* * *
В бараке беглецы оккупировали угол и незаметно следили за Тимофеевым. Он не злился на "опеку" и не обижался – люди имеют право ему не доверять.
Люди "в углу" были разные. Остап был обычным вором – отсидел половину срока за грабеж и вызвался искупить вину кровью, попросился на фронт, решив свалить в удобный момент. Свалил – и оказался в концлагере у немцев.
Дури у Подало хватало, в голове у него мешались ошметки неписаных воровских законов, неких первобытных понятий о "благородных разбойниках", но вот гнили в Остапе не было.
Своим он был – брехливым, хитрозадым, уголовным элементом, но своим. Остапа нельзя было назвать одиноким волком, скорее уж шакалом – ну если не обижать, то волчком. Однако, прибившись к стае Николаенкова, он уважал вожака и любого чужака готов был загрызть, пусть только заденет кого-либо из своих.
История Доржиева напоминала тимофеевскую – Хан сдался немцам лишь для того, чтобы спасти жизнь и здоровье. И с первого дня в плену Цирендаши искал способ уйти. Охотник, он относился к немцам, как к дичи. Ему были безразличны пафосные увещевания, высокие слова о Родине и долге. Доржиев был таежником и воспринимал Советский Союз как некое отвлеченное понятие, как высшую ценность, не имеющую прямого отношения к его обычной жизни, но дорогую, будто истинная вера.
Николаенков, рассказав Виктору обо всех, мало что поведал о самом себе, но из обрывков, из недоговоренностей Тимофеев сложил себе правдоподобную версию – Жорож либо был подпольщиком, угодившим в КЦ , либо агентом НКВД, работающим в тылу врага.
Тимофеев уснул лишь под утро, а в шесть был подъем да жиденький суп на завтрак. Был и обед, до которого Виктор едва дожил.
И лишь в три часа дня ворота лагеря растворились, пропуская знакомый "Опель Блиц". Все те же двое "зольдатиков" сидели в кузове, все тот же унтер занимал "коронное" место в кабине.
– Начали! – обронил Николаенков.
Глава 15
Рейд
Вплоть до 15 сентября Марлен с Михаилом тщательно вписывали "инфу" в свою тетрадку, которая, по сути, должна была носить высший гриф гостайны – "Совершенно секретно. Особая папка".
И вот тетрадка почти вся была исписана красивым, четким почерком Краюхина. Исаев, впрочем, тоже постарался – выводил схемы и эскизы.
– Ну, что? – негромко спросил Марлен, взвешивая на ладони "премудрую тетрадку". – Пошли?
– К Панфилову?
– Сначала к нему.
– Пошли, – согласился Михаил и усмехнулся. – По-дурацки себя чувствую. Боюсь! Представляешь? Не фрицев, а советского генерала!
– Да тут не в генерале дело… Вообще непонятно, что дальше будет. Надо, если по-хорошему, тетрадку хранить, намотанную на противотанковую гранату. Мало ли… А так – чеку вон, и вся инфа – в пыль!
– Ладно! – расплылся в улыбке Краюхин. – Разговорился… Видать, и сам вибрируешь!
– Ну, есть маленько… Потопали!
Генерала они нашли у его землянки. Неказистый, с усиками "а-ля Гитлер", Панфилов не воспринимался как жесткий военачальник, бездушный, словно врач. Его простое, открытое лицо, уважительность к подчиненным влекли к нему людей.
Воли и энергии в Панфилове было в избытке, просто девизом "Победа любой ценой!" он никогда не пользовался. Зато, предвидя холодную зиму, слал в Москву телеграммы, требуя для своих солдат валенок и тулупов.
Его кредо он выразил сам в разговоре с кем-то из красноармейцев: "Мне не нужно, чтобы ты погиб, нужно, чтобы ты остался живым!"
Стоит ли удивляться, что рядовые и офицеры 316-й дивизии любили своего командира, называя "генерал Батя" или просто, по-семейному: "Батя"?
– Товарищ генерал-майор, – сказал Исаев, – разрешите обратиться?
– Так ты уж обратился, Марлен, – улыбнулся Панфилов.
– Дело у нас очень важное и очень секретное.
Иван Васильевич поглядел на часы.
– За полчаса управитесь?
– Вполне!
– Тогда за мной.
Панфилов пригнулся при входе в землянку и указал на лавки, с двух сторон подвинутые к столу, сколоченному из досок и обитому клеенкой.
– Слушаю, – уселся генерал.
Устроившись напротив, Марлен выложил на стол тетрадку.
– За пару дней до того, как мы с другом вышли к 145-й дивизии из группы Качалова, мы пленили одного немца. Их было двое, они ехали на мотоцикле в районе реки Стометь. Вот мы и решили их "Цундап"… того… экспроприировать. Устроили простенькую засаду, стрельнули, убили водителя мотоцикла, но нам не повезло – он врезался и разбил "Цундап". А вот пулеметчик, который сидел в коляске, остался жив, его только ранило. Я уже хотел добить его, чтобы завладеть пулеметом, а немец как закричит, да по-русски: "Сдаюсь! Не стреляйте! У меня дети!" А я злой был, кричу: "А ты наших детей пожалел?" Так бы и пристрелил, наверное, а он стал умолять, плакать и клясться, что доверит нам очень важные сведения. Оказывается, этот немец, звали его Готлиб Краузе, занимался радиотехникой и весьма в этом деле преуспел, вот только глупому фюреру показалось, будто электронные лампы не имеют к войне никакого отношения, что никакого чудо-оружия с ними не сделать, так для чего тогда средства тратить? И закрыл их лабораторию, а самих инженеров отправил на Восточный фронт. А инженеры очень далеко продвинулись. Мы можем это оценить, поскольку сами учились на радиотехников. Короче говоря, мы этого немца перевязали и целый день записывали все, что он нам говорил. К сожалению, удалось записать не все – во время очередной бомбежки Готлиба убило осколком. Но все прочее, что мы успели занести на бумагу, – здесь.
– Та-ак… – задумался Панфилов. – И что это может дать Красной Армии?
– Победу, – серьезно сказал Марлен. – Готлиб не только о немецких изобретениях говорил, но и работах американских и английских ученых, сведения о которых были собраны немецкой разведкой. Здесь, к примеру, подробно изложено, как изготовить триод – не лампу, а малюсенький приборчик на полупроводниках… Долго объяснять, что это. Главное вот в чем. Немцы уже построили счетно-вычислительную машину "Цузе-3", которая способна раскодировать шифротелеграммы, и она занимает много комнат, потому как работает на лампах – триодах, пентодах и прочих. А та же машина на полупроводниках выйдет размером с этот стол. При этом полупроводники не бьются, как лампы. Из них можно строить мощные рации величиной с коробку из-под обуви или делать локаторы для самолетов, чтобы наши бомбардировщики могли летать ночью и видеть землю на экране. Можно сделать такой локатор, который будет совмещен с электронно-вычислительной машиной, и тогда этот локатор по полету снарядов определит местоположение батареи, выдаст целеуказания, и наши пушки разнесут ее на мелкие кусочки. Можно сделать ракету вроде тех, которые запускает "катюша", только управляемую, чтобы сбивать "Юнкерсы", – она будет направляться на самолет по лучу локатора и подрываться, отрывая немецкому бомбовозу крыло или мотор. Можно сделать такую "глушилку", что она напрочь забьет все немецкие радиостанции на километр вокруг, и фрицы попросту не смогут связаться друг с другом, а ведь это их главный козырь – взаимодействие. Если же мы его нарушим на каком-либо участке фронта, то сможем бить немцев поодиночке – танки, самолеты и живая сила противника будут действовать врозь, не зная, кто где. Можно сделать телевизоры, даже цветные, то есть они будут передавать не только звук, но и изображение. Можно сделать приборы ночного видения, и тогда наши танки смогут атаковать в темноте. Можно сделать очень и очень многое, приблизив нашу победу, спасти сотни тысяч наших солдат, а вот немцам нанести такой урон, от которого они никогда не оправятся. И ключ к этому – здесь!
Исаев шлепнул ладонью по тетради.
Панфилов задумчиво перелистал ее. Сложные схемы и заковыристая математика внушали почтение, придавали бумаге вес.
– Давайте сделаем так, – сказал генерал-майор. – Я поговорю с заместителем командарма по вооружению и приглашу из Москвы опытного специалиста. И вот что… На фронте всякое может случиться… Вы завтра уходите в рейд?
– Так точно!
– Вы мне доверите вашу тетрадь?
– Конечно, товарищ генерал-майор!
– Хорошо. Тогда я немедленно этим займусь.
– Спасибо, товарищ генерал-лейтенант!
Марлен покинул генеральскую землянку с легкой душой – то, что так сильно тяготило его все это время, теперь легло на плечи комдива. Панфилов не подведет, не тот это человек.
А у них и вправду рейд намечается.
Правда, Исаев не боялся смерти, того, что так часто случается на фронте. Он просто не верил в собственную гибель…
* * *
Буквально на днях в войска поступили опытные образцы противотанковых ружей системы Дегтярева. Двухметровое, весом чуть больше пуда, "ПТР" стреляло пулями калибра 14,5 миллиметра, с трехсот метров пробивая лобовую броню танка "Т-III".
Одно такое ружьишко заграбастал Абанин – очень уж оно подходило для разведгруппы. Можно было из засады и по танку шарахнуть, что уж там говорить о бронетранспортерах вроде "Ганомага"! Этих-то и вовсе навылет.
Знамо дело, противотанковым ружьем танк не подбить. Можно танкиста на тот свет отправить. Механика-водителя, скажем.
Застопоришь танк, и толку с той бронемашины? Стрелять начнет? Так можно и стрелка следом за мехводом направить…
Вес, конечно, немаленький, приходилось эту бандуру вдвоем таскать, но лейтенант никому свой "ПТР" не доверял, только Аликбеку Касаеву, кузнецу. Вот так вдвоем и носили – положат на плечи и вперед.
И в намеченный рейд Абанин без ружья не вышел.
Ночью хлынул сильнейший ливень, и лейтенант решил переждать, чтобы не нарваться на мины. Так разведгруппа и простояла, укрывшись плащ-палатками.
Впереди тянулся пологий склон, и вода неслась по нему мутными потоками, протачивая русла, а иногда гремели взрывы.
– Дождь нам помогает… – усмехнулся Абанин. – Водой вымывает мины, катит их, бьет о камни…
На заре разведчики, изрядно вымокшие и продрогшие, снова двинулись в путь. "Форсируя", часам к десяти утра вышли на указанный рубеж.
Задание было простое – устроить засаду. Дорога, выходя из леса, делала поворот, проходя по краю глубокого оврага. Одна группа разведчиков засела на противоположной стороне балки, как раз перед поворотом, чтобы можно было наблюдать и простреливать дорогу в оба конца метров на триста-четыреста. Касаев с "ПТР" занял позицию там же.
Абанин, Исаев и Краюхин с Якушевым замаскировались ближе к дороге, на опушке леса.
– Похоже, – хмыкнул Иван, – мы вовремя. Слышите, копыта стучат?
Марлен напряг слух. В самом деле топот. Потом и ржание донеслось. Исаев не удивился – это только в кино немцы сплошь на машинах. В реале гужевым транспортом они пользовались постоянно.
На дорогу потихоньку выворачивала колонна конной артиллерии.
– Готовимся…
Когда середина колонны достигла поворота, грянули выстрелы из противотанкового ружья . Касаев ударил по первой, затем по последней упряжке.
Немцы заметались в панике, Марлен с Мишкой били по ним в упор, храпевшие от ужаса лошади рванули в сторону, потащив орудие в обрыв. Третий выстрел из "ПТР" пришелся точно в повозку с боеприпасами. Снаряды стали рваться со страшным грохотом, гулкое эхо загуляло, как после настоящей канонады.
Пару минут спустя, будто откликаясь, с переднего края донесся пушечный гром – советская артиллерия устраивала огневой налет по противнику.
– Сейчас полк пойдет в атаку, – азартно задвигался Абанин. – И побегут фашисты прямо на нас по этой дорожке! Не лесом же им топать…
Позже выяснилось, что лейтенант угадал, только с одной поправкой – полк пошел в атаку, но сначала Елин решил "подразнить" немцев.
Не поднимаясь из укрытий, по его команде пехотинцы грянули могучее "ура!". Противник не выдержал, открыл огонь, раскрывая свои позиции, – и полковая артиллерия тут же накрыла их.
Мало того, немцы на передовой услыхали и "канонаду" с дороги, устроенную разведчиками. А они очень плохо, неуютно себя чувствовали, когда русские оказывались за спиной. Угроза окружения привела гитлеровцев в ужас – они тут же подхватились, оставляя свои позиции, и, прикрываясь небольшими заслонами, отступили.
Минуло еще полчаса, и Якушев, наблюдавший на правом фланге, доложил, хихикнув:
– Приближается полевая кухня!
Исаев выглянул, раздвигая ветви, и увидел двигавшуюся повозку с прицепленной кухней, из трубы которой вился легкий сизый дымок. Лейтенант поднял руки, предупреждая Касаева, чтобы не стрелял.
Повозка с кухней приближалась медленно, ездовой и повар пугливо озирались по сторонам. Увидав опрокинутую пушку, "работники общепита" попытались было развернуться, но куда там – проезд был слишком узок.
– Хальт! – крикнул Абанин. – Хенде хох!
Повар тут же вскинул руки, а ездовой, бросив вожжи, шарахнул из карабина в сторону лейтенанта. Абанин скрылся за деревом, а Марлен снял незадачливого стрелка.
Якушев спустился вниз, разоружил повара и кое-как втолковал ему, чтобы тот продолжал готовить обед. Как ни странно, немец разобрал чудовищный рязанский выговор и с вымученной от страха улыбкой бесконечно повторял:
– Йа, йа, йа…
Якушев, разумеется, не преминул проверить груз в повозке, набрал, сколько мог, галет, консервов, тюбиков с мягким сыром и, вежливо сказав "данке шён", вернулся наверх – опушка леса находилась на небольшом взгорке, метрах в двух над дорогой.
– Эй, Ванька! – закричал Касаев с другой стороны оврага. – А ты не забыл повару меню заказать? Имей в виду – немецкие блюда жрать не будем!
Якушев развел руками и обратился к Абанину:
– Товарищ командир, оплошал! Дозвольте исправить?
– Не сейчас, – улыбнулся лейтенант. – Чуешь?
Издалека донесся гул моторов.
– По местам!
Первыми появились мотоциклисты. Они не ехали – крались, а увидев поваленные повозки и пушки, и вовсе остановились, озираться стали. Не сразу, но двинулись дальше, проклиная, видимо, тарахтевшие моторы.
И тут им предстала невозможная, мирная картина – дымящая кухня, повар в белом халате с огромным черпаком…
Мотоциклисты были до того изумлены и растеряны, что один, оседлавший "БМВ", даже на дорогу рухнул.
– О, майн гот!
Грузный повар изо всех сил пытался сжаться в размерах. Боясь взглянуть наверх, зная, что его держат на мушке, он выговорил с дрожью в голосе:
– Господа, обед почти готов…
– Да он спятил! – заключил кто-то из немцев.
Мотоциклисты осмелели, загалдели, передали что-то по рации. Минут пять прошло, и выехал грузовик, набитый солдатами, двое или трое ехали стоя, держась за кабину.
Подъехав к мотоциклистам, "Бюссинг" остановился, из кабины вышел обер-лейтенант, и Абанин подал сигнал Касаеву.
Прогремел выстрел, машина сразу вспыхнула факелом, а в кузове, в самой гуще гитлеровцев, стали рваться гранаты.
– Вот это выстрел… – пробормотал Краюхин.
Ошалевшие немцы стали стрелять куда попало, а повар, вроде как ни в чем не бывало, стоял на подмостке у котла с несчастнейшим выражением лица и помешивал варево.
Обер-лейтенант зачем-то дал по нему очередь. Повар слабо взмахнул руками и навалился грудью на котел, уронив в него голову. Вдоль его спины по белому халату медленно расплывались красные пятна.
Случайно или нет, но и самому офицеру прилетела пуля в спину. И стреляли не русские…