Для взрывателей я планировал приспособить громоздкие "штатные" образцы, прихваченные из Рима. Но эти бандуры не лезли в раскуроченные корпуса шутих и ракет. Ломать голову не стал – на помощь пришли детские рецепты богатой на события уличной жизни – марганцовка, сера, магний, запрятанные в кусок тонкой медной трубки с зажатым концом. Жалко, что не получилось достать гремучей ртути.
К четвергу в селении появились гости. Георгий выполнил обещание – к нам пожаловали арамбаши зимовавших по соседству отрядов. Они желали выслушать план и оговорить доли.
Полдня прошли во взаимных препирательствах. Собравшиеся в Грабичи атаманы гайдуков требовали от меня открыть самое главное: какой город я собираюсь брать, как обеспечу их проникновение за крепостные стены и как нейтрализую гарнизон. Даже всех разбойников Черногории было явно недостаточно для атаки любой из бывших венецианских твердынь.
Я увиливал, как мог. Лишь заявил, что к нужному часу уничтожу большую часть защитников, а остальных загружу так, что им продыху не будет. Без нюансов. Подробности обещал выложить лишь перед самым штурмом, чтобы не вылезло где наружу. Советовал и им соблюдать осторожность. Для юнаков охраны, оставшихся снаружи дома, мы всего лишь координировали совместный набег на Боснию.
Сербы поворчали, но согласились. Матерые волки, они не доверяли себе и друг другу. Не доверяли и мне, но в набег шли. Слишком большой приз посулили им.
Казна дахия… Все сборы с побережья, золото от грабежей, товары и серебро осевших в порту турецких купцов. Сто тысяч пиастров. По тринадцать тысяч каждому из семи пришедших на мой призыв. Плюс сбережения жителей. Турки перевозили казну из одной крепости в другую, так что уверенно сказать, где же она, никто не мог. Я заявил, что буду знать точно.
К ночи два арамбаши отказались и уехали. Пятеро остались в деле. Теперь в будущем набеге на каждого приходилось по двадцать тысяч. Ухмылки на обветренных лицах стали шире.
Совместно пришлые гайдуки могли выставить сто восемьдесят человек. С четой брата – больше двухсот. Я уверенно заявил, что мне этого хватит, чтобы выбить ничего не подозревающего врага из любой цитадели и продержаться до подхода перяников и русского десанта.
До полуночи мы обсуждали план совместной подготовки… и доли в будущей добыче. Те места, что казались мне тонкими, я просто опускал. Напирал на количество золота и выгоды внезапной атаки. При описании казны не скупился на авансы. Арамбаши хмурились, но слушали.
6
Перед входом в казармы толпились свободные от караула чауши и гарнизонные солдаты. Завтра состоится казнь захваченного арамбаши, всем не терпелось насладиться таким редким зрелищем. Пока же можно было скоротать время в прохладе казармы, но… Служба – есть служба, и когда онбаши требует выходить и строиться, то рядовой идет и строится. По крайней мере, старается это сделать.
Провинциальные секбаны бестолково толкались и пробовали обрести порядок. Грузный купец, чье появление и вызвало суматоху, недовольно сопел рядом с нахмурившимся щуплым мулазимом, младшим офицером, пробовавшим организовать это людское стадо в приличный званию строй. Чуть в стороне собрались коруджу, янычары, за выслугой лет оставленные в гарнизонах. Воинская элита Порты, они всегда стремились подчеркнуть свое привилегированное по сравнению с провинциальной пехотой положение.
Наконец, толпа успокоилась. Купец торжественно зачитал письмо.
– Воинам Порты, надежным защитникам престола и опоре веры!
Солдаты одобрительно загудели.
– Негоцианты Бока-ди-Каттаро благодарят вас за то, что в минуты опасности, когда разбойники и душегубы совсем распоясались в нашем краю, именно вы, славные защитники обиженных, пришли к нам на помощь.
Купец набрал воздуха, вокруг заинтересованно примолкли.
– За то, что вы освободили наши дороги, изловили и наказали кровожадного Карабариса, мы, купцы, подносим вам эти сорок пять бочонков свежей вкусной прохладной бозы!
Секбаны роптали, недовольные подношением. Только янычары хранили молчание – кроме браги, купцы пожертвовали им еще и внушительный кошель серебра.
С заехавшего во двор кочи подручные купца начали перетаскивать бочонки в кладовую казармы. Пять первых пузанков открыли прямо на плацу, щедро наливая пенистую жидкость в протянутые деревянные и глиняные кружки.
Первым, по традиции, отведал подаренный напиток сам купец. Выпив, он демонстративно перевернул чашу, показывая, что она пуста. Солдаты стали ухмыляться.
Еще две повозки с бочонками, въехав в город, двинулись к громадине крепости. Правда, до Кровавой башни они доехали только на следующее утро, простояв сутки во дворе дома купца Еюпа Кадри.
Ни янычары, ни секбаны не заметили, как после речи толстый купец испуганно оглянулся на погонщика въехавшей на плац повозки.
Возница, невысокий мужчина с необычными для побережья лазурными глазами, кивнул, показывая, что вполне доволен эффектом. Торговец облегченно выдохнул.
Херцег-Нови преображался. Один из видных жителей города оплатил настоящий фейерверк, чтобы запечатлеть в памяти жителей такое событие, как казнь гайдукского атамана.
Салы-ага милостиво разрешил христианскую забаву. Но имя щедрого негоцианта запомнил. Тех, у кого серебро карманы распирает, дахий всегда старался примечать.
Самое высокое здание города, цитадель Кровавой башни, окутали гирляндами, в нишах установили шутихи. На маленькой площади у подножия разместили ракеты для салюта. Мастер-итальянец, монтировавший оборудование, клялся, что если что-то пойдет не так в предстоящем зрелище, он готов себе руку отрезать.
Янычары улыбались шутке – одной рукой пиротехник уже не мог пользоваться. Видимо, перестарался в обещаниях.
7
Алекс.
Ночь мы провели в доме турецкого купца.
Сам осман с домочадцами лежал связанный в одной из комнат. Гайдуки рвались перерезать ему глотку, но я настоял, чтобы пленников оставили в живых. Хотя бы до утра.
Инструктаж боевых групп много времени не занял. Ребята четко усвоили свои роли. Оставалось надеяться, что все пройдет без сучка и задоринки.
Пока юнаки чистили оружие и перебирали припасы, я в десятый раз пробегал в мыслях собственный план.
Кмит ушел три дня назад. Гайдуки, сопровождавшие его, подтвердили, что фелука с агентом благополучно добралась до дежурившего у берега фрегата с русским флагом. Сейчас флот уже должен идти к нам. Гонца с сообщением, что все отменяется, от него не появилось, значит, пока все в порядке.
Я провел в город шестерых бойцов. Все – из внутренних провинций Порты, хорошо говорят по-турецки, все появились в Херцег-Нови разными путями. Двое на рыбацкой фелуке, трое пришли погонщиками купеческого обоза, самый шустрый прикрывал меня. Парочка нищих – обычное зрелище на этих дорогах. Никто не засветился, не вызвал подозрения.
Остальные гайдуки четы брата должны были появиться на сцене в самый нужный момент.
Что еще?
Союзные арамбаши заявили своим юнакам, что выходят в совместный рейд к западной границе. Отряды их ушли два дня назад. И вчера все синхронно повернули назад, якобы из-за сильного турецкого заслона на перевалах. Это – деза для шпионов осман, пускай разбираются.
Последним пунктом была поддержка самой Черногории. Тут не все так гладко. Жеврич передал письмо, что перяники владыки появятся лишь только тогда, когда мой человек доставит сообщение, что город взят. Негуш не желает рисковать понапрасну.
Впрочем, русские штыки мне нужнее сабель гвардейцев-горцев.
Я крутил план и так и этак, пытаясь предусмотреть в нем все слабые места.
За стеной послышалось бренчание. Это – Нико, старый попрошайка и уличный певец, глаза и уши Жеврича на побережье. Начальник разведки сдал мне своего агента еще в Цетине. Ушлый серб готов многое поставить на кон. Не каждый день кто-то согласится за тебя каштаны из огня таскать!
Старик неплохо помог. Именно он посоветовал дом купца Кадри в качестве временного пристанища. Теперь вот дедок решил повеселить ребят пением? Только дискотеки в доме не хватало!
Я отложил кинжал, которым чистил края фитилей для взрывателей, и вышел в коридор. Надо успокоить их, пока музыку не услышали прохожие на улице.
Гайдуки сидели на полу, окружив старого певца плотным полукругом. На мое появление никто и головы не повернул. Главным здесь, конечно, сразу после меня, был Воислав. Седой, весь покрытый морщинами – он выглядел совершенным стариком, хотя на самом деле едва разменял четвертый десяток. Для его и остальных ребят у меня было припасено особое задание на завтрашнее утро. А они тут вместо того, чтобы спать и сил набираться, баллады слушают!
Старик, закатив глаза, пел, подыгрывая себе на пузатой бандуре:
Этой бой никогда не окончится
Ни на выжженном поле, ни в сердце,
В этот день не поет, не играет никто,
Даже птицы стихают и плачут.Ты замри и подумай о мертвых героях, юнак.
Коль умолкнешь, то к ночи услышишь,
Как сквозь темру и время к тебе донесется
Топот их лошадей и звон стали…
И придет к тебе шепот:
"Серб, вокруг посмотри,
Не беги от того, что на сердце.
Здесь полны волчьи ямы до самых краев,
Наших рубленных глав, языков, языков…
Сердце Родины порвано нынче.
Иль земля перестала мужчин сербам рожать?
Или гордость османам продали,
Коли сестрам и мамам не можем сказать,
Где отцов наших мы потеряли?"И сожмется рука на верном клинке,
И по усу скользнет злая капля.В Видов день все ручьи и все реки вокруг
В нашем Косово пенятся скорбью,
И впадают к нам в души, в наше сердце текут,
Обращенные кровью…
Проникновенный хриплый голос заставил глаза юнаков разгореться особым блеском. Плечи их распрямлялись, губы сходились в узкую нить. Никто не пробовал подпевать, хотя многие знали слова.
Я тоже их уже слышал, потому и смолчал.
Лишь когда последний аккорд затих, знаком показал Нико, чтобы тот закруглялся. Старик, глядя поверх голов слушателей немигающим взором, кивнул и отложил бандуру.
Гайдуки молча начали расползаться по комнате. Они ложились на сорванные со стен ковры, раскладывая вокруг оружие. Караульные потопали вниз, к пленникам.
Я вздохнул. Это – плохо, когда в тебя не верят.
Видов день – день, когда войска сербского короля вышли биться против захватчиков турок и почти все погибли, день скорби и памяти, героизма и пожертвования.
Эту песню здесь пели, когда шли на смерть.
8
Первыми заволновались караульные, поставленные у ворот города. Солнце только выбежало на небосклон, как усатые чауши начали хвататься за животы и один за другим бегать к городскому валу, ближайшей выгребной яме. Солдаты жаловались на резь, слабость в ногах и тошноту. Онбаши послал гонца к табибу, должному обитать при казарме, но посланник вернулся ни с чем – лекарь был занят в полку.
Дальше становилось хуже. Боли в животах стали невыносимыми, на лицах караульных проступил пот, тела била дрожь. Сам онбаши тоже чувствовал себя неважно.
В казармах в это время царил сущий кавардак. Эпидемия, которая поразила стражу у ворот, тут, в центре нижней крепости, собрала еще больший урожай. Больше половины солдат уже слегли, коридоры казематов заполнили тугие пары испражнений и блевотины.
Те, кто еще держался на ногах, собрались на плацу. Соображали османы быстро – уже к обеденной молитве ворота казармы распахнулись. Полторы сотни турок, почти все способные стоять на ногах, двинулись на поиски купца Кадри. Прохожие и жители благоразумно убирались с дороги разъяренных осман. Те немногие, кто не успевал, присоединялись к процессии, если были мусульманами, или отправлялись в канаву с перерезанным горлом и вспоротым животом, если носили крест на груди. Солдаты не занимали голову сложными размышлениями.
Не успела орущая толпа добраться до дома купца, как сзади громыхнуло. Здание казармы вспучилось, выросло в размерах и разлетелась, полыхнув огнем и клубами дыма. Это оставшиеся османы решили проверить, что же они такое пили. В подвале оставалось всего две бочки. Добровольцы вытянули их наверх, шатающийся онбаши взмахнул деревянной киянкой, вышибая толстую пробку…
Вспучившийся осколками камня и грязи огненный цветок еще только начал оседать на замерший от ужаса город, как орущая толпа, потрясающая ятаганами и ружьями, ворвалась во двор купеческого дома. Во дворе было пусто. Самые ретивые тут же двинулись на стены, пытаясь взломать окна. Остальные приступили к запертым дверям. Какой-то здоровяк вытащил кувалду и, не мудрствуя, всадил ее в полотно двери. Стальная полоска, в которую он метил, погнулась, но устояла.
Толпа напирала, здоровяк размахнулся снова. На это раз он направил свое оружие в замок.
Громыхнувшее из-за двери пламя вынесло и громилу и топчущихся за его спиной турок. Груда мелких камней, подобно картечи, вылетела из самопального фугаса, проделав в людской массе просеку. Ошметками плоти забрызгало высокий забор почти по грудь.
Рев боли прокатился по толпе, сменившись верещанием раненых. Уцелевшие, ополоумев от страха, устремились к выходу, затаптывая упавших приятелей. Но выйти не успели. Огонек невидимого со двора фитиля добежал до выставленной в окно деревянной чушки. Второй фугас полыхнул прямо в месиво из окровавленных человеческих тел, выворачивая полуоткрытые ворота и разбрасывая останки тех, кто был перед ними.
Когда на воздух взлетело здание казармы, в подвале Кровавой башни, главной цитадели города, началось движение.
Утром служки крепости и подручные купца Кадри занесли сюда почти два десятка бочек пенистого напитка, способного поднять дух уставшего на солнце правоверного мусульманина. Так купцы города отблагодарили своих защитников за спокойствие на дорогах. Планировалось, что днем бозу разольют янычарам, собравшимся поглазеть на казнь гайдуков. Солнце еще радовало население Боки погожими днями, и подарок пришелся кстати.
Охрана на въезде для порядка вскрыла пару верхних бочонков, зачерпнула по кружке пенистой жидкости и отошла в тень караулки. Не дело это для истинного янычара – переносить тяжести, подобно ишакам.
Но и оставлять подарок во дворе не годилось. Боза – капризный продукт. Чтобы напиток не испортился, трое здоровенных рабов купца затащили все бочонки в подвал, поместив напиток на складе у самых тюремных казематов, в прохладе и темноте.
Никто из стороживших площадку янычар не заметил, как с последним бочонком в подвал проскользнул и веселый мастер-пиротехник, с утра доводивший до ума свои творения.
Как только город сотряс гром взрыва, днища двадцати бочонков вылетели под мощными ударами. Два десятка усатых, полузадохнувшихся юнаков вывалились на каменные плиты. Гайдуки растирали затекшие члены, проверяли оружие, молились. В темноте зачиркало огниво.
Дверь заскрежетала, открываясь.
Треск взводимых курков…
Первыми в проеме показались "рабы" купца Еюпа Кадри. Следом – мнимый пиротехник. Они втащили в комнату тело единственного охранника, обязанного стоять на развилке между складом и тюрьмой.
Мертвого янычара быстро раздели, в его униформу облачился один из юнаков. Через пару минут сторож вновь находился на посту.
В развернувшемся на поверхности хаосе исчезнувшего пиротехника, как и "рабов" купца никто не хватился. Дахий, которого ни суматоха в городе ни взрывы не вывели из себя, формировал боевую колонну. Из орты янычар, базирующихся в башне, он отобрал сотню. Этот отряд должен был провести разведку боем и выяснить, что же приключилось внизу. Враг ли штурмует стены, или это просто чья-то неосторожность.
Сам Салы-ага не верил, что противник мог подобраться незаметно, потому и забирал почти всех.
Лишь полусотня янычар во главе с любимчиком дахия, каракулучи Хасаном Тургером, осталась в крепости. Пушки ее должны были следить, чтобы по дороге, ведущей вдоль гор, никто не проскользнул к Херцег-Нови или от него.
Когда топот ушедших янычар затих, двери склада отворились.
9
Алекс.
Я приказал блокировать выход, но не высовываться пока. Главным в этом набеге для меня оставалось спасение жизни брата, и откладывать выполнение этой задачи я не желал.
Двое испуганных сторожей сами подбежали к нам, как только услышали шаги. Только один из них схватился за саблю. Юнаки навалились на турок, сбили с ног и, зажав рот, прирезали. Я сорвал с пояса мертвого охранника ключ. Всего лишь один ключ!
Дверь в коридор казематов отворилась, но сами камеры остались плотно запертыми. Где ключи от них, спросить было не у кого.
Развязав мешок с припасами, выудил пяток плоских лепешек. Каждую уложил на выступающие части замков камер. Поднес огонь.
Мои "отмычки" с треском и искрами выжгли дыры в мореном дереве полотна, обнажив механизмы. Пара ударов прихваченной сверху лавкой, и двери распахнулись.
Карабарис лежал в третьей камере. Жизнь еле теплилась в нем. Тело от пяток до шеи покрывали резаные, рваные раны и синяки. Естественно, он был без сознания.
Вокруг стоял лязг металла. В коридоре нашлись инструменты, и пара гайдуков уже рубила кандалы пленников. Едкий дым от "напалма" лез в легкие, душил тело в кашле. Пора выбираться наверх.
Кроме Бариса еще двое узников не могли двигаться сами – их всех понесли. Остальные освобожденные ковыляли самостоятельно и просили только дать им оружие.
Мы вышли на верхний уровень, к продовольственному складу.
Оставив узников на попечении двух опытных ветеранов, сведущих в лечении ран, я поднялся ко входу в подземелье. Здесь уже собралась большая часть юнаков.
Снаружи хаос постепенно уступал место порядку.
Янычары перезарядили пушки, направленные на узкий серпантин дороги, тянущейся с побережья к Херцег-Нови. Десяток турок сторожило выход в город, остальные равномерно распределились по стенам, высматривая врага.
Их все еще было больше, чем нас.
Я зачиркал огнивом.
Тонкая нить, на которой над площадью повесили праздничные гирлянды, только с виду была обычной. На самом деле внутри скрученной в шнур материи прятался измельченный карбонит, смешанный с крупинками серы. Он горел быстрее привычного тут фитиля.