Также любопытны средства, которыми Федор Васильевич боролся с коррупцией и перерасходом средств. На организационном собрании пайщиков Московско-Троицкой железной дороги, по инициативе Чижова, было принято решение поставить за правило, чтобы в газете "Акционер" не менее шести раз в год правление общества печатало отчеты о своих действиях и о состоянии кассы. Тем самым впервые в практике железнодорожных акционерных обществ в России все распоряжения правления, весь ход строительных и эксплуатационных работ, баланс кассы, в том числе и ежемесячные расходы на содержание административно-управленческого аппарата, делались достоянием гласности и печати. "Мы того мнения, - говорилось в одной из передовых статей газеты "Акционер", - что чем более гласности, тем чище пойдут дела и тем скорее прояснится страшно туманный в настоящее время горизонт наших акционерных предприятий". Пример общества Московско-Троицкой дороги побудил пайщиков других частных железнодорожных обществ в России обязать свои правления поступать аналогично. С удовлетворением отмечая сей отрадный факт, газета "Акционер" сообщала: "Везде акционеры начинают мало-помалу входить в свои права и понимать, что не на то только они акционеры, чтобы слепо одобрять все, что ни поднесут или ни предложат директора правления…"
Ранее Чижов неоднократно выступал с обличительными заявлениями в адрес "Главного общества российских железных дорог" в различных газетах. Писал, что дороги строятся скверно, а десятки миллионов рублей тратятся впустую. Однако его деятельная натура не удовлетворилась одними лишь обвинениями. Для того чтобы доказать обществу свою правоту и прибыльность "правильно" построенных дорог, им было основано акционерное общество, и в конце концов построена дорога. Образцовая дорога.
И вот, наконец, в 1860 году началось строительство участка дороги от Сергиева Посада. А уже 18 августа 1862 года состоялось торжественное открытие движения от Москвы до Сергиева. Я знал, что затраты быстро окупятся, и уже в 1865 году чистая прибыль составит около полумиллиона рублей. Таким образом, я встречался с наиболее успешными железнодорожными дельцами в России.
Приняв пожелания здравствовать и раскланявшись с присутствующими, я начал встречу.
- Прошу вас, господа, садитесь. В ногах правды нет, - понаблюдав, как осторожно присаживаются на стулья акционеры, я добавил: - устраивайтесь поудобнее, разговор нам предстоит длинный, но, надеюсь, интересный. Для начала я хочу поздравить вас, Федор Васильевич, с успешным опытом железнодорожного строительства силами только русских инженеров и рабочих. Ваш успех очень впечатлил меня.
Моя похвала очень польстила Федору Васильевичу, хотя он и постарался не подать виду, закашлявшись, спрятав довольную улыбку в кулак.
- Ваш успех впечатлил меня настолько, что теперь, когда я удостоверился в выгодности данного вложения средств, у меня не осталось ни малейших сомнений, как лучше распорядиться некоторой частью своих личных средств.
Акционеры переглянулись.
- О нет, я вовсе не собираюсь отбирать у вас ваше творение, - заметив их волнение, поспешил развеять их страхи я. - В мои намерения всего лишь входило стать одним из акционеров, вложив в ВАШУ железную дорогу часть своих личных средств.
- Ваше величество, о какой сумме идет речь? - растерянно переглянувшись с компаньонами, спросил Федор Васильевич.
Я немного помолчал. И прожженные дельцы, и наивные обыватели всегда полагали, что русский монарх был одним из самых богатейших людей планеты. Даже в мое время, через более чем сотню лет после трагической гибели царской семьи, время от времени приходится читать в газетах, что "Английский государственный банк хранит громадное состояние династии Романовых". Увы, реальность была не так радужна. Мой совокупный личный капитал едва достигал 140 миллионов рублей. Куда скромнее, чем у Блейхредера или Ротшильдов. Да и среди европейских монархов многие были куда богаче русского царя.
Мое состояние складывалось главным образом из моих личных средств, как цесаревича, что составляло около 18 миллионов рублей, и наследства, полученного мною после смерти батюшки, - это было около 80 миллионов, хранившихся за границей в английских банках. Кроме этого, от отца мне достались деньги, отложенные на "черный день" - чуть более 30 миллионов рублей, лежащие на анонимных счетах в нескольких европейских банках. Около двух миллионов доходу ежегодно давали принадлежащие мне земли и недвижимость. Так же мне полагались ежегодные ассигнования из средств Государственного Казначейства на содержание императорской семьи. Сумма эта достигала десяти-одиннадцати миллионов рублей, но я не был вполне свободен в ее использовании.
Был еще и "мертвый капитал". Под ним я подразумеваю стоимость принадлежащих императорской семье недвижимости, драгоценностей, сотен тысяч десятин пахотной земли, виноградников, промыслов и рудников, лесов и пр. Однако чтобы превратить все это в деньги, требовалось время, коего у меня пока не было. Так что пока что я мог рассчитывать только на личные сбережения.
- Можете смело рассчитывать на двадцать-тридцать миллионов в течение ближайших лет, - после минутного молчания заверил я присутствующих.
По залу пронесся вздох удивления. Сумма была более чем значительная.
- Но, ваше величество, вся будущая Ярославская железная дорога вместе с уже построенной частью от Москвы до Сергиева Посада стоит менее 20 миллионов, - последовало аккуратное уточнение от сидящего рядом с Чижовым Дельвига.
- Мне это известно. Однако есть еще ряд не менее доходных дорог, строительство которых я хотел бы с вами обсудить. Но, прежде всего, мне хотелось бы предоставить вам некоторые карты для упрощения изыскательских работ, - я протянул несколько экземпляров карт со скопированной Ярославской железной дорогой. Такой, какой она и должна была бы стать через шесть лет.
Железнодорожные дельцы, заполучив по экземпляру карты и позабыв про монарха, тут же в них уткнулись и принялись шепотом обсуждать. Судя по всему, впечатление на них проект произвел большое. Братья Шиповы, вдвоем уткнувшись в один экземпляр, о чем-то яростно, но тихо дискутировали. Дельвиг и Чижов сидели, задумавшись, видимо, каждый о своем, а основатель династии Мамонтовых, глядя на чертеж дороги, улыбаясь, поглаживал короткую окладистую бороду и тихонько шептал: "Добро, добро!"
- Вам что-то непонятно, Федор Васильевич? - обратился я к явно заволновавшемуся Чижову.
- Напротив, все понятно. Превосходнейшая карта! Вот только насколько нам необходимо придерживаться ваших… э-э-э…
- Пожеланий. Всего лишь пожеланий, Федор Васильевич, - пришел я ему на помощь. - Если будет признано целесообразным проложить дорогу по другому маршруту, не буду иметь ничего против.
- Не затруднит ли, ваше величество, уточнить, о каких еще дорогах пойдет речь, - прервал начавшее затягиваться молчание генерал Дельвиг.
- Разумеется, не затруднит. Кроме Ярославской, у меня есть еще планы постройки пока только одной, Грязе-Царицынской, железной дороги, общей протяженностью в семьсот верст.
- Это же десятки мильонов целковых, - нахмурившись, сказал Мамонтов. - Нам и пять-то мильонов с трудом удалось собрать. Не потянуть нам, государь! - развел он руками.
- Ну, скажем, не более пятидесяти миллионов, по предварительным подсчетам, - успокоил я Ивана Федоровича. - А вот насчет новых акционеров можете не беспокоиться. Думаю, успех вашего дела и мой пример в скором времени привлекут внимание многочисленных вкладчиков. Тем более я уверен, что дорога скоро будет давать не менее десяти процентов прибыли.
- Ваше императорское величество, когда ж доходу Троицкая дорога давать будет десятую долю в год, ежели она сейчас с трудом дотягивает до двадцатой? - все еще выражал свое недоверие купец-миллионщик. К гадалке не ходи, было ясно - пока не увидит денег, не успокоится.
- Менее чем через два года, дорогой Иван Федорович. Если вы увидите прибыль менее десятой части, я готов лично выкупить вашу долю, - сделал я широкий жест.
Несмотря на внешне щедрое, даже расточительное, обещание, на деле я практически ничем не рисковал - Ярославская дорога действительно могла дать десять и более процентов прибыли, это я знал доподлинно.
Яркая демонстрация уверенности сделала свое дело. Мое предложение успокоило купца, да и остальные, как показалось, прониклись моей убежденностью в скором успехе Ярославской железной дороги.
- Ваше величество, я думаю, что выражу мнение всех компаньонов, - обведя глазами присутствующих, подытожил Чижов. - Наше общество с радостью принимает ваше чрезвычайно щедрое предложение. Мы благодарны вашему величеству за доверие и обязуемся приложить все силы для развития предложенных проектов. Может быть, ваше величество имеет еще какие-нибудь пожелания?
Я ненадолго задумался. Вспомнился мой, точнее Николая, опыт железнодорожных путешествий.
- Озаботьтесь только двумя вещами, - подумав, сказал я. - Во-первых, купите нормальные вагоны, а то в ваших носы уже осенью обмораживать начинают. Кстати, я бы хотел, чтобы в дальнейшем паровозы и вагоны тоже производились и закупались в России. Рекомендую разместить заказы на Александровском заводе. А во-вторых, настоятельно рекомендую обратить внимание на американскую систему движения. Движение поезда никоим образом не должно быть связано с перерывами ЕДИНСТВЕННОГО машиниста на прием пищи и сон.
"Единственного" я выделил голосом не случайно. Недавно, совершенно случайно, можно сказать вообще непонятно каким боком, мне на глаза попался факт, что в XIX веке существовали две теории эксплуатации поездов - американская и европейская. По первой, на один паровоз приходилось несколько машинистов, разумеется, постоянно сменяющих друг друга, по второй, как вы понимаете, на один паровоз приходился строго один машинист. То есть в Европе, пока машинист спал или ел, паровоз стоял! В то время как в Америке сменяющиеся машинисты обеспечивали круглосуточную работу паровоза. Зная русскую увлеченность Европой, угадайте, какая система была принята в Российской империи?
- Мне тоже это казалось не совсем рациональным, ваше величество, - подал голос один из молчавших до сих пор братьев Шиповых.
- Возможен преждевременный выход котлов из строя из-за постоянной эксплуатации, - тут же возразил другой брат.
Братья-инженеры яростно воззрились друг на друга. Явно это был не первый их разговор на эту тему.
- И все же я настоятельно рекомендую обратить ваше внимание на американскую систему, - подвел я голосом черту под начинающимся спором.
- Это все, конечно, хорошо, - кашлянув, чтобы привлечь мое внимание, начал Дельвиг, - однако не будет ли излишне дерзко с моей стороны спросить ваше царское величество, в какие сроки вы планируете предоставить обществу финансы для дальнейшего строительства?
- Чтобы не быть голословным, сразу после окончания разговора я предоставлю вам вексель на два миллиона, а затем еще десять в течение следующего года. Вас это устроит?
- Более чем, ваше величество, - кивнул Дельвиг.
Крикнув адъютанта, я попросил его пригласить к нам Владимира Федоровича Адлерберга, дабы уточнить момент передачи денег. Ответив еще на целый ряд уточняющих вопросов и переговорив с подошедшим министром о выдаче расписки на получение двух миллионов, я тепло распрощался с акционерами, в ряды которых только что влился.
После беседы с железнодорожниками я, окрыленный добрыми ожиданиями, поспешил к сиротливо оставленному в своем кабинете Игнатьеву. С момента нашего расставания прошло более двух часов, и я рассчитывал, что граф успел хотя бы предварительно ознакомиться с документами.
Войдя в кабинет, я застал Николая Павловича сидящим на стуле и с пустым взглядом смотрящего в окно. Ворох документов, разобранный наполовину, был разложен перед ним на столе. Воротник мундира был расстегнут, и весь вид графа сигнализировал о внутренней рассеянности. Мне показалось, что он даже не заметил моего появления. Лишь когда за моей спиной хлопнула дверь, Игнатьев обернулся и резко, чуть не свалив стул, встал.
"Ну все, - подумал я, - футур-шок. Переоценил я графа, не выдержал он".
Однако, взглянув на лицо Николая Павловича, расслабился. Взгляд его горел огнем и каким-то азартом.
- Ваше величество, это поразительно! Я бы никогда и не подумал, что возможны столь легкие и эффективные способы влияния на людские умы, - от переизбытка эмоций он так сильно жестикулировал, что я невольно отступил чуть назад, ошарашенный таким напором. - Признаться, когда я только начал чтение, - продолжал Игнатьев, - все предложенное, не сочтите за дерзость, показалось мне блажью, выдумкой. Однако по мере прочтения я все чаще и чаще ловил себя на мысли, что методы, предлагаемые вами, куда более эффективны, чем применяемые нашими министерствами и ведомствами. Вот подойдите сюда!
Игнатьев, подхватив меня за локоть, чуть ли не силой подволок к столу. Выхватив из разрозненной кучи один из листков, он зачитал его вслух:
- "Газеты фактически контролируют всю нашу культуру, пропуская ее через свои фильтры, выделяют отдельные элементы из общей массы культурных явлений и придают им особый вес, повышают ценность одной идеи, обесценивают другую, поляризуют таким образом все общественное мнение. То, что не попало в газеты, в наше время почти не оказывает влияния на развитие общества. Часто говорят, что пресса не использует прямой лжи - это и дорого, и опасно. Искажение истины достигается скорее через множество мелких оговорок, происходящих всегда в одном и том же направлении, чем решительных, бросающихся в глаза действий.
Условие эффективной манипуляции - контроль над получаемыми человеком сведениями. Хорошо построенная система пропаганды при изобилии изданий и газет, разнообразии "позиций" и стилей создает и использует одни и те же стереотипы и внушает один и тот же набор желаний. Различие взглядов конструируется - разрешается быть и буржуазным консерватором, и либералом, но при условии, что структура мышления у них одинакова и целей они желают одних и тех же.
Изъятия фактов из газеты и наводнение их стереотипами - есть наиболее эффективный способ создания в обществе какого-либо образа. Например, в европейских газетах практически отсутствует серьезная информация о Российской империи. А печатаемые сообщения имеют лишь экзотический (Масленица, пляски с медведями), либо отвратительный (варварство, грубость, жестокость), либо утверждающе-отсталый (отсутствие цивилизации, комфортных условий жизни, технических новшеств) смысл".
Закончив чтение, Николай Павлович оторвался от листа и, глядя мне прямо в глаза, горячо проговорил:
- Я готов подписаться под каждым словом из сказанного. Не раз бывая на Западе, я всегда удивлялся тому, как европейская пресса освещает нашу страну. Но я и подумать не мог, - тут он патетически поднял только что прочитанный листок и потряс им в воздухе, - что это может быть спланированная и осмысленная кампания. Ваше величество, - сказал он более спокойно, поправляя воротник, - я думаю, что осознал, какую именно работу вы мне собираетесь поручить. Однако, - тут он замялся, - я не совсем представляю, с чего именно мне надо начинать.
- Ну, - я несколько задумался, - для начала не плохо бы создать побольше частных обществ, товариществ на вере и общественных ассоциаций. Зарегистрировать по всей Европе сотню-две организаций типа "Орлеанское общество любителей флористики" или "Союз мелких землевладельцев Южной Саксонии".
Игнатьев посмотрел на меня как на сумасшедшего. Явно подбирая слова, чтобы они не показались мне оскорбительными, он спросил:
- Простите, ваше величество, но я не совсем понимаю, каким образом такие сообщества могут быть нам полезны?
В интонациях этой фразы так и скользил намек на то, что мое предложение, скажем так, "не совсем верно". Однако подобное отношение не только не оскорбляло меня, а даже льстило. Приятно иногда почувствовать себя в образе гуру.
- О, очень просто, Николай Павлович! - широко улыбнулся я. - Скажите, будет ли нам полезно иметь влияние на такие авторитетные западные газеты, как La Figaro, Times, Herald или Neue Preussische Zeitung?
- Разумеется, - подтвердил Игнатьев, выжидательно смотря на меня.
- Газеты имеют два рычага давления, - издалека начал я, давая время Игнатьеву "втянуться" в мою мысль, - подписчиков и спонсоров. Войдя в число спонсоров, любое лицо или организация может так или иначе влиять на позицию газеты. Войти напрямую в число спонсоров нам затруднительно. Никто не захочет, чтобы русский царь покупал французскую или британскую газету, не правда ли?
- Безусловно, ваше величество, - подтвердил Игнатьев кивком головы. - Не думаю, что такое будет возможно.
- А если в роли вкладчика выступит местное общество? - подтолкнул я его к идее.
Николай Павлович на секунду задумался, подняв взгляд к потолку.
- Да, думаю, такой вариант куда более возможен, - задумчиво протянул он после недолгого молчания.
- Так же, многочисленные возмущенные реляции от подписчиков всегда будут учитываемы любым изданием, вы согласны? - усмехнулся я.
Игнатьев кивнул, и, как мне показалось, в его глазах промелькнул огонек понимания…
- Так вот, - продолжил я, - предположим, что в один прекрасный день такая влиятельная газета, как английская Times, получает извещение о том, что некое сообщество "садоводов южного Кента" желает оформить подписку на всех своих членов, коих насчитывается, скажем… десять тысяч, для ровного счета.
- И таким образом приобретает рычаг давления на Times, - задумчиво продолжил Игнатьев.
- Нет, Николай Павлович, еще нет, - остудил я излишне забегающего вперед Игнатьева. - Рычаг она приобретет лет через пять, из года в год выписывая газету, увеличивая число подписчиков и время от времени посылая в редакцию письма с просьбами больше места уделять филателии и южному Кенту. Но вот потом, если после очередной статьи в редакцию Times придет разгневанное письмо от их давних подписчиков…
- То она будет вынуждена обратить на него внимание, - продолжил за мной, кивая, Игнатьев.
- Именно, - подтвердил я. - Особенно если подобное письмо будет не единично, а прислано от множества мелких подписчиков. Потому что один подписчик, пусть даже крупный, - это не показатель, и множество подписчиков, пусть даже мелких, куда скорее обратят на себя внимание газеты.
Игнатьев усиленно закивал:
- Я понял вашу идею, ваше величество. Однако, - тут он остановился и задумался, - как мы сможем создать фиктивные общества численностью в 10 тысяч членов?
Я усмехнулся:
- Граф, а кто вам сказал, что они будут фиктивными?
- Но набрать 10 тысяч человек… - в замешательства не закончил фразу Игнатьев.
Ответом ему был мой немного картинный, полный сожаления вздох:
- Николай Павлович, вы удивитесь, насколько меркантильны люди в Европе. Если среднего английского, французского или немецкого буржуа поманить возможностью получать бесплатную газету, а вдобавок раз в месяц новые однопенсовые марки и грошовый пакетик с семенами для цветов - он без колебаний запишется в любое общество.