Печенегов в шатре было раза в три больше, чем русов. Не говоря уже о тысячной орде, которая гудела за шелковыми стенами. Никто ничего не понял, но вскочили все, а кое-кто из печенегов все-таки схватился за оружие. Русы даже не шевельнулись. А Уличский князь вел себя так, будто он не в самой середке орды. Будто их и вовсе нет, этих тысяч печенегов. Будто он у себя дома, в окружении сильной дружины, и это они, ханы, пришли говорить о мире. Артём был невысок ростом, но казалось, что он глядит на Хоревой сверху вниз. И когда его взгляд встречался со взглядами прищуренных от степного солнца глаз печенежских вожаков, то тем казалось, будто Уличский князь – хозяин их жизни и смерти.
Нет, они не боялись. Тот, кто боится, никогда не станет вожаком печенегов. Но взгляд руса смущал. Это был взгляд, от которого каждый хан чувствовал себя не вождем сотен, а просто воином, оказавшимся один на один с другим воином. Который много сильнее. "Я могу тебя убить, – говорил этот взгляд. – Я могу убить тебя прямо сейчас. Ты этого хочешь?"
Когда-то давно, еще в те времена, когда великим князем был сам Святослав, холоп его отца, мудрый парс Артак, сказал Артёму: "Любая вещь по-настоящему принадлежит не тому, что считает себя ее хозяином. Настоящая власть только у того, кто в состоянии ее уничтожить".
И только сейчас, спустя десять лет, князь Уличский до конца понял смысл сказанного. Он понял, почему храбрые ханы и подханки великой орды смущались и опускали глаза… И вопреки очевидному многократному превосходству в силе… побаивались.
Он мог убить любого из них. Они это чувствовали. И признавали его власть, доказательством которой была туша Питика, оплывавшая кровью у ног Уличского князя.
Конечно, они понимали, что все вместе сильнее русов.
Но это были – ханы. Они не были единством. Они были соперниками. Каждый – каждому. И никто не хотел первым поднять оружие на хана русов. Потому что этот первый, он умрет наверняка. Так же, как Питик.
Ханская кошма Хоревой сейчас принадлежала Артёму.
– Ты! – сделал за них выбор Уличский князь, указав на одного из младших ханов орды Хоревой, совсем молодого, дерзкого, так и не опустившего глаз. – Как звали твоего отца?
– Кайдумат! Большой хан Кайдумат.
– Хорошо, – одобрительно кивнул Артём, опускаясь на корточки. – Я буду говорить с тобой, сядь, – он указал на ханский войлок. – Как твое имя, сын Кайдумата?
– Чэлгу, – назвавшийся раздвинул остальных и перебрался на почетное место. – Таково мое имя для друзей. А мои враги могут его увидеть, если я пожелаю.
– Уберите это, – Артём ткнул пальцем в труп Питика. – Негоже всякой падали разделять нас, большой хан Чэлгу. – Ведь я пришёл говорить о мире.
– А если я захочу говорить о войне? – с ожидаемой дерзостью спросил печенег.
– Не сомневайся, Чэлгу, сын Кайдумата, моего клинка ты не увидишь.
Юный хан покосился на предшественника, которого два воина уже ухватили за ноги и отволакивали в сторону, посмотрел на широкую кровавую полосу…
И всё понял правильно.
Глава 17
Гнезно. От ворот поворот
Зарица. Это было первое, о чем сообщили Илье, когда они вернулись с княжьей охоты.
– Зарица… – пробормотал княжич. – Что-то знакомое…
Но сразу не вспомнил. Вспомнил позже, когда они, после славной баньки, которая обязательно стояла на каждом подворье князь-воеводы, умиротворенные и расслабленные, сидели за бочонком пива, привезенного аж из Праги.
Вспомнил, и сразу, будто воочию, возник перед ним ночной радимичский лес, запах сырого осеннего оврага и свежей крови, упругое женское тело, стиснутое в богатырском хвате…
Радимичские леса. Более года назад
…сделал четыре недлинных шага, потом еще один, последний. Теперь Илья мог при желании похлопать разбойника по плечу…
Но не похлопал. Накрыл ладонью слюнявый рот и ударил ножом. Сильно и точно. Потом перехватил, придержал, чтобы тело опустилось наземь бесшумно. И снова замер, прислушиваясь.
– Слепень, эй, Слепень… – позвали негромко с той стороны оврага.
Голос женский, даже девичий…
– Тш-ш-ш… – прошипел Илья.
– Слепень… Мне по нужде надо, слышь… Я вниз спущусь, к ручью?
На склоне зашуршала трава. К журчанию ручья добавилось еще одно…
Самое время!
Не особо таясь, Илья спустился и ухватил девку, как раз когда та затягивала гашник штанов. Ухватил – рука сама накрыла грудь, вторая скользнула вниз по бедру. Гашник лопнул, девка вскрикнула:
– Слепень! Спятил, братец? Ой!
Сообразила, что не брат это, враг.
– Молчи.
– А то что? – в полный голос крикнула девка. – Зарежешь меня, рус?
– Вот еще, буду я сталь поганить, – проворчал Илья. – Шейку скручу, как куренку. – Его пальцы с девкиной груди перекочевали на горло.
– Ты не убьешь меня, рус. – На этот раз девка говорила почти шепотом. – Уже бы убил, если б захотел. А я знаю, чего ты хочешь. – Выгнув спину, она потерлась задом о ногу Ильи. – Засадить мне хочешь. Ну давай, рус! – Сбросив его руку с горла, девка резко наклонилась вперед, еще теснее прижавшись к Илье ягодицами… И еще резче распрямилась…
Оп! Илья перехватил руку с засапожником, сдавил покрепче, и ножик выпал.
– Всё верно, курочка. Убивать я тебя не буду. Без нужды. И засадить – это да, это я могу. Жерка б тебе рассказала, как я могу…
– А ты сам расскажи! – перебила девка. – Что ты с ней сделал?
– То, что сказал, – хмыкнул Илья. – Ух она и визжала! Так ей по нраву пришлось, что даже убивать меня раздумала.
– А ты ее что ж не убил?
– Дура! – фыркнул Илья. – Сказано ж тебе: я девок без нужды не убиваю. Вот и тебя не стану, если запираться не будешь.
– Жерка, – прошептала девка. – Она сестренка мне.
– Еще увидитесь, – пообещал Илья. – Может, даже здесь, в Яви, а не за Кромкой. Зовут как, сестрица?
– Зарица…
– Я вернусь, Зарица, – пообещал Илья. – Ты не убегай, ладно? – И прихватил пальцами девичью шейку. Ненадолго. Пока не обмякла.
Гнезно
Зарица не "дождалась". Прирезала отрока, которого десятник Бокша оставил за ней присматривать, и сбежала. Лихая девка. Под стать сестренке. Отрока не жалко. Тот, кто больше думает о том, что шевелится в портках, вой негодящий. Не сейчас подвел бы, так позже. Похоть и глупость могли бы обойтись куда дороже, чем его собственная никчемная жизнь.
Жерка, сестра Зарицы…
При мысли о запавшей в сердце дочери Соловья Илью бросило в жар. Неужели появилась нить, которая приведет к ней?
– Вспомнил! – объявил он, поднимаясь. – Гудмунд, Малига, со мной. Дорогу покажете!
– Куда бежать, старший! – возмутился Гудмунд. – Мы ж только начали!
– К боярину Едржею в гости! Эй, кто там, за дверьми! Коней нам седлайте. Мне Голубя!
Вскоре все трое были готовы выступать. Последним появился жутко недовольный Гудмунд. Он, как и остальные, знал: бывают моменты, когда спорить с княжичем себе дороже. И помалкивал.
– Дорогу помните?
– Помним, княжич, – заверил сотник. – Может, еще кого…
Малига осекся, сообразив, что не биться они едут. Разговаривать. А просто так тронуть Илью, коего сам князь Болеслав одарил дружбой, здесь, в Гнезно, никто не посмеет. А хоть бы и посмели! Отправить за Кромку дюжину-другую лехитов – невелика задача.
Доехали легко и быстро. А вот дальше вышло похуже.
Разговор сразу не задался.
Потому что во двор Илью не допустили. Даже ворот не открыли.
Княжич сдержался. Ломиться на боярское подворье не стал. Развернул Голубя, буркнул: "Поехали" – и вроде бы проглотил обиду, чем несказанно удивил и Малигу, и Гудмунда.
Илья, признаться, и сам себя удивил. Потому что ни обиды, ни ярости не ощутил. Только холодную уверенность: лехитский боярин за неуважение ответит. Обязательно.
А действовать надо аккуратно. Зарица – первая ниточка к той, которая всего за одну ночь ухитрилась стать для Ильи очень и очень значимой. Оборвать нельзя. А вот принудить к общению боярина Едржея придется. Купить, уговорить, выпытать… Там видно будет.
Но сначала – информация.
Начал Илья с управляющего здешним родовым хозяйством, но тот с боярином Едржеем дел никогда не имел и не знал никого, кто имеет. Знал, что есть такой боярин, да. Что раньше Едржей был в фаворе у Мешко, а потом вроде отошел.
Стало ясно, нужен кто-то из здешних. Кто-то, кто разбирается в гнезнинском боярстве.
И такой знакомый у Илья имелся. Воислав Горацек.
– Едржей? Не пустил тебя в дом? Этот может. Спеси на пятерых саксонских графов хватит. Боярство свое от отца унаследовал. Вместе с землями. Но место отцово близ князя ему не дали, пока не женился на дочери одного из Мешковых ближников. Тогда, по просьбе тестя, Мешко Едржея приблизил, повят ему в управление дал, но вскоре отнял. Не сошелся тот с людьми. Повятские его выставили, и Мешко это принял. Выходит, счел, что Едржей сам в раздоре виноват. Ты-то чего от боярина хочешь? Познакомить вас?
– Сам познакомлюсь, – сказал Илья. – Ты мне вот что скажи: если с Едржеем этим что-то случится, князь Болеслав не сильно опечалится?
Горацек поглядел на Илью удивленно. И задумался.
– Ты не похож на своего отца и на брата тоже. Я иногда забываю, что ты – другой, – после долгого молчания произнес чех.
Теперь уже Илья не спешил открывать рот, и Горацек продолжил сам:
– Если бы такое спросил твой брат, я бы решил, что он намерен убить боярина и желает, чтобы я договорился об этом с моим князем. Если бы этот же вопрос задал твой отец, это значило бы, что боярин, считай, уже мертв и предлагается использовать эту новость. Но ты… Ты, рыцарь, как удар лесоруба. Твой вопрос означает именно то, что ты спросил, да?
– И что в этом плохого? – удивился Илья. – Для рыцаря?
– Для рыцаря, особенно христианского, это как раз хорошо. Но для воеводы – вряд ли.
– Читал я об одном языческом полководце по имени Александр, – сказал Илья. – Как-то ему предложили развязать узелок, который никто развязать не мог. Так он и возиться не стал. Достал меч и разрубил. А потом завоевал полмира.
Воислав Горацек засмеялся:
– Думаешь, эта притча о силе, которая может заменить ум и ловкость?
– А разве не так?
– Не так, – покачал головой чех. – Спроси об этом моего князя. Ему понравится этот вопрос, потому что он решит, что ты задумываешься о важных вещах.
– Так что о Едржее, Воислав? – напомнил Илья.
– Нет, Болеслав не расстроится. Прямых детей у боярина нет. Наследников тоже. Был племянник, так боярин его отослал. Если сделаешь всё по закону, Болеслав обижаться не станет.
– Потому что сам станет его наследником?
Горацек снова засмеялся:
– Только чтоб всё по закону, – напомнил он. – Боярин тебя оскорбил. Ты его вызвал и убил. Оружие и прочее – твои, остальное – княжье.
– А если он – меня? – пошутил Илья. – Всякое бывает.
– Бывает, – согласился чех. – Но не в этом случае.
– Уверен? – Илье не нравился тон Горацека. Собственно, ему и сам чех с каждой встречей нравился всё меньше. Но деваться некуда. Других нет.
– Завтра пир в честь твоего князя, – сказал Горацек. – Едржей тоже приглашен. Сам увидишь и больше сомневаться не станешь.
Глава 18
Гнезно. Несправедливое обвинение
Илья увидел. Немолодой обрюзгший мужчина с порядочным брюхом и давно не стриженной бородой… Нет, такой Илье даже близко не соперник.
Сидел боярин хоть и высоко, но от соседей по столу, приближенных к Болеславу бояр, отличался разительно. Почти не ел. Ковырял ножом почти не тронутый кус мяса на блюде, мял в левой руке лепешку… В общем, уважения княжескому угощению не выказывал.
Вызывать такого?
Илья вздохнул. Ни чести, ни славы. Горацек, лис, был прав. Это как медведю утку убить. Старую, больную утку. Конечно, боярин может выставить вместо себя другого бойца. Обычное дело. Бате вот тоже не пришлось бы самому отвечать на вызов. Любой из его сыновей с огромным удовольствием уделал бы рискнувшего бросить вызов князь-воеводе.
У этого, однако, сыновей нет. Значит, выставит кого-то из дружины. Если кто согласится. Тоже не факт, потому что Илью как поединщика в Гнезно уже знали. Идти на верную смерть мало кому охота.
Княжич вздохнул. Он воин, а не палач. И боярин Едржей вызывал у него скорее жалость, чем гнев. Да, не пустил на свое подворье. Даже поговорить не вышел. Но! Когда в твои ворота с непонятной целью ломится рыцарь, о котором ты знаешь лишь то, что он изрядно владеет мечом и вдобавок любимчик твоего князя… а князь, что правду таить, совсем не против забрать твои земли… Как тут поступить? Может, именно так, как поступил Едржей?
– Старший, ты чего? – нурман хлопнул Илью по плечу, прерывая размышления.
– Я думаю, Гудмунд. Тебе это недоступно.
– Ха! Могу даже сказать, о чем ты думаешь, – пророкотал свей, указав на соседнее "крыло" стола. – Вот об этом жирном хомяке!
Илья фыркнул и потянулся за кубком…
Но остановился. Довольно хмельного. Ссориться с боярином не хотелось. Илье вообще не хотелось иметь с ним дела. Но девка, которая у него живет, – сестра Жерки. А дочь Соловья он должен найти. Должен, и всё. Глянуть на нее, еще раз подержать в руках… А там как получится.
– Подвинься! – Илья отпихнул Гудмунда, похлопал по плечу ("сиди!") оторвавшегося от сочной телятины Маттаха и вылез из-за стола.
Кубок он тоже прихватил.
Пройдя мимо помоста, на котором располагался княжеский стол, цапнул кувшин с вином.
Князья, занятые разговором, не заметили. Заметил Горацек, но ничего не сказал.
С кувшином в одной руке и кубком в другой Илья прошествовал через зал, пнул подвернувшегося пса. Уселся на скамью напротив боярина, потеснил локтем какого-то разодетого шляхтича. Тот вызверился было, но, узнав Илью, заулыбался и подвинулся, уступая место. Илья поставил на стол кубок и кувшин. Глянул на боярина в упор.
Тот встретил взгляд на удивление твердо. Может, не признал?
– Эй, рыцарь! Я – Садзимир! – Один из соседей Едржея взмахнул кубком, едва не расплескав содержимое. – Рыцарь Садзимир! Выпьем со мной, друг, за то, как славно ты ссадил саксонца! Выпьем, чтоб им, германцам, так жилось, как тому Вихману после сшибки с тобой! А мы, храбрые рыцари, били немчин везде и всегда!
Илья тоже поднял кубок. На лехитского рыцаря он при этом не глядел. Смотрел только на Едржея. Сурово. Однако тот взгляда не опускал.
– А ты со мной выпьешь, боярин? – спросил он.
Едржей покачал головой.
– Почему же?
– Не хочу.
– А придется, – процедил Илья, наполняя кубок боярина. – Или я убью тебя прямо здесь.
– Убивай, – коротко ответил Едржей. Без вызова сказал. Равнодушно.
Убивать его Илья не собирался. Мог бы унизить, оскорбить. Например, ухватить за бороду и макнуть в вино, от которого тот отказался…
Но не стал. Не хотелось. Даже не потому, что такое обесчестило бы не только боярина, но и самого Илью. Доселе в Гнезно его знали как рыцаря, скинувшего с седла прославленного саксонского поединщика. Княжичу не льстила слава человека, который оттаскал за бороду почтенного немолодого боярина. А потом еще и виру заплатил, потому что не станет Едржей на поединок его вызывать, а подаст жалобу князю, которую тот наверняка удовлетворит.
– Эй! Зачем это? – воскликнул рыцарь Садзимир. – Нельзя убивать за то, что не стал пить!
– А за оскорбление можно? – спросил Илья.
– За оскорбление – нужно! – с пьяной веселостью воскликнул лехитский рыцарь, вскакивая. – Кто тебя оскорбил? Мы его вместе убьём!
– Вот он, – Илья показал на боярина.
– Он? – Садзимир глянул сверху вниз. – Едржей?! Не верю!
– А вот! – произнес Илья, буравя взглядом боярина. – Я к нему в гости пришел, а он меня на порог не пустил. Разве это не оскорбление?
– Что, правда? – Садзимир наклонился, чтобы посмотреть в лицо Едржея.
– Да, – ответил тот. – Не пустил. Он хочет убить девицу, мою гостью. Пока я жив, этого не будет.
– Убить? Девицу? – изумился рыцарь. – За что? Илия?
Но еще больше изумился сам Илья:
– Что за чушь? – воскликнул он. – С чего ты взял такое?
– А что, не так?
– Не так! – сердито бросил княжич. – Я поговорить с ней хочу, ясно? И ты лучше не мешай! Не то осерчаю и двор твой штурмом возьму!
– Нельзя! – снова влез Садзимир. – Нельзя штурмом! Князь не дозволяет! А ты, боярин, ему верь! Он рыцарь! Да не какой-нибудь немчин, а наш! …девка-то хоть красивая?
– Кому как, – Илья приложился к кубку в одиночку и закусил колбасой из тарелки соседа. Впрочем, рыцарь этого даже не заметил. – Мне нравится. Если хочешь посвататься, я не против.
– Меня просватали давно, – вздохнул Садзимир. – Сыновей уж двое. А жену вторую нельзя. Бог не велит! – Рыцарь с важностью перекрестился.
– Поклянись Богом, что не сделаешь Зарице зла! – потребовал Едржей, встрепенувшись.
– Клясться не буду! – отрезал Илья. – Моего слова тебе довольно. Завтра я снова приду. И если опять у ворот меня будешь держать, как пса бездомного, пеняй на себя!
Он встал, подхватил кувшин и кубок и отправился в обратный путь. Проходя мимо княжьего стола, вернул полегчавший кувшин на место. На него опять никто не обратил внимания, кроме Горацека. Чех глянул искоса, но вновь промолчал.
"А вот хрена тебе собачьего, а не земли боярские", – злорадно подумал Илья.
В ином случае он, возможно, огорчился бы тому, что обошлось без драки, но не в этот раз. Тем более что боярин всего лишь защищал эту дурочку. Что непонятно, зачем она подсылала воев к Миловиду, если так уверена, что Илья намерен ее убить?
Глава 19
Гнезно. Самозваная родственница
– В жены? Нет, обманули тебя. Зарица как дочь мне, – грустно произнес боярин. – Не дал Господь детей, вот и подумалось, Он ее прислал.
Едржей и Илья сидели вдвоем в небольшой светлице. Пили вино, закусывая сыром и колбасками. Беседовали. Мирно.
– У меня жена умерла в одночасье от непонятной болезни, – продолжал боярин. – А тут – она. С письмом от меньшого брата. Мол, приюти, помоги, позаботься, как о дочери. Вот глянь… – Он достал из сундучка свернутый пергамент.
Словенская речь была записала латинскими буквами и очень красиво. Писал умелый каллиграф.
– Да, так и есть, – ответил на заданный Ильей вопрос боярин. – Брат мой грамоты не ведал. Он с мечом больше. Но письмо его, точно. Зарица фамильный перстень показала. И языком его писано, Зиборовым.
А знакомое имя, кстати. Да это же тот самый шляхтич, которого зарубил Илья в день, когда Соловья взяли. Выходит, Илья Едржею кровник? Ну, об этом помолчим пока.