– Эльза много знает, в том числе отну… кляйн… одну маленькую тайну Геринга. И ее тержать здесь именно тля того, чтобы рейхсмаршал не смог добраться до Эльзы. Эльзе известен один тайник Геринга. Когта русские… когда вы наступали на Мюнхен, Геринг спешно вывез из Баварии свои коллекции картин, собранные в Италии…
– Награбленные, – поправил его Климов.
– Йа, йа! Вот только самолет, на котором переправлялась одна из частей коллекции, был сбит над Золингеном. Он дотянул до этих мест и благополучно сел. Подручный Геринга не стал рисковать и перепрятать картины – они сейчас находятся в одной из заброшенных шахт, но где именно, знает только Эльза. Она ухаживала за Готлибом – так звали того самого подручного рейхсмаршала, – и он ей все рассказаль до смерти… перед смертью…
– Понятно, – кивнул лейтенант. – Что за картины?
– О-о! Эльза говорила, там полотна Тициана, да Винчи, Рубенса, Рафаэля! Это огромная ценность!
– Прежде всего, – усмехнулся Репнин, – это огромное богатство.
– Йа, йа… В последний раз я говориль с Эльзой по телефону из Кёльна, убеждаль ее покинуть Шварценштайн, но она была никакая…
– Что-что?
– О, ферцайен зи битте! Я хотель сказать – она в никакую!
– Все ясно. Вот что, Климов, давай-ка сюда своих парней. Штурмовать усадьбу нельзя, а то ребята из СД могут избавиться от девушки. По Островскому: "Да не достанься ты никому!" Так что действовать будем без шума, без пыли. Выдвигаемся!
* * *
Особого прикрытия тополя не представляли, но все же "зеленка" давала шанс приблизиться к хозпостройке незаметно.
Въездные ворота наверняка под прицелом, и из дома, что рядом, все видно. Так что надо или на стену лезть, или по фахверку. Второй вариант нравился Геше куда больше – выступавшие балки и откосины для трейсера – что лестница с перилами.
Проскочив оплывший ров, заросший травой, Репнин оказался под стеной хозблока – тут располагались и сыродельня, и коптильня, и мастерские, и каретный сарай, давно превращенный в гараж, и конюшня.
Не раздумывая, Геша полез по стене, цепляясь за что можно, и скоро оказался на втором этаже. Удерживаясь на носках ног, он заглянул в небольшое окно – похоже, шорная мастерская. Повсюду упряжь, хомуты, седла, куски кожи.
Надавив как следует, Репнин добился того, что хлипкий шпингалет сломался. Геша пролез в окно, высунулся наружу и поймал моток веревки, брошенный ему Климовым.
Несколько минут, и все "спасатели" очутились в мастерской шорника. Одним из первых втянули Густава.
Когда вся команда оказалась внутри, Фезе прошептал:
– Тут хозяйство старого Франца, он был конюшим у барона…
Неожиданно заскрежетал ключ в замке, и крепкая дверь в мастерскую отворилась, впуская седого дедка.
Завидев целую толпу автоматчиков, дед замер, выпучивая глаза под косматыми седыми бровями.
Густав тут же зашипел, быстро проговаривая по-немецки. Репнин понимал с пятого на десятое, улавливая отдельные слова: "Эльза", "камарады", "Франц"…
Старик лишь мелко кивал, продолжая со страхом глядеть на большевицких монстров с ППС.
– Спроси у него, где Эльза, – вмешался Климов.
Густав спросил. Старый конюший перестал кивать и заговорил негромким скрипучим голосом.
– Они держат ее в винных погребах! – доложил Фезе.
– Веди, – коротко бросил Репнин и велел Климову: – Пошли своих людей, пусть тихо и незаметно уберут всех "гостей".
– Есть!
Отдав приказ, лейтенант догнал группу Репнина – того страховал старшина Родин, бдительный был товарищ.
Спустившись на первый этаж хозпостройки, "большевики" перешли в господский дом. Несколько разведчиков с бесшумными пистолетами шли впереди.
Вот за полуоткрытыми дверями зазвучали пьяные голоса. Два сержанта, подняв пистолеты дулом кверху, распахнули двери и разом переступили порог. Пок! Пок-пок! Пок!
Хлопки выстрелов не воспринимались как угроза, не разносились вокруг. Репнин заглянул в гостиную – трое в форме "зеленых" СС сидели в креслах, развалясь. Остывали.
– Сюда! – поманил Фезе, спускаясь по каменным ступеням вниз.
Еще ниже имелась крепкая дверь, сколоченная из бруса и обитая крест-накрест бронзовыми полосами. Дверь была незаперта.
Климов тихо сказал, обращаясь к Густаву:
– Пойдешь первым. Создавай больше шуму, окликивай, а когда встретишь… ну, кто тут главный, представишься… м-м… Гансом Мюллером. Предупредишь, что на подходе русские танки. Понял?
– Йа!
– Вперед.
"Ганс Мюллер" коротко выдохнул, толкнул дверь и загрюкал сапогами по лестнице, выкрикивая что-то по-немецки. Своих, должно быть, искал.
– Наш выход, – быстро сказал Климов и скользнул в погреб.
В винных погребах было прохладно и сухо, без той промозглой сырости, что свойственна подземельям.
По всей видимости, погреб был выстроен куда раньше усадьбы – каменная кладка, своды, опиравшиеся на короткие толстые колонны, свидетельствовали о глубокой старине, как бы не о XIII веке.
В погребе было светло – на потолке горели фонари, и глухо доносился перестук дизель-генератора. Ряды бочек и стеллажи с уложенными бутылками уходили в недалекую перспективу.
Голоса звучали правее, за рядом колонн.
– За мной! Товарищ полковник, заходите с того края!
– Понял.
Махнув рукой Федотову, Родину и Димитрашу, Геша направился к "тому краю", стараясь ступать неслышно и жалея, что в сапогах.
– А бутылок-то, бутылок… – прошептал впечатленный башнер.
– Цыц! – порекомендовал ему старшина.
Сжимая ППС, Репнин переметнулся к толстой колонне и осторожно выглянул. Он увидел большой массивный стол с прессом, которым запечатывали бутылки, несколько пластов коры пробкового дерева, корзину с готовыми пробками и прочий инструмент сомелье.
За столом сидели несколько чинов СС и парочка в штатском. Надо полагать, штатские были главнее. На повышенных тонах они разговаривали с бледным Густавом, а у стены, прижавшись к холодным камням, стояла девушка в глухом, старомодном платье.
Репнин прикинул, как пролягут линии огня, и решительно шагнул из-за колонны.
Он не побежал, а именно пошел, помахивая автоматом. Такое "явление народу" стало неожиданностью, дав выиграть пару секунд, а когда эсэсовцы потянулись к "шмайссерам", лежавшим на столе, Геша крикнул:
– Фаллен!
Он боялся, что девушка не поймет или не послушается, но фройляйн резко присела и повалилась на пол, так что очередь из ППС скосила троих офицеров СС. Лишь один из них успел схватить "шмайссер", но это ему не помогло – выстрел Климова прикончил эсэсовца.
Штатские моментально вскинули руки. Гитлер капут!
Репнин присмотрелся к одному из штатских.
– Ба! Бригаденфюрер!
Лицо Вальтера Шелленберга перекосилось. Но не от страха, от ненависти.
– Димитраш, а по-немецки ты как?
– Да нормально, товарищ полковник.
– Тогда будешь переводчиком, полиглот ты наш. Климов, этого связать – важная птица!
– А кто это?
– Шеф абвера.
– Ни хрена себе…
Связанных Шелленберга и его спутника усадили к столу.
– Эльза! – воскликнул Густав, бросаясь к любимой. – Милая Эльза! Ты не ранена? Вставай, вставай, моя маленькая Эльза!
Улыбнувшись чужому счастью, Репнин поглядел на Шелленберга. Тот начал что-то говорить уверенным тоном, наверное, требовать уважения к своему чину, но Геша оборвал его речи.
– Надо полагать, решили свалить из Рейха, бригаденфюрер? И не с пустыми руками? Насчет свалить – это правильно, все равно конец. А вот брать чужое – это нехорошо.
Шелленберг стал что-то с жаром объяснять, зыркая глазами по сторонам.
– Говорит, что хотел сдаться советским войскам, – ухмыльнулся Димитраш, – но как раз не с пустыми руками.
– Скажи, что его желание будет исполнено. Федотов!
– Туточки я!
– Дуй к нашим, пускай сюда идут. А Ваньке передай, чтобы связался со штармом – надо сдать важного пленного.
Оглянувшись на воркующую парочку, Геша махнул рукой.
– Пошли, ребята. Мы чужие на этом празднике жизни!
Похохатывая, разведчики зашагали прочь, волоча растерянных штатских.
Шварценштайн они покидали через главные ворота. Димитраш догнал Репнина уже у самого танка.
– Тот, второй, раскололся! – выложил "полиглот". – Говорит, они ждали самолет из Берлина, чтобы ночью перелететь в Швейцарию. Тут аэродром рядом!
– Тогда сориентируй Ваньку! Пусть наши шлют самолет сюда. Встретим!
* * *
В тот же день на луг, что за дубравой, сел "Пе-8". Ко времени посадки два "Б-4" уже перевезли ценный груз из заброшенной шахты – тщательно упакованные картины в рамах – из музеев Ватикана, Рима, Флоренции. Геринг был известным "покровителем искусств". Слава богу, еще один "искусствовед" не успел "прихватизировать" полотна.
Расставание с Эльзой фон Люттельнау было очень трогательным – на диво хорошенькая немочка со слезами благодарила Репнина.
– А как же я? – пролепетал Густав Фезе. – Я же… это… враг!
Геша усмехнулся и сказал:
– Иди-ка ты, враг, отсюда и не греши.
Из воспоминаний капитана Н. Борисова:
"Трофейный вопрос? Само собой, имел кое-что. Самый первый трофей – "вальтер", который мне ребята подарили, но я его в 44-м дома оставил. Отличный пистолет, очень удобно в руке лежал, отдача почти не чувствовалась.
Часы имел, но это штамповка – не то. Но в конце войны случился памятный эпизод. Когда в Чехословакии уже все было кончено и немцы стали массово сдаваться в плен, то к нам немецкий офицер привел свою роту. Уже без оружия пришли. Он команды подавал, а они всё четко исполняли. А я уже ротным был и стоял рядом с группой офицеров. Он подошел и на немецком доложил мне, что привел своих солдат. Я вызвал одного офицера, чтобы он доложил в штаб батальона. Немец встал на свое место на правый фланг строя, и мы ждем, пока от комбата кто-то придет.
Вдруг этот немец выходит из строя и подходит к нам. Берет под козырек, что-то говорит и лезет в карман. Достает часы, окинул взглядом нашу группу и почему-то вручает их мне. Я взял, он развернулся и снова встал в строй. Я посмотрел, часы совершенно новые. Швейцарские. И служили они у меня лет двадцать. Вот такой эпизодик.
Потом еще достал большие часы на цепочке, и когда поехал в первый отпуск, сделал подарок отцу. И он всем хвастался: "Сын подарил!" Что еще?
В конце войны разрешалось вещевые посылки домой посылать.
Да, когда вошли на территорию Германии, пришел приказ, что в течение месяца можно отправить по одной посылке до десяти килограммов. И три штуки я домой отправил.
Первую я сам собирал. Когда танк сгорел, какое-то время появилось, и тут мне старшина напомнил, что на это дело всего два дня осталось. Так я по деревне где-то прошел и на скорую руку какое-то барахло насобирал. В каком-то магазинчике рулончик шерсти взял. Замотали, завязали. Потом рулончик какого-то цветного материала тоже прихватил. А времени-то на отправку нет. Я уже попросил старшину: "Отправь за меня!" А он же возрастной мужичок, ушлый, и я его предупредил: "Ты учти, война кончится скоро, так что без мухлевства…"
Глава 25
"Крепость Голландия"
Нидерланды.
17 октября 1944 года
1-й Украинский фронт вышел к границе с Нидерландами едва ли не на всем ее протяжении. Воздушный десант, сброшенный у города Везель, захватил мост через Рейн, и войска дошли до крайней западной точки Германии.
Дальше пролегала "Крепость Голландия" – такой оборот ввели еще местные генералы в 40-м, когда готовились защищать Нидерланды от немецкого вторжения. Генералы заранее признавали, что всю территорию страны им не оборонить, а лишь одну четвертую, ядро Нидерландов – вот его-то и прозвали "крепостью".
Увы, в 1940-м эта "крепость" не продержалась и недели – пала на пятый день. Теперь же положение изменилось.
В сентябре Черчилль решился-таки на операцию "Оверлорд", подразумевавшую высадку десанта в Нормандии. Сердце премьер-министра по-прежнему лежало к высадке на Балканах, но теперь, после того, как русские танки прошли через всю Восточную Европу, делать там было нечего. А вот удержать в орбите своего влияния хотя бы Францию, не отдать и ее комиссарам, было возможно.
Конечно, после того как Вашингтон разорвал прежние обязательства перед Лондоном, напрямую договариваясь с Москвой, силы и возможности Великобритании резко уменьшились. И все же Черчилль, который собственными руками разрушал Британскую империю, не ведая, что творит, продолжал верить в великую миссию Англии. Британцы должны были спасти континентальную Европу – хотя бы для того, чтобы она не досталась русским.
Черчилль дождался конца сентября, когда РККА заняла часть Германии от Баварии до Рура и почти всю Польшу, и лишь тогда решился на высадку – большую часть дивизий с Западного фронта немцы уже вывели.
Под началом фельдмаршала Монтгомери находились 2-я британская армия и 1-я канадская. Кроме того, был флот и авиация – как на Восточном, так и на Западном фронте господство в воздухе давно уже было потеряно для люфтваффе.
Немцы отступали, поскольку удерживать завоеванные земли представлялось глупостью, когда большевики прибирали к рукам сам фатерлянд.
Роммелю деваться было некуда, он спешил на родину, желая успеть раньше русских. Увы, дорога на восток (южнее Арденн) была перекрыта войсками 3-го Украинского фронта, и немцы начали отходить в Бельгию и дальше, в Нидерланды. Их оставалось немного – потрепанная 7-я армия, части 15-й пехотной и 5-й танковой.
Немцам удалось отойти, взорвав за собою мост Моердийк через Холланд-Дип, образовав "водный фронт" – по Маасу и Холланд-Дипу и объявив "Крепость Голландию" неприступной.
В октябре, обойдя с севера линию Зигфрида, по направлению к Арнему вышли войска 1-го Украинского фронта…
* * *
…Иваныч заглушил танк, и стало тихо. Репнин устало стянул шлем. Федотов открыл люк, запуская свежий воздух.
До моря отсюда было далековато, но Геше казалось, будто повеяло соленым и терпким. Голландия…
Репнин усмехнулся. Все у него времени не было (или денег) на туры в Европу. Ну вот и проехался. Хоть и без особых удобств, зато вокруг настоящая Европа.
Тут еще не признали однополые браки, а черные халявщики не насилуют белых мадемуазель и фройляйн. Будущее тотальное извращение еще только закладывается.
– Тащ командир! Поедим, может?
– Давай…
Сухпайки стали поприличнее – местные фрау на них облизывались.
Колбаса, хлебцы или сухарики, тушенка или маленькие баночки с мякотью краба – Бедный их "гидромясом" называл.
– А "наркомовских"? – поинтересовался Федотов. – А?
– Наливай.
– "Под копирку"! – залихватски сказал Борзых.
Геша усмехнулся. Это жаргон такой, фронтовой. "Под копирку" – значит двойную норму.
А и правда, чего бы и нет? Притомились они здорово. Столько верст позади, столько боев! От Донбасса до Атлантики!
Не хухры-мухры.
Опрокинув стопочку, Репнин сморщился и быстро закусил "гидромясом". Пожалел, что тогда, в Везеле, постеснялся "оприходовать" пару бутылочек французского коньяку. На его вкус, так армянский "ОС" получше будет "Мартеля", но на безрыбье, как говорится…
Геша, дожевывая "крабятину", глянул в оптику, затем высунулся в люк. К югу отсюда протекал Рейн, а за ним начинался Западный вал – весьма серьезная линия укреплений. Бесконечные ряды бетонных надолбов, которые танкам не одолеть, тысячи стальных дотов, бетонированные рвы…
А здесь ничего этого и в помине нет. Вон там, к западу, вернее, к северо-западу лежит Арнем – ближайший голландский город. Еще километров двести в том же направлении, и будет Амстердам.
Танки подходят и подходят, их становится все больше, но движению вперед мешает не граница. 1-я и 6-я танковые армии ждут сигнала.
Туда, за границу, ушли большие четырехмоторные самолеты, их задача – высадить десант. Надо захватить мосты через реки Аа, Доммель, Маас, через канал Вильгемины и канал Маас – Ваал.
Захватят, куда денутся…
В небо над Нидерландами ушли сотни транспортных самолетов, причем "пешек" было меньше всего – летчики ВВС РККА вели американские транспортники С-54 "Скаймастер", Консолидейтед С-87 "Либерейтор Экспресс" и Дуглас С-47 "Скайтрейн".
По АлСибу – через Аляску, Чукотку, Сибирь – самолеты США поступали прямо на военные аэродромы.
Борзых неожиданно встрепенулся, проглотил большой кусок, едва не подавившись, и просипел, оборачиваясь:
– Выступаем, товарищ командир! Ровно в десять ноль-ноль!
Репнин глянул на трофейные – швейцарские! – часы.
– Еще четыре минуты. Доедаем, убираем и – вперед!
Иваныч завел мотор, и ровно в десять 102-й переехал в Нидерланды.