- Как твоя рана, брат? - поинтересовался король, когда родственник сел на свое место по правую руку Этельреда. Сыновья правителя были еще малы, ничем не замечательны и не знамениты, и поэтому сидели с самого краю почетного стола, близ матери. Они уже были на месте, болтали ногами и о чем-то толковали между собой.
- Лучше, чем может быть, - улыбаясь, ответил Эльфред.
Будто ждала своей очереди, королева появилась в дверном проеме сразу, как только за стол села Эльсвиса. Грузная супруга короля двигалась по залу величаво, да по-другому и не смогла бы - ее мучила одышка. Полная и, пожалуй, даже чрезмерно дородная, королева не шла, а шествовала, и перед нею торопливо расступалась челядь. Эльфред заметил внимательный взгляд своей супруги, устремленный на ее величество.
- Ты заставляешь себя ждать, - укорил голодный Этельред. - Как всегда.
Вульфтрит поджала губы.
- Я полагаю, мне позволено не меньше, чем остальным, - ответила она надменно и, будто бы невзначай, покосилась на деверя.
По знаку короля слуги втащили в залу огромное деревянное блюдо с жареным оленем. У конструкции, немного напоминающей носилки, имелось четыре большие ручки по сторонам. С деревянного края капал жир и впитывался в тростник, постеленный на земляном полу. По праздникам слуги плели из тростника циновки, но сейчас был не праздник. Трапезную устроили не в донжоне, а пристроили обширное помещение к башне и соединили с донжоном короткой деревянной галереей. Трапезная - обширная зала с двумя рядами поддерживающих крышу столбов, к которым ставились скамьи и столы перед ними - служила также и залом совета.
Воины короля обедали и ужинали здесь, а потом в большинстве своем и спать укладывались рядом, у правой или левой стены зала. Там лежали тюфяки и просто большие охапки свежей соломы - люди в те времена были очень неприхотливы.
Столы были поставлены большой буквой П, где поперечная перекладина соответствовала почетному месту хозяина замка, располагавшемуся на небольшом деревянном возвышении. Оленя поставили на козлы перед почетным возвышением - столом короля и его домочадцев. По традициям саксов самый знатный человек в зале должен был разделывать мясо. Но эта традиция соблюдалась не слишком часто. Обычно Этельреду лень было вставать со своего места, обходить столы, и тогда он передавал нож своему кравчему. Тот с готовностью делил охотничью добычу своего господина. Господин лишь говорил, какие части оленя на какой стол поставить.
Эльфреду предстояло есть из одного блюда с братом и его женой. Слуги поставили перед ними огромный кусок от задней части туши, а также голову оленя. Принц в свой черед отрезал ломоть мяса понежнее и тут же разделил его: то, что получше - жене, остальное себе. Ее долю он аккуратно стряхнул с ножа на сдобную лепешку.
По жесту короля слуга поставил перед Эльсвисой блюдо с печенью и сердцем оленя.
- Непраздным женщинам - самое лучшее, - мягко сказал король зардевшейся от смущения невестке. - Ешь, Эльсвиса. Пусть сила и стремительность оленя перейдут твоему сыну, которого ты носишь.
- Давай, ешь, - коротко велел Эльфред. Говорил он вполголоса. - Сердце и печень кабана, которого я убил, тоже достанутся тебе.
- Но я не люблю печень.
- Ну, что ж поделаешь. Надо. Думаешь, так это просто - выносить будущего героя?
Эльсвиса таинственно улыбнулась. Глаза у нее засияли таким огоньком, что мужу тотчас захотелось обнять ее и прижать к себе покрепче.
- Я вовсе так не думаю.
Вепря внесли сразу за оленем, на таких же деревянных носилках, только размерами поменьше. Принц полез было из-за стола, но, вспомнив, как ноет у него нога, решил лишний раз не вставать, остался сидеть, лишь передал свой нож одному из слуг. Все-таки, у королевского кравчего, который разделывал оленя, были и другие заботы. Например, выполнение его прямых обязанностей - наполнять кубок короля и его супруги.
Вепрь оказался старым и жилистым. К тому же, его не выдержали в печи должное время, но голодные мужчины не обращали внимания на такую мелочь. Они рвали мясо пальцами, заворачивали куски в лепешки и запивали еду целыми потоками горьковатого пива, пахнущего жжеными хлебными корками. Слуги, наполнявшие кружки, совершенно сбились с ног. Время от времени они менялись со своими собратьями, которые ужинали здесь же, за самым концом стола, у двери в кухню, и отдыхали, одновременно утоляя голод.
Там, где ужинали слуги, догладывали остатки мяса с костей, но еда по сути была та же, что и у короля, только чуть меньшее количество и чуть более остывшая.
Как было принято при всех королевских и графских домах Британии, за ужин садились все обитатели замка, от властителя до последнего слуги, и ели они одно и то же. Блюда двигались от верхнего края стола к нижнему, все брали себе, что хотели и сколько хотели. Пожалуй, нормального мяса до младших слуг добиралось немного, но их никто не собирался морить голодом. Недостаток мяса восполнялся хлебом, кашей и капустой. Даже пиво наливалось то же самое.
Ближе к концу трапезы к королю через зал пробрался один из дозорных. Он наклонился к уху Этельреда и что-то зашептал. Король выслушал дозорного и слегка взмахнул ладонью.
- Гонец? Так зови его сюда. Он, наверное, голоден. И глоток пива ему не повредит.
Эльфред заинтересовался, обернулся, внимательно следил за тем, как в залу ввели усталого и грязного гонца, серого от изнеможения, с полузакрытыми глазами. Он шел, еле переставляя деревянные от напряжения, искривленные ноги - видимо, последние пару суток парень не слезал с седла, а если и слезал, то ненадолго. В таком виде с хорошими вестями не являются.
Гонец, шатаясь, встал у стола, жадно потянул носом аромат жареного мяса и дрогнул лицом, видимо, измученный вынужденным постом. Обходить стол, чтоб встать лицом к лицу с королем, он не стал, и, опершись на столешницу, хрипло крикнул:
- Датчане! Датчане у Скнотенгагама, король. Мой господин Бургред просит твоей помощи. Датчане зимовали у Дома пещер, и все думали, что они уйдут, как пришли - тихо, никого не трогая…
- Как же, сейчас… - проворчал один из приближенных короля, немолодой воин с седой головой и крепкими, как кувалды, кулаками. - Жди…
- Приходи к Скнотенгагаму со всем своим войском, король, иначе вскоре датчане будут уже у самых границ твоего королевства.
- Твой Бургред владеет многими землями, которые прежде принадлежали Этельвольфу, - проворчал было эрл Холена, но не стал продолжать.
Да, впрочем, его и так никто не слушал. Датчане! По всем столам, словно вихрь, пронеслось это слово, знаменующее собой конец спокойной жизни. Отнюдь не только северные разбойники угрожали Уэссексу - королевство воевало и с Корнуоллом, и с Валлией - но только имя этого народа повергало саксов в ужас, только оно символизировало собою истинную угрозу жизни и свободе.
Этельред встал. Помолчал, а потом принялся задавать гонцу вопросы. Много вопросов - где, когда, как, сколько. И по его лицу Эльфред быстро понял - будет война.
Глава 2
Принц вышел на террасу замка. Он давно снял красивую котту, покрытую жирными пятнами, и остался в одной рубашке - камизе. Конечно, весна была теплая, и днем солнце пригревало на совесть, но вот ночью потягивало холодком. Поверх рубашки, чтоб не замерзнуть, Эльфред накинул плащ.
Он постоял, глядя, как у костра препираются дозорные - чей черед тащиться на стену, на холод и темень, потом прошелся до дверей донжона.
Рядом с ними, опираясь на каменный парапет, стоял Этельред. Он обернулся лишь на миг, увидел брата и снова вернулся взглядом на бревенчатую стену замка.
- Не спишь? Что так?
- Не спится.
- Докучает рана? Ты смотри, может, позвать лекаря - пусть еще разок посмотрит, а? Может, железом прижечь?
- Ерунда, брат. Не докучает нисколько. И лекаря незачем тревожить. Если станет гнить, я сам прижгу.
- Когда станет гнить, будет уже поздно, - Этельред помолчал. - Послезавтра выступаем. Ты, я так понимаю, останешься?
- С чего бы вдруг?
- Ты же ранен. К тому же… Разве годится будущему пастырю проливать кровь?
- Фу… Брат, все священники с амвонов провозглашают, что война с северными язычниками - святая война.
- Полагаю, тебе стоит остаться здесь хотя бы затем, чтоб на время моего отсутствия взять власть в свои руки.
Эльфред подумал, покачал головой.
- Не стоит. Не должно быть двух королей.
- Ты же не королем будешь.
- Ты уверен? - принц покосился на брата. - А ты помнишь о коронации в Риме?
- Так это правда?
- Истинная.
- Да как ты можешь помнить? Тебе было тогда лет пять.
- Но не годик же. Все помню. Многие таны об этом помнят тоже. Ни к чему все это, брат. Да и вообще, не хочу я находиться где-то в безопасности, в то время как все мужчины королевства идут на датчан. Это как-то… не по-мужски.
- Странное рассуждение для книжника.
- А что - книжник не мужчина? Ты поменьше слушай королеву.
- При чем тут королева?
- Вульфтрит твердит, что мне пора в монастырь. А я пока не собираюсь. Я женат, молод, хочу повеселиться. И оставим это. Я вот не понимаю. Бургред не помогал тебе воевать с датчанами, когда они высадились на Вектисе. Почему же ты должен помогать ему?
Этельред молчал, будто не слышал.
Они помолчали. Во дворе все стихло, и две одинаковые фигуры стражников у костра в скачущих бликах света напоминали статуи фурий, неподвижные, как камень. Лишь время от времени один из них шевелился, чтоб подбросить хвороста в костер. Король медленно пошел к лестнице, ведущей на стену, Эльфред следовал за ним. Деревянные ступени заскрипели под ногами, и воин, стоящий на бревенчатой площадке, у верха лестницы, встрепенулся и склонился перед Этельредом.
- Взгляни, - негромко сказал король брату и обвел рукой темный горизонт. Небо еще и не начинало светлеть, но совершенной темноты ночью в этих краях не бывало, и без труда можно было разглядеть верхнюю кромку леса, огоньки дальней деревни, где тоже жгли костры, и полосу холмов вдали. - Это наша земля. Наше королевство. Здесь живут наши люди, которых мы должны защищать. Датчане - это страшная напасть, как саранча, даже хуже. Саранча сжирает урожай, а датчане - как огненный дождь, как… как…
- Всадники Апокалипсиса, - пробормотал Эльфред.
Король покосился на него. Поколебался - он явно плохо знал Апокалипсис, если вообще его знал - и, решив, что грамотному брату виднее, согласился.
- Ну да, именно. Сам понимаешь. Датчане из тех, кому нельзя позволить даже одной ногой ступить на землю. Они расползаются по земле, уничтожая все на своем пути. Если они укоренятся в Мерсии, то и из Уэссекса их будет уже не выкурить. Не те они соседи, чтоб жить с ними мирно.
Эльфред покачал головой.
- Датчане осели у Скнотенгагама еще осенью. И только весной Бургред сообразил, что с этим надо что-то делать?
- Видимо, соседство стало беспокойным. Датчане начали совершать набеги на окрестные селения, так я понимаю. Вокруг Скнотенгагама много селений. Уверен, что уцелели лишь те, которые прикрыты лесом, Шервудом. И потом, мерсийская вотчина - это дело Бургреда. Я же не могу вмешиваться в его дела, пока он не обратится за помощью. Теперь он обратился. И, сказать по правде, я рад, что ты решил идти со мной. Я тебе доверяю.
Этельред похлопал брата по плечу. А в голове того уже вертелись мысли, что нужно взять с собой, что - подчинить и еще разок проверить перед походом. Войско короля собиралось быстро, потому что правитель брал с собой только те отряды, до которых мог дотянуться теперь же, а к остальным отправлял юнцов. Таким же гонцам он велел отправляться к подвластным ему графам и танам. Каждый из танов обязан был являться на службу к королю сам, в хорошем доспехе, при хорошем оружии и в сопровождении пяти воинов и оруженосцев из числа свободных людей. Каждый эрл, занимавший положение элдормена, то есть главы графства, должен был предоставлять королю дружину - от тридцати до пятидесяти воинов, а по возможности и больше. Вооружать и содержать их он должен был за свой счет.
Несмотря на высокое положение, принц не управлял большими земельными владениями, лишь носил почетный титул эрла. За него вполне управлялись другие. Потому Эльфреду не нужно было собирать свой отряд и приводить его к королю - он собирался лишь ждать, когда его элдормен приведет уже снаряженное маленькое войско. Пока его заботило лишь собственное снаряжение. Эльсвиса, услышав, что муж отправляется вместе с королем, отнеслась к этому довольно спокойно, и принц вздохнул с видимым облегчением - он не хотел лишний раз тревожить ее. Юной девушке, должно быть, просто не приходило в голову, что она может остаться вдовой в свои семнадцать лет, с еще нерожденным ребенком - она думала лишь о том, что все настоящие мужчины воюют, и раз так, то ее муж должен тоже.
Ей оставалось меньше, чем полтора месяца, до срока. Натирая кольчугу пропитанной маслом холстинкой, Эльфред втолковывал жене:
- Как только родишь, немедленно отправляй ко мне гонца. До того, как я тебе отвечу, не называй его и не крести, ясно? Разве что уж он будет совсем слаб.
- Конечно, - с примерной покорностью отвечала Эльсвиса. Подумала и осторожно осведомилась. - А если все-таки родится девочка?
- Что за ерунду ты городишь? - от удивления Эльфред даже уронил тряпочку. - Какая девочка? Откуда девочка? Где это видано, чтоб у мужчины нашего рода первенцем была девочка? Никогда. Только мальчишка.
- А как же твоя старшая сестра, Этельсвит, жена Бургреда?
- Она была не самым первым ребенком. Первым родился мальчик, но его не успели даже окрестить. И потом, повитуха смотрела твой живот, она сказала, что ты ждешь мальчика. Повитуха - лучшая в Уэссексе. Ты ей не веришь?
- Верю. Но…
- Вот и все. Не о чем больше говорить.
Эльфред отложил кольчугу, выкинул в очаг тряпочку и натянул на себя подкольчужник - грубую короткую куртку из стеганого сукна, которая надевалась на простую рубашку. Своими доспехами и воружением занимались все воины Солсбери, которым предстояло выступать на следующее утро в армии правителя. Король торопил - его отряд брал с собой лишь те припасы, которые были необходимы. В ближайшие несколько дней обозу предстояло догнать войско.
Подобная спешка обычно сопровождала выступление королевской армии навстречу датчанам, только-только высадившимся на побережье. Этельред был мрачен, лицо непроницаемое, и только Бог мог бы заглянуть в его душу и увидеть, насколько королю Уэссекса надоело одно и то же. С тех самых пор, как вступил на трон, сын короля Этельвольфа постоянно воевал. То с датчанами, то с Родри Мауром, все не оставлявшим надежд распространить свою власть с Валлии на Западные области Англии, а может, и на весь Британский остров, то с его сыновьями, тоже очень беспокойными. Королю было всего двадцать семь лет, но он уже устал.
Мерсия встретила уэссекцев неласково. Поселяне косились на воинов соседнего королевства (узнать Этельреда по одежде, не зная его в лицо, было невозможно, потому что дорогой крашеный плащ - знак королевского достоинства - хозяйственный оруженосец припрятал во вьюке у своего седла) и провожали взглядами довольно настороженными. Это и понятно. Как бы предводитель ни приказывал настрого, чтоб крестьян оставили в покое, воины все-таки с неизбежностью грабили местных жителей. То отнимут курицу, то соль или мешочек зерна, то заберут весь овес на прокорм лошадей, то между делом поваляют девицу в кустах за сараем. Дело житейское.
Для них - мелочь, а крестьянам - головная боль.
Эльфред покачивался в седле и вяло поглядывал по сторонам. Он совершенно не выспался, был голоден, и мрачные лица поселян занимали его менее всего. Он думал то о Бургреде, женатом на его старшей сестре, то о датчанах у Скнотенгагама, а иногда и о том, почему же человек непременно должен подниматься на рассвете и трудиться до заката, коль скоро Бог дал ему тягу ко сну. Воину приходится, проспав два-три часа на земле, завернувшись в плащ, выступать в поход на рассвете, и идти, идти… Тот, кто познатнее, побогаче, трясется в седле, мозоля себе зад - весьма малоприятное занятие - и безуспешно борется со сном, чтоб не свалиться с лошади при всем честном народе.
Монашеский удел - тоже не мечта для лежебоки, что бы там ни болтали фигляры. Полжизни в церкви, на твердой и холодной скамье, дрожа от мучительного озноба, в тягостном состоянии полусна. Усталость и морок непонимания, зачем же, в самом деле, это нужно - вот что сопровождает жизнь монаха.
Об остальных жизненных уделах и говорить нечего. Крестьянин все лето напролет почти не смыкает глаз, а зимой бьется изо всех сил, чтобы выжить на тех скудных остатках, которые оседают у него в закромах после уплаты всех податей и поборов. Ремесленник круглый год гнет спину над верстаком, гоня сон и мечтая, чтоб усталость его руками не испортила дорогой материал. Жажда сна довлеет над каждым человеком, который так или иначе исполняет свой долг. Но в чем же смысл этой муки, настигающей любого, кто старается следовать велению Божию - "трудитесь"? И есть ли в ней смысл, как и в других муках, настигающих человека?
Лес вокруг сменялся холмами и пустошами, потом снова плотно обступал армии на марше. Время от времени коней пускали вскачь, но нечасто - им надо было непременно давать отдохнуть. Даже если кормить лошадей питательным овсом, а не травку на обочине заставлять щипать, они все равно будут сильно уставать под тяжестью вооруженных и одоспешенных мужчин. "Заводные", то есть запасные кони были далеко не у всех.
Да и они тоже требовали отдыха. Их наличие лишь увеличивало расстояние, которое путники могли преодолеть за один день.
Этельред злился. Он понимал, что чрезмерно торопить воинов нельзя - падут лошади, но дорогу он ненавидел. Не то, чтоб королю так уж хотелось схватиться с датчанами, он, что совершенно естественно, предпочел бы, чтоб датчане в Британии вообще не появлялись - и без них хватало забот. И не так уж правитель Уэссекса волновался за сохранность владений Бургреда, своего зятя. Просто для Этельреда всегда была очень тягостна неизвестность. Бог его знает, что происходит сейчас под Скнотенгагамом. Вернее было бы взглянуть собственными глазами.
- Его величество не дает людям покоя, - сказал Ассер, подгоняя свою кобылку, чтоб нагнать Эльфреда. - Да и лошади скоро начнут изнемогать.
- Ты? - обрадовался Эльфред. - Я не знал, что ты направляешься на север с нами.
- Я добрался до Солсбери накануне выступления и решил, что обязанность хрониста - быть рядом с королем, чтоб все увидеть своими глазами и затем с уверенностью занести в свои записи.
- Ты теперь хронист?