карга шептала что-то, угрожала. Я сразу почувствовал неладное.
Старичок лишь прошипел что-то в знак согласия.
Алекс положил ладонь правой руки на стол. Медленно провел ей по кругу, оба турка следили за его жестом, не отрываясь.
"Хорошо".
– Есть два варианта. Первый. Вы оба идете в мечеть. Молитесь, прося Аллаха о помощи и заступничестве. Если ваша вера чиста и искренна, если ваши души не запятнаны, то Аллах подымет над вами щит веры…
Турки молчали, ожидая продолжения, но Потемкин не спешил.
– И?
– Что?
– Второй вариант?
Алекс притворно вздохнул.