Парень имел дело со степняками, склонными к образному поэтическому мышлению. Поэтика звучит рифмами окончаний.
Восхитительная многозначность: возможно - речь о времени суток, возможно - о пространстве (от Востока до Запада), возможно - о намерениях и возможностях (хорошо спрятал, ищи-не ищи - не найдёшь даже при свете дня).
- Реши задачу. Задумай любое число от 40 до 80. Задумал? Утрой это число. Получилось? Отними 17. Отнял? Прибавь 11. Сделал? А теперь закрой глаза. Закрыл? Темно?
Присутствующая публика тоже старательно исполняла моё задание. У купца шевелились губы, приказчик что-то считал на пальцах.
Терентий шевелил губами только отнимая 17. С устным счётом знаком. А вот концовка… Он медленно открыл глаза и недоуменно уставился на меня. Потом лицо его начало расплываться в улыбке.
- Ага. Точно. Темно.
Порядок - у парня есть чувство юмора. Это, знаете ли, большая удача в любую эпоху. По моим наблюдениям, без этого свойства ни совместная деятельность, ни нормальное общение, ни, даже, супружеская жизнь… А уж в его-то битом состоянии…
- Слова мои подтвердились. И языки, и счёт холопу сведомы. Я отдам этого, столь полезного для боярина… э-э-э… Берёзы раба, почти задаром. За каких-то тридцать гривен кунами. Можете забрать его прямо сейчас. Так с кем по рукам бить?
Вокруг довольно много народа. Стражники в количестве уже семи штук. Николай с нагруженным покупками Хохряковичем подошли. Куча зевак. Все дружно начинают хмыкать, цокать и вздыхать. Но мне интереснее реакция Терентия: он же только что говорил мне - "не покупай меня". А тут… разочарование, обида, злоба. В адрес продавца.
Купец исполняет пожелания парня, а парень злится. И наоборот: продавец должен быть рад избавиться от такого… "озлобленного товара". А он ломит совершенно несусветную цену. По "Русской Правде" вира за убийство чужого раба - 5 гривен. За вот таких, обученных, "верховых" - тиунов, ключников, кормильцев и ремесленников - 12.
Так это вира за "своего"! За надёжного, выученного, привычного… А тут… - "кот в мешке". Причём - битый, драный, облезлый…
Дедок действует против своих коммерческих интересов - сделки не будет, цена нереальная. Смысл ценника не торговый, а душевный: наказать, восторжествовать, показать мне - "моё место".
Обида за наезд на его приказчика, зависть к нашему новому боярству, неприязнь к моему юношескому виду, раздражение от моего "человеческого" разговора с холопом, от моей шутки с устным счётом…?
Я ещё ничего толком не сделал, а поводов не любить меня уже… список. И перечисленные - ещё не все.
Какое именно шило у него в заду жмёт - не интересно. Мне здесь жить, дела делать. Надо деда обламывать. Работорговцы… у меня положительных эмоций не вызывают. А этот - особенно. Выглядел бы как сволочь - не так сильно бы раздражал. А то… благочестивый, благолепный, благонамеренный, благополучный… гад.
Николай уже вылез вперёд, уже, в обычном при покупке стиле, хает товар. Раб - худой, битый, поротый, многократные побеги, стёртые ноги…
- Николай, погоди чуток. Добрый человек, ты назвал свою цену. Мы её услышали. Позволь и мне сказать нашу. Две ногаты.
Общенародный хай на мгновение замирает и сразу резко усиливается. Тут уже не торговля - тут два оскорбления. Дед завысил цену раза в три-пять. Я провалил его цену в триста раз. Первое ещё можно списать на жадность, презрение к чужакам, пренебрежение к покупателю… Моя цена - просто плевок.
- Что?! Да как ты…! Да что ты вообще…?! Это у вас что за сопля?! Хто его сюда пустил?! Не будет у нас торга! Не будет никакого разговора! Молоко ещё на губах…! Пороть таких! Ты этому… Осине так и скажи: пороть выблядка! На горох и пороть! Чтоб ни лечь, ни встать! Да как же язык-то повернулся?! Всё - торгу не будет. Пошли отседова, неча гляделки вылупливать!
- Э… Добрый человек. Могу цену добавить.
- Чего?! С этого и начинать надо было! Что такое - "могу"? Ни хрена ты не можешь! Тоже мне - выпускают всяких недоделанных… От них одни безобразия…
- К двум ногатам добавляю твою жизнь. Она-то, поди, для тебя дороже тридцати гривен.
Народ снова ахнул. Продавец, несколько поуспокоившийся, немедленно взвился матерно:
- Ты! Ты хто?! Ты тля безмозглая! Ты кого пугать вздумал?! Да я таких как ты… на ладонь посажу - другой шлёпну! Мокрое место останется. Нет, люди добрые, вы гляньте! Всякая посельщина-деревенщина, тока-тока с дерева слезшая, окромя болота ничего не нюхавшая, мне, купцу доброму, всякие слова пугательные говорить осмелилась!
Не хорошо. Наезд не прошёл. Размяк я как-то среди своих. А тут… жаль упускать этого Терентия. И денег нет…
А, фигня - серебра я уже видал много, а вот такого мужичка - первый раз. Надо брать, выкрутимся.
- Да ладно, дядя, чего разорался? Нет - так нет. Было бы предложено. Не хочешь - будем по твоей цене. Николай, отдай дяде 30 гривен да бей по рукам.
Фиг там. Дед решил выспаться на нас по полной.
Глава 227
Полчаса он рассказывал - какой я плохой. Какие мы все плохие. И как у нас всё плохо. "Плохо" - было, есть и будет. И у родителей моих тоже… очень нехорошо было. И дети мои, если случиться такое несчастье, будут… нехорошими.
Потом соблаговолил. Продать обсуждаемого холопа за 60 гривен.
Николаю даже дурно стало - начал за сердце хвататься. Отдать столько серебра за вот это… чудо недокормленное? Оно, что, золотое? Да мы за такие деньги четверых-пятерых-десятерых таких же…
Поздно - седобородый иконописный работорговец завёлся. Он внушал, стыдил и проповедовал. Его отсылы к Святому Писанию, сравнения меня с различными представителями живой природы и характеристики моих личных качеств наполнялись яркими образами и излагались хорошо поставленным голосом.
Мои уши горели, местные зеваки ахали и хихикали. Здорово дед пришлых развёл. Так им и надо, боярам сиволапым.
Как говаривал царь Соломон: "И это пройдёт". Царь иудеев снова оказался прав: "это" - прошло.
Нам пришлось вытрясти все кисы. Не только ногаты и куны, но и кое-что из безделушек. Ивашко даже перстенёк с пальца снял.
Дед ещё повыкаблучивался, повыпендривался и повыёживался. Наконец, ударил с Николаем по рукам. Бросил пренебрежительно:
- Отвязывайте. Верёвку… так и быть - дарю.
И величественно удалился в сторону своей резиденции.
Мне было стыдно. Мне было очень стыдно от услышанного.
Можно сколько угодно повторять, что это квакала тупая туземная лягушка, которая сдохнет за восемь веков до моего рождения, что он представления не имеет ни о дискурсе, ни о гламуре. Вообще - примитивная, ограниченная, средневековая…
Мне было стыдно. От того, что мне пришлось вытерпеть всё это перед лицом моих людей. Перед местными зеваками. Теперь на торг просто не являйся. И ругать нужно только самого себя: не предусмотрел, не подготовился, полез в бутылку.
Нефиг было Николаю мешать. Он-то правильно бы торг провёл - по кусочкам:
- Ноги стёртые? - Гривну долой. Спина порота? - Ещё три. Побеги были? Минус пять за каждый.
И вывел бы цену на что-нибудь приемлемое. А я вздумал "методом половинного деления":
- не по твоему, не по моему - пополам.
Вот и выскочил за "границы допустимого". Ну откуда попаданцу знать - какие у русских работорговцев "границы допустимого" в ценообразовании?!
Древние греки в надгробных эпитафиях по аналогичным случаям выражались интеллигентно: "Не преуспел".
Весь мой трудом и кровью наработанный авторитет… все убиенные мною или по моему приказу мужчины и женщины… на хрена было…?
Терентий испуганно посматривал на меня, пока я угрюмо разматывал верёвку на его ошейнике. Вокруг ещё стояли зеваки, стражники, мои люди.
Понурые, уныло, как оплёванные, мы собрались уходить домой.
Вдруг из пристройки, куда удалился иконный дед с приказчиком и деньгами, раздался крик.
Из дверей появился размахивающий руками и вопящий приказчик. Вопил он неразборчиво, но… "набатно". Потом вдруг кинулся к стенке и начал блевать.
Все вокруг напряглись. Николай, было, намылился сбегать-посмотреть.
- Всем - стоять!
Негромкая команда дошла до моих людей. Десятник стражников непонимающе поглядел на нас и, оставив пару своих людей, во главе остальных потрусил к источнику крика. За ним ломанули и зеваки.
Мы рассматривали, как Терентий заматывает тряпками разбитые ноги, когда из пристройки резво выскочил десятник. Будто его в задницу чего клюнуло. И явно удивился, увидев нас на прежнем месте. К нам он подошёл уже не спеша.
- Ну, отроче, сказывай: твоя работа?
- О чём ты, добрый человек?
- Тама купец мёртвый лежит. Ты душегубство сотворил? Сознавайся!
Не фига себе! Как это, как это? Не понял я.
- Ты, десятник, весь наш разговор - рядом простоял. Всё видел, всё слышал. Как купец ушёл - я здесь остался, люди мои тоже. Снова: ты всё видел. Ну и как я мог этого купца… Как?! Чем?! Кстати, а от чего покойный… ну, дуба дал?
Десятник и сам пребывал в сильном смущении. Сильная взаимная вражда… недостаточная основа для обвинения.
Вот если бы меня увидели ночью возле того места, где случилось преступление, тогда, по "Русской Правде", есть причина для подозрения. И тестирования подозреваемого раскалённым железом.
- Приказчик говорит: вошли в горницу. Купец за стол сел, велел квасу принесть. Кошель вытащил, стал серебро перебирать, на зуб пробовать. Приказчик сбегал за кваском, вернулся… Купец на земле лежит. Приказчик к нему, а тот уже… весь розовенький и слюни изо рта. Вот, стало быть…
- Да уж… Вот только что - нас жизни учил, а сам уже… На всё воля божья.
Я стянул шапку с головы, найдя взглядом купола церкви, широко, троекратно перекрестился.
Крайне недоверчивый взгляд десятника требовал объяснения. Я ответил честно, смущённо-испуганно-растерянно:
- Тут, господин десятник… Такое дело… Вот ты говоришь: "сознавайся". А в чём? Я ж там не был. Ты ж сам видел. И ведь я ж его предупреждал! Ну, насчёт цены… А он… Ты ж сам тут был! Он же ж и слушать не хотел… Ай-яй-яй… Поди, и вдовица с сиротами остались?
Десятник напрягся, его люди вокруг взялись за оружие. А я продолжал:
- Я-то не душегубствовал, не убивал его. Да и не мог никак - ты же сам всё видел. Но вот же ж… Тут дело такое… Заборонено мне покупать хоть какого человека, холопа ли, робу ли, христианина ли, поганого… дороже 2 ногат за голову.
Народ вокруг… удивился. Десятник подозрительно меня рассматривал. Но я же не убегаю, не отнекиваюсь - бить-хватать… вроде нет причины.
- И кто ж на тебя такую… епитимью наложил?
Несколько издевательский тон вопроса не мог скрыть его растерянность.
"Епитимья", как известно - церковное наказание. Это "правильное" слово в "правильном поле ассоциаций".
- Кто-кто… Об высших силах слышал? А про "Покров Богородицы"? А чего спрашиваешь тогда?
Я старательно поправил свою косыночку и накрылся шапочкой.
Начнут приставать - отопрусь. "Ваньку поваляю", придурок я. Верую в Пресвятую Богородицу! А что, нельзя?
Мне лжа заборонена, ни слова неправды!
Кто мне, Ивашке-попадашке, есть "высшая сила" более высокая, чем я сам? - А никто! Две ногаты я себе сам и установил. Просто потому, что в самом начале меня лекарка Юлька боярыне Степаниде Слудовне в Киеве за такие деньги продала. Меня! Ну и кто тут, во всём этом мире, может быть дороже?
- Я-то думал, за нарушение заповеданного - мне какое наказание будет. А оно, вишь ты как - по продавцу ударило. По деньгам плаченным. Не хорошо это. Опасно. Как бы оно и дальше не пошло. Ну, знаешь же - как в Библии сказано: по четвёртое колено. Охо-хошеньки… Вот же забота-несчастие… И как отмаливать - ума не приложу.
Я ещё раз, уже вдумчиво, перекрестился на крест ближайшей церковки. Под наряжено-растерянным взглядом десятника.
Тут самое главное - не рассмеяться. А то будет как с тараканами в бородатом анекдоте:
"- Тараканов в доме полно. Как бы вывести?
- Да просто! Пришёл домой и командным голосом: - Тараканы! Пошли вон! - они испугаются и уйдут. Главное: не смеяться.
Через день:
- Ну, как? Ушли твои тараканы?
- Нет. Пришёл, сказал. Они испугались, в колонну построились и за порог. Так смешно маршируют. Я и засмеялся. А последний как закричит: - Братва! Назад! Хозяин пошутил!".
Я не рассмеялся, а скорбно возвестил окружающим:
- Люди добрые, пойдём-ка мы до дому. Столбовой боярин Аким Янович Рябина ныне на постое стоит на подворье покойного кречетника. Ежели что - зовите. Чем могу - помогу. Ну, бывайте здоровы.
Десятник как-то дёрнулся. Но… не бегут же. Серьёзные люди, вон сколько серебра высыпали. Боярина отпрыск, слуги его…
И главное: как?! Ведь своими же глазами видел… И ещё куча народу, на кресте поклянутся. Недоросля этого винить… так не поверит никто. Смеяться будут. Как-то оно… странно. А может, просто обрадовался дед такой продаже? Вот сердце-то…
Мы уже уходили с торга, когда я, оглянувшись, увидел стражников всё ещё смотрящих нам вслед.
Извините ребята, но до синильной кислоты - ещё 600 лет, в вашей правоприменительной практике таких случаев не предусмотрено. А увидеть можно только то, что уже знаешь.
Конечно, мой прокол. Я оказался совершенно не готов к конфликтной ситуации на торгу. Теперь-то, назад глядючи, видно: можно было как-то мягче, как-то не засвечиваясь, без столкновения лбами с летальным исходом.
А насчёт деда… Видите ли, у меня льна много в вотчине. Какая связь? - Так очевидная! Мы из него полотно делаем, верёвки маленько вьём, масло давим…
А жмых остаётся. Много его остаётся. А куда его? Тут мне на глаза попалась Мара. Я ей весь этот жмых… Как татарскую дань - "за 12 лет". Дальше - поташ и водяным паром. А у меня просто ничего другого нет!
Я уже говорил, что я её… опасаюсь? И это правда - сам же научил. Ей очень нравилось смотреть на судороги у Кудряшка…
Технология производства оказалась несложной. Выход продукта, правда… Перед уходом в поход "богиня смерти" сделала мне подарок. В своём стиле. Нашла ладанку - "жёлудь" из золочёной бронзы, залила туда этой жидкости и плотно заткнула.
Когда дед заставил нас вытряхнуть всё, я эту штуку нашёл у себя в потайном кармане. Дед пренебрежительно согласился посчитать её за две ногаты. Я и отдал, "до кучи".
Расстроился я сильно, заволновался, не подумал…
Хотя… я ж Антон Палыча помню: "Если вы в первом акте повесили на сцену пистолет, то в последнем он должен выстрелить. Иначе - не вешайте его".
Где я тут пистолет возьму?! А что оно третьего акта не дождалось… так, сами понимаете, "аллах акбар". В смысле - на всё воля божья.
Перебирая серебро, дед, видимо, решил глянуть - что внутри. Золочёно ли и там? И на зуб проверить - здесь так принято.
Открывший синильную кислоту в 18 веке швед-химик тоже имел привычку всё пробовать на вкус. Отчего и помер.
Синильная кислота на воздухе разлагается быстро. Да ещё по торгу гуляет ветерок - пристройка продувается.
"Свежий ветер он не зря прилетал
Пыль стряхнул и выдул напрочь циан
Злой купец с чего-то в ящик сыграл
Доброты моей глотнув океан".
Вернувшийся с квасом приказчик, увидел труп и сразу выскочил наружу. Кому-то достанутся головные боли, тошнота, рвота… - объясняется нервными переживаниями от столь скоропостижной…
Третий закон Ньютона гласит: "Всякое действие вызывает противодействие". Дополню Ньютона: "… и другие последствия".
Что, красавица, рот раскрыла? Да, это тот самый Терентий. Вот так мы с ним и повстречались. Не было никакого знака особого, гласа небесного. Было немножко удачи в том, что я в этот именно день на торг пришёл. Немножко интуиции, что вот именно к нему привязался. И много моей глупости да упрямства, что торг до конца довёл. А вот то, что во Всеволжске я на него заботы свои сваливал, покуда мне по Руси бегать приходилось, что и город и Русь, почитай, наполовину его трудами поставлены - так это его свойство. Ему более других Господом дано было. Я лишь дозволил данное - явить. Такие вот "другие последствия".
Понятно, что событие не осталось незамеченным "широкими народными массами". Три дня весь город бурно обсуждал произошедшее.
Потом с колокольни Петра и Павла свалился пьяный пономарь, и общественный интерес переключился на более животрещущее.
Пока я был самой "горячей новостью" - с усадьбы не выходил. Но дайджест мне донесли: Аким Рябина, озлобившийся на недоброжелателей своих, вырастил сыночка-колдуна. Отдавал его в обучение волхвам богомерзким и ведьмам проклятым. Сыночек учителей нечестивых превзошёл и погрыз их насмерть.
Дальше мнения разделялись: одни полагали, что "и сам Сатане душу продал". Другие же приводили очевидные аргументы: кречетника - упокоил, чертей - выгнал, крест - носит, на церкви божие - крестится. То бишь: изучив волшбу сатанинскую, обратил умения свои во славу церкви христовой с помощью силы небесной.
Резюме в обоих вариантах: от "лысого рябинёнка" надо держаться подальше.
Аким вздыхал и переживал:
- Эх, Ваня, да что ж у тебя всё так коряво-то получается? Теперь же о тебе по всем землям худая слава пойдёт. Люди-то от тебя шарахаются.
Я уже расчувствовался от проявленного сочувствия, но Аким сокрушённо продолжал:
- Опять же - на веселие моё не придёт никто. Забоятся с тобой за одним столом сидеть.
- Тю. Аким, а на что нам боягузы? Смелые-то не струсят. Вот и поглядим - кто тут храбрецы.
Очень нервничал Терентий. От чертовщины со смертью своего прежнего хозяина. Но больше - от суммы.
- Господине, мне таких денег никогда не отработать. Хоть всю жизнь недосыпать-недоедать - а столько прибыли от меня никогда не будет.
- Терентий, ты - чудак. Сам же говорил - не столяр, не плотник. Ты тиун, управитель. Это от работника такой отдачи ждать без толку. А от ключника на усадьбе - и поболее будет. Иди, принимай хозяйство. Как отведём банкет боярский - найдём человека, да пошлём искать твою жену с детьми.
Парень, не долежав, не долечившись, "вступил в должность" и кинулся "строить усадьбу".
А дело-то дрянь: усадьба запущена, людей нет, денег нет… Я ведь последнее за него выгреб.
"Когда бог закрывает одну дверь - он открывает другую". Я это уже говорил? Ну и что? - Оно ж правда! Только надо "порожки подметать".
На третий день к вечеру зовут к Акиму. У него гости: давешний приказчик-падалиц, молодой мужчина, похожий на иконописного покойного работорговца, и наш попик о. Никодим.
- Вот, Ванюша, сынок покойного пришёл. Дескать, прости и обиды более не держи. Просит назад всё забрать. А то - несчастия от этого серебра. Как покойного в дом принесли - хозяйка замертво упала. По сей день не встаёт, только охает. На другой день любимый кобель покойного, упокой его душу господи, кидался-кидался, да в ошейнике и задавился. А ныне похороны были. Жёнка его, невестка, стал быть, покойного, на кладбище упала, дитё скинула. Жива ли будет - незнаемо. Ты уж прими всё назад да прости их. Упроси Богородицу, чтоб не гневалась.