Раскидывая руки и роняя пистолет, Рахметов повалился на спину. Склонившись над ним и остервенело тыкая дулом в грудь, Змий всадил в мертвеца всё, что оставалось в обойме.
Щёлкнув несколько раз пустым затвором, он медленно распрямился. Его лицо было багровым, он хрипло и тяжело дышал, мокрые волосы спутались на лбу.
На шум сбежалась охрана. Материализовавшись в самой гуще событий, Коршунов хлопотал больше всех и даже помог вынести тело из кабинета. Потом он ходил по кабинету, бессмысленно двигал мебель и что-то взволнованно бормотал.
- Почему вы не стреляли? - холодно произнёс, не глядя на него, Змий, и Коршунов осёкся на полуслове.
На несколько мгновений сделалось очень тихо.
- Сердце… прихватило. Товарищ г…генерал.
- Значит, вы больны?
- Да… то есть, нет… мне уже лучше, товарищ г… генерал.
- Чем же вы лечитесь?
Коршунов беззвучно подёрнул дрожащими губами.
- Почему вы молчите? - Змий поднялся из-за стола.
Коршунов отступил.
- Стоять!!! - заорал Змий так, что задребезжали стёкла, и снял со стены тяжёлый кожаный хлыст с золочёной рукояткой, подарок Министра сельского хозяйства.
Не подчинившись, референт быстро обошёл стол и направился к выходу. Увидев такой манёвр, Змий в два прыжка отрезал ему путь, и в следующую секунду тишину кабинета прорезал неожиданный звук, более уместный на скотном дворе.
Удар был настолько силён, что Коршунов повалился грудью на стол. Пиджак на спине разошёлся, наружу проступила набивка и легкомысленная подкладочная ткань.
Следующий полоснул его по ногам и, захлестнув тоненьким хвостом, рассёк кожу на внутренней стороне ляжки. Крича и умоляя, референт принялся бегать по кабинету. Но тщетно: рассекавший воздух со страшным свистом, бич настигал его повсюду.
Шоссе в никуда
Прошёл месяц. Дождливым октябрьским утром с территории "графской" дачи выехала чёрная "Волга". Солдаты охраны отдали проезжающим честь, стальные ворота медленно затворились.
- Паша, - проговорила Людмила Каримовна, - мне опять снилась какая-то гадость. У меня плохое предчувствие.
- Ну что опять, дорогая…
- Брось всё и поедем во Францию; в посольстве снова открылась вакансия.
- Антропов не отпустит, я тебе уже говорил. Силы в Политбюро фифти-фифти, сейчас многое решается кто есть ху…
- Отпустит. Если доктор Травмберг скажет, то отпустит. У тебя будто бы нервное истощение и всё такое. Если хочешь, я сама займусь.
- Погоди, Люда, сейчас не время. Я должен поддержать Антропова на Пленуме. Ты знаешь… даже не знаю, стоит ли говорить… Ну хорошо. В последнее время, - Павел Андреевич понизил голос, - он даёт мне понять, кто именно будет его преемником.
С минуту Людмила молча смотрела на стремительно скользящее за лобовым стеклом залитое туманной моросью асфальтовое шоссе.
- Ты мне раньше этого не говорил.
- Это важно?
- Да… Франция подождёт. Но мне теперь особенно необходимо побеседовать с доктором Травмбергом. С глазу на глаз.
- Не надо, я уже побеседовал. Юра протянет не больше года.
Надувая щёки и вскинув брови, Людмила шумно выдохнула.
- Черненко?…
- Если на Пленуме всё получится, о нём можно будет не вспоминать.
- Паша, а вы что, хотите капитализм делать?
Гималайского от этих слов передёрнуло:
- Люда, ну что ты говоришь! Какой капитализм? Ты смотри, где-нибудь не ляпни… Разве так можно?
- Что же вы делать будете?
- Ну ничего, ничего такого экстраординарного. Так, критика сталинизма, кооперативы, дадим людям немного заработать…
- А дальше?
- Реабилитируем Сахарова, Солженицина… Больше гласности.
- А ещё дальше?
- Будет видно. Но ты не думай, главное в нашем деле - ни на шаг от ленинских принципов. Будем укреплять партийную организацию.
- Ничего вы больше не укрепите, никаких принципов. Неужели это не понятно? Как только разрешите частную собственность, всему конец.
- Ну что ты говоришь, Люда, почему конец?
- А кому вы будете нужны? Сумасшедшим старухам и лентяям, разучившимся работать?
- Ну уж ты так не перегибай. Дай бог, всё будет правильно.
- Дай-то бог.
Машина стремительно мчалась по мокрому шоссе, а супруги в задумчивости смотрели вперёд, в скрытую за пеленой дождя туманную перспективу…
Неожиданно с ними поравнялся мотоциклист в глухом шлеме с чёрным, блестящим на дожде стеклом. Он заглянул внутрь салона и с пчелиным гудением умчался вперёд, быстро скрывшись из виду.
Павел Андреевич заёрзал, ощутив, как у него почему-то похолодело в затылке. Впервые в жизни его обуяло такой силы тревожное предчувствие.
Светящаяся дорожка спидометра в кабине водителя показывала сто двадцать километров в час. Никогда раньше Павел Андреевич не задумывался, что такая скорость, особенно в дождливую погоду, может быть опасной.
Впереди, на встречной полосе, из-за спуска выплыл похожий на летучий Голландец и огромный как пятиэтажка "Камаз".
Стиснув руку своего супруга, Людмила прошептала, а затем вдруг забилась и закричала:
- Остановите машину!.. Остановите машину!!!
Заслонивший собою небо и землю "Камаз" резко вильнул на встречную полосу, и крепко державшие друг друга за руки супруги увидели, как тяжёлый, гружёный бетонными плитами грузовик, лишь только слегка вздрогнув от удара, подмял под себя, словно игрушечную, их чёрную "Волгу" и протащил ещё метров сто комок рассыпающегося, искорёженного металла по асфальту.
Из кабины спустился человек, запрыгнул на заднее сидение развернувшегося мотоцикла и уже на ходу надел на голову глухой шлем с затемнённым стеклом. Потом всё загорелось.
- Что ж, иногда бывает и более эффектно, - услышали супруги приятный голос. Обернувшись, они увидели ангела. Он приветливо улыбался, плавно помахивая огромными лебедиными крыльями. - Как самочувствие?…
А самочувствие было необыкновенным, на душе легко и приятно. Исчезли боли, волнения и страхи, всё прояснилось. Они уже поднялись так высоко, что проплывали над облаками, и солнце ослепительно расцвечивало под ними белоснежное пуховое облако. А вверху было удивительной глубины тёмно-синее небо.
- Для начала вам нужно кое с кем переговорить… - сказал ангел. - Следуйте за мной.
И они полетели.
"Остановите машину!!!", затем короткий пронзительный крик, щелчок и тишина. Коршунов медленно стащил с головы наушники и выключил магнитофон. Сидевший в сторонке на стуле подполковник Хромов поднялся. Референт явился в аппаратную час назад и без объяснений занял его место в кресле за пультом. Теперь он наконец обратил внимание на бессменного дежурного и устало произнёс:
- Теперь всё. Хромов, могу вас обрадовать: объект снят с прослушивания, вы свободны.
Скрипнув сапогами, Хромов переступил с ноги на ногу.
- Кстати, вы давно подполковник? - поинтересовался Коршунов, снимая бобину с магнитофона.
- Четыре месяца.
- Рискну дать вам дружеский совет: шейте папаху. А чтобы жена не завидовала, пообещайте ей каракулевую шубу. У вашей жены есть каракулевая шуба?
- Никак нет.
- Да-да… - Коршунов, повернулся к выходу. - Прощайте.
- Служу Советскому Союзу! - оглушительно отрапортовал Хромов, вскинув руку под козырёк.
Коршунов вздрогнул, замер и оглянулся.
- Проветрили бы вы здесь, что ли… - сказал он, рассеянно потянув носом. - Вольно.
Хромов опустил руку.
- Кстати, не покидайте Москву. Вы можете понадобиться. Человек с вашим допуском секретности может рассчитывать на дальнейшую успешную карьеру в непосредственной близости от Владилена Казимировича. Вы меня понимаете?…
И референт, многозначительно кивнув, удалился. А Хромов ещё несколько минут стоял не шелохнувшись, с выражением верноподданнического восторга на небритом, опухшем от ночных дежурств, лице.
До часа "Икс" оставалось менее трёх недель.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Как Дима Котов подписал документ, налагавший на него весьма неприятные обязательства
В конце сентября Дима получил наконец достаточно вразумительный ответ на все туманные намёки и недомолвки, имевшие место во время его посещения горкома комсомола. Для этого понадобился ещё один визит и пара-тройка миллионов клеток, скончавшихся внутри его головы от нервного перенапряжения.
В целом ситуация была такова.
Котов и его ансамбль "Обводный канал" пользовались уже нешуточной популярностью: их узнавали на улице, в популярной молодёжной газете появилась обличительная статья "Сколько тузов в колоде "ОК", намекавшая на доходы от левых концертов группы. У Котова возле парадной вечерами паслись смазливые девчонки - стоило только протянуть руку. За неполный год у группы вышли два магнитофонных альбома (оба концертные) с фотообложками, на которых помимо эффектно снятых участников группы с умными или загадочными выражениями на лицах (36-я попытка), значились названия песен и имена исполнителей:
АНДРЕЙ ОСИПОВ - УДАРНЫЕ
ВАДИМ ЛИСОВСКИЙ - КЛАВИШИ, ВОКАЛ
ВАЛЕНТИН СТЕПАНОВ - ГИТАРА, ЛИД. ВОКАЛ
ДМИТРИЙ КОТОВ - БАС, ВОКАЛ.
Автор музыки и текстов - ДМИТРИЙ КОТОВ.
Первый альбом назывался "Good-bye Америка", второй - "Группа крови".
Мастерство исполнения, оригинальность и разнообразие материала, смелые двусмысленные тексты, а также котовские репризы в перерывах между композициями снискали группе славу как в интеллигентском андеграунде, так и в народе. К уже почти поверившему в собственную гениальность Котову нет-нет, да и закрадывалась мысль о выходе на мировой уровень. Для этого было бы достаточно позаимствовать из второй половины 80-х парочку убойных хитов - из тех, что потом звучат десятилетиями…
С момента первого визита Котова в горком ВЛКСМ прошёл месяц, и вот Потехин позвонил снова с настойчивой просьбой быть у него на следующий день. "Для тебя есть приятные новости", - сказал он. Ну как тут отказаться?
В кабинете всё было по-прежнему, за исключением того, что Потехин теперь сидел на месте безликого Владимира, на стуле, а Владимир - на месте Потехина, за письменным столом.
- Дима, молодец что пришёл, рад тебя видеть, - Потехин шагнул навстречу и пожал руку.
Владимир тоже поднялся и, перегнувшись через стол, с улыбкой протянул руку. Потом все расселись, Потехин посмотрел на Владимира, тот кивнул.
- Мы вас рекомендуем для поездки на фестиваль Молодёжи и студентов в Северную Корею.
Это был ощутимый и приятный удар. Как ни крути, Корея - заграница. Это могли быть их первые заграничные гастроли.
Потехин и Владимир внимательно следили за котовской реакцией.
- А когда надо ехать? - спросил Дима.
- Ты прямо сразу и ехать хочешь, - заулыбался Потехин. - Не так всё просто. Сначала надо пройти отборочные туры… А комиссия смотрит и на идеологическое содержание, и на внешний вид… Но я тебе скажу по секрету, что очень, очень многое зависит от нашей рекомендации. Если мы кого-то рекомендуем - без вопросов.
- Значит, вы нас рекомендуете?
- Лично я рекомендую. Но последнее слово всё равно будет за… куратором.
Он повернулся к молчавшему до сих пор Владимиру.
- Сейчас поговорим…
Потехин извинился и вышел по своим делам.
Оставшиеся некоторое время молча смотрели друг на друга. Потом Владимир достал из внутреннего кармана пиджака тёмно-красную книжечку, раскрыл её и несколько секунд подержал у Димы перед глазами. Тот ничего не успел разглядеть, кроме фотографии и фамилии.
- Лейтенант Соколов, Комитет Государственной безопасности.
- Очень приятно, - пролепетал Дима.
- Хорошо, что приятно. Надеюсь, разговор у нас получится.
В годы перестройки Дима читал и слышал о том, как в годы застоя органы вербовали себе стукачей. В общем, он был готов к такому повороту дела. Но в какой именно форме поступает обычно предложение о "сотрудничестве" не знал и ожидал этого с некоторым интересом. При этом он совершенно не представлял, как поведёт себя в данной ситуации.
Сначала Владимир дотошно расспрашивал Котова о каждом в отдельности участнике "Обводного канала". При этом он вытягивал не только факты, но и предполагаемые модели поведения его товарищей в заданной ситуации. "Допустим, что у Степанова заболеет ребёнок. Он сможет бросить ансамбль перед выездом на гастроли?" - "Не знаю. Хотя, вряд ли…"
Котов отвечал, не задумываясь. Только уже потом, вспоминая подробности, он понял, что каждый вопрос - продуманная ловушка. Лейтенанта Соколова не интересовал вопрос целостности группы; ему нужно было понять, сможет ли Степанов бросить семью и остаться за кордоном.
Часа через полтора, к великому облегчению Котова, начинавшего уже заговариваться, вопросы были исчерпаны. Владимир подвёл итог:
- Хорошо, ладно. Я вижу, вы ребята надёжные. Можно положиться. С некоторыми другими хуже…
- А кто ещё поедет?
- Вот это мы и пытаемся решить. Уже точно поедут "Земляне", "Верасы" и "Автограф", а остальные… не знаю. Народ очень ненадёжный: и верующие, и диссиденты, и наркоманы… Комсомолу легко рекомендовать, а спросят в конечном счёте с нас. А много нас?… - Соколов посмотрел на Диму честными глазами.
"Вот оно", - подумал Дима, начиная понимать.
- Мы ведь не можем приставить сотрудника к каждому выезжающему за границу. На это ни у какого государства ни людей, ни денег не хватит. Вся надежда на таких сознательных парней как ты, Дима. Поможешь?…
Владимир с надеждой посмотрел в котовские глаза, и ответить "нет" в таком контексте было бы неприлично.
"В принципе, - подумал он, - пусть лучше я буду у них числиться своим, чем кто-то другой будет следить за каждым моим шагом. Буду говорить им только то, что всем и так известно, пусть фиксируют, - в конечном счёте они же и останутся в дураках…"
Всё это промелькнуло у Димы в голове за три секунды. Он пожал плечами и сказал:
- А что делать-то надо?
Расставались они почти друзьями. Котов подписал документ, в котором давал обязательство сотрудничать с органами КГБ, не разглашать информацию и получил агентурную кличку "Алексей".
На прощание Владимир крепко пожал ему руку и пообещал позвонить. Когда Котов наконец выбрался на свежий воздух, в голове у него царила полнейшая неразбериха.
- Ну как? - спросил вошедший в кабинет Потехин.
- Всегда бы так работать.
- В Москве "Воскресение" и "Машину времени" зарубили.
- Да и чёрт с ними, - Соколов поднялся и щёлкнул замками дипломата. - Пускай по подвалам сидят, если родину не любят. Пошли обедать.
"Так ведь я уже…" - чуть не сказал Потехин, но передумал.
Вернувшись домой, Дима лёг на кровать и пролежал, глядя в потолок, до самого вечера. Только здесь, в спокойной обстановке, до него дошло, что теперь он не такой как все, что падение его юридически оформлено и скреплено его собственноручной подписью.
Самое обидное было в том, как легко его поддели на крючок. Не купили, не запугали, а просто попросили. И у него не хватило твёрдости отказаться.
Время от времени Котова охватывало чувство страха от непоправимости того, что случилось: проклятая подписка о сотрудничестве с КГБ была навечно подшита к его личному делу, и кто знает, не явится ли она когда-нибудь достоянием всеобщей гласности?…
"По крайней мере, - твёрдо решил для себя Котов, - больше они от меня ничего не получат. Никаких донесений - ни настоящих, ни липовых".
Чувствуя себя девицей, которую заманили и над которой жестоко надругались, Дима ощутил потребность излить кому-нибудь своё горе. Или, хотя бы, не оставаться одному.
Дима включил в розетку молчавший телефон и позвонил Степанову.
- Чем занят?
- С работы пришёл, щи хлебаю.
- Ко мне подтянешься?
- Ещё что-нибудь разучивать? Не по кайфу что-то сегодня.
- Просто выпить.
- Так бы сразу и говорил. Что брать?…
Минут через сорок Степанов принёс четыре бутылки портвейна. Первые две выпили, глядя в телевизор, в почти полном молчании. Открыв третью, Котов заговорил:
- Слушай, у тебя были какие-нибудь дела с ГБ?
Подумав немного, Степанов ответил:
- На заводе в Особом отделе давал расписку о неразглашении. Давно, ещё когда оформлялся.
- Нет, это не в счёт. Клянись, что никому не расскажешь.
И он рассказал всё, что с ним сегодня произошло.
Реакция Степанова была спокойной и даже ободряющей.
- Это хорошо, что ты в залупу не полез. Правильно поступил.
- Ты думаешь?…
- Кому-то надо было. Иначе, прощай гитара. Могли бы и посадить. Лёху Романова из "Воскресения" чуть не посадили. Будто бы за левые концерты.
- Получается, что я за всех отдуваюсь! - повеселел Котов.
Степанов разлил, и они чокнулись.