Взбираясь в седло, Вульфтрит недовольно поджимала губы. Царственно заставить всех ожидать себя не получилось - придворные даже не заметили отсутствия жены своего суверена, не обратили внимания и на ее появление. Мужчины же были заняты беседой и чему-то неприлично громко смеялись. Она ожидала встретить недовольство своего супруга, или даже упрека, мимо которого можно было бы проплыть с достоинством - словом, любого знака - только не равнодушия. Но равнодушие было налицо.
Потому что если кого Этельред заметил, то лишь Брадхит, новую придворную даму королевы, дочь богатого тана, гибкую, юную, очень красивую девушку с роскошными косами цвета спелой пшеницы. Король окинул ее заинтересованным взглядом и, отвернувшись, велел:
- В седло, господа.
Эльфред скакал на своем сером в яблоках коне рядом с братом, с другой стороны пристроилась было королева, но ее кобылица не выдержала заданного темпа и тяжести, которую везла, и отстала. Да и самой Вульфтрит не так легко было держаться наравне с мужчинами. Этельред прекрасно сидел в седле, Эльфред нисколько не отставал, более того, он славился тем, что ловко и метко, как никто, умел метнуть на скаку копье или выстрелить из лука в цель. Юный брат короля нисколько не напоминал будущего священнослужителя - он любил повеселиться, выпить пива в хорошей компании, хорошо охотился, отлично сражался и не обделял своим вниманием прелестных женщин.
Но он родился младшим. А куда идти младшим сыновьям королей? Только в священники. Так уж повелось. Королевы дарили жизнь такому количеству детей, и среди них было столько младших, что простолюдинам не приходилось и мечтать о высоком священническом сане. Все высокие духовные должности расхватывала знать.
Эльфред не возражал против того, что было "принято". Он охотно учился грамоте, читал книги (во всей огромной королевской семье он единственный по-настоящему был грамотен, знал три языка), часто беседовал со священниками, но не торопился ступать на путь, с которого нет возврата. Будучи двадцати лет от роду - то есть совсем недавно - он посватался к Эльсвисе, дочери Этельреда Мусила, графа Гейнсборо. Король, старший брат новоиспеченного жениха, узнал об этом лишь тогда, когда отец невесты уже ответил согласием. Граф рассчитывал на военную подмогу Уэссекса - что ж, король ничего не имел против. Военная помощь обычно имеет и оборотную сторону - возможность распространить свое влияние на того, кому помогаешь.
А то, что о жене и детях брата, когда тот станет священником, придется заботиться, выплачивать им достойное содержание, Этельреда не волновало. Уж невестка и племянники его не разорят.
Эльсвиса оказалась девушкой привлекательной. Хоть и не слишком красивая, она была вполне во вкусе Этельреда. Конечно, он не собирался делать своей любовницей жену брата, это было бы слишком, но развлечения вполне могли подождать. Рано или поздно Эльфред будет рукоположен, и его супруга окажется в небрежении. Бывший брак священнослужителя расторгался сам собой, но женщина вряд ли вернется к отцу. Юная Эльсвиса уже носит дитя. Скорее всего, она останется воспитывать его в Уэссексе, у родственников мужа.
Эльфред и не догадывался, какие вольные мысли посещают короля. Он был молод, беспечен и весел. В его жизни все шло хорошо. Богатое приданое Эльсвисы позволяло ему жить так, как он хотел, а положение брата короля обеспечивало почести, которых могло жаждать сердце юноши. Ведь, по сути, несмотря на свой возраст (в те годы, когда большинство умирало в возрасте между тридцатью и сорока годами, а порой и раньше, и мало кто доживал до пятидесяти, двадцать лет знаменовали шаг за грань середины жизни), он все еще оставался юношей. Хотя бы в душе.
Охота радовала его, как ребенка. Не обращая внимания ни на кого, он горячил своего коня и ждал, когда придет время показать свою ловкость и силу.
Собаки очень скоро загнали оленя. По традиции, право первого удара предоставлялось королю, но и спутникам его было чего ждать. Егеря старались изо всех сил, они подняли целое семейство кабанов - матерого секача и свинью с тремя поросятами. Справиться с последними загонщикам было проще всего, они с визгом понеслись туда, куда их направляли, навстречу собственной смерти на острых копьях. Свинья понеслась за своим выводком, она была готова защищать его всеми силами, и опасна была именно своей яростью и чудовищной силой, удесятеренной материнским инстинктом. А вот с кабаном было сложнее.
Он оказался весьма опытным, должно быть, пережил на своем веку не одну охоту. Почти сразу он потерял из вида свою семью и теперь, донимаемый собаками, под прицелом десятка копий, собирался всерьез биться за свою жизнь. Он кидался то в одну, то в другую сторону, ища прорехи в той цепи, которой загонщики почти опоясали изрядный кусок королевского охотничьего леса. Опытный в драке, он упорно не подпускал к себе собак, а те старались держаться подальше от его клыков и копыт. Кабан двигался медленно и величаво, собаки - быстро, но, даже окруженный целой сворой, кабан умудрялся оставаться опасным и для псов, и для людей.
Слугам короля было настрого запрещено даже замахиваться на королевскую добычу - только кричать и пугать взмахами красных лоскутов или палок. Но не на того напали. Кабан быстро сообразил, в чем дело, и кинулся на одного из загонщиков.
Тот не ожидал ничего подобного. У него и рогатины-то не было, только нож и длинная, обструганная на конце палка. Такой без толку замахиваться ни зверя. Он попытался ударить кабана по пятачку, не попал и врезал промеж глаз. Но череп у секачей таков, что туда даже копьем не целят, что уж говорить о ноже или палке. Загонщик был немедленно наказан за самонадеянность. Кабан отмахнулся клыками, сбил человека с ног и пробежался по нему, кромсая тело острыми копытами. Дикий крик обреченного сотряс кроны деревьев, и по всей цепи пронеслась весть: кабан вырвался из круга.
- Кабан вырвался из круга, брат! - крикнул Эльфред, перехватил копье и поскакал в сторону, откуда доносились звуки переполоха. За ним направились было и придворные, но, покосившись на короля, придержали лошадей.
- Твой брат ведет себя, как деревенщина, - фыркнула Вульфтрит, подъехав поближе к супругу.
- Помолчи, - грубо ответил Этельред и направил коня вслед за Эльфредом, растворившимся в листве, уже довольно густой, хотя лето еще не наступило.
Принц вырвался далеко вперед. Его жеребец несся, запрокинув голову, а в лицо летели ветви, густо оперенные листвой. Эльфред нырял под них лицом вперед и чувствовал, как ноздри наполняет сладостный запах погони - ветер, становящийся все плотнее, аромат зелени, запах земли и мокрого мха. Густые папоротники ложились под копыта коня. Кабана молодой воин почувствовал прежде, чем увидел. Его ухо вряд ли отметило все те звуки, которые сопровождали бег зверя, слишком они были тихи, но сознание отметило их и дало знак: "Берегись"! Потом среди ветвей в ажурной зелени ему почудилось движение, конь заартачился, вскинул голову, и Эльфред заметил кабана, бегущего прямо на него.
Жеребец боялся, он мог подвести. Принц спрыгнул на траву и отпустил повод - скакун рванулся прочь. Кабан замедлил бег, поднял голову, словно удивляясь столь неразумному поведению человека, остановился, разглядывая его одним глазом. Эльфред медленно шагнул вправо, опуская копье. Оно было снабжено надежной перекладиной чуть пониже наконечника и, хоть рогатиной не являлось, вполне годилось для охоты. Младший брат короля проводил ладонью по ясеневому древку и, ощущая под пальцами гладкое, отглаженное сперва инструментами, а потом и ладонями дерево, чувствовал спокойствие и уверенность.
Зверь бросился внезапно, не изготавливаясь, не замирая перед атакой. Миг - и вот он уже распластался в беге, стремительном, словно полет стрелы. Молодой принц не смог бы приготовиться к драке в миг первого прыжка, если б даже захотел, не смог бы отреагировать мыслью. За него отреагировало тело. Стремительный шаг вбок, еще один, уже с замахом, и вот широкий наконечник входит под лопатку зверя, сбоку и чуть сверху.
Кабан по-поросячьи взвизгнул и завертелся на траве, умудрился вырваться, отскочил. Но инстинкт отнюдь не велел ему бежать, но убить. Хоть в последний миг, хоть на последнем дыхании - убить, прежде чем умрешь сам. Эльфред прочел это в его стеклянном взгляде и почему-то вспомнил датчан. Он уже встречался с ними в бою. Датчане такие же, как этот кабан - они ужасны своим стремлением добраться до горла врага, даже если последние капли жизни уже покидают их тела. Подобные истории давным-давно рассказывала принцу его мать, благородная Осбурга. По ее словам, именно так и погиб ее брат. Он пронзил датчанина копьем, да так, что из спины врага высунулось окровавленное острие, дымящееся на морозном ветру, а датчанин дотянулся и снес противнику-саксу голову.
В свое время рассказ поразил Эльфреда, еще мальчика. Датчане тогда представлялись ему чудовищами, которыми пугали его то священник, то няня, или детьми сидов, про которых служанки рассказывали сущие небылицы. Одновременно он не мог не признать, что датчанин, убивший своего убийцу прежде, чем закрыл глаза навеки - истинный воин, из тех, о которых поют песни, сочиняют баллады. Некогда наставник произнес фразу, которая запала принцу в душу: "Тот, кто погиб - потерпел поражение. Не поддавайся слабости - стремись к победе". Для себя он твердо решил, что будет победителем, несмотря ни на что.
Зверь снова кинулся, Эльфред вновь прыгнул вправо и ударил копьем, на этот раз чуть ниже, помня свою недавнюю ошибку, и налег всем телом. Уже навалившись, мужчина вспомнил, что к кабану нельзя приближаться, пока тот не издох, и отдернул ногу. Чуть позже, чем надо - извивающийся в муке кабан извернулся и полоснул клыком по голени. Принц не почувствовал боли, только удар. Переступил, навалился еще сильнее, и тут из-за его спины высунулось сразу четверо или пятеро егерей с рогатинами. Они прижали ими зверя, и тот скоро затих.
Выпустив из рук древко, Эльфред обернулся и лишь теперь заметил брата, а с ним - почти всю его свиту. На полянке и между деревьями стало тесно. К изумлению молодого человека, небольшая поляна умудрилась вместить в себя столько придворных, что не верилось - принц и не заметил, когда они успели подобраться так близко к месту схватки. Король сидел верхом, его конь нервно плясал, косясь на затихшего кабана, не слушаясь даже твердой руки Этельреда, придворные, глядя на государя, тоже пытались попятиться, отойти в сторонку. Но как это сделать, если на каждом футе молоденькой травы вынуждены стоять двое, а то и трое?
- Хорош секач, - отметил Этельред. - Неплохо, брат.
- Прошу прощения, мой король, что не оставил тебе такую завидную добычу, - рассмеялся Эльфред.
- С меня хватит и оленя, - король оглядел брата с ног до головы. - У тебя штанина в крови.
- А… - Эльфред покосился вниз, на свою ногу. - Есть немного.
- Тебя нужно перевязать.
- Оставь, брат, это ерунда.
- Не ерунда, - Этельред оглянулся на своего оруженосца. Показал ему на брата.
Принца немедленно усадили, сняли порванный сапог, подняли штанину и осмотрели рану. Эльфред с любопытством следил за тем, как его осматривали и перевязывали. Вид крови, конечно, обеспокоил его, знающего, что у каждой, самой пустяковой раны, есть шанс загноиться (к тому же, раны, нанесенные кабаном, обычно весьма нехорошие), но лицо его не дрогнуло. Он спокойно перенес перевязку и, когда брат предложил немедленно перевезти его в замок, решительно замотал головой.
- Я пришиб этого злосчастного кабана - я его и освежую.
Он вынул из правого, уцелевшего сапога нож, и взялся за кабана. Присел у туши, сделал надрез у анального отверстия, по ладонь запустил два пальца в брюшной жир и вставил кривое лезвие под шкуру. Потянул нож вверх, следуя за лезвием пальцами. Шкура отставала на брюхе, и надрез получился аккуратный и ровный. Внутренностей металл не задел. Вываливать их из брюха не было никакой нужды - за Эльфреда всю грязную работу сделали слуги. Снимать грубую шкуру ему тоже не пришлось - принц лишь обозначил свой труд. Только это имело значение.
Кабана, как и оленя, свинью и поросят, погрузили на телегу. Лошади фыркали и косились на страшно пахнущий груз, но они, в отличие от скаковых, были послушные и тихие - погонщики быстро совладали с ними, и телега заскрипела вслед за разодетой кавалькадой придворных, направляющейся за королем в Солсбери. Добыча знатных господ должна была появиться на пиршественных столах этим же вечером, только уже в жареном, пареном и вареном виде.
До замка Эльфред добрался с облегчением. Усталость и ранение давали о себе знать. Его не занимал ни лес вокруг, ни придворные, ни сам брат - принц мечтал поскорее оказаться дома, да чтобы никто вокруг не заметил его состояния. Во дворе замка оруженосец короля предложил принцу помощь, но тот, разумеется, отказался и спешился сам. Он ласково потрепал по холке своего конька, скакун ответил довольным фырканьем.
Принца отвели в залу, где он ночевал в небольшом алькове вместе со своей женой, и вызвали к нему лекаря. Эльсвиса - белокурая, большеглазая, кругленькая, как апельсин, совсем еще юная и живая, захлопотала вокруг супруга встревоженно и ласково, молодой мужчина улыбался ей, но позаботился отослать ее от себя прежде, чем пришел лекарь и принялся разматывать повязку. Эльфред беспокоился, что вид раны и крови может испугать и поразить его жену, повредить в ее положении. Для Эльсвисы вот-вот должен был наступить срок.
Лекарь очистил рану и, несмотря на возражения принца, принялся рассматривать и смачивать настоями то из одного маленького горшочка, то из другого. Целитель был уже немолодой, седоголовый седобородый мужчина лет пятидесяти, которого называли стариком, а кое-кто и дряхлым стариком. Он был очень молчалив, невозмутим и флегматичен, ни на крики своих пациентов, ни на шутки за спиной не обращал внимания, размеренно и неторопливо делал свое дело. Стариком он себя не считал, что и доказал, недавно женившись на молоденькой и уже успев стать отцом. Руки у него были сильные и уверенные. Он залил рану травяной настойкой, стер лишнее с кожи вокруг и приложил свернутый кусок расстиранной, мягкой холстинки.
- Ни к чему столько возни с пустяковой раной, - бросил принц. - Перевяжи, да и все.
- Твое высочество, клыки кабана - коварное оружие, - медленно произнес лекарь, прилаживая чистый лоскут мягкой ткани. - Они несут не только рану, но и яд. Этот яд заставляет гнить раны. Зачем тебе, молодой человек, погибнуть из-за простой неосторожности в столь юном возрасте?
Услышав про "юный возраст", Эльфред фыркнул. Он чувствовал себя совершенно взрослым, даже зрелым мужчиной, и эти слова целителя показались ему хоть и простительными для старика, но чересчур высокомерными.
Повязка была наложена должным образом. Собрав все инструменты, лекарь вышел из алькова и пустил туда супругу принца, Эльсвису. Она тревожно взглянула на мужа, но, заметив веселые искорки в его глазах, улыбнулась сама. Молодая женщина легко вспыхивала румянцем, как все белокурые и рыженькие.
Эльфред был у ее отца в гостях, когда Эльсвисе еще не исполнилось пятнадцати, и тогда же стал оказывать ей знаки внимания, отваживая других молодых людей.
Священник твердил девушке, что это дурно, ибо отроки и отроковицы должны вести себя очень скромно и ждать, кого им Господь пошлет в пару, или кого выберут родители. И потому Эльсвиса не решалась поднять на Эльфреда глаза, но жарко краснела при каждом его слове, обращенном к ней. Она не была влюблена в сына Уэссекского короля, но в ее возрасте душа девушки так широко распахнута любому чувству, что мимолетную симпатию они готовы признать за неземную страсть. Все случилось, как в сказке - Эльсвиса поверила, что любит Эльфреда, а Эльфред спустя два года посватался к ней.
Оба они не до конца понимали смысл сделанного шага. Они связали свои судьбы навсегда, и при этом вряд ли руководились правильными соображениями. Принц думал о приданом и о том, что каждый мужчина должного возраста должен быть женат. К тому же дочь графа гаинов так хороша… А юная дочь графа пребывала в уверенности, что встретила свою единственную любовь. И потом, быть женой - это не то же самое, что быть дочерью. Жена все-таки хозяйка. Что за человек ее молодой муж, она понимала смутно, но готова была выполнять свои обязанности и стать ему хорошей женой.
Эльсвиса подала супругу новую тунику - алую, с трехцветной тесьмой, украшающей рукава и горловину, вынула из сундука ремень с красивой пряжкой.
- Король спрашивал о тебе. Стол уже накрыт, почти все собрались.
- Да-да. Я вижу, ты уже готова, - он оглядел ее, одетую в меру нарядно. - Хорошо.
Жена помогала ему одеваться.
- Один тан сказал мне, - робко начала она, - будто король желает, чтоб ты был рукоположен как можно скорее.
- Ну, душенька, согласись, уходить в епископы от затяжелевшей жены - поступок не слишком красивый. Даже бестолковый. Зачем тогда было жениться?
- Ну, так и что же? Ты не рассказывал мне, что твой отец настаивал, чтоб ты стал священником.
- Он не настаивал. Он полагал, что это возможно и даже хорошо.
- Но ты-то этого хочешь?
- Я? Может, когда-нибудь. Когда стану стариком. Лет в тридцать. Что ж… Кстати, что это за тан, который вдруг начал говорить с тобой о моих планах?
- Берн из Лонг Бега.
- А, человек королевы… - Эльфред оправил котту, затянутую поясом, и, повернувшись к жене, погладил ее по щеке. - Запомни, солнце мое, уж если кто заинтересован в том, чтоб я был рукоположен, так это королева.
- Вульфтрит?
- Разумеется. Пока ее сыновья еще очень молоды, я для них - самый серьезный соперник за трон. Ты знаешь, власть берет тот, кто сильнее, у кого больше сторонников. Кроме того, возможно, ты слышала, что, когда мне было пять лет, папа Римский короновал меня. Ты слышала об этом?
- Да, что-то слышала. Мне рассказывали.
- Если что-то случится с Этельредом в ближайшие годы, эрлы и таны, скорей всего, предложат корону мне.
Эльсвиса с любопытством смотрела на мужа.
- А ты этого хочешь?
Принц задумчиво покосился на носки своих сапог. Левое голенище с трудом натянулось на плотную повязку.
- Я не знаю, - ответил он. - Я бы очень подумал. Больно много забот.
- И все же мне непонятно. Если королева хочет, чтоб ты стал священником, зачем ей об этом говорить твоей жене? Вернее, не ей самой, а ее человеку…
- Ах, душенька, это еще проще. Если все вокруг будут ожидать от меня некоего поступка, мне уже неудобно будет его не совершить… Ну, идем же.
Он подставил супруге руку.
В трапезной давно были накрыты столы, уже горели два очага, выложенных камнями на земляном полу, и десятки факелов, воткнутые в кольца на столбах. Большинство воинов расселись по своим местам - они терпеливо ждали, косясь на хлопочущих слуг. Слуги готовы были нести блюда с мясом, и ждали лишь знака короля. А король ждал появления брата. Правда, к опозданию Эльфреда он отнесся понимающе.