- Ма-алчать! - взвизгнула Верховная Жрица таким голосом, будто всю жизнь только и делала, что торговала репой.
Пиф брови подняла. Но из-под очков это было не слишком заметно.
Верховная спросила:
- Ты ушла с презентации одна?
- Не помню, госпожа.
- Пьяная?
- Разумеется, госпожа. Нам это предписано. - Пиф цитировала Устав: - Неистовство, странное, подчас шокирующее поведение…
- Приступы ярости, способность легко входить в состояние аффекта, - сказала Верховная Жрица.
- И оргиастический секс, - заключила Пиф.
- Смотря для кого, - сухо сказала Верховная Жрица. И поморщилась.
Пиф неподвижно смотрела на нее, не понимая, к чему клонит начальство. Начальство же пребывало в ледяном осатанении.
- Ты, девочка моя, кажется, получаешь безбрачные, - начала она.
Пиф кивнула.
- И давно?
- С самого начала работы, госпожа.
- Тебя это устраивает?
- Конечно.
- Так вот что я тебе скажу, подруга, - проговорила Верховная, слегка приподнимаясь в своем высоком кресле. - Вчера с презентации тебя унес какой-то раб из низшей касты программистов…
- Да? Я не заметила, - искренне сказала Пиф. Она и в самом деле почти не обратила внимания на человека, которым помыкала до самого утра.
- Да, - повторила Верховная Жрица. - От него до сих пор керосином разит, такой завшивевший…
У Пиф тут же зачесалось за ухом. Она украдкой поскреблась пальцем, хотя никаких вшей у нее, естественно, отродясь не было.
- Так и что с того? - спросила Пиф, все еще недоумевая.
- Что с того?! Да то, девочка моя, что плакали твои безбрачные!
Пиф поперхнулась.
- Неужели вы… вы что, думаете, что я?.. С программистом?..
- Он во всем сознался, - сказала Верховная Жрица. - Под пыткой он сознался во всем.
- В чем он мог сознаться?
- Тебе видней, - сказала Верховная и сжала губы.
- Он не мог ни в чем…
Пиф замолчала. Во-первых, она и сама не помнила событий вчерашней ночи. А во-вторых, если эта белобрысая образина (теперь она вспомнила, кто с ней был) наболтала… конечно, хвастался дружкам… Боги Орфея!..
- Ты лишаешься безбрачных, - сказала Верховная Жрица. - Я уже подала докладную. В бухгалтерии произведут отчисления. А как же иначе? Качество предсказаний может пострадать. И надлежит пресекать… Иначе же как?
- Да, - подавленно сказала Пиф. - Иначе никак. - И закричала прямо в лицо Верховной: - Сука!
Верховная слегка улыбнулась.
- Пшла вон, - проговорила она тихо, с невыразимым наслаждением. - Пшла… девочка моя.
Ворвалась, хлопнула дверью так, что чахлая традесканция пошатнулась на шкафу - едва подхватили ее чьи-то руки.
Растревоженным бульдогом, едва не вцепившись ей в ногу, повисла тетка Кандида.
- Куда? Барышня… Милая, родная… меня же прибьют за вас… Нельзя туда, нельзя! Ба-арышня!..
Дергаясь, острым локтем будто клюя тетку Кандиду в мягкую грудь:
- Отстань! Дура старая!
- Барышня… - позабыв с перепугу, где и находится, тетка Кандида взвыла (прежде прислугой была в богатом доме и на вздорных хозяйских дочек нагляделась).
Пиф стряхнула с себя служанку, кулаки стиснула, присела аж с натуги и заверещала страшно:
- Где он?!!
Беренгарий, ухмыляясь, сказал очень двусмысленным тоном, будто подразумевая нечто большее:
- Здеся…
Отшвырнув Беренгария, туда бросилась, куда кивнул.
- Сопляк! Дерьмо!
И понесла…
Программисты, кто в бараке был, с наслаждением слушали. Давно такого не бывало. Прямо роман.
Это чтобы младшая жрица, позабыв приличия, к программистам врывалась. Это чтобы пифия прилюдно грошового раба честила. Пусть в цивильном не сразу в ней пифию признаешь, да ведь главного это не отменяет: прибежала и орет. Аж визжит.
Нет, такого давненько не бывало. На памяти Беренгария вообще ни разу.
За нарами в два яруса, отгораживая их от двери, большой шкаф стоит, боком повернутый, будто еще одна стенка. Шкаф как башня крепостная - гигантский, дерева темного, массивного. В шкафу шмотки всякие, молью полупоеденные, поверх шмоток разные провода навалены - иной раз что-нибудь оттуда и сгодится. Ну и еще всякое разное барахло, несколько порнографических журналов такой древности, что сейчас их и смотреть-то смешно. А под самым низом свили гнездо мыши.
За шкафом же "подсобка" - на шатком столике таз с мутноватой водой и синий жестяной рукомойник допотопной эпохи - ровесник законов царя Хаммурапи. После потопа мало что уцелело, такие сокровища, такие книги погибли - а вот эта ерунда, смотри ты, до сей поры людям служит…
Бэда безответный как раз под этим рукомойником и плескался, посуду за всем бараком мыл. На него обязанность эту повесили, пока тетка Кандида хворала своей заразной хворью. Хоть и знали, конечно, что хворь у Кандиды фальшивая, но не выдавать же старуху…
Рядом с Бэдой, на грязном ящике с белыми пятнами мыльной пены, душа надсмотрщикова мостилась. Ногами болтала и языком молола. Душу не то не видел больше никто, не то внимания на нее не обращали.
Мальчишка был теперь, помимо набедренной повязки, облачен в синюю дедову тужурку. Других перемен в его облике не наблюдалось.
- Видел Его-то? - спросил Бэда, прерывая длинное бессвязное повествование души о ее странствиях.
Мальчик коротко кивнул.
- Ну что, рассказал Ему?
- А… - Мальчик вздохнул и махнул рукой. - Он и так все знает.
- Ругался? - сочувственно поинтересовался Бэда.
- Не… Он расстроен, - еле слышно сказал мальчик. - Ой, ну не спрашивай про это, а то зареву…
И тут - грохот двери и звериный почти визг: "Где он?!!"
Душа беспокойно заерзала на ящике и вдруг смылась куда-то - Бэда даже не понял, как это вышло.
И вот, своротив по дороге стул и споткнувшись о чьи-то ботинки, врывается в закуток, от гнева раскаленная - едва не светясь:
- Ты!..
И с размаху - бац по скуле!
Бэда чашку отставил, мыльные руки о штаны отер, на ящик, откуда надсмотрщикова душа сбежала, опустился.
Младшую Жрицу он в цивильном еще не видел. В облачении - видел, голенькую - видел. Но когда она, горьковатыми духами пахнущая, белым кружевом окутанная, в джинсики светлые затянутая, на него наскочила - тут уж он растерялся.
Рот раскрыл и глупо на нее уставился.
Сверкая очками, Пиф кричала:
- Дерьмо! Дрянь!..
И поскольку он слушал, не шевелясь и не пытаясь вставить слово, она через несколько секунд иссякла.
Дыхание перевела, протянула руку и, набрав воды из рукомойника, лицо отерла. Утомилась, орамши.
Уже спокойнее спросила:
- Что ты Верховному наболтал?
- Ничего… - удивленно сказал Бэда. - А что случилось?
И лицо потер. У Пиф рука тяжелая, всей пятерней отпечаталась.
- Да то случилось, что меня безбрачных лишили, - сказала Пиф, ничуть не стесняясь того, что Беренгарий и другие - кто там еще был - слышат.
- За что? - поразился Бэда.
- Тебе видней, - разъярилась она опять. - Что болтал?
Беренгарий появился из-за шкафа и, делая умильный вид, промолвил:
- Так он под пыткой… Пифка, из-за тебя человека на дыбе пытали!
- Не человека, а программиста, - огрызнулась Пиф.
- Да брось ты, пожалуйста, - сказал Беренгарий. - Чуть что по морде драться. Не де-ело…
Тут ожила забытая у входа тетка Кандида и снова запричитала и залопотала:
- Не дело барышне в бараке отираться! Уходили бы, госпожа, покуда не приметил кто…
Беренгарий на Кандиду цыкнул грозно: портила бабка всю потеху. Кандида отступилась и только слыхать было, как топчется в темноте, вздыхает, сопит - на новый приступ решается.
- А что случилось-то? - снова спросил Бэда.
- То и случилось. Сняли безбрачные… Ты хоть знаешь, сколько это?
Бэда помотал головой, все еще оглушенный.
- Больше, чем сам ты стоишь! - со слезами взвизгнула Пиф. Размеры ущерба вдруг пронзили ее, будто стрелой, причинив душевную боль силы неимоверной. - Тридцать в месяц! Тридцать серебряных сиклей, ублюдок!
- Да ну! - восхищенно сказал Беренгарий. - Только за то, что с мужиками не трахаешься?
- Преобразование сексуальной энергии… - начала было Пиф и рукой махнула. - Что я тебе объясняю…
- Я тоже с мужиками не трахаюсь, так мне за это ничего не платят, - глумливо произнес Беренгарий и, увидев, какое у Пиф сделалось лицо, попятился за шкаф.
Пиф за ним гнаться не стала. Снова свой гнев на Бэду обратила.
А Бэда не нашел ничего умнее, как сказать:
- За меня не тридцать, за меня пятьдесят дали.
Пиф разъяренно засопела.
- Что ты ему наболтал?
- Да ничего. Довез младшую жрицу до дома, умыл ее, раздел и уложил в постель.
Пиф заскрежетала зубами.
- Это ты называешь "ничего"?
- В определенном смысле это именно "ничего", - подтвердил Бэда. - А ты что, ничего не помнишь?
Пиф покачала головой.
- И как пиво тебе с утра приносил, тоже не помнишь?
- Какая разница? Главное - что они в протоколе написали.
Тут в коридоре за раскрытой дверью снова зашевелилась тетка Кандида, невнятно жалуясь на судьбу.
Пиф плюнула и повернулась, чтобы уйти. Беренгарий с хохотом крикнул ей в спину:
- Пифка! А ты что, и правда не помнишь, как с ним трахалась?
В отвратительном настроении Пиф прошла переаттестацию; в день получки расписалась за голый оклад, и Аксиция, аккуратно сложив в карман свою надбавку за безбрачие, пригласила подругу в кафе. Пили кофе, ели мороженое. Аксиция молчала, Пиф многословно бранила мужчин. Потом расстались.
Через неделю она снова вышла на суточное дежурство. Хрустя солеными сухариками в темном офисе, где горела только настольная лампа, Пиф читала информационно-аналитические материалы, принесенные Беренгарием еще до обеда. Зевала во весь рот, едва не вывихивая челюсти.
В офисе стоял крепкий кофейный дух, но все равно хотелось спать. Дела были скучные и несрочные.
Богатые родители балованного сынка интересовались будущим своего чада. И без всякого Оракула ясно, каким оно будет, это будущее. (Да, получит… Да, женится… Да, найдет… Да, достойно продолжит… Нет, не полюбит… Нет, не научится… и т. д.) Достаточно на морду этого сынка поглядеть (мамочка с папочкой даже фото прислали, так озаботились).
Второе дело - и того скучнее. Какая-то лавчонка, которую содержат мать с дочерью, хочет изменить профиль деятельности. Торговала недвижимостью, а хочет перейти на стеклотару. Как это скажется на их бизнесе? ("Хочем процветать"). А-а-ахх, зевала Пиф. Да никак не скажется. И охота деньги Оракулу выкладывать за чушь эту собачью… Шли бы лучше в публичный дом работать к госпоже Киббуту, которой Беренгарий громогласно поет хвалу, стоит ему лишь пивка хватить. Там не только девочки нужны, там и страхолюдинам работа найдется…
Бросила развернутые распечатки на край стола. Прошуршав, до самого пола повисли и на пол заструились бесконечной бумажной лентой.
Встала, чтобы еще кофе себе сварить.
И тут телефон зазвонил.
Пиф тут же сняла трубку. Ей было так скучно, что она обрадовалась бы даже Беренгарию с его дурацкими шутками. А еще лучше, если бы позвонила Аксиция.
Но это была не Аксиция. И даже не Беренгарий. Звонила Верховная Жрица.
Кислым голосом велела закрывать офис и подниматься наверх, в Покои Тайных Мистерии.
От изумления Пиф онемела. Тайные Мистерии на то и тайные, что на них никого из посторонних не допускают. И уж не младшей жрице…
Верховная, зная, почему младшая жрица ошеломленно молчит, повторила - будто из бочки с уксусом:
- Наверх. Немедленно!
- А дежурство… - пискнула Пиф.
- …в задницу… - малопонятно сказала Верховная.
- Не положено… - еще раз пискнула Пиф.
- …велено… - донесся голос Верховной. - …ебене матери…
Пиф положила трубку. Сняла очки, потерла лицо ладонью. Происходило что-то странное. Странное даже для такого учреждения, как Оракул. Но коли приказание исходит от Верховной… Плюнув под ноги и угодив прямо на распечатку, младшая жрица нацепила очки на нос, выключила свет, в полной тьме на ощупь заперла хлипкую дверь офиса-пенала и по узкому коридорцу выбралась на парадную мраморную лестницу, откуда поднялась на самый верхний этаж, в Покои Тайных Мистерий.
Тайные Мистерии проходили каждый месяц, на полнолуние. Кроме того, их приурочивали к затмениям, лунным и солнечным, и иным священным и полезным дням. К участию в них допускались лишь высшие посвященные орфического культа, в первую очередь - Верховный Жрец и Верховная Жрица. Слияние мужского и женского начал, символизирующее, кроме всего прочего, неразрывное единство руководства Оракулом, было необходимым элементом функционирования всей системы.
Преодолевая последний лестничный пролет, Пиф уже издалека почуяла густой аромат благовоний. Из-за неплотно закрытой тяжелой двери, обитой медью, выплескивалась музыка - то взрыдывая, то шепча, то истерично визжа, то вдруг разливаясь нежнейшими трелями.
Пиф потянула на себя дверь и, замирая, ступила в Покои.
Она увидела круглый зал. Ротонду. Посреди ротонды стояло низенькое ложе. Оно покоилось на львиных лапах, искусно вырезанных из черного дерева и инкрустированных перламутром и слоновой костью. Ложе было застелено пурпурными покрывалами. Пиф хватило мгновения, чтобы понять, что пурпур настоящий, не синтетический.
Кроме ложа, в комнате имелся столик, на котором помаргивал красным огоньком музыкальный центр, исторгающий из четырех колонок сразу ту самую дивную музыку, что так поразила непосвященную жрицу.
Повсюду были разбросаны фрукты, мраморный пол был скользким от давленого винограда. В изголовье ложа на специальной подставке имелись бесчисленные кубки и стаканы, полные вина. Кубки в виде напряженного мужского члена, чаши в виде женских грудей, стаканы в форме смеющихся рогатых сатировских голов, сосуды в форме пляшущих исступленных менад…
По стенам, истекая кровавыми слезами, горели в подсвечниках красные ароматические свечи.
Пиф едва не задохнулась. Она остановилась посреди комнаты, недоумевая.
- Сними обувь, потаскуха! - резко приказал женский голос. Пиф быстро наклонилась, расстегивая босоножки. Липкий давленый виноград тут же неприятно дал себя знать под босой ступней.
Верховная Жрица сидела у самой темной стены ротонды на низеньком сиденье, вроде табуреточки. Пиф только сейчас разглядела ее. Темные одежды скрадывали фигуру Верховной, почти растворяя ее в полумраке.
- Ну, - проговорила Верховная Жрица, обращаясь явно не к Пиф, - ЭТУ ты, надеюсь, трахнуть в состоянии?
Рядом, на такой же скамеечке, зашевелился Верховный Жрец.
- Гм… - протянул он неопределенно. Видно было, что он всматривается в ту, которая только что вошла.
От растерянности Пиф потеряла дар речи.
А Верховная сказала ей:
- Разденься.
Пиф сняла с волос жреческое покрывало. Расстегнула пряжки на плечах. Одеяние упало к ее ногам, безнадежно пачкаясь в виноградном соке.
- Ну!.. - настойчиво подгоняла ее из темноты Верховная Жрица.
Пиф расстегнула бюстгальтер, вылезла из трусиков, оставшись только в очках.
Верховная Жрица снова повернулась к Верховному Жрецу:
- Ну так что? ЭТУ будешь? Или у тебя вообще уже не встает?
Верховный Жрец разглядывал голую женщину и молчал. Пиф медленно покрывалась потом в душном помещении, пропитанном винными парами и сладким дымом благовоний. Ее тело залоснилось и начало тускло поблескивать в свете факелов и свечей.
Верховная Жрица резко поднялась со своего сиденья, прошумев длинным одеянием.
- Сукин сын! - отчеканила она. - Оргию срываешь!..
- Я не могу… - негромко сказал Верховный Жрец.
- А что ты вообще можешь?
Верховный Жрец отмолчался. Верховная наседала все напористей:
- Ты знаешь, что нарушаешь устав, импотент паршивый?
- Знаю… - сказал Верховный Жрец. И почти взмолился: - Ну, не могу я!
- Конечно, - язвительно проговорила Верховная, - ты только приписками заниматься можешь. Для этого хуй не надобен.
- Сука! - рявкнул вдруг Верховный Жрец. - Ты сама!..
Они вступили в перебранку, поминая друг другу различные приписки и неудавшиеся интриги. Голая Пиф, чувствуя себя очень неловко, переступила с ноги на ногу. Виноград чавкнул под ее ступнями.
Верховные замолчали. Жрица сказала:
- Надлежащую оргиастичность необходимо поддерживать. Решай этот вопрос сам, как хочешь.
Тут Пиф наконец опомнилась и сказала:
- А мой обет безбрачия?..
Верховная Жрица поглядела на нее с усмешкой.
- Так с тебя же сняли безбрачные?
- Но я его не нарушала…
- А, теперь уже все равно… Ляжешь под этого импотента…
Верховный тихо зашипел.
Пиф поморщилась.
- Ляжешь, - повторила Верховная. Злорадно и уверенно. И пообещала: - Премиальные выпишем. И гляди, оргазмируй на всю катушку, иначе смысла нет и трусы снимать…
- Можно, я выпью? - спросила Пиф. Ей немедленно захотелось нажраться до положения риз.
- Разумеется. Это поддерживает оргиастичность, - сказала Верховная. Подошла, взяла ее за потную руку, сама отвела на ложе и помогла улечься. - Какой тебе?
- В виде члена, - сказала Пиф.
Верховная подала ей кубок, звонко щелкнула младшую жрицу по лбу, будто ребенка, и еще раз повторила:
- Премиальные выпишу, не обижу. Гляди, не подведи, подруга. Вопи и содрогайся. Иначе все бесполезно, поняла?
И вышла.
Наступила неловкая пауза. Пиф развалилась на ложе, как последняя блядь, и присосалась к вину. От духоты она почти сразу разомлела и ей захотелось спать. Верховный сидел у стены и не шевелился. И молчал.
Ну не хотел он сегодня трахаться. Ни с этой бабой, ни с какой иной.
Встал, походил по ротонде. Не обращая на него внимания, младшая жрица со вкусом пьянствовала. И персиками, сучка, чавкала. А музыка продолжала безумствовать из подмигивающего музыкального центра, свечи потрескивали вкрадчиво, благовония наполняли комнату, сгущая воздух - хоть топор вешай.
Подумав, Верховный подошел к стене и снял телефонную трубку.
- Беренгарий? - сказал он.
Пиф не слушала. Ну его совсем, этого Верховного. А винцо прили-ичное… Даже очень.
- …Нет? А кто сегодня дежурит? Ну, хрен с ним, зови… Нет, скажи, чтобы поднялся на третий этаж… Сам знаю, что Покои Тайных Мистерий… Не найдет, так проводишь… Слушай, ты, умник!.. Поговори мне!.. На каменоломни продам…
И с треском шмякнул трубку.
Из этого разговора Пиф не поняла ровным счетом ничего. Да и понимать ей ничего не хотелось. А Верховный снова затих, и она о нем опять забыла.
Потом дверь Покоев отворилась. Пиф поняла это по струе свежего воздуха, хлынувшей в комнату. Кто-то неловко затоптался на пороге. Потом, охнув, стал разуваться. Звякнула пряжка брючного ремня. Чав-чав-чав - подошел по винограду к ложу. Присел рядом. Голый, теплый, потный.