Правда, орудие на "Королевском тигре" стояло мощное, сильно усовершенствованная "ахт-ахт" – с полутора километров 88-миллиметровый снаряд прошибал почти сто пятьдесят миллиметров брони. Ну, так и ЗИС-6 тоже бьет нехудо…
– Бронебойный!
– Есть бронебойный! Готово!
– Федотов! Целься по башне, в лоб! Огонь!
Грохнуло. Наводчик немного промахнулся – снаряд лишь высек сноп искр.
Лобовая деталь башни "Королевского тигра" хоть и имела большую толщину, но угол ее наклона был мал.
– Бронебойным!
– Есть! Готово!
– Огонь!
К этому времени немецкие танкисты ждать не стали – развернули башню и сами выпустили снаряд по "Т-43М" – болванка содрала стружку с корпуса. А вот Федотов не оплошал – вогнал снарядец куда надобно.
Рвануло. Вышибло люки, но вот башню не сорвало – мощи не хватило этакую гирю выжать. "Тигр-II" стал колом.
– Молодец, Санька!
– Да не считается, тащ командир… Со второй попытки…
– Ладно, ладно!
Репнин приткнулся к перископу. За тушей "Королевского тигра" дымился развороченный корпус другого танка, кажется, "четверки". Чуть дальше горели две САУ, вроде бы "Хуммель". А сбоку были раскиданы бетонные блоки, ранее складывавшиеся в дот. Ага, что-то движется…
Это что-то оказалось самоходкой "Ягдпантера", весьма зубастой из-за своей пушки, такой же, что стояла на только что подбитом "Тигре".
– Иваныч, маневрируй, а то схлопочем!
– Понятно, тащ командир…
САУ попыталась быстро развернуться, но это ей не удалось – земля, поднятая взрывом, была рыхлой, и "Ягдпантера" всеми своими тоннами подзавязла.
– Бронебойным! Спишь, Федотов?
– Никак нет!
– Есть бронебойным! Готово!
– Огонь!
102-му опять повезло – снаряд пропахал "Ягдпантере" борт, но в том не было заслуги башнера. Просто немецкая броня утратила былую прочность – никель кончился.
– Там еще одна!
– Вижу! Бронебойным!
– Есть! Готово!
– Огонь!
Вторая САУ оказалась более верткой и подставила лоб. Непробиваемый. И выстрелила сама.
Неизвестно, что спасло командирский танк. Наверное, Копье Судьбы, все еще валявшееся в захоронке.
Снаряд чиркнул по башне, вышибая искры, и ушел, а второго раза немецким самоходчикам не дали – "ИС-3" врезал "Ягдпантере" бронебойным и достал до самого нутра. Сдохла.
Однако была еще одна САУ, которая не вмешивалась ни во что, а выжидала в лесопосадке. И дождалась.
Когда танк Капотова развернулся передом к атаковавшей самоходке, которую добил "ИС-3", скрывавшаяся в засаде "Ягдпантера" выстрелила ему в борт с каких-то трехсот метров.
Такого удара никакая броня не выдержит.
"Сороктройка" замерла, после чего вздрогнула, лязгнув гусеницами, словно в агонии, и тут же башня резко наклонилась, выпуская из-под себя поток пламени.
– Колька-а! Твою ж ма-ать…
Иваныч, не дожидаясь приказа, резко развернул танк. Борзых тоже ссамовольничал – зарядил бронебойным. Федотов тут же выжал педаль.
Орудие грохнуло, откатом выплевывая дымящуюся гильзу.
Как оказалось, еще три или четыре танка поступили так же – развернулись и выпалили в упор. Расстрелянная "Ягдпантера" вспыхнула сразу со всех сторон.
Репнин стянул губы в нитку. Солдаты гибли каждый день, и помногу, но Колька Капотов был его другом, а это совсем другая песня…
На окраину городишки Зигсдорф 102-й вылетел первым. Повел башней влево, повел вправо, будто осматривая чистенький, затаившийся "населенный пункт" с островерхой кирхой, и задержал свой бег. Вскоре показались бэтээры с пехотой, и лишь тогда "Т-43" покатил по улице.
Как оказалось, Репнин осторожничал не зря – три тетки в шляпках и с фаустпатронами в куриных лапках поджидали "русских варваров". Выстрелили. Правда, не попали, а пара пехотинцев не стала играть в благородство и скосила старушек одной очередью.
Видели ли эту сценку остальные жители городка, осталось неизвестным, но более никакого сопротивления никто не оказал.
За Зигсдорфом бригада свернула с автобана к недалекой железнодорожной станции Иберзе – немцы туда как раз танки доставили, надо было "встретить".
Дорога к Иберзе была перегорожена опрокинутыми грузовиками, упрочена рельсами и кучами грунта.
– Иваныч, стой! Борзых, кликни саперов, пускай обочину проверят.
– Есть!
Репнин проговаривал команды, не отрывая лба от нарамника. Так и есть – замаскировали пушчонку, гады. Вот, дескать, остановится танк перед баррикадой, и мы ему в бортик…
– Федотов, видишь?
– Вижу, тащ командир! Они в другую сторону целятся!
– Фугасным их, чтоб не целились!
– Есть фугасным! Готово!
– Огонь!
Взрывом смело и самодеятельных артиллеристов, и саму пушку.
– Ванька! Саперы где?
– Сказали, что сейчас… Уже!
Подлетел "студер", и бравые саперы живо обследовали обочину. Распрямились и показали знаками – есть "подарочек"! Объезжайте!
– Иваныч, возьми правее.
– Понял!
Танк сдал задом, заворачивая, и съехал на траву, на лужайку, больше похожую на газон.
– Иваныч! Воздух!
В небе появился старый бомбовоз "Дорнье" До-19, хвастливо прозванный немцами "Уралбомбером" за дальность. Репнин и не подозревал, что в рейхе еще сохранилось такое ломье, но даже летающий металлолом способен бросать бомбы.
Бедный повел танк зигзагом, то притормаживая, то газуя. Когда "сороктройка" миновала одинокое дерево, Геша похолодел – здоровенная бомба летела прямо на танк!
Ужасный взрыв тысячекилограммовой бомбы подбросил танк – и погасил сознание.
* * *
Когда Репнин пришел в себя, то услышал стон башенного. Голова Федотова лежала у него на коленях.
Геша хлюпнул носом, утер рукавом кровь и нащупал фляжку с водкой, куда он сливал "наркомовские". Дал глотнуть башнеру, тот пригубил как следует и закашлялся.
– Бля-я… Ну и бабахнуло…
– Иваныч! Живой?
– Не совсем… – прокряхтел мехвод. – Ни хрена себе бомбочка…
– Это "тонка" была… – простонал Борзых.
– И ты не совсем живой?
– Тащ командир, а у вас кровь из ушей…
– У тебя тоже.
Кряхтя, Репнин сунулся к перископ – и ничего не увидел. Темно, как в погребе. Засыпало их, что ли?
– Иваныч, заводи!
– Да мы в воронке, мужики! Ну ни хрена себе…
Похоже, что мехвод был прав. Бомбы из самолета падают не отвесно, а под углом. Вот и "тонка" врезалась в землю под танком и, взорвавшись, выбросила несколько десятков кубометров земли, оставив по себе воронку десяти метров в поперечнике и глубиной метров пять.
Мотор завелся сразу.
– Не сместился! Хорошо! А днище, похоже, выгнуло!
– Выберешься, Иваныч?
– А то!
Сдав назад, мехвод добавил газку, и "Т-43", рыча, полез круто вверх, содрогаясь всем своим стальным организмом. Завис на мгновение, выехав на край, и мягко перевалился вперед.
– Осколочным!
– Есть осколочным! Готово!
– Федотов, видишь грузовики?
– Вижу!
– Сделай так, чтобы я их не видел. Огонь!
Рявкнуло орудие. Снаряд разнес капот у одного "Опеля" и накрыл взрывом грузовик, стоявший за ним.
– Иваныч, вперед!
– Есть вперед!
Из воспоминаний капитан Н. Борисова:
"…А еще я оценивал по детям. Дети ведь всегда остаются детьми. Вот, например, как чехословацкие дети? Сразу спрашивали разрешения, можно ли забраться на танк? Мы, конечно, разрешали. Они лезут, всё рассматривают, улыбаются…
А немецкие дети? Помню, где-то наша колонна остановилась, а как раз черешня поспела. Деревья справа-слева от дороги, и, конечно, солдаты стали ее набирать. Прямо подгоняют под деревья грузовики, и начинается. Некоторые ломают про запас ветки, в общем, по-русски всё…
Поехали дальше и остановились в каком-то населенном пункте. Смотрю, из-за ближайшего сарая выглядывают два мальчика и девочка. Примерно 10–12 лет. Выглянут и спрячутся… Ну, думаю, пойду к ним. Пошел, поздоровался с ними по-немецки. Они тоже. Что-то начал с ними немного разговаривать, у них даже улыбки появились. После этого говорю им: "Пойдемте со мной, я вас угощу!" Они дошли до угла, но дальше не пошли: "Найн! Найн!"
Ладно. Пошел, взял кое-какие галеты, печенье и чашку черешни, которую мне солдаты собрали. Ясно же, дети голодные. Подхожу, угощаю, а они отказываются: "Найн! Найн!" – и задом, задом от меня. Ну, чего? Поставил я это всё и ушел. Они не показываются. Потом смотрю, опять появились, и с ними другие дети. А наши бы как? Если бы им только предложили, они бы эту чашку маханули тут же на глазах…"
Глава 24
Схрон
Рурская область Германии.
1 сентября 1944 года
Мюнхен был захвачен лишь на восьмой день после начала наступательной операции – немцы выстроили десятки полос обороны, выкапывали противотанковые рвы, громоздили валы, щедро шпиговали землю минами, понавтыкали хренову тучу дотов и дзотов.
Гитлер призвал под ружье малолеток и стариков, и сопливые патриоты нашлись: вкупе с патриотами-старперами они брали в руки оружие и шли защищать свой ненаглядный фатерлянд.
И что им скажешь? Родину, как и родителей, не выбирают.
Геша даже не ожидал столь яростного сопротивления и больше всего боялся больших потерь – это был бы худший сценарий.
Тогда бы наступление резко умерило обороты, но нет – таких же чудовищных по своей величине утрат, как "в прошлой жизни" на Курской дуге, под Киевом или под Сталинградом, Красная Армия не понесла. Напротив, потери оказались минимальны, тем более что 1-м Украинским командовал Черняховский, который, в отличие от того же Жукова, ценил жизни своих бойцов.
Продвижению на север мешали не только бесконечные линии обороны, но и подкрепления, переброшенные с Западного фронта.
Американцы, честно исполняя договоренности, достигнутые в Москве, не стали претендовать на Францию и Западную Германию, увлекшись куда более интересным делом – торговлей с СССР. На практике это означало, что Рузвельт не стал открывать второй фронт, за что ему рукоплескал конгресс, но и англичане, сильно обидевшиеся на Штаты, не собирались в одиночку биться на Западном фронте – там все замерло в неустойчивом равновесии, а последние две недели Королевские ВВС даже не вылетали бомбить мирные немецкие города.
Пользуясь патовой ситуацией, Гитлер тут же заставил генерал-фельдмаршала Роммеля, командующего группой армий "В", поделиться – в Баварию были спешно переброшены 100-й танковый батальон, вооруженный устаревшими французскими танками, а также 1-й танковый корпус СС "Лейбштандарт Адольф Гитлер". В Италии перетрясли группу армий "С" – на защиту рейха были передислоцированы дивизия "Герман Геринг" и 76-й танковый корпус. Тут не до союзников, самим бы уцелеть.
1-я гвардейская танковая бригада с боями прошла Мюнхен и Аугсбург, Ульм и Штутгарт. В конце июля стало значительно легче – появились передышки, уже не повторялся 41-й, когда танки шли из боя в бой, их экипажи ели на ходу, а спали (если было время) прямо в танке.
Причина "послаблений" заключалась в одном радостном событии – войска 1-го и 3-го Белорусских фронтов заняли Варшаву и Люблин, штурмовали Кёнигсберг и Пиллау. Это был самый настоящий, свой "второй фронт"!
К концу лета 1-й и 2-й Украинский вышел на линию Люксембург – Франкфурт. На 1 сентября было назначено общее выступление 1-й, 3-й, 4-й, 5-й и 6-й танковых армий в направлении Кёльна – на Рур, к стальному сердцу Германии, в становище Круппа, Тиссена, Сименса, Боша и прочих толстосумов, делавших деньги на крови.
Катуков лично провел политфинформацию перед своими офицерами, настояв на линии партии – постараться избегать разрушения предприятий. Они пригодятся после победы, когда станут работать на Советский Союз.
Раннее утро первого дня осени началось с команды: "По машинам!"
* * *
Утром 17 сентября 1-я гвардейская оказалась в несвойственном ей положении – танкисты наступали в арьергарде.
За кормой 102-го остались Кёльн, Золинген, Вупперталь, впереди лежал Эссен. Между тем 2-й Украинский уже выходил к Западному валу, к так называемой линии Зигфрида – полосе укреплений, что защищали земли Германии от англосаксов, а передовые части 1-го Украинского миновали Рурский бассейн, выйдя к Вестфалии.
А вот 1-й гвардейской досталась "зачистка" в составе 3-го Украинского. Временно.
Наблюдая Рур в оптику, Репнин не мог отделаться от впечатления, что снаружи – Донбасс. Очень было похоже – такая же равнина, редкие заросли, терриконы, шахты с колесами подъемников, коксовые заводы, подъездные пути с забытыми вагонами…
Насторожившись было, Геша успокоился – немецкий танк метрах в трехстах оказался подбитым. С виду целенький, и башня на месте, а ближе подъедешь и видишь – гусениц нет и половины катков тоже.
– Битый, – заключил Федотов.
– Угу…
2-й батальон прочесывал окрестности какой-то крупной шахты, но местность была безлюдной. Попрятались.
Немец выскочил совершенно неожиданно, возник ниоткуда.
– Мать-перемать! – выразился Бедный, выжимая тормоза.
Качнувшись, танк остановился, а мехвод, совершенно забывшись, выглянул в люк.
– Куда прешь? – заорал он. – Повылазило, что ли?
– Иваныч!
– А, ну да… – спохватился Бедный, возвращаясь на место.
Однако немец не убежал, а заговорил на странной смеси русского и "хох-дойч":
– Битте! Прошу очень! Пожалуйста!
Репнин внимательно огляделся. Вроде не засада, да и напасть неоткуда. А в паре свежих воронок разве что двое-трое уместятся. В смысле, двое-трое смертников.
Поднявшись, Геша выглянул из люка.
– Кто такой? Чего надо?
Немец был в черной форме СС с одной квадратной звездой в петлице – шарфюрер, значит, – но без фуражки, со смешным рыжим чубом.
– Их бин… Я есть Густав Фезе, я есть… я быль танкист тоже! Я бежал, можно меня… как это… посадить, расстрелять можно тоже, но потом! Госпотин полковник, умоляю! Спасите моя невеста! Ее арестовали СД и держат в родовая усадьба Шварценштайн! Дас штимт! Моя невеста звать Эльза фон Люттельнау, она помогала ваш НКВД. Нет, Эльза не быть агент, но она передавала фажные сведения настоящему агенту. Спасите ее, господин полковник!
Репнин покусал губу. Перед ним был враг, но враг побежденный, согласный даже на расстрел, "но потом". И как же не спасти невесту?
– Ваня, свяжись с Лехманом, скажи, чтобы выделил танковый взвод, будет следовать за нами. Густав, далеко до этого вашего Шварценштайна?
– Нет! – возликовал Фезе. – Софсем рядом! Тесять километров, я покажу!
– Слышал, Ваня?
– Так точно!
– И Кочеткову передай, пусть шлет два бэтээра.
– Есть!
Вскоре послышалось лопотанье гусениц, над высоким бурьяном завиднелись башни "сороктроек".
– Густав, залезай на броню, будешь показывать дорогу.
– Йа, йа! Йаволь!
Немец ловко взобрался на танк и уцепился за скобу – в "тридцатьчетверках" таких не было, и десанту следовало проявлять чудеса ловкости, чтобы удержаться на броне.
– Иваныч, ходу!
– Есть, товарищ командир!
102-й бодро покатил по асфальтированной дороге, огибая холмы, поросшие дубняком, и оставляя позади замурзанное хозяйство угольных шахт.
Репнин торчал в люке, поглядывая то на Густава, то вокруг. Было заметно, что земля ухожена, что луг за холмами и не луг вовсе, а пастбище, запущенное по случаю немирного времени. Зато ферма поодаль смотрелась как картинка – беленые стены, красная черепичная крыша. На таких устроенных хозяйствах и вкалывала угнанная с Украины молодежь – парубки та девчата ехали в товарных вагонах на Немеччину, наивно полагая, что заработают там кучу рейхсмарок, а попадали в рабство. Как и полагалось унтерменшам…
– Уже плизко софсем, – сказал Густав. – Во-он за той рощей! Там река и усатьба.
– Ваня, радируй: пехоте прочесать рощу, танкам укрыться.
Бедный малым ходом провел "Т-43" по просеке, свернув с дороги, и доехал до самой опушки.
Отсюда Шварценштайн был виден хорошо. Это была именно усадьба, а не замок. Резиденция какого-нибудь солтыса – уполномоченного графа.
Усадьба крепко сидела на возвышенности, гранича с маленькой речушкой, и в плане представляла трапецию, все стороны которой были застроены. В восточной части высился двухэтажный господский дом, а юго-запад занимала двукрылая хозяйственная постройка, выполненная как фахверк – черные балки красиво смотрелись на беленых стенах. На севере постройка замыкалась кирпичной стеной, в которой открывались въездные ворота.
Было заметно, что когда-то имение окружал ров.
Репнин присмотрелся. Похоже, что вода, заполнявшая ров, притекала из той самой речушки. От дубовой рощи до усадьбы тянулась травянистая низина, и лишь по бережку выстроились тополя.
– Пройти только там можно, – Федотов указал подбородком на строй тополей.
Геша кивнул.
– Я вот думаю, стоит ли…
– Девка же не виновата, – рассудил башнер.
– Тоже верно… Ладно, сходим. Информаторам НКВД – респект и уважуха…
Спрыгнув с танка, Репнин с Федотовым направились в глубину чащи.
– А мы? – высунулся Борзых.
– А вы технику стерегите.
Ваня надулся и скрылся в люке. К Репнину подбежал улыбающийся Климов.
– Здравия желаю, тащ полковник!
– Ну, без тебя никак!
– Ясно дело!
– Короче. В этой усадьбе держат одну женщину… Или девушку, не знаю. – Репнин подозвал робко приближавшегося Фезе. – Ближе подойди. – Густав подбежал. – Фройляйн Эльза кто? Баронесса?
– Йа, йа! Дас штимт!
– Так вот, товарищ лейтенант, баронесса фон Люттельнау, можно сказать, работала на нас, помогала нелегалам из нашей разведки, а теперь ее держат в этой усадьбе. Это усадьба фройляйн?
– Йа!
– Не обращай внимания, лейтенант, по-русски он чешет вполне сносно. Волнуется просто, вот и перескакивает с языка Пушкина на речь Гете.
Климов кивнул и спросил:
– Объясните, Фезе, одну вещь. Если баронессу вычислили люди из СД, то какого, простите, черта ее держат здесь? Почему не арестовали, не увезли в Берлин или еще куда, не расстреляли, наконец?
Густав нервно-зябко потер руки.