- Что, - понял он по-своему, - день сегодня какой-нибудь неправильный?
- Да нет же, глупый! Вечно вы, мужики, только о физиологии и думаете. Нет, с этими делами все нормально. Просто настроение какое-то ужасное. Понимаешь?
- Понимаю.
Он нежно поцеловал ее в щеку.
- Я дура. Ну скажи мне, что я дура!
- Не скажу, - шепнул он. - А ужасное настроение - это поправимо. Знаешь, что такое химические средства воздействия на организм?
- Знаю, - улыбнулась Маша. - Но ты уже, кажется, навоздействовался.
- Не-а. Это вчера. А сегодня я только с Курченком пива тяпнул. Надо же было ему снотворного подсыпать.
- С чем ты пива тяпнул? - не поняла Маша. - С каким цыпленком? Вроде рыбой закусывали.
- Да не с цыпленком, а с оруженосцем моим. Это я его так ласково зову иногда.
- Смешно, - сказала Маша. - Ну ладно. А с Бригиттой что ты сделал? Тоже усыпил?
- Конечно, я налил ей вина.
- И разумеется, сам - за компанию?
- Ну, совсем чуть-чуть, ну совсем!..
- Ой, Ванька, да ты же алкоголик! Ну а со мной что ты пить собираешься?
- А ты догадайся. - Иван повернул ее к себе, нежно приподнял голову пальцами за подбородок и пристально посмотрел в глаза.
И Маша вспомнила.
- Айсидора дала мне этот кувшин?
- О, йес, виз голден пробка.
- Пробка по-английски будет "stopper", - механически поправила Маша. - И между прочим… Ой, ты что, уже видел этот кувшин? Ты знаешь, где он стоит?
Иван лишь молча кивнул.
- Но ведь это Бригитта должна была принести его нам по ошибке! Так написано во всех древних текстах.
- Значит, врут твои древние тексты, Машка, - спокойно прокомментировал Иван. - Ошибки не будет. Лично я принесу тебе заветный кувшин, потому что Бригитта спит и ее сегодня не добудиться.
- Неси! - шепнула Маша-Изольда.
И он почувствовал, как она уже сгорает от желания. Вот чудачка! "Настроение у нее ужасное"!
* * *
А в королевской каюте было здорово. Родичи ирландцы позаботились обо всем. Была даже чистая вода в большом кувшине и специальная лохань для гигиенических мероприятий. Во всяких ароматических мазях и моющих жидкостях тоже недостатка не ощущалось. Ну а широкую кровать, застеленную мягкими шкурами и тончайшим бельем, словно специально кто-то готовил для любовных утех.
У них сегодня все было впервые. И по легенде, и на самом деле. Они стеснялись раздеваться на глазах друг у друга, и Иван отворачивался, пока журчала в углу сладкой музыкой струйка воды из огромного кувшина. Наверное, ей было бы гораздо удобнее, если бы он подержал тяжелый сосуд, но и она стеснялась попросить. И он лежал уже совсем нагой, когда она в ажурной, почти прозрачной ночной рубашке пошла к нему. Она держала в руке высокий серебряный кубок, и он наполнил его едва ли не до краев ароматным золотисто-коричневым напитком и глотнул первым. Потом глотнула она и закашлялась.
- Боже, я и не думала, что это так крепко!
- Ну, знаешь, - промямлил Иван, - они тут, наверное, тоже травки на спирту настаивать умеют.
- На спирту? - переспросила Маша. - Да они его еще перегонять не научились. Не было спирта в десятом веке. Понимаешь?
- Не может быть! - проворчал Иван. - Ты, главное, пей. Это дело полагается выпить целиком.
- А может, это и не спирт, - проговорила Маша после второго куда как более удачного глотка. - Вкусно.
- Еще бы, - согласился Иван. - Знатное пойло. Допиваем.
И они допили. И Маша напрочь забыла про свое ужасное настроение, и нырнула под одеяло, и зашептала:
- Милый! Какой ты милый! Иди ко мне… Скорее… скорее…
И он, то ли робея, то ли просто подсознательно растягивая удовольствие, делал все нарочито медленно, постепенно, не сразу. Целовал ее в губы, в шею, потом в набухшие, отвердевшие соски, а руки опускались ниже, ниже и поднимали ей рубашку, и он все-таки откинул одеяло, перестав наконец стесняться, и увидел ее всю в дрожащем свете тихо потрескивающих факелов. И она таяла от нетерпения и уже начала тихо стонать, раскрываясь ему навстречу, и его пальцы удивленно и смешно путешествовали по тому, что выглядело столь понятным и знакомым на цветных фото в польских журналах, но здесь и сейчас, в реальной жизни, оказалось почему-то таким таинственным, восхитительно сложным, путано-трепетным. И еще смешнее он тыкался чуть позже, уже не пальцами, и все никак не мог попасть, а она тихонечко и совсем не обидно смеялась и помогала ему, направляя нежными легкими прикосновениями…
Иван задыхался от восторга, и, конечно, все кончилось быстро-быстро, почти не начавшись, но Маша нисколько не удивилась, не расстроилась, она просто ждала, даже не открывая полностью глаз, легонько постанывала, обхватывая его ногами, осыпая поцелуями лицо и стараясь не упустить, не упустить волшебное ощущение зарождающегося внутри тепла. А ему так не терпелось исправиться, что за какие-то считанные минуты он полностью вернул себе весь растраченный пыл и слился с нею в единое прекрасное целое, теперь уже уверенно и точно, и они закачались, и закачался корабль, и волны стали вздыматься все круче и круче, качался весь мир, мир падал куда-то, и этому не было конца, потому что волны любви бушевали вне времени, потому что любовь принадлежала вечности… А потом вспыхнуло огромное жаркое солнце, и они оба закричали.
* * *
Иван и Маша лежали рядом, оба на спине, и было уже просто нелепо закрываться друг от друга. А еще им было жарко, и Маша даже рубашку не опускала.
- Какая ты красивая! - прошептал он.
А она посмотрела на задранные к самому подбородку кружева и сказала в ответ:
- Знаешь, как старшая сестра подарила младшей на свадьбу вместо ночной рубашки шарфик? Младшая удивилась, а та говорит: "Какая разница? Все равно к концу ночи на шее будет".
- Славная история, - улыбнулся Иван. - Тоже из древних кельтских сказаний?
- Не исключено, - сказала Маша. - О происхождении анекдотов филология умалчивает. Эх, покурить бы сейчас! - добавила она вдруг мечтательно.
- Не трави душу. Я-то в прежней жизни не так, как ты, курил. Меня тут поначалу буквально ломало. Но на нет и спроса нет. Сумел отучить себя от самой мысли о курении. А вот ты взяла да напомнила. Эх, Манюня!.. А впрочем… Подожди меня здесь.
- Боже мой, что ты придумал?
Голос ее был томным, и в нем слышалось радостное предвкушение.
Только в абсолютно пьяную голову, да еще одурманенную чарами любви, могла прийти такая безумная идея - отправиться в трюм на поиски сигарет.
И тем не менее сигареты там были - пачка светлого "Соверена" лежала в соломе на дне того самого ящика, где давеча он обнаружил скотч. А вот квадратная бутыль как раз пропала. Или он сам швырнул ее за борт? Иван не мог вспомнить. Да и не важно это. Главное - чудо свершилось. Пачка сигарет - буквально по щучьему веленью, по моему хотенью. Что дальше будем просить, а, Иванушка-дурачок?
Однако он почувствовал, что надо знать меру, и ничего просить не стал.
А Маша тоже не удивилась, только обрадовалась:
- Смотри-ка, настоящие, английские! Я вот по этим надписям различаю.
- Известное дело, - протянул Иван, сладко затягиваясь. - Ты у нас признанный специалист по всяким надписям. Одно слово - филолог.
Маша блаженно улыбалась. Окутанная клубами дыма, абсолютно голая, с распущенными пышными волосами, в небрежной, можно сказать, откровенной позе… Увидел бы кто - здесь и сейчас, - точно назвали бы ведьмой. А Иван любовался, и голова его шла кругом, то ли от никотина с долгой отвычки, то ли от этой немыслимой, действительно потусторонней красоты.
- Слушай, филолог, а вот скажи мне, ты-то как попала в Ирландию? Насчет съехавшей крыши я уже понял, ты мне по фактам расскажи: когда, что и как.
Маша рассказала, и Иван поделился своими воспоминаниями о последних днях в Грозном и Моздоке, а также обо всех бурных событиях здесь, в Британии и Ирландии. После чего оба тяжко задумались.
- Ты полагаешь, это путешествие во времени? - спросила наконец Маша вполне серьезным тоном.
- Вот уж во что никогда не верил! - фыркнул Иван. - Я очень уважаю логику, простую и строгую. Режьте меня, но причина не может быть раньше следствия. Это по Герберту Уэллсу можно во времени туда-сюда колесить, а Брэдбери со своей раздавленной бабочкой, по-моему, всех этих любителей "хрононавтики" раз и навсегда на место поставил. Это же элементарно, Ватсон. Помнишь рассказ "И грянул гром…"?
- Да, было что-то такое, - вяло откликнулась Маша. - Но с другой стороны, мир, в котором мы оказались, очень мало похож на царство теней.
- Не спорю, тени, как правило, друг друга в капусту не шинкуют. Но зачем так однозначно интерпретировать иную реальность. Царство теней - это у древних греков, что ли, было? Существует же куча других представлений о загробном мире. А согласись, ведь не приходится сомневаться, что там, на нашей Земле, мы умерли. А значит, как ни крути, мы теперь на том свете. Точнее, мы прошли через тот свет и вынырнули еще где-то. Понимаешь?
- Ничего я не понимаю, - сказала Маша. - Ты зануда. Или - как это сейчас говорят? - негатив.
И тут их опять потянуло друг к другу, хотя, казалось, уже слипаются глаза, и, чтобы устранить это противоречие, Иван предложил:
- А давай еще по маленькой приворотного зелья. Хорошо забирает!
- Давай! - обрадовалась Маша. - Действительно хорошо.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
которая знакомит читателя с новым и очень важным для нашей истории персонажем - традиционным добрым волшебником, человеком почти всемогущим, но даже после встречи с ним Тристан и Изольда, ни чуточки не смутившись, продолжают заниматься все тем же - любят друг друга
Им довелось провести вместе еще две ночи, прежде чем корабль причалил к берегам Корнуолла, и были они не менее, а может, и более прекрасными, да только помимо ночей случаются еще в жизни дни, и об этом тоже нелишне рассказать.
Поутру Тристан удалился к себе и спал до полудня. А когда встал и вышел на палубу, оказалось, что проснулись они с Изольдой минута в минуту, и вот она тоже открывает дверь и, перешагивая через комингс, идет к нему с сияющей улыбкой на лице. И Тристан почувствовал себя совершенно счастливым. И в этом одновременном пробуждении увиделся ему перст Божий, и надежда великая на всепобеждающую радость. Ни ему, ни ей еще никогда не было так хорошо. Море, солнце, крики чаек, теплый попутный ветер, уютное поскрипывание мачт и шуршание просоленных канатов оснастки - все пробуждало искренний восторг в душе.
Такими их и увидела Бригитта. И сразу все поняла без слов. И не расстроилась, не обиделась, а тоже улыбнулась широкой ясной улыбкой. Такова была сила этого чувства - оно выплескивалось из любящих сердец наружу, потому что переполняло их, выплескивалось и охватывало всех окружающих. А впрочем, уж не волшебный ли напиток сыграл свою роль в настроении Бригитты?
- О госпожа, - метнулась камеристка к Изольде. - Тристан сделал так, чтобы я спала всю ночь. Но я и во сне всегда вижу вас, госпожа. Каюсь, не уберегла кувшин с любовным зельем, доверенный мне самой королевой Айсидорой, не воспрепятствовала вам, когда вы дерзнули взять его, признаюсь, госпожа моя! Вот почему я видела во сне, как вы любили друг друга.
"Складно звонишь, чувиха!" - подумал про себя Тристан и сказал:
- Ах, Бригитта, как же тебе не стыдно лгать! Разве так каются перед лицом Господа нашего Иисуса? А ну-ка рассказывай всю правду Или я все-таки позову Курнебрала, ведь не пристало благородному рыцарю отрубать голову простой негодной девчонке.
- Пощади! - взмолилась Бригитта и разрыдалась в голос.
А потом, еще растирая по щекам слезы, проговорила:
- Рассказывай теперь, не рассказывай - конец один. Ведь госпожа моя Изольда, если узнает все, обязательно велит казнить. Она такого простить не сумеет.
Изольда потемнела лицом, глаза ее превратились в щелочки, кулаки сжались так, что костяшки побелели.
- Обещаю простить. Слово принцессы ирландской. Говори все, как было.
Чего она ожидала услышать, каких ужасов смертных, потом и сама вспомнить не могла, но обещание это далось ей тогда с трудом, потому что не забылась еще, не стерлась из памяти безобразная сцена в бане, сцена, по понятиям Изольды, ни в какие ворота не влезающая и ни одним хронистом или поэтом ни в одной стране не описанная. Изменой со стороны Тристана Изольда тот случай считать не могла, все-таки он находился в очень пикантном положении, да и состояние его физическое многое оправдывало, а вот к Бригитте испытывала она даже не то чтобы ревность, а скорее зависть. Подумать только: двадцатилетняя девственница с легкостию необычайной на глазах у хозяйки исполнила то, что для самой Изольды, безусловно, стало бы серьезным барьером. И главное, о чем было стыдно вспоминать: ведь помимо зависти и высокомерной злости, она испытала тогда сильнейшее возбуждение, и ей понравилось(!) смотреть на них, ей было приятно(!). Ну да, это было, как дома в постели запустить по видику порнушку. Только в роли порнозвезды - ее любимый, и не на экране, а живьем. Боже! Да ведь это же грех большой…
Ну а когда Бригитта покаялась, в голове у Маши-Изольды образовался уже полнейший винегрет. Смутно припоминалось ей из уроков матери Айсидоры, что для оказания весьма сильного действия на человека требуется совсем немного приворотного зелья, буквально капля. И эту каплю ее Тристан, ее Ваня, безусловно, выпил с Бригиттой. А поскольку разоткровенничалась не только служанка, но и любимый ее, то думала она теперь и о других каплях - о каплях, оставшихся на дне кувшина, благополучно смешавшихся с виски и сделавших-таки свое черное дело.
Однако в действительности ни один из них троих на данный момент не чувствовал в себе никаких изменений. Иван и Мария любили друг друга не менее страстно, чем всегда, Бригитта честно призналась, что по-прежнему мечтает о любви с Тристаном, в чем, разумеется, ей было отказано. И потому, что доблестный рыцарь не ощущал в душе ответного чувства, и потому, что Изольда оставалась для Бригитты хозяйкой, а преданность своей госпоже камеристка намерена была хранить свято и в этом казалась искренней.
Курнебрал же все еще спал богатырским сном - очевидно, в сочетании с пивом снотворная травка действовала сильнее, - однако было ясно, что и его придется посвятить в случившееся, во всяком случае, частично. Там, при дворе короля Марка, и ей, Изольде, и Тристану позарез нужны будут союзники, то есть люди, которым можно довериться.
- Вы теперь не проживете друг без друга, - констатировала Бригитта со всей ирландской прямотой и юношеским максимализмом.
- Ты в этом уверена? - позволил себе усомниться Тристан.
- Еще бы! Мудрая королева Айсидора черпает рецепты своих снадобий из самого Аннона, а для любовного напитка не существует противоядий. Те, кто испил из этой чаши, так и умрут влюбленными друг в друга. Я это знаю наверняка. И госпожа моя Изольда тоже знает.
Изольда почла за лучшее промолчать, а Тристан спросил:
- Ну а что же случится, если этот напиток выпьют сразу несколько человек?
- Не знаю, - растерялась Бригитта. - Наверное, они просто сойдут с ума…
И Тристан подивился живости ее ума.
- Это страшно, - проговорил он.
- Страшно… - повторила Бригитта, словно эхо, и вдруг закричала: - Но ведь ты не пил этого зелья! Ты же все выплюнул!
- Конечно, милая девочка, конечно, - успокоил он ее. - Клянусь, я не проглотил ни капли.
Они помолчали, затем Бригитта сказала:
- Может, вам лучше вернуться обратно в Ирландию?
- Нет, - твердо сказал Тристан. - Это опять война. Ведь рано или поздно Марк обо всем узнает. Уж если бежать, так в далекие южные страны, подальше от этих берегов.
- Нельзя никуда бежать, - заговорила вдруг долго молчавшая Изольда. - Я стану женою короля Марка.
- Почему? - вздрогнул Тристан от ее голоса, сделавшегося внезапно холодным и чужим.
- Ничего уже нельзя изменить, - произнесла Изольда тем же замогильным тоном. - Я должна стать женою короля Марка и королевой Корнуолла. Так надо.
И в этот момент на палубе появился сладко потягивающийся Курнебрал.
- Земля, - сообщил он, - по левому борту земля. Вы разрешите причалить к острову, мой господин?
- Позволь узнать для начала, что это за остров, - сказал Тристан.
- Глаза мои уже различают знакомые очертания скал, и если не изменяет мне память, это Остров Людоеда. Дикое недоброе место, - начал объяснять Курнебрал. - Но говорят, что всякий честный рыцарь, оказавшийся рядом при свете дня, не должен проплывать мимо, ибо на острове могут быть люди, нуждающиеся в помощи. Ночью людей на острове не остается, людоед непременно съедает всех, кто попал ему под руку, а сам с наступлением темноты удаляется в глубочайшую пещеру - оттуда его уже не выкурить.
- И много ли рыцарей пыталось победить людоеда?
- Да уж немало, - откликнулся Курнебрал. - Ну что, причаливать будем?
"Опять двадцать пять за рыбу деньги, ядрена вошь! - выругался про себя Иван. - Проклятый текст легенды, которому здесь нужно следовать, ну прямо как Программе Партии в далекие доперестроечные времена моего детства!"
- Конечно, я сойду на берег, я не могу поступить иначе, - произнес Тристан, стараясь вложить максимум торжественности в свой усталый и равнодушный голос.
И когда уже спустили на воду лодку, он поймал на себе совершенно отсутствующий взгляд Машиных серых глазищ. Нет, не страх и не отчаяние читались в них, а напряженная, сосредоточенная работа ума. Маша даже губу покусывала, как на экзамене, когда мучительно ищешь в памяти правильный ответ, которого там никогда не было, которого знать не знал. Ну конечно, она пыталась вспомнить по какой же из версий ее любимой легенды двинулись они теперь: Готфрида Страсбургского или Пафнутия Мухосранского.
Островок-то оказался скорее мухосранским. Маленький - за полчаса весь обойти, - скалистый, унылый. В жалкой лачуге на краю леса Тристан обнаружил женщину почти без чувств. Побрызгал ей в лицо холодной водою и узнал, что было их всего пять человек, на остров выбросило штормом, корабль разбился о прибрежные скалы и затонул. И вот теперь мужа людоед убил, детей сожрал уже, а за нею обещал прийти на закате. "Что ж, тетенька, - подумал Тристан, - повезло тебе, не придет твой людоед на закате".